Дьявол

— Конкуренты наступают нам на хвост, — Зенджо Гоки наводил порядок на своём рабочем столе, перебирал папки и прочие документы. — Что ты собираешься делать?       Рейши сидел на небольшом диване слева от Зенджо. Положив локоть на кожаный подлокотник, он задумчиво смотрел в идеально чистый, белый потолок без единой трещины, будто бы искал в нём ответы. — Некоторые компании — стервятники. Почувствуют запах мертвечины и сразу замелькают на горизонте у прессы, — Мунаката не постеснялся такого резкого слова, потому что сейчас о положении дел могли судить не только главенствующие фигуры компании, но даже клиентская аудитория, которая явно ставила под сомнение дальнейшую судьбу игровой индустрии. — Их попытки подорвать нашу репутацию могут стать контрольным выстрелом, — добавил Зенджо.       Меньше всего сейчас было необходимо, чтобы конкуренты вставляли палки в колёса. Все сотрудники чувствовали себя небезопасно на своём рабочем месте, потому что каждый новый день происходило штатное сокращение в том или ином филиале. Этот механизм контролировал финансовые затраты в компании и давал хоть какую-то гарантию на ее дальнейшие существование.       В кабинете повисла тишина. Было слышно, как медленно тикали настенные часы, отбивая ушедшие секунды. — В Сеуле предостаточно проблем. Думаю, тебе стоит сконцентрироваться на работе в компании, а с прессой и остальным я разберусь.       Закончив говорить, Рейши встал. Часы начинали раздражать. Он убрал руки в карманы, посмотрел на собеседника. Зенджо оставался непоколебимо спокойным и сказал: — После штатного сокращения и твоего благородного вклада ситуация почти стабилизировалась.       Зенджо Гоки открывал небольшие синие папки с эмблемой компании на обложке — личные дела. Рассматривал каждое и убирал в нужный ящик стола в зависимости от должности. — Это не моя заслуга, — откровенно признался Рейши. — Вклад от моего лица только на бумагах.       В какой-то момент руки Зенджо, которые почти механически фасовали папки по ящикам, остановились, чуть не выронив одну из рук. Он поднял на него взгляд, и Рейши не смог понять, что отражалось на лице коллеги: удивление или же отчаянье. — Вот как? Значит, он всё-таки вмешался.       Рейши знал, что об этом придётся сказать. Было бы проще, если бы можно было умолчать. — Я встречусь с журналистами на днях. Думаю, получится перетянуть ситуацию в нашу пользу.       Зенджо открыл новую папку и немного приостановился. В графе с фамилией и именем было написано «Рэн Гото». Он достал страницы из папки и запустил их в шредер. Машина заработала. — Я позвоню, если понадобится твоя помощь, — сказал Зенджо, не обратив внимание на резкий переход с предыдущей темы. Никому не хотелось обсуждать это. — Удачи тебе, —напоследок он даже скромно улыбнулся.       Рейши пронаблюдал, как измельчитель поглотил фотографию, оставив от неё только небольшие полоски. Выходя из кабинета, он тихо закрыл за собой дверь.

