Шрамы

В комнате шейда было темно и наконец-то тихо, вкусно пахло кровью и жжёным вереском. Дарза сидел на краю кровати, наблюдая, как Тёмный ворочается и шипит, не зная, куда пристроить раненное плечо. Зашитую и перевязанную рану всё ещё саднило, и чародей терпел, морщась от боли всякий раз, когда пытался пошевелиться. Хотелось спать. Обоим. Но Тёмному магу мешала боль в плече, а Дарзе… Что мешало ему подвинуть нагло развалившегося на всю кровать гостя и лечь рядом, не обращая внимания на болезненные стоны со стороны Румпельштильцхена? Что заставляло его, великого чародея, сидеть у постели, то и дело поглаживать по спутанным волосам, пробегаться кончиками пальцев по острым скулам колдуна, когда тот хоть ненадолго проваливался в сон. Почему шейд вздрагивал каждый раз, когда Румпельштильцхен едва слышно всхлипывал, кривя от боли узкие губы. Дарза не хотел думать об этом и просто продолжал сидеть, изучая внимательным взглядом резкие черты лица волшебника, в сумраке казавшиеся ещё более кривыми, будто высеченными из железа. Время шло. Тёмный маг засыпал. Чуть приоткрыв один глаз, он отметил, что Дарза, кажется, тоже уснул, привалившись плечом к стене. Лица его он не видел, лишь алые пряди, тяжелой волной спадавшие на неестественно прямую, даже во время сна, спину, заставили его вымученно улыбнуться, прежде чем он провалился в темноту. * * * Чёрный трон, возвышавшийся посреди зала, выглядел устрашающе. Шейд всё никак не мог привыкнуть к нему и к тому, кто на нём сидит. Гальбаторикс был всего лишь человеком, не больше, но что-то было в нём такое, что заставляло всё королевство, включая эльфов, ургалов и даже теней трепетать перед одним лишь именем повелителя. Многие говорили, что от короля Алагейзии веет могильным холодом, как от тени или колдуна. Но лишь шейд знал, что скрывается за маской из стали и льда. Огонь. Неконтролируемое пламя, готовое в любой момент вырваться наружу и сжечь каждого, кто осмелится перечить Его Величеству. Насколько страшен может быть человек, заставивший дрожать от страха то, что по природе своей не может чувствовать? Дарза знал и это. Знал, и потому медленно склонился в поклоне, не отрывая от Гальбаторикса взгляда синих глаз. — Мой король, — его тихий голос разнёсся по залу, постепенно тая в воздухе. За все годы службы Великому Королю Дарза привык соответствовать своему прозвищу, оставаясь незаметным и тихим, но от этого лишь более опасным — Тенью Его Величества. Тенью, которая не может предать и нанести удар в спину, но всегда придёт на помощь, не меняясь при этом в лице, не снимая стальной маски. Даже его глаза оставались холодными, будто синие льдинки. — Подойди, — голос повелителя отличался от змеиного шёпота шейда. Он хоть и был спокойным, даже слишком, напоказ надменно-равнодушным, оставался человеческим и…живым. И это раздражало больше всего. Если кто и достоин командовать Тенью, то лишь тот, кто старше, сильнее и страшнее. А Гальбаторикс, при всех его магических способностях, оставался лишь человеком. Внутри него билось живое, пусть и проклятое, сердце, а в чёрных глазах отчётливо виднелось то, что несвойственно шейдам — жадность. Испытать на себе Дарзе пришлось и её. Впрочем, это было давно. Приблизившись к трону, чародей едва слышно охнул от боли, когда Гальбаторикс протянул руку с чёрными закрученными когтями, схватил его за алые, цвета крови, волосы и с силой потянул вниз, вынуждая опуститься на колени, стукнувшись о каменный пол. Ни один мускул не дрогнул на лице шейда, а Его Величество плотоядно ухмыльнулся и, наклонившись, что-то шепнул ему на ухо. Узкие губы, покрытые шрамами, предательски задрожали. Не от страха, скорее, от отвращения. — Мой повелитель… — фразу, которая, по сути, была сказана лишь для галочки, прервала звонкая пощёчина. — Ты упустил его, — чеканя каждое слово прошипел король, — И ты будешь наказан. * * * В камине потрескивало пламя, освещая покои Его Величества. Обессиленный шейд едва слышно стонал в такт резким и довольно болезненным толчкам, то и дело срываясь на дрожащие всхлипы. Он не сопротивлялся. Не пытался вырваться, лишь бесконечно кусал и без того кровоточащие губы. Тонкие испещрённые шрамами запястья были сжаты в когтистой руке повелителя, неприятно вывернуты и заведены за спину. Второй рукой Гальбаторикс зарывался в его красные волосы, переходя на шею, сжимая, в каком-то удушающем жесте, вынуждая рвано хватать ртом воздух. Он двигался быстро, яростно, врываясь в хрупкое тело шейда, принося с каждым толчком нестерпимую боль. Он никогда не целовал его, ни разу даже не касался прозрачной кожи губами, лишь причинял боль и, удовлетворившись, уходил, оставляя чародея одного — разбитую, сломанную куклу. * * * По ночному небу плыла луна, освещая комнату шейда ледяным, серебристым светом. Алые волосы разметались по подушке, а узкие губы лихорадочно подрагивали, кривились, будто от боли. Лежащий рядом Тёмный маг нехотя разлепил глаза, когда Дарза в очередной раз дёрнулся во сне, застонав. Что-то в его лице сейчас было такое, что заставило сердце мага болезненно сжаться. Шейд выглядел измученным, уставшим даже во сне. Ещё один стон, больше похожий на сдерживаемые рыдания. Румпельштильцхен недовольно поджал губы. Казалось, будто он увидел то, чего не должен был. Слишком личное, слишком больное. Не долго думая, чародей аккуратно, стараясь не разбудить, поцеловал его в висок, лизнув бледную кожу. Шейд дёрнулся, будто просыпаясь, но тут же вновь замер. Его дыхание успокоилось, а с изрезанных губ перестали срываться всхлипы. Кошмары отступили и он уснул спокойно, даже не подозревая о том, что Тёмный маг повторил действие ещё несколько раз, на всякий случай.