А вдруг?

Так горько Шерлоку не было уже очень и очень давно, еще с той поры, когда его, вместо того, чтобы отпустить на улицу, заставляли часами играть гаммы. Любовь к инструменту пришла много позже, и ей предшествовали годы упорного, адского и ненавистного труда. Он добрался до дома за полчаса – ноги сами вывели его сюда, когда он бежал, не разбирая дороги, лишь бы подальше от школы. Громко протопав по лестнице, он влетел в комнату, громко хлопнул дверью, швырнул в сторону куртку и упал на кровать, закусив рукав толстовки, чтобы не заорать от смеси бессильной ярости и отчаяния. Почему он? Почему всегда он получает от судьбы все пинки? Почему именно его надежды рушатся в первую очередь? Почему именно Джон Ватсон, почему именно он, Шерлок, почему именно эта чертова Милдред, которой удалось утащить у Холмса из-под носа ЕГО кусок счастья. Впрочем, какое тут счастье? Одно разочарование. Он сам виноват. Нечего было тешить себя пустыми надеждами на то, что Джон вдруг окажется немного не той ориентации. По Ватсону вздыхают все девушки школы. На что ему какой-то взъерошенный Шерлок, пусть даже чуть более талантливый и умный, чем остальные. Холмс резко сел. Кровь кипела от гнева на самого себя, к горлу подступил ком. Хорошо, что ни матери, ни брата нет дома – начались бы расспросы, которых Шерлок предпочел бы избежать. К завтрашнему вечеру он трижды успеет успокоиться, переварить всё в себе и встретить мать так, что она ничего не заподозрит. А затем в школе будет смотреть на всех так, как раньше – с презрением и чувством собственного преобладания над этими темными и глупыми людьми. Такая жизненная позиция исключает влюбленности и этические проблемы, которые били по Шерлоку особенно болезненно. Влюбленность и холодный разум несовместимы, а второй пункт ему более важен. Надо только немного времени… В дверь постучали. - Мистер Шерлок! К вам пришли! – донесся голос служанки. - Я никого не желаю видеть! – крикнул парень. - Но… - Никаких но! – Шерлок стянул через голову толстовку и швырнул её в стену. - Но мистер… - Я же сказал! - Холмс вскочил с кровати и, тяжело ступая, подошел к двери. – Не желаю! Никого! – он распахнул дверь. – Видеть… На пороге его комнаты рядом с Анной стоял Джон. Встрепанный, хмурый Джон. Шерлок замер с открытым ртом. Вот кого-кого, а его он не ожидал увидеть здесь и сейчас. - Оставь нас. Анна коротко кивнула и умчалась прочь. Шерлок, опустив плечи, отвернулся от Джона и сделал пару шагов к окну. - Чего тебе? - Мне сказали, что ты сбежал из школы, как оглашенный. - А тебе-то что? Сбежал и сбежал. - Ну… - Джон замялся. – Ты вообще немного странный в последнее время, я волнуюсь. Шерлок фыркнул. Еще бы. - Тебе-то до меня какое дело? - Как какое? - Действительно, какое?! – Шерлок почти сорвался на крик. – Кому в этом мире есть дело до Шерлока Холмса?! Кто вообще такой Шерлок Холмс?! А, этот зануда с последней парты? – Холмс зло зыркнул на Джона. – Кому нужен Шерлок Холмс?! - Мне нужен! - У тебя девушка есть! Обращай на неё больше внимания, она это оценит! У Джона глаза медленно полезли на лоб. - Какая девушка? - Ради которой ты проявил себя звездой футбола! - Шерлок, ты офигел? Я их забил только потому, что ты сидел на трибуне! - Что? – опешил Холмс. - Ну… - Джон пожал плечами. – Как-то вот так. - Значит, Милдред… - Какая такая Милдред? Это ты, ты, всё ты. После той ночи, что мы проторчали в архиве, я сам не свой ходил всё время, не мог понять, что за фигня со мной творится… А потом… - Ватсон закусил губу. – Я люблю тебя, Шерлок. Как никого в этом мире. Если хочешь выпроводить меня отсюда после такого заявления, то, пожалуйста, не через окно. *** Джон проснулся. Поверхность, на которой он лежал, была мягкой и удобной, из чего он сделал вывод, что это не его кровать. Открывать глаза не хотелось – казалось, это развеет иллюзию покоя и счастья. Исчезнет приятная тяжесть на его груди и ровное тепло в сердце. Вздох. Ватсон открыл глаза. Шерлок всё еще спал, примостив голову ему на груди, как раз напротив сердца. Черные кудри выглядели еще более растрепанными, чем обычно. В них хотелось запустить руку, перебирать их, расчесывая пальцами и слышать довольные вздохи. Кажется, именно этим он вчера занимался перед тем, как уснуть. Шерлок был худым до жалости, бледнокожим, с россыпью мелких родинок на левой лопатке. Теперь Джон мог рассмотреть каждый выступающий позвонок аж до самого копчика. Дальше было одеяло. Ватсон лежал, боясь сдвинуться, и не верил, что это происходит именно с ним. Слишком уж легко ему далось его признание. Он ждал от Шерлока всего, чего угодно – ненависти, презрения, – но никак не того, что Холмс сядет на пол и начнет тихо смеяться, как смеются, наверное, только сумасшедшие. Джон так и простоял минут пять, не в силах сдвинуться, смотря, как Холмс смеется, повторяя тихо «трагикомедия…», чтобы потом подскочить к Шерлоку, поднять за воротник и целовать, целовать, целовать до потемнения в глазах, до дефицита воздуха в легких, не в силах отпустить. Его, его Шерлок – и ничей больше. Холмс вздохнул во сне. Всё получилось как-то само собой. Им стало тесно в одежде, им стало жарко. Целовать – от слова «целый», и они вдвоем были одним целым. И казалось, что иначе и быть не должно. Только так и никак иначе. И Джон был готов отдать всё в этом бренном мире, лишь бы каждое утро чувствовать тело Шерлока на своем, иметь возможность слушать его дыхание и знать, что завтра всё будет так же.