Дракон, Снусмумрик и платяной шкаф

      «Оставленный на воздухе, диффузный клей сохраняет жидкое состояние до десяти часов. Реакция начинается при соприкосновении двух твёрдых тел: наша формула ускоряет процесс диффузии (см. диффузия — проникновения одного вещества в другое) в сотни раз, плотно сращивая необходимые детали. Продукт абсолютно нетоксичный — при работе с ним не требуются средства защиты, однако мы рекомендуем использовать перчатки…»       Инь покрутил в руках конусовидный тюбик. Похоже, неплохая вещица. Жаль только, что бортинженер, у которого он её позаимствовал, посеял где-то производственный вкладыш, а в сети нашлось только общее руководство, больше похожее на рекламный буклет. Ну да ладно, Гастард — отличный специалист, и его рекомендацию вполне можно приравнять к Глобальной марке качества.       Инь окинул взглядом разложенные на столе детали: лидар был почти собран, осталось скрепить лишь несколько внешних панелей, и короткий, похожий на прожектор цилиндр отправится обратно под бок «Акхору», откуда его сорвало тремя часами раньше. Вроде бы и небольшая потеря: лазерных локаторов на теле звездолёта насчитывалось больше тысячи, но перестраховаться не мешало. Всё-таки он везёт свой экипаж в малоизученную систему — один Демиург знает, что несут в себе её таинственные недра.       Сорвав пломбу с тюбика и уже отвинтив крышку, он вспомнил о перчатках. Где-то у него лежала парочка… вроде бы. Обшаривание ящиков и встроенных стеллажей результатов не принесло. Инь был чистоплотным почти до чистоплюйства — в его каюте всегда царил идеальный порядок, так что потерять здесь что-либо было негде. Значит, он просто запамятовал разжиться рабочим инвентарём.       — Как же, не запамятуешь тут, — буркнул Инь себе под нос.       С начала полёта прошло сорок восемь условных часов, двое жалких земных суток, растянувшихся в маленькую адскую вечность. Нет, прыжки в Изнанку проходили по графику, малыш «Акхор», не считая сорванного лидара, был в целости, а экипаж — в здравии. На его памяти ещё ни разу всё не проходило так гладко. Но на каждую бочку с мёдом обязательно приходится ложка дёгтя. Хотя в данной ситуации скорее подойдёт половник. Огромный черпак весом под девяносто кило.       Первой ласточкой стала небольшая дополнительная ступенька, приделанная к трапу его переправочного челнока. Цитируя бригаду механиков — «чтобы адмиралу легче подниматься было». Или «ути-пути, нашему адмиралу приходится слишком высоко задирать свои коротенькие ножки, чтобы достать до трапа» — если читать подтекст. Инь только поморщился: он мог бы забраться на борт вообще без трапа, вслепую и с загипсованной ногой. Но разводить шум из-за такой мелочи не хотелось, а потом он и вовсе перестал обращать на неё внимание. И продолжал бы не обращать, если бы во время подъёма на челнок ему не давила в спину фирменная хайнеровская лыба. Инь сто раз успел пожалеть, что, поддавшись уговорам Галахера, согласился лично доставить его на борт — вперёд остальной исследовательской группы.       — У доктора Розенберга полётов было куда меньше вашего, пусть осмотрится, — объяснил свою просьбу советник. А потом — Инь, уже развернувшись, успел различить боковым зрением — перекрестил его в спину.       Исследовательская группа оказалась не в пример своему руководителю вполне сносной. Восемь докторов, по одному на каждое передовое направление биологии, обменявшись с ним рукопожатиями и любезностями, сразу же направились обратно в лабораторный бокс — готовить снаряжение для предстоящих планетарных вылазок. Единственное, что оставило неприятный осадок — это взгляд молоденького, едва старше самого Иня, аспиранта. Несмотря на идеально соблюдённые церемонии, от него явно веяло холодком.       А вот пара пилотов со штурманом проявили куда больший интерес к новой обстановке. Они с таким энтузиазмом осматривали огромную утробу ангара, заглотившего их люгер, как китовая пасть — мелкую рыбёшку, что Инь распорядился устроить им мини-экскурсию.       — Это тот самый адмирал Фудзивара, который разработал боевой порядок «зеркальный триангл» и одержал первую победу в войне с хексами? — направляясь ко входному шлюзу, ошарашенно прошептал один из пилотов.       — Во-первых, тише, — одёрнул его товарищ. — А во-вторых, через какое место ты учил историю? Война с хексами закончилась двадцать лет назад. Адмиралу Фудзиваре сейчас под пятьдесят. Это его сын или племянник, а может, вообще однофамилец.       Инь наблюдал за удаляющимися фигурами, чувствуя смесь гордости и уныния. Подобные разговоры были для него не в новинку: кому бы он ни представлялся, на поверхность тут же всплывало имя его отца, прижизненно вписанное в историю жирными буквами. Приятно и раздражающе одновременно. Бремя всех детей, рождённых знаменитостями, — это страх так и не суметь выйти из тени своих родителей.       На макушку легла знакомая пятипалая тяжесть.       — Не переживай, — взъерошил ему волосы Хайнер. — Ты тоже разработаешь что-нибудь своё.       — Не понимаю, о чём ты. — Инь качнул головой, стряхивая лапу германца — та съехала без возражений. — А ещё не понимаю, какого ты здесь до сих пор делаешь.       — Жду, когда ты устроишь экскурсию и для меня, — словно очевидность, объяснил Хайнер.       — В чём проблема? Догоняй свою туристическую группу.       — Так неинтересно. Я надеялся, ты сам мне всё покажешь.       — Думаешь, у меня есть время праздно шататься по кораблю под ручку с лягушатником? Я здесь для украшения, по-твоему? — Инь собирался выдержать саркастичные интонации, но в итоге в них всё равно проскользнуло возмущение, за что хотелось дать себе пинка. Он ведь собирался хранить абсолютный дзэн, по крайней мере внешне.       Возможно, его испытывает на прочность карма? Ничто так не научит удерживать внутренний баланс Великого Ян и Великого Инь, как Огромная Хрень.       Хайнер неожиданно примирительно вскинул ладони:       — Конечно, нет. Я пошутил, — и тут же добавил, словно отвечая на промелькнувшее у Иня в голове «Неужели всё?»: — Насчёт первого.       Пока германец вовсю распинался, что симпатичный капитан только красит свой корабль, в Ине окончательно дозрела жажда мести. И, надо же, случай реализовать её представился почти сразу. Во время первого прыжка в Изнанку Хайнер, изъявивший желание поприсутствовать на капитанском мостике, выглядел как-то странно: его лицо то бледнело, то серело, а под конец и вовсе окрасилось зеленцой.       — У доктора Розенберга кинетоз, — без задней мысли ответил Альварес, один из членов исследовательской группы, когда Инь поинтересовался природой этих превращений. — Я не раз советовал ему использовать хотя бы таблетки, но он личность упёртая: всё надеется справиться без препаратов. — Мужчина вздохнул. — Да и симптомы у него проявляются только на сверхвысоких скоростях.       — Как жаль, — изобразил сочувствие Инь, чуть не потирая руки.       Вот это да, кто бы мог подумать, что назойливый громила страдает морской болезнью. И как он только до сих пор выдерживал дальние полёты? Впрочем, судя по словам Альвареса, неприятными для германца должны быть только короткие межпространственные прыжки. Что ж, значит, следующий станет для него незабываемым.       — Перетряхнём твои ящики, шкаф, — с улыбкой пробормотал Инь, направляясь в рубку пилотов.       Проблема укачивания во многом была пережитком времён, когда человечество ещё не ушло в дальний космос, но определённая часть людей страдала от неё и сейчас, поэтому на большинстве судов устанавливали генератор амортизационного поля, смягчавшего нагрузку на вестибулярный аппарат. Натренированный экипаж «Акхора» мог вполне обходиться без него, но в мирных условиях поле включали по умолчанию — во избежание лишнего дискомфорта.       На лице дежурного пилота отразилось удивление, когда Инь скомандовал снизить уровень амортизации до минимума, но вопросов, разумеется, он задавать не стал: адмиралу лучше знать, что нужно его «птичке».       