Русские волшебники: безудержное веселье или катастрофа?

Дни протекали медленно, размеренно и, что удивительно, спокойно. Странно, что я описываю этот период именно такими словами — Волан-де-Морт жив, его приспешники копошатся под самыми тяжёлыми камнями в самых мрачных углах мира. Нет, я ни в коем случае не трусиха, но от таких реалий и правда становится не по себе, особенно когда ты живёшь в одиночку, а одиночество тебе скрашивает только один друг — и тот не самый разговорчивый. Северус стал чаще навещать меня. Не знаю, то ли его Дамблдор упросил, то ли ещё чего — почему-то я не могла до конца поверить в то, что он частенько аппарировать стал по своей прихоти. Впрочем, я всё равно была рада его компании. Каждый вечер, когда он прибывал в мою тихую скромную обитель, начинался одинаково. Появлялся Северус примерно в четыре часа, ближе к вечеру. К этому времени я уже начинала готовить ужин. Если до этого я не шибко кашепарила у печки, довольствуясь одной льняной кашей и кружкой родниковой воды, то теперь я старалась не пойми зачем казаться хорошей хозяйкой. Так или иначе, я готовила ужин, который теперь ела не одна, а делила в итоге с Северусом. Тот ел немного, и тут играла роль или его английская чопорность, или же уставал он так, что не мог долго в руках держать ложку да вилку. Друг мой чуть ли не носом клевал под конец ужина, и пока он молча жевал еду, я колдовала над постельным местом. Моя кровать располагалась у дальней стенки, но спала на ней редко — чаще всего сон настигал меня, когда сама сидела в кресле каждый вечер, вот и решила, что пусть отсыпается на мягком и удобном. Утром следующего дня Северус уже уходил из моего дома, молча и, как ни парадоксально, по-английски. — Мне порой кажется, что ты себя этим аскетизмом и простотой просто наказываешь, — вздохнула я, не удержавшись. Северус ничего не ответил на эту реплику. — Ты хоть когда-нибудь пытался отдохнуть по-человечески? Ты угробишь себя быстрее, чем закончится эта война… Я не удивилась. Он всё чаще предпочитал отмалчиваться, если мои слова ему были неприятны, но не могу утверждать до конца, так уж ли противно то, что я говорю. С каждой следующей встречей и общим вечером я начинала больше контролировать свои мысли, произносимые по глупости вслух. Мне уже тридцать лет, а я всё ещё не могу научиться контролировать себя и свой язык. Жаль, что начало доходить до меня это только сейчас. В итоге мы совсем стали обходиться без слов. Он приходил, я готовила стол и кровать, мы спали кто где, он уходил. — Не думал, что ты так сильно затоскуешь. — И по чему же я тоскую, позволь узнать? — Бровь как-то сама задралась — мне правда было интересно, какая у него догадка на этот счёт. — Полагаю, ты и сама знаешь. Сначала сказал, а потом ответил уклончиво, да так, что не придраться. Умно, Северус, умно. — Тоскуешь по Блэку? — Не знаю, Северус, — выдавила я из себя, потому что я уже не плакала над смертью Сириуса, но вспоминать об этом было тяжко. После каждого редкого воспоминания о нём перед глазами вставал силуэт матери, и она держит меня, маленькую, пока бабушка причитает и ругается на «нерадивого папашу-гуляку». И снова вечер прошёл практически в молчании, но с разницей, что мне не хотелось сидеть в кресле и спать. Не хотелось идти в небольшую пристройку у домика, где находилась моя лаборатория. Накатившая усталость, которая взялась практически из ниоткуда на первый взгляд, позволила мне лишь выйти на улицу, задрать голову к небу и уставиться на изредка просвечивающие тонкие, словно тюль занавесок, облака, через которые всё равно мерцали звёзды. Скамейка стояла под одним из деревьев, и через какое-то время я уселась на деревянное сиденье. Глаза пристально смотрели на почти чёрную, густую крону. До ушей долетал совсем далёкий голос пьяных деревенских — у кого-то был праздник, и они, напившись самогонки, горланили. В ночи звенела тихая птичья трель — до сего момента не задумывалась о том, что птицы поют и