Pardonne-moi

Sa bouche est sanctuaire Le plus sacré des mystères Il est l’ange pour moi Je lui dis tout bas… (Mylène Farmer — Q.I.)*

— У него округлости Родена… я влюбилась — вот моё вдохновенье… Тогда Дайске думал, что это будет просто случайный ни к чему не обязывающий роман. Это знала и та странная француженка, которую приставили наблюдать за пятью великовозрастными оболтусами. Но она не отвергала — и в первую же совместную в пустом большом чужом доме ночь залезла в его постель. Зашла — призрачное, бело-белоснежное виденье в слишком большой длинной мужской футболке — сказала, что ей приснился кошмарный сон. И улеглась рядом, доверчиво прижалась, ткнулась тёплыми губами в шею, закрыла свои слишком мудрые для малолетки глаза и сдалась на его волю. А что Дайске? Дайске пожалел измученную ужасными видениями девчонку, которой в отцы годился (что снилось этой стервочке, он никогда не хотел знать). Дайске обнял её (какая худая… но всё тело - вполне себе крепкие сухие мышцы), Дайске обещал защитить. Дайске мужественно защищал и грел своим телом. … Тотчи тоже защищал в меру своих сил, тоже заботился, тоже нежно оберегал эту глубоко раненую в самое сердце гайдзинку — их будто было с самого начала двое, телохранителей и охранников Снежной Королевы Dir en Grey. С самого её вымученного признания "Нет, это не было изнасилованием, я не сопротивлялась", с того, что ему захотелось сделать эту смертельно замёрзшую и зациклившуюся на своих горьких мыслях девчонку по-настоящему счастливой… ... Её рациональный и до совершенства отточенный разум сотворил нечто невероятное, когда он хотел покончить с собой — она вот просто так взяла и увезла его на Лазурный Берег. Она, эта хрупкая гайдзинка, защищала его от ужасных снов. Она не позволила ему впасть в отчаяние и полчаса отчитывала, как малолетку, за грёбаный эгоизм. Отчитывала, вжимая своим телом в глубокое кожаное кресло где-то в восьмом районе Марселя. Пыталась достучаться до него, игнорируя себя и бессонную ночь за рулём спортивного авто. "Ты нужен мне, ты нужен нам — да куда мы все без тебя?!" - Дайске сдался, Дайске поверил. Даже и в любовь. Дайске понял, что умершие совсем недавно родители не хотели смерти старшего сына. ... Всю эту неделю она была рядом, охраняла, оберегала, разговаривала, ненавязчиво заботилась - "Я готовлю, ты моешь посуду". Она лечила его ценой собственных сил и собственной жизни... А Дайске влюбился по уши ещё с момента первой встречи, Дайске попробовал сначала "подёргать за косички", а после этого окружить нежностью, ударить своим обаянием и окончательно закрепить за собой эту женщину... но она ловко ускользала из всех ловушек и оставляла лишь издевательское напоминание о себе. ... Его губы - святая святых, Святейшая молитва... Она ничего не попросила за помощь, за возвращение его к жизни: отвезла к Тотчи, ещё одному элементу их любовного треугольника - и растворилась стремительным росчерком кроваво-алого гоночного "Ягуара" в предрассветных серо-розовых парижских сумерках. Словно испугавшись и в третий раз не дав шанса на продолжение истории... ... Шанса и правда не было: она залепила пощёчину своему обожаемому (а ведь никак не могла поднять на близких руку!) другу Йошики, наорала - и небезосновательно, ведь тот разговор в то утро начался лишь с подачи Дая! - на всех присутствовавших в студии, а дальше с силой хлопнула дверью. С тех пор начался период "холодной войны", когда смысл игнорирования двух отдельных единиц коллектива не понимал даже вездесущий и всё знающий Кё. ... Пока её коллеги не прояснили чудовищную в своей режущей по больному правоте ситуацию: на эту девушку был сделан ужасающий ритуал черномагического приворота, а она сопротивлялась до последнего и оборвала все связи, чтоб принять удар только на себя... на самом деле она хотела взять тайм-аут, поговорить с Дайске и Тотчи, выбрать кого-то одного из двух своих телохранителей. Выбрать... Её эмоции насквозь фонили болью, страхом потерять их обоих, любовью к нему, чувством долга перед ковеном и друзьями, чувством вины перед ними и снова болью, волнением, жгучей горькой ненавистью к себе и невозможными самоотдачей и самопожертвованием даже почти на нуле не слишком-то великого резерва. "Всё, лишь бы они были счастливы..." - отдавалось ноющей болью в висках, а невозможная ведьма снова бросала на него отчаянный зелёный взгляд и прощалась - словно до следующего их воплощения... боялась подойти, прикоснуться. Как будто он может её оттолкнуть. "Я пойду покурить. Мне надо побыть в одиночестве" - вот такой вот ультиматум. Какие возражения? Она знала имя своего врага - как и той зимой, когда сбежала на другой конец мира и не стала афишировать грязную историю с приворотом и изнасилованием. Она всё знала и выбирала между болью для одной себя и крахом для всех своих близких. ... Но он знает, как нежны Мои подрагивающие ягодицы... Дайске знает, что она готовит самоубийственный удар по их общему врагу. Дайске - и Тотчи тоже! - понимает, что после этого не выживет никто. Но они оба безропотно отпускают беззаветно любимую на её последний бой. Просто потому, что другого выбора уже не будет. - Тотчи? Я боюсь. Да, она цепляется за друга даже сейчас - и даже непричастный к их драме Кё скептически хмыкает: уж он-то знает, до какой степени французская Верховная Ведьма влюблена в гитариста их группы. ... Твой интеллект И моя эмоциональность... Единственная и до смерти любимая уходит убивать и умирать за них, а он не в силах оторвать взгляда от своих ладоней, как будто выискивает в переплетениях линий ответ на вопрос - вернётся ли? Единственная и до смерти любимая сейчас совсем не хочет жить, и они с Тотчи говорят с ней, пытаются вытащить обратно, вернуть - им без неё тоже жизни не будет. Они держат её за руки, крепко прижимаются с двух сторон, отогревая своими телами, и взахлёб, перебивая друг друга, рассказывают. Признаются, борются за неё. Он ангел для меня, и я шепчу ему... - Тотчи? Мне страшно. Она не смотрит на Дайске - наверно, не верит в то, что тот её простит. А Дайске уже давно всё заранее простил. Он хочет... все понимают, чего он хочет, и Тотчи забирает ключи от кроваво-алого гоночного "Ягуара" из кармана свободной мантии дрожащей от переживаний девушки и вручает гитаристу их группы. Молча, спокойно, уже сделав выбор за всех троих. - Неделю на глаза не показывайтесь, - сердито бросает Йошики. ... Он в её постели, и она невесело смеётся, отворачиваясь к стене и неосторожно зацепив пораненную руку. Зачем так? Из жалости? Но ей не нужна жалость, лучше пусть уйдёт и перестанет её мучить! Лучше пусть сразу скажет жестокие издевательские слова о том, что хотел просто переспать с первой попавшейся красоткой! Тогда будет менее больно... на талию уютно ложится тёплая ладонь, а затем на ухо тихо шепчут: - Я мою посуду, ты готовишь?