***

      В этот раз готовка легла на мои плечи. Несмотря на дикое похмелье, утром меня отправили на кухню. Я посмотрел на содержимое холодильника и сделал вывод, что чаще всего Сарухико ест вне дома. Мне повезло найти все необходимые ингредиенты для оякодона. В голове я торжественно объявил, что сегодня мы не умрём от голода.       Телефон завибрировал в кармане штанов, и я сразу же достал его, чуть не выронив из рук томатную пасту.       «И кофе мне сделай».       Я тихо выругался. Сарухико не мог встать и крикнуть мне с лестницы, а я ещё должен ему с головной болью что-то готовить.       Я поставил на стол томатную пасту, включил плиту, и пока сковородка нагревалась, подошёл к кофемашине. Я никогда ей не пользовался, тем более в моей семье кофе не любили. Я осмотрел её, интуитивно нажал пару кнопок и угадал. Похоже, специально для таких, как я, на каждой кнопке был обозначающий рисунок.       Я поднял голову на грифельную стену, исписанную заметками. Над кофемашиной нервным почерком было написано «позвонить Ники» и много раз перечёркнуто. Настолько много, что я едва различил буквы. Я не знал, о ком шла речь, и мне стало очень любопытно. Пока я готовил, мне приходили на ум варианты: это точно не мог быть просто друг или знакомый. Во-первых, о таком не пишут. Во-вторых, у Сарухико нет друзей. Значит, вероятно, это деловой партнёр или же, наоборот, конкурент.       В гостиной послышался шум и глухие шаги. Сарухико подошёл ко мне со спины, но я не отвлекался от готовки. Он положил руки на мои предплечья, медленно погладил их; чертовски приятно. — Вкусно пахнет, — тихо отозвался он, чтобы я наконец обратил на него внимание. Но я старался не отвлекаться. — Пока пахнет только кофе. — Я думаю, больше ничем «вкусно» и не запахнет. — Значит, есть ты больше тоже ничего не будешь.       Меня неприятно пихнули в бок, и я дёрнулся, боковым зрением заметив, как Сарухико забрал кофе и поставил кружку на стол. Мы некоторое время молчали, считая ненужным переговариваться, но потом я не сдержался и спросил: — Кто такой Ники?       Ответа не последовало. Я развернулся к Сарухико и столкнулся с его тяжёлым взглядом. Он молчал и явно не собирался отвечать. У меня создалось ощущение, будто бы я спросил что-то слишком личное или неуместное. — Когда будет необходимо, ты познакомишься с этим человеком, — Сарухико оставался хмурым. Даже если бы я захотел, я бы не смог продолжить эту тему.       После завтрака я без промедления уехал. От предложения Сарухико подвезти меня я отказался. Перед тем, как поехать к Тоцуке и Микото, мне нужно было кое-что сделать, поэтому я собрался совсем в другое место.       Когда передо мной открылась знакомая вплоть до каждой трещинки дверь, изученная мной ещё в самом детстве, мне на руки бросились два непоседливых существа. — Ого, да вы подросли, — я улыбнулся брату и сестре.       Торопливо шагая, в дверном проёме появилась ещё одна фигура. — Мегуми, Минору, кому говорила: «Дверь без меня не открывать»?       От голоса матери у меня защемило в груди. Я поднял взгляд и улыбнулся ей. Как только она заметила меня, её лицо сразу же смягчилось. Я же молча взял на руки сестру, перекинув два небольших подарочных пакета в другую руку. — Но это же Мисаки-тян, — оправдываясь и надувая губы сказала сестра. Я лишь поморщился от такого обращения к себе, но не стал делать ей замечание. — Ты без предупреждения. Я так рада тебя видеть!       Я увидел, как лицо мамы просияло. Я редко навещал свою семью, особенно в последнее время, но не мог не приехать к ним перед Рождеством. Я отпустил сестру и протянул подарки младшему брату. Оба сразу унеслись в гостиную смотреть, что я им привёз. Мама же впустила меня в коридор, и когда я снял обувь, мы прошли болтать на кухню.       Отчим к этому времени ещё не вернулся с работы, как бывало и раньше. Я не сильно огорчился, потому что ещё с подросткового возраста у нас были прохладные отношения.       Дети носились по всему дому, с радостью показывая подарки. — Они и вправду быстро выросли, — подытожил я, наблюдая за тем, как они снова двинулись в коридор, пихаясь и споря о том, у кого лучше подарок. Я помню их с самого рождения, а сейчас Минору уже пошёл во второй класс, Мегуми — в первый. — Ты тоже вырос, — мама тепло улыбнулась мне, и я чувствовал, как от этой улыбки разливалось спокойствие по моему телу. — Как ты поживаешь?       Вместить в пару слов всё происходящее я не мог. Да и не всё хотел бы рассказывать, но чувствовал, будто пришёл на исповедь, и что из случившегося я бы ни рассказал, меня всё равно выслушают и поймут. — Я нашёл работу. И мне она даже нравится, — я начал с самого главного. — Экзамены почти все сдал. Всё как всегда.       