Как и ожидалось, при следующем прыжке экипаж ничего не заметил: офицерский состав наблюдал за расступающимися перед лобовым стеклом потоками света в почтительной тишине, и никто даже бровью не повёл, ощутив непривычное давление в области желудка. А вот Хайнер расцветал всеми оттенками радуги.       — Что с вами? — забеспокоилась Джада, но он только помотал головой и, слабо улыбнувшись, оттопырил большой палец.       — Пакетик? — услужливо протянул ему Инь бумажный прямоугольник. Как раз вовремя: Хайнер едва успел развернуть его, прежде чем вернуть свой обед.       На пакете германца ожидал приятный бонус в виде позитивного смайлика. Вообще, Инь и сам не понимал, за каким чёртом их печатают на рвотных наборах. Зато с намалёванной мордашкой очень гармонично сочеталась сочинённая им подпись: «Если смачно проблевался, однозначно день задался».       Стоило световой карусели в иллюминаторах замедлиться, сигнализируя о возвращении на Лицевую сторону, как Хайнера окружили: мужская часть офицерского состава принялась щедро сыпать шутками и ободрениями, а женская — заботливо квохтать.       Ну всё, теперь до конца полёта переростку обеспечено какое-нибудь «мокрое» прозвище: на космических судах ой как падки на это дело.       Инь принялся насвистывать что-то под нос, но умолк под подозрительным прищуром Джады.       — Адмирал, — громко сказала она, — у меня тут рубка интересовалась по поводу сроков отключения амортизации. Вы их, кажется, не оговорили.       Инь еле удержался, чтобы не шикнуть на неё: Хайнер стоял всего в паре метров и наверняка всё услышал. Впрочем, реакции от мужчины не последовало — он по-прежнему непринуждённо болтал с офицерами, то и дело вызывая взрывы рукоплесканий и отвечая на лёгкий флирт девушек.       Стоп, непринуждённо болтал? Флирт? А как же неловкость и позорное бегство после нелицеприятной сцены?       Инь, распахнув глаза, наблюдал, как обступившая Хайнера компания внимает его байкам о последней экспедиции. Да эта дегенеративная мурена беспардонно очаровывал его команду!       Чувство злорадного веселья как рукой сняло — вместо него внутри до конца смены царило раздражение напополам с нехорошим предчувствием, которое подтвердилось на собрании командного состава. Инь озвучивал график прибытия федеративных кораблей в Эребор, когда его ком разразился слащаво-детской мелодией.       «Я наступила на хвостик кошечке, наступила на хвостик кошечке, наступила на хвостик кошечке, и она меня поцарапала, поцарапала, поцарапала, испугалась и поцарапала. Вот негодница, подстриги коготочки…»* — надрывался динамик, пока он судорожно пытался отключить звук. Благо тоненький голосок пел на его родном японском, малоизвестном вне Земли. Впрочем, это не помешало собравшимся впасть в подобие транса. Особенно когда из передатчика полетели голографические проекции маленьких пухлых котят, окружённых сердечками.       Откуда в его коме взялся рингтон для дошколят, было непонятно, но стоило открыть входящее сообщение, как всё встало на свои места. «Удачного совещания», — значилось в нём, а рядом стоял смайлик, посылающий воздушный поцелуй. На отправителя можно было даже не смотреть.       — Простите, — кашлянул Инь, оглядывая офицеров и надеясь не увидеть на их лицах то, чего опасался. Как оказалось, зря: оно там уже было.       «Ну нет, — мысленно застонал он, — только не умиление». Инь готов был доверить каждому из этих людей жизнь, но в моменты, когда лично подобранные им матёрые космические волки становились похожи на заботливых мамаш-волчиц, ощущал непреодолимое желание крушить всё вокруг. Предварительно отправив их в вакуум.       И ведь его конфуз эти черти будут вспоминать ещё минимум месяц.       Инь сердито швырнул ком на стол и продолжил зачитывать график, решив, что начало войне положено.       На следующий день Хайнер пугал свой новоиспечённый женский фан-клуб чёрными зубами и фиолетовым языком: в его баночку с ополаскивателем для рта «необъяснимым» образом попал красящий реагент.       Чуть позже Инь, связавшись с грузовым ангаром, отдавал распоряжения юнгам писклявым, бурундучьим голосом: несколько минут назад он проверял экспериментальную систему подачи кислорода для скафандров, и — чудеса чудесные — в его баллоне откуда-то взялась примесь гелия.       