Дракон, Снусмумрик и платяной шкаф

      Пределы тайги они покинули примерно через двадцать минут. Вышло бы меньше, если бы Рафики не обнимался с каждой второй ёлкой. Предупреждение лишить рук, сказанное двухметровым германцем с наипозитивнейшей, лучезарной улыбкой, мало кого оставит безразличным. Поэтому он проецировал всю свою нереализованную любовь на деревья — пока Инь предупреждающе не зыркал и Хайнер не отрывал его от очередного ствола, толкая дальше.       В секторе тропических лесов температура взметнулась разом на пятнадцать единиц, влажность — и того больше. Воздух наполнили сплетения лиан и сладкие запахи экзотических цветов, а одежда стала быстро отсыревать от обильной росы. Руки так и чесались расстегнуть китель или хотя бы ослабить галстук, но устав не позволял. Да и устраивать кадровую взбучку в расхристанном виде было как-то несерьёзно.       Рафики не обманул: биотехники все до единого нашлись у озера. Склоны искусственного водоёма сплошь укрывали салатовые комбезы.       — Что здесь происходит? — уперев руки в боки, рявкнул Инь.       Внимания — ноль. Пару человек мельком повернули в его сторону головы и продолжили заниматься своими делами. В основном они заключались в возлежании на прибрежном песке, пританцовываниях и тихом пении. Мимо пронеслась средних лет женщина, расставив руки на манер самолётика, а Рафики, шаловливо захихикав, вприпрыжку помчался к своим коллегам, затеявшим маленький хоровод.       — Я, наверное, сплю, — потряс головой Инь.       — Нет, — заверил его Хайнер. — Я их тоже вижу.       — У тебя есть теории, что могло на них так повлиять?       — Подозреваю, дело в слизи. Смотри, она здесь повсюду.       Инь пригляделся — и правда, помимо комбезов биотехников, маслянистый блеск наблюдался на траве, листьях и даже на озёрной воде. Словно над искусственными тропиками пронёсся глицериновый муссон.       Неизвестная субстанция без цвета и запаха превратила команду вышколенного персонала в обкурившихся хиппи. Просто блеск во всём каламбурном блеске этого слова. На повестке было два главных вопроса: что с ними теперь делать и откуда взялась слизистая дрянь?       — Мы же тоже в ней испачкались, когда приводили в чувство Рафики, — спохватился Инь, отирая ладони о брюки. — Почему тогда с нами всё в порядке?       — Без понятия, — развёл руками Хайнер. — Возможно, для выраженного эффекта её нужно больше. Тебе, Цесаревичу Несмеяну, так вообще в ней искупаться придётся.       — А тебе только палец покажи — целый день ржать будешь, — ощетинился Инь. — И к твоему сведению, я ещё как смеяться умею. Просто у тебя все шутки тупые и плоские, а я ценитель тонкого, интеллектуального юмора.       — Ну-ну, давай, срази меня.       — И сражу!       Инь скрестил руки на груди, становясь напротив Хайнера, и тот, принимая вызов, повторил его движения.       Затишье после инцидента с лидаром оказалось недолгим. Конечно, времени на споры теперь у них было меньше, но количественный фактор с лихвой компенсировался качественным. Бывалые члены экипажа уже успели окрестить их стычки «гравитационным коллапсом», стараясь в подобные моменты не мельтешить поблизости и вообще максимально слиться с обстановкой.       — Я весь внимание, — кивнул Хайнер.       — Хорошие шутки, знаешь ли, не за секунду стряпаются, — буркнул Инь.       — Как раз-таки за секунду.       — Я бы соображал быстрее, если бы ты убрал копыто.       — Ты о чём?       — О том, что ты наступил мне на ногу. Ты не контролируешь свои части тела?       — Поверь, если бы я наступил тебе на ногу, ты не говорил бы об этом так спокойно.       Они одновременно посмотрели вниз. Ноги Хайнера действительно были при нём, но в целом ощущения не обманули Иня: на носке его сапога уютно расположился какой-то ярко-голубой отросток, похожий на откормленную змею. Словно поняв, что его заметили, отросток ожил, плотно окольцевав лодыжку.       Хайнер удивлённо вскинул брови:       — Вы и пресмыкающихся здесь разводите?       — Не припомню такого.       Хватка на лодыжке окрепла, становясь болезненной, и Инь остервенело рванул ногу. Как оказалось, это было не лучшее решение. Мир перевернулся, а Хайнер, вместе с землёй, деревьями и резвящимися биотехниками, вдруг стали маленькими-премаленькими.       — Шка-а-аф! — заорал Инь, взмывая вверх.       Полёт в стиле покатушек на старом добром лопинге остановился над серединой озера. Подняв своего пленника на высоту примерно в десять метров, щупальце застыло, имитируя столб и оставляя возможность лишь бестолково раскачиваться, как пустая пиньята на ветру.       — Снусмумрик, я понял, кто это! — донёсся снизу крик Хайнера. — Не переживай, кроги безобидные!       — Кто-кто?! Какие ещё кроги?!       Иню уже одно название не понравилось — больно коротко и плотоядно оно звучало.       В подтверждение его опасений зеркально-ровные воды забурлили, вспениваясь и выпуская наружу легион новых щупалец, устремившихся к своему собрату. Не давая опомниться, они быстренько опутали свободные конечности Иня. А ведь он почти дотянулся до поясной кобуры с бластером!       Биотехники тоже не остались равнодушны к происходящему. Правда, отреагировали своеобразно: вместо того чтобы разбежаться или хотя бы отступить, они захлопали в ладоши, радостно визжа и гикая.       — Люси!       — Люси с нами!       — Привет, Люси!       Прямо детский праздник, встречающий диснеевскую Русалочку.       Люси не заставила себя долго ждать — вслед за щупальцами из-под воды показались её рожки, потом круглая, как планетоид, голова и под конец — пара очаровательных выпуклых глазок с горизонтальными зрачками.       Оценив красоту «Русалочки», Инь задёргался втрое активнее.       — Какого гренадера в моём саду делает гигантский осьминог?!       — Не осьминог, а крог! — поправил его Хайнер снизу.       — Да хоть кракен, какая, к чёрту разница!       — Большая. Кракен — агрессивное мифическое чудовище, а это — редкий гибрид земного осьминога и татуинского тентаклума, выведенный для аквапарков! Можешь гордиться, что твоим биотехникам удалось его добыть! Они очень умные, индекс энцефализации — шесть целых одна десятая, почти как у человека. Только из-за брачной гиперактивности их лучше селить парами!       — Пожалуйста, не говори, что как раз сейчас у неё брачный период!       — Именно! Отсюда и слизь: у крогов это естественный феромон, привлекающий партнёра! На людей, как видишь, он немного по-другому действует!       Инь ненадолго перестал дёргаться, позволив себе передышку. Хвала всем астрологическим домам, их миновала перспектива массовой оргии и осьминожка оказалась дружелюбной: сжимала щадяще, да и вообще вела себя по-светски. Единственное, что напрягало, — это тонкий щуп, беспорядочно тычущийся в разные части тела. Они так общаются, что ли?       Впрочем, куда насущнее был другая проблема.       — Что мне сделать, чтобы она меня отпустила?! — крикнул он Хайнеру.       — Эм… а вот с этим сложнее, — почесав нос, нерешительно отозвался тот. — Видишь щупальце с шишечкой на конце?       — И?       — В общем, это не Люси, а Люсьен. И ты ему, как бы сказать... приглянулся.       Томительные десять секунд Инь пялился на Хайнера, ещё столько же — на голубую сферу осьминожьей головы, украшенной выразительными, голодно блестящими глазками. Затем пришло осознание и вместе с ним осознание того, что лучше бы осознание не приходило. Прикосновения головоногого самца разом растеряли всю свою невинность, а о шишечке, которая только что оставила на его щеке мокрый след, даже думать срамно было.       — Шка-а-аф!!! — истерично завопил Инь, когда щупальце, делавшее Люси Люсьеном, нежно окольцевало его ногу и поползло вверх. — Ты же биолог — сделай что-нибудь! Раз они такие умные, у них должен быть какой-то язык! Скажи ему, что у меня уже есть другой осьминог!       — Попробую, — возя пальцем по дисплею кома, ответил Хайнер. — Где-то у меня был краткий словарь крогов.       Инь хотел было воззвать к биотехникам — вдруг удастся до кого-то достучаться и, по счастливой случайности, у него окажется арбалет с транквилизатором. Но стоило взглянуть на их блаженные мины, одна юродивее другой, и надежда растаяла.       Вдобавок его стали настораживать собственные ощущения. Пульс участился, губы пересохли, а на лбу выступила испарина. Возможно, начала действовать слизь, а возможно, Люсьен оказался опытным по части прелюдий осьминогом: голубые щупальца особенно активно потирали в районе паха, не обходя вниманием низ живота, подколенные ямки и грудь. Хорошо хоть, до специфической, самой чувствительной зоны они не добрались. Чего нельзя сказать о щупе с шишечкой. Если бы не мудрёные человеческие застёжки — пиши пропало.       — Давай быстрее, — выдавил Инь, жмурясь.       — Нашёл! — победно грянул Хайнер, отрываясь от кома и зажёвывая остаток фразы до невразумительного мычания.       Инь нахмурился — неужели на германца тоже подействовала слизь? По виду так точно — лицо вытянулось, нос встал по ветру, а из приоткрытого рта того и гляди слюни потекут. Ещё бы ластами похлопал, и был бы вылитый морской котик, завидевший тренера с игровым мячом.       — Знаешь, я как-то смотрел фильм… — справившись с приступом дислексии, завороженно протянул Хайнер. — Там парнишка налаживал контакт с тентаклевым инопланетником, у которого был сезон размножения. На экране середнячково выглядело, но вживую…       — Шкаф, — улавливая нить его размышлений, выдохнул Инь, — если ты решил просто стоять и смотреть, я… я реально тебя возненавижу.       Угроза так себе — из разряда пальцем в звёздную карту. Хайнер не единожды демонстрировал параллельное отношение к его мнению о своей персоне и, конечно, не упустит шанс поиздеваться. Было обидно, неловко и — стыдно признаться — немного приятно. Люсьен вконец обнаглел: справившись с ремнём, потянул пояс брюк, изучая оголившуюся кожу влажными тёплыми присосками. Слишком большая концентрация блуда на квадратный сантиметр его целомудренной тушки.       Глаза предательские защипало. Инь уже начал думать, куда спрятать лицо, если Хайнера посетит гениальная идея снять ремейк упомянутого «фильма», но этого не потребовалось. То ли у шкафа совесть взыграла, то ли угроза таки подействовала. Он как-то разом посерьёзнел, пряча фирменный голливудский оскал.       Трудно сказать, что произошло дальше.       Шкрябая свободным щупальцем лысину, Люсьен огорошенно наблюдал, как Хайнер ставит ноги врозь, разводит в стороны руки, делает шаг вправо, приседает, ведёт «волну» правой рукой. Загадочные телодвижения дополнялись прицокиванием языком, сплёвыванием и одним-единственным словом «агбань-агбань», произнесённым на несколько десятков ладов. Выглядело не то чтобы впечатляюще, скорее страшненько, но Люсьен оценил — распустил конечности и без возражений вернул Иня на землю.       — Рад, что мы поняли друг друга, — похлопал его по щупальцу Хайнер. — А то я уже думал, что перепутал язык крогов со сленгом восточноевропейских гопарей. Очень похожи.       — Ч-что ты ему сказал?       Инь метался между желанием затянуть до удушья ремень и припасть к траве, на которую уже не надеялся спуститься с непопранной честью. В конце концов перевесило первое. Зелень он успеет приголубить в более спокойное время, а вот спать сегодня, скорее всего, будет в брюках.       — Ты разве не слышал? — удивился Хайнер. — Я сказал, что он агбань-агбань и, разумеется, агбань-агбань, но ты агбань-агбань и поэтому он не может с тобой агбань-агбань.       — Агбань-агбань, — согласно булькнул Люсьен, подплывая ближе к берегу.       Инь посмотрел на них обоих. Пригладил растрепавшиеся волосы. Одёрнул края кителя. Ещё раз посмотрел на них обоих: на лице и морде искренняя надежда на понимание. Мозг настаивал на том, что ему втирают какую-то дичь.       — Ну тогда… агбань-агбань, — рискнул Инь. — Я договорюсь, чтобы тебе привезли агбань-агбань, чтобы ты смог по… поагбань-агбаниться с ней.       Судя по одобрительной реакции, именно этого от него и ждали. Отсалютовав щупальцем, довольный Люсьен удалился в пучины озера снимать напряжение — разговоры разговорами, а гульки по расписанию. Интересно, каким местом думали генетики, выводя такую умную и одновременно проблемную животину для аквапарков?       Инь с Хайнером молчаливо наблюдали за прощальными пузырьками на поверхности воды, когда заявился Рафики. Видимо, действие слизи практически сошло на нет: взгляд и речь его были, хоть и с натяжечкой, но трезвыми.       — Адмирал! — выпалил он. — Адмирал, прошу, не отправляйте Люси назад! Со слизью этой у нас накладочка вышла, признаю, но вы не представляете, какой это ценный вид!       — Господин Рафики, давайте отложим этот разговор. — Инь устало помассировал переносицу. — У вас вышла накладочка куда с более важными вещами, но я готов рассмотреть варианты.       — Да-да, конечно, — расцвёл Рафики, не веря своему счастью. — Я уже сообщил дежурному отделению о случившемся, медики на подходе.       Иня словно током жахнуло.       — Вы по общему каналу их вызывали?       — Ну да. Дежурные как узнали, что вы здесь, прямо всполошились. Кричали что-то про кимоно, свечи — я не разобрал. Наверное, это какие-то кодовые слова.       Инь мысленно застонал. Нужно бежать, но ноги из-за пережитого стресса совершенно отказывались двигаться. Ему бы полчасика передохнуть. Внезапно его снова крутануло и подняло в воздух. Секундная паника, что Люсьен передумал и вернулся, рассеялась так же быстро, как и вспыхнула.       — Я могу идти сам, — чисто из упрямства заявил он, болтаясь на плече Хайнера.       — А я хочу поиграть в рыцаря, — парировал тот, набирая скорость. — Так что виси и наслаждайся видом.       Поговорка «Лиха беда начало», ходившая среди землян, не раз себя оправдывала: обычно первый шаг действительно самый трудный. Но сегодняшний день наглядно демонстрировал, что случается и наоборот.       Проход через зимний сад круто срезал им путь, и в 19:13 Инь с Хайнером находились в жалком полукилометре от капитанского мостика. На этом их везение заканчивалось, потому что все подступы к финишу оказались перекрыты. Участники посмекалистее и поленивее решили не заморачиваться беготнёй по лабиринтам «Акхора», сделав ставку на засаду. В принципе, логично: зачем искать добычу, если точно знаешь, куда она в итоге придёт?       Узрев за очередным поворотом караульную рать матросов, Инь чуть ли не на макушку Хайнеру взгромоздился, и тот, ослеплённый, ломанулся, как лось от пожара, в первый незапертый шлюз. Вернее, даже не шлюз, а самые простые двери со смотровыми окошками. Такими на «Акхоре» оснащались второстепенные, подсобные помещения.       — Свет потуши, — распорядился Хайнер, шаря по карманам и жестом фокусника выуживая оттуда катушку проволоки.       Пока Инь искал контрольную панель отсека, он намотал на дверные ручки несколько металлических колец. Успел тютелька в тютельку — наспех зафиксированная проволока натянулась от мощных, требовательных толчков, а в окошко вжались возбуждённые лица. Сплющенные носы оставляли на стекле запотевшие, мутные круги, отчего Инь невольно поёжился — как будто в фильм о зомби-апокалипсисе попал.       — Это ненадолго, — предупредил Хайнер, кивая на проволочный затвор. — Здесь есть другой выход?       Инь бегло осмотрел помещение: стройные ряды шкафчиков вперемежку с длинными скамьями означали, что их занесло в раздевалку. По правилам любой общий отсек должен оснащаться аварийным ходом, но характерной зелёной таблички, кроме той, что мерцала над ними, больше нигде не наблюдалось. Если дело не в сгоревшем светодиоде, чья-то щща позже огребёт за нарушение протокола.       — Придётся искать, — подытожил он. — Предлагаю разделиться, так будет быстрее.       — Разумно, — согласился Хайнер. — Только нужно придумать сигнал на экстренный случай. Как там у вас принято? «Мэйдэй»? «Код: красный»?       — Давай уж лучше «полундра».       — Серьёзно?       — Нет, конечно. Ты смотришь слишком много фильмов.       Двери с грохотом сотряс очередной толчок.       — Ну-ка, поднажали! — раздалось с обратной стороны. — И раз, и два!       Они там что, спецназовский таран приволокли? Поломают — вычту из зарплаты, мстительно решил Инь, выбрав левую сторону и давая условный знак, чтобы Хайнер шёл направо.       Раздевалка рядового состава после вечерней тренировки была тем ещё испытанием для любителей чистоты. А для чистоплюев — сущей пыткой. Ладно «ароматизированный» потом воздух и следы на полу, но грязные-то майки зачем разбрасывать? И это ещё цветочки. Ягодкой стал растянутый, старый носок, намертво прилипший к стенке. Инь обошёл его по касательной, стараясь дышать ртом и думать о моющих средствах.       У него в каюте был целый арсенал бытовой химии и чистящих инструментов: порошки, гели, спреи, щёточки, ёршики, губки и дальше по списку. Боты вечно пропускали то пыль, забившуюся в труднодоступный угол, то неприметное с первого взгляда пятнышко на стекле, поэтому уборкой он занимался сам. «Порядок в доме — порядок в голове», — гласило одно из правил фамильного особняка Фудзивара.       Размечтавшись, он не сразу обратил внимание на шорох — только когда тот повторился настойчивее. Шум исходил от шкафчика с приоткрытой дверцей. Инь озадаченно склонил голову набок. Замок сломался? Или хозяин по рассеянности просто забыл её захлопнуть?       Запоздало вспомнив, что они с Хайнером так и не придумали экстренный сигнал, он подошёл ближе, заглядывая в тонкую, зияющую чернотой щель. Неверный свет, едва долетавший от смотрового окошка вдалеке, добавлял обстановке зловещести. Вдобавок шорох стал отчётливее, переходя в постукивание, словно от пальцев, тарабанящих по металлу. Поджилки дрогнули, и Инь мысленно дал себе затрещину. Чего бояться-то? Не юрэй же там, в конце концов, прячется. Максимум один из матросов. Это всё липучий носок на стенке — вконец нервы измотал.       Отмахнувшись от суеверных страхов, он одним рывком распахнул дверцу.       — Уа-а-а-а-а-а-а!!!       Существо, рухнувшее на него из темноты, оказалось куда ужасающее юрэй. Выпученные бездумные глаза, рот, раззявленный в немом крике, сросшиеся варежкой пальцы, весь скособоченный — да это был самый натуральный ксеноморф! Опомнившись, Инь перешёл с панического ультразвука на боевой клич и с ноги зарядил монстру по болевым точкам, загоняя его обратно в глубину шкафчика и выхватывая бластер.       — Получай!       Выстрелить ему не дали: в последний момент на ладонь легла чужая рука, отводя прицел в сторону и крепко сжимая.       — Стой! — попытался отнять у него оружие Хайнер. — Да стой же ты!       — Сам стой! — яростно прорычал Инь, вырываясь. — Ты эту тварь видал?       — А то.       — Как она прошла карантин? Как вообще сюда попала?       — Думаю, почтой.       — Какой почтой? Ты издеваешься?       — Я понимаю, ты не одобряешь подобного, но в чём, собственно, трагедия? — искренне удивился Хайнер. — Ну, купил человек резиновую бабу — зачем из бластера-то в неё палить?       Инь подумал, что ослышался.       — Резиновую?..       — …бабу, — договорил за него Хайнер, засовывая руку в шкафчик и вытаскивая оттуда чудовище.       Кукла была выполнена из дешёвого силикона, зато с настоящими, коротко стрижеными волосами. Бровки домиком, ротик бубликом, одна нога заметно короче другой, выпуклости грудей топорщатся чуть ли не под мышками. Производитель явно не дружил с человеческой анатомией, отчего резиновую мамзель хотелось скорее обнять и пожалеть, чем предаваться с ней утехам.       — Снусмумрик, ты сколько октав брать можешь? Меня от твоего крика чуть сердечный приступ не жахнул. — Хайнер деланно схватился за левую сторону груди. — Думал уже, на тебя ксеноморф напал.       — Я что, дебил, по-твоему, — принять это за ксеноморфа, — пробормотал Инь, сконфуженно убирая бластер в кобуру и поспешно меняя тему. — Что там с запасным выходом?       — То же, что и с главным: перекрыт толпой твоих поклонников, — с сожалением сообщил Хайнер. — Хорошо хоть, он изнутри заперт был.       Инь обречённо прислонился к шкафчикам. Значит, это финал. Придётся ему напяливать кимоно, или что там придумает самый шустрый из участников, и целый вечер сидеть как на иголках, уходя от неудобных и тупых вопросов.       Он вовсе не сторонился своих подчинённых, даже наоборот — всячески старался налаживать доверительное общение. Как говорил древний философ Лао-цзы — чтобы вести людей за собой, иди за ними. Но придумка Джады — это уже слишком. Никакое признание не стоит вторжения в личное пространство. Шкаф вон — всеми мягкими и жёсткими местами прочувствовал, чем чреват взлом его границ.       — Эй, не кисни, — щёлкнул его по носу Хайнер. — Сейчас что-нибудь придумаем.       — Например? — мрачно отозвался Инь. — У нас ничего нет. Если только в твоём волшебном кармане не завалялся телепорт.       — Телепорта нет, зато есть незапертый шкафчик.       — Я не собираюсь рыться в чужих вещах.       — Тогда можешь наглаживать костюмчик для ужина. Если победит хозяин этой ячейки, не сомневайся, он придумает что-нибудь пооригинальнее кимоно. Лично я ставлю на форму горничной.       — Подсвети мне, — без лишних комментариев бросил Инь, чуть ли не целиком забираясь в шкафчик. — Едрить ангидрит!       Внутри оказался настоящий склад из ярких коробок, потеснивший одежду и принадлежности для гигиены в самый дальний угол. «Искусственная блевота», «очки-рентген», «китайская ловушка для пальцев», — читал он одно за другим названия. Тут же валялись уже распакованные товары типа поролоновой руки болельщика и шара предсказаний. Одним словом, сплошной хлам из магазина приколов.       — Есть что-нибудь полезное? — держа над его головой зажжённый дисплей кома, полюбопытствовал Хайнер.       — Разве что ты знаешь особое применение пивной кепке или глайдборду.       — Хм-м, глайдборд, говоришь?.. Кажется, у меня есть план.       Надсадный лязг, прогремевший со стороны дверей, оповещал, что времени у них осталось всего ничего. Зажав под мышкой антигравитационную доску, Инь торопливо выбрался из шкафчика.       — Выкладывай.       Джада довольно откинулась на спинку кресла. Наверное, так же ощущал себя Демиург, отдыхая на двадцать первый день, после того как отделил вещество от антивещества. Голограф транслировал с камеры у раздевалки, как матросы уже битые полчаса пытаются проникнуть внутрь, используя в качестве тарана голову своего товарища. Мужчины такие мужчины — всё бы им сломать. Там же обычные двери, нет чтобы петли скрутить.       — Рано радуешься, — буркнул со своего места Вуд. — У адмирала ещё пятнадцать минут.       — Пятнадцать минут — и плакала твоя тысяча юнитов, — ощерилась Джада, сплетая пальцы в жесте злого гения.       — У тебя в роду ведьм, случайно, не было?       — Ты просто злишься, что поставил не на ту лошадку.       Вуд промолчал, но по глазам было видно — злится. Тысяча юнитов на полу не валяются. А вот сама Джада, судя по нынешнему раскладу, скоро будет в шоколаде: в организованных ей ставках большинство офицеров из солидарности отдали голос в пользу адмирала. Вообще, она не собиралась разводить всю эту буффонаду. Изначально призом за победу должны были служить бонусные увольнительные и всё те же юниты, а сам конкурс ограничиться гонками на симуляторе полётов. Но потом случился инцидент на мостике, и её триггернуло. Единственное, чего Джада не могла терпеть — это ущемления своей персоны по половому признаку. Хотя, стоит признать, с охотой вышел малость перебор.       Именно поэтому она уже шестой час неусыпно следила за происходящим с капитанского мостика, используя все доступные камеры слежения и точа ногти на случай, если кто-то из игроков перейдёт границы дозволенного. Радовало, что к процессу подключился Розенберг. Хороший мужик, видный. Жаль даже, что подкатывать к нему без вариантов. Джаду просто смех брал, когда расфуфыренные медсестрички и пилотессы слетались к нему, как электроны к атомному ядру. Разве не очевидно, что им ничего не светит?       — Смотри, он выходит! — прервал её тихое хихиканье Вуд.       Джада моргнула, возвращаясь к реальности и потирая ладони. Значит, главный «приз» смирился со своей участью и решил сдаться? Ну и правильно, мамочке нужен новый органайзер и плазмотрон. Она предвкушающе воззрилась на голопроекцию и побледнела:       — Танкер мне в бухту, что они сделали с адмиралом?!       Изображение 12К не оставляло сомнений: с её командиром что-то не так. Волосы всклокочены, китель смятый, весь перекошенный, лицо — сплошная маска ужаса. Постояв пару секунд в раздолбанных дверях, он метнулся по коридору, увлекая за собой всю королевскую рать. Матросов непривычный вид адмирала, по всей видимости, не смутил.       Вскочив с кресла, Джада судорожно принялась переключаться с камеры на камеру. Что же это делается? Почему он бежит не в ту сторону? Что произошло в раздевалке без бдительного надзора камер? Неужели она ошиблась в этом пушистом с виду курощупе Розенберге, фактически отдав ему на съедение невинное дитя?       — Да погоди ты! — подскочил Вуд, отталкивая её от пульта и беря управление в свои руки.       Погоня развивалась так быстро, что уследить за ней было практически невозможно: объективы лишь на мгновение запечатлевали поток человеческих фигур, после чего приходилось клацать на новую камеру, а на одной из развилок Вуд и вовсе сбился, выбрав не то направление. Дальше он переключался уже вхолостую, выводя на экран пустые пространства никому не нужных коридоров.       Джада обессиленно рухнула обратно в кресло. Всё пошло сикось-накось. Она хотела всего лишь проучить своего непутёвого адмирала, а не морально травмировать! Теперь он вообще никогда никого к себе не подпустит. Не с его закрытым, щетинистым характером.       — Красиво бегут.       — Давай без злорадства, — скорбно отмахнулась она от Вуда.       — Я ничего не говорил.       — По-твоему, у меня галлюцинации?       — Это сказал я, — пощёлкал кто-то пальцами сзади.       Вздрогнув, Джада с Вудом обернулись.       — Адмирал! Доктор Розенберг! — возликовал Вуд. — Вы успели!       И даже не запыхались. Парочка выглядела свежо и бодро, только одеты странно: на одном старезный, доколониальной эпохи комбинезон пилота явно на три-четыре размера больше необходимого, на другом футболка и тоненькие спортивки, подвязанные на манер пояса длинным шарфом. Джада чуть лужицей не растеклась от облегчения. В меру строгая, бесстрастная мордашка её шефа доказывала, что с ним всё окей.       Справившись с шоком, она в полной мере смогла оценить внешний вид прибывших и еле сдержалась, чтобы не засмеяться в голос. Розенберг в лётном комбезе смотрелся секси, а вот адмирал, с подкатанными втрое рукавами и штанинами, походил скорее на телепузика.       — Но как вам удалось? — продолжил тем временем Вуд.       — С помощью отвлекающего манёвра, — неопределённо пояснил Розенберг. — Пришлось, правда, адмиралу одолжить свой китель. Ваши бойцы на него как быки на тряпку среагировали.       — А роза?       — При мне моя роза, — отрезал адмирал, намекая, что не намерен развивать эту тему.       Впрочем, большего Вуду и не требовалось. Сверившись с часами, он направился в диспетчерскую оповещать игроков об окончании состязания, не забыв пообещать Джаде, что даст пострелять из его нового плазмотрона. Если та будет хорошо себя вести.       — И после того, как вы расправитесь с обещанным центнером картошки, — напомнил адмирал.       — Не пойдёт, — включила бизнес-вумен Джада. — Может, я и перегнула, но разрешение-то вы всё равно подписали. Моё предложение — тридцать кило.       — Восемьдесят пять.       — Сорок.       — Шестьдесят.       — Идёт.       Они ударили по рукам, после чего адмирал сообщил, что намерен провести остаток вечера в каюте и до завтрашнего утра торжественно вверяет бразды правления своему второму помощнику. К браздам прилагалось несколько незначительных дел, о которых ей будет доложено отдельным меседжем.       Кивнув и по-хозяйски закинув ногу на ногу, Джада вернулась к смакованию образа Демиурга. Недурно, совсем недурно: отделалась малой кровью, ещё и за главную оставили. Мамочка это любит даже больше, чем новые цацки. Плюс уже от дверей шлюза до неё долетел отрывок занятной беседы, по всем признакам не предназначенной для чужих ушей.       — Комбез верну, когда постираю, — пообещал адмирал Розенбергу.       — Зачем? Ты его всего ничего поносил, — запротестовал тот. — К тому же мне нравится запах мяты с жасмином. Ай! Да хватит драться. На мне скоро живого места не останется.       — И поделом тебе, фетишист вислоухий.       — Я не виноват, что у меня хороший нюх.       — А я сказал, что постираю!       — Ладно, ладно, мне и просто тебя, без комбеза, хватит… А-а, только не правое ухо, оно моё любимое!..       Створки шлюза захлопнулись, не давая узнать, чем на этот раз завершится гравитационный коллапс. А жаль. Джада вела собственную статистику, чтобы удачнее предсказывать результаты, делая ставки в тайном клубе для избранных под названием «Коллапсары». Клуб был молодой и проводил строжайшую проверку на вшивость: на флоте запрещались любые формы азартных игр. Одно дело разовые ставки, как сегодня, и совсем другое — регулярные, организованные по всем правилам брокерской конторы.       Джада уже мысленно подбирала платье, которым будет блистать на сейшене, отложенном по случаю бонусного состязания на поздний вечер, как вдруг её ком запульсировал. А вот и первый звонок новой госпоже всея «Акхор».       Она с энтузиазмом нажала кнопку «принять».       — Капитан Машаль. — На дисплее отразилось взволнованное лицо Фостера. — Тут какая-то дьявольщина происходит. Мимо меня только что пробежала крайне возбуждённая группа матросов.       — Может, ребята разминаются, — аристократически размеренно ответила Джада. — Кровь-то молодая.       — Я бы тоже так подумал, если бы не одна деталь.       — Ну что там ещё?       — Сам не верю, что говорю это, — почесал макушку Фостер, — но они преследуют какую-то жуткую резиновую куклу, разъезжающую на глайдборде в адмиральской форме.       Джада удивлённо вздёрнула бровь — что за нелепица? Фостер, конечно, уже не мальчик, но и не настолько стар, чтобы впасть в клиническое безумие. Следовательно, всему вышеописанному есть рациональное объяснение.       