Мама наблюдала за мной взглядом, который явно давал мне понять, что она не уверена в последней фразе. На самом деле всё было совсем не как всегда: всё перевернулось с ног на голову. Я знал, что она вовсе не собиралась со мной спорить, но не выдержал. — А ещё, кажется, мне нравится один человек, и я не знаю, что с этим делать. Мама удивилась и вскинула брови. Я знал, как нелепо выглядел с этим признанием.       Ещё совсем в детстве, а потом и в подростковом возрасте, я заявлял, что мне никто никогда не понравится. Я помню, как утверждал, что все отношения — бесполезная трата времени, а все девчонки — глупые пустышки. Я вырос, и моё мнение кардинально поменялось. Правда, предметом моих чувств оказалась вовсе не девушка. — Я надеюсь, что это хороший человек, Мисаки.       Я почувствовал, как по моему телу прошлась лёгкая дрожь. Не мне было судить, хороший ли Сарухико человек или плохой. Но если бы мне сказали сделать это, я бы назвал его ужасным. — Я не знаю, сложится ли у нас что-то. Вероятно, эта симпатия не взаимна. Может, это даже не тот человек… — едва признавшись об этом вслух, моё сердце глухо застучало в ушах, и волнение подавило все остальные эмоции.       Мама же выглядела, наоборот, совершенно спокойно, и смотрела на меня с пониманием, которое отражалось в её глазах.       Мне показалось, что я говорил глупые вещи. Конечно, глупые. Ведь все через это проходят? — Иногда так бывает. Нам кажется, что хочется прожить с человеком всю жизнь, но оказывается, что вы совершенно разные и не подходите друг другу. А иногда ты уверен, что это совершенно не твой человек, но именно в нём находишь спокойствие и счастье. Такие вещи нельзя предугадать.       На её словах я вспомнил отца. Я был ещё совсем маленьким, когда он ушёл. По рассказам мамы, отец был очень вспыльчив и глуп. Вероятно, я пошёл в него. Несмотря на свою нелюбовь к отчиму, уже будучи взрослым, понял, что я не должен препятствовать чувствам матери. И если она любит этого человека, даже будь он самым строгим и противным человеком в мире, я не стану портить их отношения. — И что мне тогда делать? — Если этот человек — тот, кого ты любишь, ты имеешь право попытаться сделать его счастливым. Но если он не выберет тебя, значит, так тому и быть. Насильно мил не будешь, Мисаки.       Я лишь кивнул.       Когда за окном горизонт уже почти полностью поглотил солнце, я начал собираться и, заглянув в гостиную перед уходом, чтобы попрощаться с братом и сестрой, услышал их разговоры. — Ты вечно о своих мальчиках! — громко выкрикнул Минору, гневаясь на сестру. — Что же ты так пытаешься всем понравиться? Вот мне — плевать. И вообще, мне никогда никто не будет нравиться. Ещё время на эту ерунду тратить, — последнее он пробурчал так недовольно, будто бы был самым занятым человеком в мире.       Сестра возмутилась. — Так не бывает. Когда-то тебе всё равно кто-то понравится. — Нет! — снова выкрикнул он ещё более громко.       Я не смог удержать улыбки. В тот момент, когда я появился в гостиной, разговоры стихли, выражения их лиц сразу просветлели. От предыдущего раздражения у них не осталось и следа. Я обнял их по очереди и только после этого вышел в коридор. — Мам, — я уже обулся, но чувство тревоги не отпускало меня. Казалось, впервые за всю мою жизнь меня заинтересовал один вопрос, — а папа… Ты с ним больше не общаешься?       Мать, стоявшая в коридоре, снова изменилась в лице, не скрывая своего удивления, ещё более сильного, чем в предыдущий раз. Но при этом её лицо не выражало отвращения или злости при упоминании этого человека. — Раньше. Сейчас у него совсем другая семья.       Я стиснул зубы. Мне казалось, что спустя столько лет обида и досада должны были уйти прочь, но оказалось, что чем взрослее ты становишься, тем тяжелее осознавать, что тебя отвергли. Отец никогда не поддерживал связь со мной, и даже если я не злился за то, что он разошёлся с матерью, одна мысль о том, что ему было наплевать на меня, заставляла почти ненавидеть его.       И чем сильнее ненависть, тем больнее становилось. Но я давно держал эти чувства в себе, и ничего не сказав более, просто обнял её, попрощался, обещая не забывать о них и заехать на чай в следующие каникулы.       На улице ветер обдал моё лицо, будто бы отрезвляя и пытаясь унести прочь лишние мысли. Он привёл меня к осознанию, что после этого разговора я смог многое отпустить.       Теперь я точно знал, что мне делать.