Члены экипажа не могли наудивляться: не иначе как на «Акхоре» завёлся Клабаутерман, корабельный вид домового, — то жгучего порошка в ботинки доктора Розенберга насыплет, заставляя его ходить, пританцовывая сальсу, то ослабит крепления на спинке капитанского кресла, посылая адмирала в эффектный кульбит. Единственным, кто связал все ниточки, была Джада, откровенно покатывавшаяся со смеху.       — Что вас так развеселило? — спросил Альварес, когда она в очередной раз захихикала.       Инь, сидевший на своём оскоплённом кресле в позе «я император», предупреждающе зыркнул на девушку.       — Да так, — утирая проступившие слёзы, отозвалась Джада. — Нашла в сети ролик про гигантского чау-чау и бурундука Элвина. Вы бы обделались от смеха, если б сами увидели, — добавила она в ответ на неуверенную улыбку Альвареса.       «Обделаться, — словно лампочка, вспыхнуло в голове Иня. — Хорошая идея. Интересно, сколько слабительного можно добавить в кофе, чтобы шкаф не заметил?..»       На этой мысли он остановился: не потому, что пожалел кишечник германца, а потому, что подсыпание седативного было излюбленным способом пошалить Билли Корбина, с которым Инь учился, кажется, классе в пятом.       Пора бы заканчивать их с Хайнером эпик-батл, тем более что за два дня он устал ходить по собственному кораблю, как по минному полю.       С этим решением Инь отправился спать и на следующей смене послал германцу сообщение с зелёным флагом, которым в военных стычках призывали к переговорам.       А потом случилось не совсем мягкое выныривание из Изнанки, оттеснившее все прочие проблемы на задний план. Один из ошмётков астероидного кольца, под которым они проходили, царапнул бок «Акхора» и сорвал лидар. В слабоизученных секторах подобное было не редкостью: на первых порах сводки по интервалам смещения космических тел, полученные от передовых разведотрядов, оставались весьма общими.       Тем не менее Инь чувствовал личную ответственность за случившееся, поэтому, отобрав у механиков запчасти локатора, доставленные наружным дроидом, уволок их в свою каюту и теперь сидел над ними с тюбиком чудо-диффузного клея наизготовку. Ни дать ни взять гурман, предвкушающий изысканную трапезу.       — Та-ак… — Инь свинтил крышку и, прикусив кончик языка, склонился над столом. Пальцы мягко сжали металлическую тушку тюбика: с таким термоядерным составом нужно быть предельно аккуратным. Сейчас…       Состав всё никак не выдавливался, и он, нахмурившись, повернул к себе выходной носик.       Двери каюты разъехались с тихим жужжанием, но от неожиданности привычный звук ударил по ушам похлеще Большого взрыва. Дрогнувшая рука нещадно сжамкала тюбик, и узкий наконечник выплюнул фонтан прозрачной субстанции.       — Твою ж генетическую мать! — не удержался Инь, глядя, как по столу растекаются маслянисто-блестящие капли. Ну и чем их теперь оттирать?       — Негоже хорошеньким мальчикам так ругаться, — погрозил пальцем зашедший Хайнер. — Я бы предложил тебе ополаскиватель для рта, но фиолетовый язык хорошеньким мальчикам тоже не очень идёт.       — Шёл бы ты, — огрызнулся Инь, откладывая всё ещё сочащийся тюбик на обломок пластика: теперь только выкинуть и то и другое. — Для тебя в порядке вещей вламываться без стука?       — Вообще-то, я стучал, но ты, видать, слишком увлёкся своим конструктором. — Хайнер приблизился, с любопытством оглядывая полусобранный лидар. — Что тут у тебя?       — Сложный оптический механизм. Учитывая, что ты назвал его конструктором, не вижу смысла объяснять. Но если надо, могу потом кинуть ссылку на учебник «Физика для бакланов», как раз для твоего уровня…       Инь осёкся, вспомнив, что первым выбросил флаг для переговоров. Ох и непростыми же они будут.       Шкаф, как обычно, нарушал границы интимного пространства, подойдя так близко, что можно было рассмотреть каждый шов и вылезшую ниточку на его белом халате.       — Не нависай надо мной, — толкнул Инь германца в плечо. К слову, неплохое такое: вместо ожидаемой дряблой худощавости, свойственной «головастикам», под тканью обнаружился внушительный бицепс.       «Гер гондольер, оказывается, ещё и спортом успевает заниматься?» — невольно отметил он про себя, отнимая ладонь. Вернее, попытавшись отнять.       — Что за?.. — Инь дёрнул рукой ещё раз, но тщетно — она намертво пристала к халату мужчины.       «Реакция начинается при соприкосновении двух твёрдых тел…»       Ах ты ж гиперболический параболоид — наверное, брызги клея попали и на его ладони! Инь судорожно заработал локтем в надежде, что буклет приврал о моментальности действия состава.       — Эй, тише, — возмутился Хайнер, покачнувшись от его активных телодвижений. — Я отойду, если ты отцепишься от меня.       — Не могу! — В голосе Иня проступили панические нотки. — Я приклеился!       — Ты разве не знал, что с диффузным клеем надо работать в перчатках? — заметив лежащий в стороне тюбик, поинтересовался Хайнер.       — Спасибо за справку.       Инь вскочил с кресла и, уперевшись свободной рукой в грудь мужчины, что есть силы потянул на себя пленённую конечность.       — Я бы лучше этого не делал, — предостерегающе начал Хайнер, но было поздно: вторую ладонь Иня постигла участь её напарницы, и теперь он обнимал германца, как восторженный ребёнок, получивший на день рождения огромного плюшевого медведя.       Куда ещё успел попасть этот чёртов клей?!       Инь замер в напряжённом раздумье, а затем решительно выдал:       — Раздевайся.       — Мне нравится ход твоих мыслей. — Хайнер уже вытянул лапы для ответного объятия, но Инь предостерегающе замахнулся коленом — аккурат в направлении его паха.       — Только попробуй, — процедил он. — Я имел в виду халат.       — Ну и как ты себе это представляешь? Будем продевать его через голову вместе с тобой? К тому же так ты от него всё равно не отклеишься.       — Я отклеюсь от тебя — это самое главное.       Из-за вынужденной близости с мужчиной приходилось больше обычного задирать голову — это было мало того что неудобно, так ещё и лишний раз подчёркивало абсурдную разницу в их росте. Вдобавок до Иня стало доходить, в какой компрометирующей позе они оказались — словно сейчас пустятся в нетрадиционный венский вальс.       Он вдруг явственно ощутил, как под ладонью размеренно бьётся сердце Хайнера, а лицо едва щекочет его дыхание. Вроде бы совершенно обычные биологические показатели, но, помноженные на внимательный взгляд мужчины, они заставляли стремительно заливаться краской.       Хайнер начал медленно наклоняться, а Инь только приоткрыл рот — хотел разразиться забористой руганью, но она застряла где-то посередине горла, и в итоге он попросту завис, словно издалека слыша, как в голове с металлическим позвякиванием перекатываются беспорядочные мысли. Что-то восторженное, о чём даже в страшном сне не хотелось представлять.       Между их лицами оставалась всего пара сантиметров, когда Хайнер на манер заправского мима сменил маску серьёзности на привычное беззаботное веселье и как ни в чём не бывало щёлкнул Иня по лбу.       — По-моему, Альварес недавно использовал этот клей и у него остался растворитель. — Он полез в карман и, вытянув ком, заскользил пальцем по дисплею. — Сейчас свяжусь с ним.       — А… да… — пробормотал Инь, захваченный странным послевкусием момента.       На что оно было похоже?       Точно. Однажды он в составе курсантского взвода попал на Идригас, родину фотонных двигателей. Им обещали показать святая святых — исследовательский центр, где человек впервые подчинил чёрную дыру, самого грозного из известных космических монстров, а в итоге просто провели по заводу с новенькими, серийного производства моторами. Инь до конца полёта не мог отделаться от чувства разочарования.       — Сейчас будет, — вернул его к реальности Хайнер.       Инь встрепенулся — что за чушь. Манипуляции этого взрощенного на пестицидах мутанта не имели ничего общего с экскурсией мечты.       — Давай присядем, — предложил тем временем Хайнер. Он бочком засеменил к дивану у стены, и Инь неуклюже последовал за ним, представляя, как это выглядит со стороны: словно прогулка престарелой четы крабов.       — Что, ножки болят? — съехидничал он, наступая то на один ботинок мужчины, то на другой.       Внезапно до него докатило, что предполагает хайнеровский отдых на диване в их положении сиамских близнецов.       — Стоять! — Он упёрся пятками в пол. — Я не буду лезть к тебе на колени!       — Но наоборот будет антигуманно. Меня упекут в колонию по статье «Раздавление малолетних». Брось, потерпишь минутку.       — Никаких минуток! Когда нас отстыкуют, можешь хоть всю задницу просидеть, а пока потерпишь!       Инь продолжал вспахивать каблуками пол, а Хайнер — разыгрывать крайнюю степень измождения. Наверное, они долго могли бы раскачиваться каждый в свою сторону, если бы у германца не был значительный перевес — в прямом и переносном смысле. Как результат — оба сверзились на диван раздора с размахом крушения «Союза-1».       Подсчитав, все ли конечности на месте, Инь по-тихому вознёс хвалу всевышнему: конечно, столкновение носа с острой хайнеровской скулой было неприятным, зато он оказался сверху, избежав участи быть погребённым заживо. Но чувство облегчения тут же схлынуло, стоило попытаться приподняться: его рот, как и ладони десятью минутами раньше, намертво прикрепился к щеке Хайнера.       Едрёный кот Шрёдингера, он же держал тюбик носиком к себе!       Надо ли говорить, что именно в этот момент в каюту влетел взмыленный Альварес. Ещё и на пару с Джадой.       На этом корабле вообще кого-нибудь учили стучать?       Хайнер шипел и потирал затылок, злостно игнорируя Иня, совершающего мычательно-дёргательный заплыв на его телесах. Альварес был ничем не лучше: всё, на что его хватило — это глубокомысленное «Ох ты ж моб вашу ять». Поскольку мужской состав временно выбыл из строя, вступительное слово решила взять Джада.       — Доктор Розенберг, у вас что-то к щеке прилипло, — будничным тоном сообщила она, ткнув пальцем в краешек своих губ.       — Мне тоже так кажется. — Хайнер — вместе с Инем, разумеется, — принял сидячую позу. — Надо побыстрее отлепить: оно кусючее и злое. Ты принёс растворитель? — обратился он к Альваресу.       Тот кивнул, протягивая заветную баночку.       — Только я не понял, зачем он тебе. И это… ты… вы, — почтительно исправился он, мельком взглянув на красного, как рак, адмирала, — предупредили бы. Мы бы попозже зашли.       — Я тебя на лесоматериал пущу, шкаф! — завопил Инь.       Жаль, что со стороны его угроза прозвучала максимум как «мых-мых-мых».       После разъяснительной беседы Альварес и Джада поклялись всеми предками молчать о случившемся. А вот с Хайнером дела обстояли труднее: не зря Инь насторожился, услышав короткий щелчок, пока они сидели, ожидая реакции растворителя, накапанного из пипетки в склеенные места.       Эта тумбочка с начёсом сфотографировала их на ком!       — Селфи на память, — объяснил германец, сохраняя и запароливая изображение. — Мало ли когда ты соберёшься ещё что-нибудь поклеить.       Нужно было сначала сцапать треклятый девайс, а потом обдумывать способы его уничтожения, но Инь поступил наоборот и в итоге успел схватить лишь пустоту. Ком оказался вне зоны его досягаемости — за пазухой у Хайнера то есть.       Пятая точка зловеще нашёптывала, что эта оплошность ему аукнется.       — Где это видано, чтобы адмирал лично устранял мелкие поломки, — проворчал капитан Фостер. — Вы хотите, чтобы меня удар хватил, пока вы будете в одиночку ползать по брюху звездолёта? А если удар меня не добьёт, это сделает ваш отец.       — Он не узнает, если никто ему не скажет. — Инь, уже облачившийся в скафандр, проверял крепления на ботинках. — Я сто лет не выходил в открытый космос, хочу тряхнуть стариной.       Фостер пробормотал что-то из разряда «Нечем там пока трясти», а потом добавил громче:       — Возьмите хотя бы кого-нибудь в сопровождение.       