Адмиральская форма, говорите? И адмирал в костюме телепузика…       — Отвлекающий манёвр! — докатило до неё. — Наверняка затейник-Розенберг придумал!       — Что? — переспросил Фостер.       — Да так, мысли вслух. А зачем вы мне-то об этом сообщаете? Организуйте группу перехвата и укольчик релаксанта каждому. Делов-то.       — Я бы так и сделал, но минутой раньше со мной связался адмирал и отдал чёткое распоряжение, что это ваша задача. Цитируя его слова, «вам нужно всего лишь поймать их».       Инь шёл по коридору чуть ли не на цыпочках. Ему бы очень хотелось передвигаться нормально, не крадучись и не заглядывая за каждый угол. Но стоило представить, что одному из головастиков не ко времени приспичит прогуляться, как ступни сами собой перекатывались на носок, а движения становились скованными, словно он монтировку проглотил.       И чего ему на месте не сиделось? Мало приключений на задницу получил?       Надо отдать должное — большая часть экипажа весь день тактично избегала этой темы. Единственным напоминанием о вчерашней анархии служили только мешки под глазами Джады, куняющей над рабочим столом. Следуя инструкциям, полученным в меседже от Иня, она до утра обзванивала аквапарки ближайших к Эребору систем, содержащих самок крогов, проводила инспекцию шкафчиков рядового состава на предмет запрещёнки, выясняла личность разработчика Акки, а под конец обеспечила вкуснейшее картофельное пюре на обед целому взводу. И, конечно, нельзя не упомянуть об эффектной ловле двух дюжин шалых матросов лазерной сетью. После трёхчасовой летучки Инь таки сжалился и, погрозив пальцем — ибо нефиг, — отпустил её в каюту.       На стенах запестрели оранжевые стрелки, предупреждая, что с этого места начинается зона анклава для залётных пассажиров. Военным здесь требовалось соблюдать особые правила поведения. Вот он — момент истины.       Преодолев последний поворот, Инь воровато осмотрелся — никого.       Головастики народ во многом предсказуемый: просыпаются поздно, до раннего вечера активничают совместно, а затем расползаются по норкам и до глубокой ночи погружаются в чертоги своих гениальных разумов. Идеальное время, чтобы пройти незамеченным по выделенному для них гражданскому блоку.       Приблизившись к нужному шлюзу, Инь остановился, вознося короткую молитву духам предков. Хоть бы не ошибся. Пожалуй, проще вычислить массу скрытого вещества всех галактик, чем придумать верибельную отмазку, зачем адмиралу по ночи шататься случайными коридорами, облачённым в косодэ и хакама. Для непосвящённых — в халат, заправленный не то в брюки, не то в юбку.       Перехватив узелок, он постучал. Ответа не было добрую минуту, после чего за дверью началась активная возня с перерывами на грохот и болезненные вскрики «ащ-ащ-ащ». Или «ща-ща-ща», означающее, что хозяин сейчас выйдет, — точно не разобрать. Плохой знак, подсказывала чуйка, но план сбежать зарубила отъехавшая створка шлюза, явившая миру мятый, крепко тронутый щетиной лик Хайнера.       — Я ещё сплю?       — Одна неудачная шутка, — занёс Инь кулак, — и ты уже не проснёшься.       — А нет, не сплю, — зевнул Хайнер, почёсывая одну босую ногу другой. — Во сне ты обычно куда ласковее.       — Может, пропустишь уже?       — Э-э… да, конечно.       Хех, оказывается, шкаф тоже умеет выглядеть растерянным, пусть и самую чуточку: медленно, словно ожидая подвоха, посторонился, давая дорогу и для верности щипая себя за руку. Воистину редкий момент, который Инь в неравной борьбе с собственным смущением, к сожалению, не смог оценить в полной мере. Решив сразу расставить все точки над i, он достал из-за пазухи и пихнул в ладонь оторопевшего Хайнера то, что принёс.       — Так будет справедливо.       Раскрыв пятёрню, шкаф округлил глаза и для верности потыкал пальцем шифоновый лепесток.       — Это что…       — Да, да, это роза, — подтвердил Инь. — Моя роза, та самая. Вчера ты мне помог и до этого, когда мы устанавливали лидар, тоже, поэтому я решил отдать её тебе, потому что я не мухлюю, понимаешь, и потому что гири́, и вот я здесь, не в кимоно, но в национальном костюме, не нравится — тебя никто не спрашивал, а теперь, будь добр, покажи, где у тебя кухня, чтобы я приготовил грёбанный ужин, никакого «интимный», просто ужин, хотя нет — лучший ужин за последние три месяца твоей грёбанной жизни, понятно?       Под конец он почти кричал, и вообще, со стороны его объяснение больше походило на поток наездов. Нехорошо вышло, но ничего не поделаешь: найти в себе силы прийти в логово чудовища и вывалить всё начистую уже само по себе приравнивалось подвигу. Ещё большим подвигом было вытерпеть долгую паузу в ожидании его вердикта.       — Чего молчишь? — вконец распереживался Инь, теребя свободной рукой узелок.       — А от меня требуется какой-то ответ? — на полном серьёзе уточнил Хайнер и вдруг спохватился: — Ах да, кухня. Она там.       — Угу.       Инь наобум сделал шаг вперёд и тут же, запнувшись, чуть не растянулся на полу. Какого мохера?       Сморгнув, он посмотрел перед собой: виновником его несостоявшегося падения оказалась полуметровая стопка журналов. И не каких-нибудь, а самых настоящих бумажных. Рядом с башней глянца располагалась группа горшков из самой настоящей глины, дальше бюст смутно знакомого диктатора из самого настоящего мрамора, дальше иконостас традиционных масок из самого настоящего дерева, дальше… а впрочем, смысл перечислять? Проще сказать, что каюта, на внутреннее убранство которой он поначалу не обратил никакого внимания, представляла собой апофеоз самого настоящего срача.       — У меня немного не убрано, — виновато признал Хайнер.       Инь нервно сглотнул. Немного? Немного?! У владельца резиновой мамзель в шкафчике было немного, а это — сверх-мульти-супер-архи-гипер-овер-дохрена. Ода пыли и капище стаканчиков из-под еды быстрого приготовления. Холст пятен непонятного происхождения и храм бактерий. Оставалось надеяться, что последние не успели мутировать в разумную цивилизацию.       Так, спокойно, спокойно. Он ведь выжил в раздевалке? Значит, выживет и здесь. А всё, что не убивает, делает нас сильнее, так что, в некоторой степени, это даже полезный опыт.       Собравшись с духом, Инь двинулся в сторону предполагаемой кухни, и Хайнер последовал за ним.       — Классные косодэ и хакама, кстати, — прокомментировал он. — И фуросики тоже. Очень аутентично.       — Хм, спасибо.       Надо же, а шкаф действительно разбирается в национальной атрибутике. Одежда ладно, о ней можно в любой энциклопедии вычитать, а вот правильное название походного платка-трансформера даже на родине Иня помнили далеко не все.       Кухня нашлась за стенкой из ящиков, опечатанных бирками с метровыми химическими формулами.       — Всё проверено, безопасно и одобрено в вашей карантинной зоне, — доложил Хайнер, устраиваясь за столом и подпирая подбородок рукой. — А что ты будешь готовить?       — Традиционные японские блюда.       Развязав фуросики, Инь принялся раскладывать коробочки с рисом, мисо-пастой, овощами, маринованными закусками и рыбой. Куда проще было бы приготовить всё заранее, но любая пища при разогреве теряет часть вкусовых качеств, а при переноске — эстетических, и призовой ужин Хайнера мало отличался бы от его обычного, полуфабрикатного.       — Поразительно, как ты ещё жив — с таким-то питанием, — поморщился Инь, собирая со столешницы крошки и сметая их вместе с ворохом пластиковых пакетов и ложечек в утилизатор.       — У меня стальной желудок, — гордо похлопал себя по животу Хайнер. — А вообще, я не всегда так ем — только в экспедициях.       — То есть семьдесят процентов времени.       — Пожалуй, даже восемьдесят.       — Чисто для информации: у нас есть столовая, в которой весьма недурно кормят.       — До неё идти долго.       Инь покачал головой. Не зря говорят, что учёные, в силу своеобразного склада ума, чаще других подвергают себя добровольной аскезе и страдают полным пофигизмом к собственному здоровью. Может, организовать шкафу доставку обедов? А то, глядишь, скоро язву заработает.       С каких делов его это волнует, Иню задуматься не дали. Как только с экспресс-уборкой было покончено, Хайнер буквально зафонтанировал вопросами из категорий «Как называется?», «Для чего?» и «Почему?». Несмотря на то, что кулинария является неотъемлемой частью любой культуры, разбирался он в ней ожидаемо слабо. Иню приходилось комментировать каждое своё действие вплоть до варки риса и нарезки овощей.       — А это хитроумное приспособление используют, чтобы не держать тарелки на весу, — объяснил он, сервируя низенький обеденный столик.       — О, мы и сидеть будем по-японски? — ещё больше воодушевился Хайнер, пропуская мимо ушей адресованный ему сарказм.       — Ну, это чтоб уж совсем аутентично.       Приняв позу сэйдза, Инь приглашающим жестом указал на место напротив.       От сидения на подвёрнутых коленях непривычные люди обычно уставали максимум за полчаса, а потом ещё долго растирали затёкшие конечности, не в силах подняться. Но Хайнер держался, на удивление, стойко. Палочки и вовсе покорились ему без усилий, с первой попытки, отчего закралось подозрение, что его неопытность в азиатских застольных обрядах несколько преувеличена.       — Это ещё что, — отмахнулся он, когда Инь озвучил своё предположение. — Племя кр-тч-тч на планете Тоу, например, ест вверх-ногами: пища им кажется вкуснее, если её несколько раз срыгнуть и проглотить обратно. Или вот — в колонии Барбакас вообще без рук едят: наливают в глубокую миску воды, кидают туда плоды и ловят ртом. А поскольку совместная трапеза — важная составляющая культурного обмена, мне всё это приходилось повторять, так что я быстро учусь и ещё быстрее адаптируюсь. Будешь саке?       Охваченный визуализацией экзотических церемоний, Инь только сейчас заметил, что на столе, среди многочисленных пиал и тарелочек, образовалась пузатая бутылка, испещрённая иероглифами, и пара чашечек о-тёко.       — Откуда они здесь взялись?       — Подарили, — невпопад ответил Хайнер. — Ну так что?       Инь придирчиво осмотрел бутылку: сертификатная печать имеется, иероглифы настоящие, а не набор случайных чёрточек, как на подделках, да и в целом — выглядит дорого. С алкоголем у него отношения были натянутые, но если чуть-чуть, то можно, наверное. В конце концов, на год старше стал, организм окрепчал. Он кивнул, и Хайнер вскрыл тару, щедро наполняя чашечки.       Что ж, до дна.       На вкус оказалось весьма недурственно, даже отлично: лёгкую горечь сдабривали сладковатые сливовые нотки, а двадцатиградусная крепость оседала в желудке умеренным, приятным теплом.       Беседа пошла на оживление. Несмотря на разные профессии и увлечения, их с Хайнером объединяла общая страсть — путешествия, о которых оба могли говорить часами. Выяснилось, что несколько раз начальство забрасывало их в одни и те же места — Берингову туманность, Газаалов Путь, сектор Мирабель. Хайнер изучал их на точечном, планетарном уровне, а Инь окидывал общим взглядом звёздных маршрутов и физической архитектуры. Было крайне занимательно сравнивать впечатления. К тому же батька-алкоголь, как никто другой, умел развязывать язык и сглаживать острые углы. Шкаф уже не казался таким нахальным, а его предложение после ужина переместиться на диванчик не вызвало ни малейших подозрений.       — Только пить тебе, пожалуй, хватит, — резюмировал он, глядя, как Инь неловко опирается на столик, чтобы встать.       И чего это хватит? Там ещё треть бутылки осталась. Голова лёгкая, настроение чудное, с самого вылета такого не было, координация — на высх… вышф… высшем уровне, вот. Надо допивать, раз уж начали. С этими мыслями Инь поднялся из позы сэйдза и, давясь смешком, рухнул лицом в диван.       — Нормально, нормально, — перекатился он на спину, безуспешно пытаясь сложить пальцы в знак «окей».       — Я вижу.       Хайнер склонился над ним, положил ладонь на лоб, и Инь блаженно прикрыл глаза — прохладная, как компресс от температуры, самое оно. Для надёжности он придавил «компресс» своей рукой — чтоб сбежать не удумал. Что ты творишь, пьянь гидролизная?! — возопили останки его здравого смысла. Или забыл приём у премьер-министра в прошлом году?       — Отвали, мне хорошо.       — Так отвалить или тебе и так хорошо? — запутался Хайнер.       — Я не тебе.       Шкаф оглянулся, словно и правда ожидал найти в каюте кого-то ещё, а не найдя, присвистнул.       — Вот это тебя развезло. Давай-ка, Снусмумрик, баиньки.       — Не хочу я баиньки, — заартачился Инь.       — Тебя никто не спрашивал. Поспишь пару часов, а потом я провожу тебя до каюты. Ко мне с утра пораньше любит заглядывать Эймс, не думаю, что ты обрадуешься, если он тебя здесь обнаружит.       — Наша необрадованность будет взаимной.       — Ты о чём?       — О том. — Инь приподнялся на локтях. — Ваш Эймс меня за что-то невзлюбил. Зыркает так, будто я умыкнул у него тему диссертации.       — Тебе кажется, — отмахнулся Хайнер. — Он с виду строгий, но на самом деле хороший, отзывчивый парнишка. Одного адмирала мне напоминает.       — А вот и нет! Мы с ним ни на йоту не похожи.       Инь сердито стряхнул ладонь шкафа, но как только тот собрался отойти, сцапал обратно.       — Ты куда? Мне будет скучно одному.       — М-да, твоё поведение в пьяном и трезвом состоянии очень сильно отличается. — Хайнер усмехнулся: — Сейчас ты прямо вылитая капризная принцесса.       Инь открыл рот, чтобы возразить, но прикусил язык, не находя правильного ответа. Скажешь «да» — напрямую подтвердишь возмутительное заявление, скажешь «нет» — прозвучит как каприз, что подтвердит его косвенно. Не придумав ничего лучше, он поджал губы и молча лёг обратно.       Хайнер отошёл, но ненадолго: вернулся с чашкой кофе, сел на противоположный край дивана и, подобрав свисающие на пол ноги Иня, устроил у себя на коленях. Это было слишком удобно, чтобы возмущаться. Главное, не обращать внимания, какими куцыми кажутся собственные ступни на фоне ручищ шкафа. В белых таби — как кроличьи лапки на фоне медвежьих, безобразие просто.       Чашка кофе отправилась на стол, и пока она остывала, Хайнер включил ком, настраивая веб-радио.       — Сейчас найдём тебе что-нибудь убаюкивательное, — переключаясь со станции на станцию, приговаривал он. — О, а вот и сказочка.       Из динамиков раздался поставленный голос диктора.       …и увидел Стеллар в глазах юноши отражения себя прошлого. Точно так же он смотрел на свою покойную жену Асфодель — с уважением, нежностью и беззаветной любовью. Это и есть самое редкое богатство и самое большое счастье. «С тобой мне не страшно отпустить Астрид даже в неведомые миры», — сказал он.       Через лунный цикл сыграли свадьбу, на которой жители Люмен впервые за долгое время смогли увидеть принцессу. «Ах, какая прекрасная и смелая, — поражались они. — И до чего храбр и благороден рыцарь рядом с ней». Астрид же не пугала больше ни толпа людская, ни отсутствие стен.       Позже Стеллар подарил новобрачным огромный, подобно дракону, корабль и благословил на будущие путешествия: «Будьте счастливы и свободны, но не забывайте, что у вас есть дом, в который можно вернуться и в котором вас всегда будут ждать». Поблагодарив конунга, Астрид со Стерном крепко взялись за руки.       