ночью, не только ранним утром или в зарождающихся сумерках. Прохладно, комары летают и кусаются, но мне было плевать. В дверном проёме на улицу стоял Северус. В рубашке да штанах, никакого жилета, сюртука — тот даже снял обувь и носки, стоя на деревянном обтёсанном полу босиком. Я его поначалу не заметила на фоне едва горевшего света, списав на больное воображение и уставшие глаза, но это и правда был он. Мой фокус переключился с неба и кроны на мужчину, эмоции которого я так и не научилась читать хотя бы на четверть — даже не на половину. Явно плюнув на грязь, траву и камни под ногами, Северус медленно подошёл ко мне и уселся рядом, во мраке лесной опушки. — Ты устал, иди отдыхать, — не то попросила, не то послала друга я. — Ты стала совсем странной, — подметил Северус. На конце его палочки зажёгся слабый огонёк холодного света. «Люмос» всё чаще и чаще напоминал мне далёкую звезду. — Ну, зато тебе не приходится слушать бред, который я несу, не так ли? Нет, я не это хотела сказать. Да и хотела ли вообще что-то говорить?.. — Советую завязывать с этой бессмысленной меланхолией, Мария, не то Дамблдор попросит тебя всё же посидеть в стороне. Наклонив голову, я теперь уставилась себе под ноги. В едва освещаемом мраке леса тяжело разглядывать то, что у тебя под подошвой находится, но взгляд цеплялся и за малейшую мелочь. Почему-то совестно. Хотелось извиниться за что-то. Мне на спину легла ладонь. Во всяком случае, так я почувствовала. Опять не верится, что Северус рядом. Когда мне плохо, рядом его едва ли можно было увидеть… Но ведь и зелья тогда он мне варил. И помогал подняться, когда падала. И успокаивал меня, когда Сириуса убили. — Я слишком недооцениваю твою помощь, Северус. Прости, пожалуйста, и спасибо тебе большое. — Меня в принципе часто недооценивают, но с чего ты об этом заговорила? — Объяснять долго, муторно и немного стыдно, особенно перед тобой, Северус, прости. Надеюсь, ты простишь мне и эту слабость и не будешь давить. Он сидел по левую руку от меня, на другом конце скамьи, но это не помешало мне пододвинуться и положить голову ему на плечо. Вышло в итоге только промолвить тихое «спасибо» — тому и этого хватило, чтобы задуматься. Уж это я точно могла определить — когда он задумывался, а когда переключался на другие мысли. Слышу стрекот сверчков. Где-то вдали, когда я подняла взгляд на стволы деревьев, кусты и поросль травы, померещились светлячки, но свет от них был не таким холодным и чуждым, как это было в случае с «Люмосом». От этого света становилось тепло на душе. Кажется, я заснула тогда. Входит в привычку, что ли, засыпать рядом с Северусом, но меня удивило больше то, что утром я проснулась — он всё ещё был здесь. Он донёс меня вчера до кровати, но сам спал в кресле. Чувствую себя отвратительной хозяйкой, но потом я как-то запросто перестала об этом думать. — Мне придётся прекратить навещать тебя, — сказал на следующее утро Северус. Фраза простая, до ужаса простая, простецкая — а мне почему-то стало дико сложно на душе. Приходило понимание, почему он больше не сможет гостить у меня. — Тёмный Лорд? — пробормотала я, всё ещё сонная и лохматая. — Да. Не могу рисковать твоей жизнью. — Северус поправлял лацканы сюртука, но когда закончил приводить себя в порядок, то направился к выходу. Я всё ещё лежала-сидела в кровати, но поспешила выбраться из плена одеяла и окликнуть Северуса. — Что такое? — Это необходимо, и ты знаешь, какой риск у всего теперь, но чёрт меня дери… Удачи, Сев. Не удержавшись, я коротко обняла его. Ему больше некуда было уходить, кроме как на собрания этого мерзкого змеиного ублюдка, но каждый такой его коллоквиум мог стать для моего друга последним, раскройся его истинный мотив «возвращения». Северус легко кивнул, не отводя от меня взгляда, после чего исчез с хлопком. На душе заскребли кошки — с каждым днём становилось всё более тяжко и боязно, но уже не только за себя, но и за других. За Гарри и за Северуса — особенно.