Инь недовольно дёрнул плечом — ещё чего не хватало. Железное правило выходить на космические прогулки с напарником уже лет триста-четыреста как потеряло актуальность: в любой опасной ситуации теперь на помощь могли прийти дроиды, прятавшиеся в специальных нишах по всей поверхности корабля. К тому же ничего сверхсложного он делать не собирался — просто хотел установить дочиненный-таки лидар на его прежнее место.       — Я согласен с капитаном, сопровождение вам не помешает. — Хайнер появился рядом с ними, как демон из мистического портала, и воображение Иня невольно подыграло ему мрачной, на манер сатанинской мантры музыкой. — У меня сейчас как раз появилось свободное время.       — Прекрасно, можете потратить его на что-нибудь полезное. Например, на изучение пособия, о котором я упоминал… — Инь не договорил, увидев, как германец незаметно для Фостера постучал по дисплею своего кома и многозначительно приподнял брови.       Ну вот, аукнулось-таки.       — Ладно, — прошипел он, яростно клацнув последней заклёпкой на ботинке.       — Доктор Розенберг, у вас достаточно для этого опыта? — уточнил Фостер. Было заметно, что его не прельщает перспектива брать ответственность за члена неподведомственной ему организации.       — Продвинутый теоретический курс, сто пятьдесят часов в симуляторе и шестнадцать реальных выходов, — перечислил Хайнер.       — Неплохо, — кивнул капитан. — Раз так, пойдёмте подберём вам снаряжение.       — Следуй за мной и постарайся не отставать, — бросил Инь, цепляясь за первый поручень, полоса которых уходила вперёд на всё обозримое пространство.       Они вышли через самый ближний к головной части шлюз. До носа корабля, куда предстояло отправиться лидару, оставалось метров четыреста. Тело, поотвыкшее от невесомости и сперва немного неуклюжее, уже через пару минут стало вспоминать старые навыки. Шкаф, на удивление, и правда не отставал, и Инь поймал себя на том, что постепенно начинает ускоряться — будто они двигались наперегонки.       — Вообще, я тоже не понимаю, откуда в тебе такая единоличность, — отозвался внутренний динамик голосом Хайнера.       Мечтать о блаженном молчании в его присутствии было верхом наивности.       — Я не понял, ты меня сейчас узурпатором назвал? — сердито переспросил Инь.       — Нет, я о твоей патологической жажде брать всё на себя.       — Поговорим об этом, когда под твоим началом окажется десять тысяч человек.       — Именно, десять тысяч, — резонно заметил Хайнер. — И никому из них ты не доверил такую простую операцию.       — Мы что, играем в психотерапевта? Хочешь пригласить меня на кушеточку?       — Ну вот, ты опять рычишь.       — Я не рычу!       — Рычишь.       — Да я спокоен, как Будда под фикусом!..       На этих словах рука, которой Инь вцепился в следующий поручень, соскользнула — от неожиданности он слишком резко дёрнулся и вместо того, чтобы повторно схватиться за опору, оттолкнулся назад, уходя в свободный дрейф.       — Осторожней. — На его запястье плотным кольцом сомкнулись пальцы Хайнера, притягивая обратно к надёжному боку корабля. — Испугался?       Инь неопределённо качнул головой, продолжив движение. Страх, одолевший его всего на секунду, был больше инстинктивным — что-то на уровне архетипов, отражавших боязнь потерять ориентир в безразлично-жестокой к людской жизни среде, не имеющей ни верха, ни низа. В итоге он всё-таки заставил себя выдавить «спасибо», а Хайнер, против обыкновения, воздержался от дополнительных комментариев, ограничившись простым «не за что».       Минут через пятнадцать они наконец достигли пункта назначения. Пока Инь закреплял локатор, мужчина рассматривал исполинскую голову «Акхора» с ощетинившейся лазерными бойницами пастью и узкой прорезью лобового иллюминатора вместо глаз. Парочка шевелящихся скафандров на её фоне выглядели не значительнее мошкары.       — А это что? — ткнул он пальцем вверх, указывая на тёмный, контрастирующий с окружающей белизной обшивки ромб с серебристой звездой посередине.       Проследив за направлением его жеста, Инь поколебался, отвечать или нет: не хотелось давать лишний повод потешаться над собой.       — Ростра, — решился-таки он. — На Земле во времена Римской империи так называли корабельное украшение-талисман. Вообще, изначально они делались объёмными, в виде фигур, но в Изнанке она бы там долго не продержалась, поэтому я выбрал плоский щит.       — А символ?       — Это Полярная звезда, по которой земные моряки всегда могли найти дорогу домой.       — Веришь, что она поможет найти обратную дорогу даже на рогах у космического чёрта?       Инь поджал губы — всё-таки нарвался на насмешку. Сам виноват, нечего было откровенничать. Сказал бы, что просто отдал дань старым традициям.       — В нашем деле бал правят точные цифры и сводки, — задумчиво произнёс Хайнер. — Но немного веры никогда не помешает. Думаю, без неё мы бы никогда не решились покинуть Землю в поисках чего-то большего.       Странно, сейчас в его голосе не было ни тени шутовства. — У меня тоже есть талисман, правда, он поменьше твоего будет. Перед вылазками на новые планеты я всегда крепко сжимаю его в руке и держу ровно минуту. Чужеродная экосистема не лужайка для пикника, и мне хочется верить, что талисман нас защитит и все вернутся домой здоровыми и невредимыми.       Инь слушал, чувствуя, как внутри разливается необъяснимое ощущение уюта — совершенно отличное от свербящего раздражения, которое вызывал этот шкаф с самого их знакомства, и от восторженного нечто, настигшего его в каюте. Ещё ни один человек не будил в нём такие противоречивые эмоции.       Неожиданно для самого себя он протянул Хайнеру ладонь:       — Предлагаю снизить обороты.       — Ты про наш пранк-матч? — с улыбкой догадался Хайнер, пожимая ему руку. — Согласен. Хотя после жгучего порошка я, кажется, научился танцевать сальсу.       — Только при условии, что ты удалишь фото, — спохватился Инь.       — Хорошо, но у меня тоже будет условие. Постарайся больше полагаться на других. Для справки, ничего не имею против, чтобы одним из этих других был я…       — Адмирал, — прервал Хайнера вышедший на связь капитан Фостер, — как там у вас обстановка?       — Порядок, — облегчённо кашлянул Инь: последние слова германца его откровенно смутили.       По щеке скользнул рыжеватый луч — он повернул голову и ощутил прилив мурашек: слева по борту из-за какой-то там по номеру планеты показалось солнце, очертив мраморно-подпалую сферу огненным полукругом. Какие бы опасности ни хранила в себе космическая темнота, возможность наблюдать картины, подобные развернувшейся сейчас, стоила всех рисков.       — Ну что, вперёд в неизведанные дали? — бодро откликнулся Хайнер, щурясь от нестерпимо ярких бликов.       — В неизведанные дали, — тихо улыбнулся Инь.       Обратный путь показался ему короче: следуя законам временного перемирия, он стоически выдержал возобновившуюся болтовню германца и даже пару раз поучаствовал в его монологе.       — Всё, фото я удалил, — отчитался Хайнер, когда они переодевались у стойки со скафандрами. — К твоему сведению, прямо от сердца отрывал.       Инь, закатив глаза, промолчал, но уже на выходе не удержался: больно хитрая мина была у шкафа.       — Что-то не очень ты расстроен, как я погляжу.       Лыба Хайнера достигла чеширских масштабов.       — Ну, фото пришлось удалить, но мы же были склеены составом, ускоряющим встречную диффузию. Значит, — он как бы невзначай провёл пальцем по щеке, — у меня на память осталась парочка твоих молекул. Как и у тебя моих.       За десять секунд лицо Иня сменило все мыслимые цвета, включая те, которые не предусматривал природный спектр. Он вылетел из отсека, судорожно отплёвываясь и растирая губы, а заодно пытаясь вспомнить, где у него лежит запасная щётка с самым жёстким ворсом…       Члены экипажа решили, что затихший было Клабаутерман снова взялся за старое, вселившись в их адмирала: тот вёл себя как обычно, но до самого прибытия в Эребор периодически без видимой причины передёргивался и начинал отфыркиваться, как кот, вдохнувший перечной крошки. ___________ * Слова из японской песенки Neko Funjatta.