Мир приключений только открывался перед ними, уходя извилистой дорогой в бесконечные звёздные дали.       Пошла реклама, и Хайнер убавил звук.       — Хорошая сказка, жаль, на самый конец попали.       — А знаешь, — подал голос со своего конца дивана Инь, — она мне кое-что напомнила.       — Дай-ка подумать. Там был сбрендивший лорд, как его там…       — Шеделинг.       — Да, лорд Шеделинг, который вместе со своими вояками преследовал Астрид со Стерном. Были три испытания на пути беглецов. Сначала цифровой оракул на выходе из города задал им нелогичный вопрос: «Сколько звёзд во вселенной?» Стерн показал ей планшет с белым прямоугольником — мол, вот они все, слились в одно пятно, сосчитай и получишь ответ. Потом в Вечнозелёных лесах на них напало озёрное чудище, и Стерн успокоил его музыкой флейты, которой общалось племя с другой планеты. А когда Шеделинг с компанией почти настиг их, он вылепил из полилактида статую Астрид и, усадив её на флайер, пустил лорда с вояками по ложному следу. В общем, рыцарь спас принцессу, что очень напоминает финальный этап вчерашней спартакиады, — завершил Хайнер, прихлёбывая кофе.       Лавры мне, медаль и корону — словно проговаривал его довольный вид.       — Нет, — без тени сожаления обломал его Инь.       — Нет? А что же тогда?       А-а-а! — верещал на задворках здравый смысл. У тебя совсем шурупы раскрутились? Не вздумай ему рассказывать! Не вздумай! С таким козырем в рукаве — он же тебя живьём сожрёт! Соберись, соберись, тряпка! Броня крепка, и звездолёты наши быстры, и наши люди мужества полны!..       — Когда я был маленький, — продолжил Инь, заглушая маршевый напев в голове, — меня тоже не выпускали за пределы двора. После маминой смерти у отца по отношению ко мне развилась гиперопека, и до семи лет я толком не знал, как выглядит соседняя улица.       — И что же произошло в семь лет?       При всём своём шутовстве, Хайнер отлично читал эмоции и настроение, зная, когда шутки лучше отложить в сторону. Он не выказал удивления или напускного сочувствия, и это вместе с двадцатью процентами алкоголя, булькающего в крови, толкало на откровенность.       — Однажды к нам в сад забрался мальчишка. Он хотел достать мяч, который случайно перекинул через ограду, а я в это время как раз пытался склеить бумажного змея. Мальчишка явно был неместный, японский знал ниже среднего, но мы как-то разговорились. Других детей я видел редко и очень стеснялся чужих, но, несмотря на это, мы быстро подружились. Нашли мяч, доделали моего змея и запустили его. А на следующий день он вернулся с книгой Сириуса д’Арка, про Звёздных Драконов. Я тогда этой серией тоже зачитывался, хотя, учитывая разницу языков, мы с ним больше картинки смотрели.       Инь улыбнулся: поблёкшие воспоминания медленно наливались красками, шелестя страницами потрёпанного бумажного томика, щебеча птичьими голосами, набегая тенями распушённых облаков.       — И тот мальчишка стал приходить каждый день? — подтолкнул его наводящим вопросом Хайнер. — Это если следовать аналогии со сказкой.       Инь кивнул:       — Почти каждый. Он всегда перелазил через ограду, а я, в свою очередь, не рассказывал о нём домашним. То ли боялся, что нам запретят играть, то ли воспринимал таинственность наших встреч как игру. Мы с ним даже имена друг другу выдумали — вернее, взяли из исторических эпосов. Странно, настоящее имя того мальчишки я забыл, а вот придуманное до сих помню. Фаррел, на кельтском это значит «храбрый».       Пиу-пиу-пиу — сымитировал сирену здравый смысл, пытаясь зайти с другой стороны. Количество изотопа в вашем генераторе достигло критической массы. Во избежание цепной реакции деления с последующим взрывом просьба немедленно закрыть ротовое отверстие и прекратить подачу звуковых сигналов. Пиу-пиу… — успел прозвучать прощальный сигнал, прежде чем Инь отрубил его.       — Наша недолгая дружба сильно на меня повлияла. С Фаррелом я исследовал заброшенный флигель, якобы населённый призраками, собрал банку жуков-оленей, покорил вершину самого старого и высокого ясеня в нашем саду. В общем, делал всё то, что делали герои моих любимых книг и на что сам я раньше никогда бы не осмелился. Как-то он уговорил меня перебраться через стену, чтобы поохотиться за каппой в лесу неподалёку. Вот это действительно было страшно. Я чуть руку ему по дороге не вывихнул, так крепко держался, но оно того стоило. Каппу мы, конечно, не нашли, зато наловили рыбы, составили топографическую карту округи, увидели семейство редких белок-летяг Момонга, а под вечер выбрели на холм с потрясающим видом на залив и угадывали, какие созвездия появятся на небе после заката. Мечтали, как однажды полетим к ним независимыми первооткрывателями. Правда, потом, когда я вернулся, было совсем не весело. Оказалось, меня за это время обыскались. Отец уже собирался нацгвардию на уши поднимать. Ох и орал же он тогда, грозился, что теперь и за порог дома меня не выпустит. А в меня как будто бес вселился, и я впервые наорал на него в ответ. Сказал, что всё равно найду способ сбежать и буду делать это до тех пор, пока ему не придётся запереть меня в клетке или сделать лоботомию. Для отца это стало шоком. Я рос тихим, спокойным ребёнком, и он явно не ожидал от меня подобной вспышки. Думаю, именно поэтому моя реакция так сильно подействовал на него. Уши он мне, конечно, надрал, зато со следующей весны я пошёл в обычную школу. Правда, с условием, что я продолжу его дело: независимый первооткрыватель, по его мнению, слишком опасная и непредсказуемая профессия.       — Трудно не согласиться с ним, — хмыкнул Хайнер.       Кофе давно остыл, но он словно забыл о чашке и уже пару минут, как неосознанно мял первое, что попалось под руку, то есть ногу Иня. От носка к пятке и обратно, аккуратно натягивая связки, давя на правильные точки с мастерством заправского физиотерапевта. Инь глянул вниз: как есть кроличья лапка в медвежьей лапище. Ну и ладно, пусть массажирует, шкаф мохнатый — прия-я-ятно.       — Недолгая, — ни с того ни с сего выдал Хайнер.       — Чего? — промямлил разомлевший Инь.       — Ты сказал, что ваша дружба с Фаррелом была недолгая. Почему? Он уехал?       — А, ты об этом. Да, уехал. Я же говорил, он был неместный. Но мы в любом случае не остались бы друзьями.       — Отчего же?       Инь закинул руки за голову и прищурился — больше для себя, чем для Хайнера, который всё равно на него не смотрел. «Отчего же»? Лучше спросить — отчего же тебе это так интересно, чудище плюшевое? Впрочем, раз сказал «а», говори и «бра-кадабра».       Это Рубикон — тоном могильщика проскрипел здравый смысл. Горизонт событий, ссылка на рекламный вирус, дверь в бесплатный привокзальный туалет — черта, преступив которую, ты уже не вернёшься прежним, не отменишь сделанного. Ты готов к последствиям, о гомо-кретинус-пьяникус?.. И прекрати ржать — уже прозаично добавил он. Ты на шкафа сейчас похож.       Инь честно попытался. Получилось так себе, и он использовал второй способ — влупил всю правду-матку.       — На обратном пути мы решили искупаться в лесном озере, поэтому нам пришлось раздеться. Ну и оказалось, Фаррел всё время думал, что я… девчонка. Я же в кимоно постоянно ходил, для иностранцев — всё равно что платье. Вдобавок мелкий совсем и голос ещё не сломался. Так что тем вечером шокирован был не только мой отец — с той лишь разницей, что Фаррел попросту сбежал, оставив меня одного посреди темнеющего леса. Предупреждаю: любой неосторожный комментарий сейчас может привести к удушению тебя подушкой.       Инь уже нацелился мягким орудием в Хайнера, но повременил с атакой — поскольку тот временил вообще с каким-либо комментариями. Такое себе затишье — перед бурей ли или перед штилем, один Локи разберёт.       — Во-первых, — наконец изрёк Хайнер, — я жутко расстроен: вместо того чтобы вручить мне почётное звание рыцаря, ты вспомнил о каком-то малолетнем дурбецелле, не способном отличить мальчика от девочки. Ещё и трусливом. Сам потащил в незнакомый лес, а потом бросил — ну не кретин ли? А во-вторых, я в некотором роде восхищён. Впервые выйти за пределы дома и сразу же направиться в незнакомый лес, совершив целое путешествие — это надо иметь смелость. Как и для того, чтобы в семь лет противостоять отцу, тем более такому, как господин Фудзивара. Я видел его только по трансляции, но могу представить. Поэтому, — наклонившись, он потрепал Иня по голове, — на сегодня я вручаю тебе почётное звание храброго принца.       И всё. Ни тебе гейзера шуток, ни даже захудалого подкола. Взъерошил волосы, посылая по спине своих верных слуг — будоражащих мурашек, взял со стола чашку, отпивая кофеёк, а на лице — одна из тех редких улыбок, за которые не хочется врезать.       Инь до боли сжал кулаки, чтобы привести себя чувство, да какое там. Двадцать процентов алкоголя в крови пошли на второй круг, а здравый смысл со словами я манал отправился в режим затяжной перезагрузки, оставляя в мыслях только Хайнера — его дурацкие голубые глаза, его бестолково выразительные скулы, его нелепые слова, от которых на душе наитупейшим образом стало хорошо.       Да что же он такой… как срач в его каюте! Сверх-мульти-супер-архи-гипер-овер-дохрена большой, всеобъемлющий и какой-то пугающе свой. Я манал — повторил с периферии здравый смысл, когда Инь резко поднялся и поцеловал его в щёку. Не здравый смысл, конечно, а Хайнера, и, конечно, не по-бабски, с рассусоливаниями, а исключительно по-мужски, по-брежневски даже — коротко и чётко.       Шкаф на это таки выдал гейзер, только не шуточный, а кофейный. Ещё и подавился, еле успев поставить чашку на стол, чтобы не разлить остатки её содержимого. И как это расценивать? К замешательству от собственных действий прибавилось повторное желание сбежать. Скорее всего, он так бы и сделал, если бы Хайнер, откашлявшись, не вцепился в его лодыжку, потянув вниз. Инь съехал по дивану аккурат под него — больше некуда было, да и не пустили бы. С весом, как и с рамой, генофонд шкафа тоже не поскупился — подмял так, что аж рёбра скрипнули.       — Снусмумрик, — прорычал он, нависая, — ты думаешь, я железный?       Инь повёл плечом в попытке вернуть сползший рукав косодэ на законное место, но ему снова не дали — перехватили руку, прижимая всё к тому же дивану. Зрачки у Хайнера были огромные, как энергетический потенциал вакуума. Кто из них, вообще, нажрался-то?       — Нет, — еле нашёл в себе силы пискнуть Инь. — Какой же ты железный — ты деревянный.       Шкаф — деревянный. И смех, и грех.       Некстати вспомнились щупальца Люсьена. Не потому, что руки Хайнера были на них похожи — они нигде не потирали, никуда не ползли и не тыкались, просто крепко держали, пока их хозяин возвращал Иню поцелуй, куда длиннее и размытее, чем мог представить себе господин Брежнев. Схожесть была скорее в ощущениях — приятных и неловких настолько, что слёзы набегали. Голова кружилась, перед глазами потемнело, и Инь оставил дилемму «Зарядить в пах или продолжать отвечать?» на откуп здравому смыслу.       Манал я — коварно отозвался тот, отключая себя и все остальные дееспособные части сознания.       Мир человека с бодуна разделяется на До и После. До — моря в нём по колено, горы по пупок, а стратосфера максимум по кончик носа. После — тебя волнует только, на месте ли вышеперечисленные части тела и где их в случае чего искать.       Инь ощупал себя — вроде бы всё цело. Ощупал поверхность под собой — вроде бы кровать.       Веб-радио вещало о марше Партии сладострастных некрофилов к стенам Дома Нации некой страны на некой планете. Пора менять настройки со случайного выбора на конкретную станцию: мозг в полудрёме крайне незащищённая штука — одному Демиургу известно, что туда успело накапать за последние месяцы таких вот пробуждений.       Инь рискнул открыть глаза, порадовавшись, что кровать его, а не чужая, и вокруг, кроме подушек и сбитого одеяла, никого не наблюдалось. На тумбочке, под приглушёнными светодиодами, сверкал стакан, полный воды, который он тут же залпом в себя опрокинул. Судя по общему состоянию, один в один как после приёма у премьер-министра, ни черта его организм не окреп. Более того — после памятного приёма ему не приходилось восстанавливать цепь событий по кусочкам, как сейчас.       Значит, что вчера было. Пункт первый: он пошёл к шкафу. Пункт второй: он приготовил шкафу ужин. Пункт третий: они со шкафом наклюкались, хотя насчёт последнего — это неточно. Пункт четвёртый: они со шкафом…       Инь подскочил с кровати, как ошпаренный.       Не то ты ощупывал, мимозыря пробковая! Так-так-так, косодэ плотно запахнуто, хакама завязаны на положенное количество узлов — хорошо. Губы и прилегающая к ним область саднят, как будто по ним наждаком возили — уже не очень хорошо.       Память лениво подсказывала, что дело в щетине, густо покрывавшей хайнеровский подбородок. Вот же гамадрил заросший! Древолаз рогатый. Интеллигент на босу ногу…       Фантазия, обычно щедрая на нелестные эпитеты, быстро иссякла.       Может, потому, что в кои-то веки Хайнера толком не за что было ругать. Чего греха таить — на состязании он действительно спас Иня, с благодарностью принял жест доброй воли в виде ужина, провёл — или лучше сказать, донёс? — до каюты, оставил водичку с привкусом адаптогена, смягчающего неприятные симптомы похмелья. Ну, поцеловал — с кем не бывает. Больше-то он ничего не сделал.       До начала рабочей смены оставалось тридцать шесть минут, и пока часы отмеряли их, Инь разрешил себе помусолить животрепещущий вопрос: а почему Хайнер, собственно, ничего не сделал? С пилотессой или медсестричкой небось не упустил бы шанса. Или все его пошленькие намёки и подкаты — не более чем шутка? Если так подумать, шкаф ни разу не флиртовал с кем-то мужского пола, во всяком случае, открыто. Они жили в предельно просвещённый век, но это вовсе не значило, что все мужчины обязаны играть за обе команды.       Чистя зубы и скролля ленту отчётов на коме, Инь поглядывал в большое зеркало над раковиной. Миндалевидные глаза, вздёрнутый нос, светлая кожа — по восточным меркам он считался очень даже симпатичным, но у германцев ведь свои мерила красоты, не говоря уже о личных мерилах Хайнера. Может, он просто не в его вкусе?       Ком завибрировал сообщением, и Инь без задней мысли открыл его.       «Доброе утро, Снусмумрик. Забыл сказать, что ужин был превосходный. Я даже готов к новым подвигам, чтобы повторить его».       Отсутствие смайликов напрягало, но они прилетели следом, и у Иня словно гора с плеч свалилась. Улыбнувшись отражению, он навёл финальный порядок во внешнем виде: разгладил складочки на кителе, выровнял уголки воротничка, прошёлся расчёской по чуть отросшим волосам — чтобы без сучка без задоринки.       Ответ, пришедший ему в голову вслед за неожиданным сообщением, был настолько же непоследовательным и вздорным, как и сам шкаф.       Почему он ничего не сделал?       Всё просто: потому что рыцари спасают принцесс.       Потому что рыцари — так не поступают.