Машина Сновидений.

      Я спустился на кухню и занялся готовкой.       Сквозь приоткрытое окно в помещение проникал гвалт местных ребятишек, которые запускали воздушного змея.       Все эти диковинные игрушки были мне в тягость, поскольку я и сам мог представить себя таким же молодым — самое лучшее время отрочества, когда ни одна проблема не имела смысла ограничивать безоблачное существование молоденького организма.       Там я вспоминал и о ветреных косах простодушной соседки и о якобы съедобных куличиках в песочнице и о листьях, сорванных с деревьев, выдающихся за платежеспособные банкноты.       Неожиданно представлял самого Курта в эти славные деньки: бойкого, голубоглазого мальчишку со светлыми волосами. — Таким он был задолго до того, как его родители решили расстаться друг с другом. А позже — лишь зияющая рана в сердце сорванца, которая диктовала немедленную смерть от тяжелых наркотиков.       До боли прозаичная схема действий под прицельным оком судьбы, отчаянно желающей совратить добрый ум и разменять его на тысячи холодных ночей под сводом городского моста.       Заставляющая забраться в дом товарища и проводить дни на мятом покрывале, лишь бы не покидать ни за что на свете продавленную софу и не выпускать из бледных, тощих ручонок кружку с горячим шоколадом.       А самые лучшие воспоминания в объятьях папы и мамы?       А шумные посиделки родственников?       А тайная вылазка посреди ночи в Сиэтл?..       — Моя мама готовила самый вкусный омлет в мире, — Пробормотал Курт, раскалывая яйцо о угол столешницы и выпуская сырую глазунью в гавань из хорошо прогретого подсолнечного масла. — Однажды она дала мне помидор, вкус которого я помню и сейчас. Она его очень хорошо посолила, — С глупой улыбкой заявил он, — Потому что она делала это с любовью. Она и волосы мне сушила так же — любовно, нежно. И сказки на ночь рассказывала такие завораживающие и чудные.       — А почему твои родители решили расстаться?       — Потому что нет в мире большей глупости, чем услышать совет касаемо собственных отношений. Именно так ты открываешь дверь в свой дом самому изощренному вору. Ты можешь быть доволен своей избранницей, а можешь начать искать массу минусов, чтобы заставить самого себя усомниться в сделанном тобою выборе.       Все эти советы — полная ерунда.       — Ты находишь свою жизнь счастливой? Не думаешь, что мог бы прожить ее намного лучше, чем тогда?       — Наверное, став более опытным, я бы исключил возможную вероятность своей смерти. Исключил бы маниакальную привязанность к музыкальным инструментам… Сейчас я волен думать, что не смог бы быть кем — то другим. Вполне возможно, что я бы повторил этот марафон с препятствиями, потому что уверен в его непохожести на многие другие.       Жизнь каждого человека уникальна.       — Отказ от славы означает лишь одно — бедность. Бедность, от которой ты бежал большую часть своей жизни, обретя ее лишь в последние годы существования. Как ты представлял себе смерть?       Курт почесал голову и призадумался:       — Наверное, — Прохрипел он, переворачивая лопаткой завтрак, — Я представлял ее немного романтичной и означающей свободное и безраздельное существование в этом мире вне своего тела. Это напоминало мне цветок без корней или воздушный шар с неограниченным запасом песчаных мешков. Ты бы сбрасывал эти мешки (они бы означали гнет, тревогу, озлобленность), становясь постепенно легким, словно перышко.       — А вопросы?       — Вопросов было море. Иногда мне казалось, что я живу лишь за тем, чтобы отвечать самому себе, находясь напротив огромного вентилятора, дующего тебе в лицо одними проблемами. Находя ответы на решение одной шарады, терялся в шквале необузданного вороха новых загадок, — и так по кругу.       По сути говоря, я всегда знал цену времени, чтобы суметь предупредить неожиданную истерику, вызванную очередным злосчастным тупиком.       — То есть, ум не давал амортизации? Не смягчал с годами давления реальности?       — Если бы ум чего — то стоил, то я бы давно решил существенную тревогу в области сердца.       — Да, ты прав. — Я призадумался, — Если ум что — то и давал, то и забирал вдвойне.       — Это как? — Курт почесал нос и искоса посмотрел на меня.       — Если ты смотришь на человеческие чувства с точки зрения ума, заведомо исключающем нелепые треволнения вызванные нестабильным, эмоциональным состоянием, сам по себе напрашивается вывод, что не стоят они того. Сам посуди, зачем заниматься саморазрушением? А что такое чувства? Нечто иное, как-то самое саморазрушение.       — Наверное. — Курт кивнул. — Кстати, а каким боком этот вывод относится к нам с тобой?       — Все очень просто. Если бы я рассматривал нашу ситуацию с разумной точки зрения, то тебя здесь точно бы не было. Лишь чувства помогают мне слышать тебя, дотрагиваться, разговаривать с тобой.       — Заметь, что эти чувства столь интенсивны, что волей — неволей заставляют думать о себе как о невероятном парадоксе. — Курт снял сковородку с плиты и принялся накладывать яичницу в тарелку.       Сам он не ел, поскольку человеческая еда давно перестала интересовать его существо.       Да и зачем, спрашивается, она призракам?..       А вот по поводу сигарет до сих пор непонятно. Курил ли он из привычки, или делал по — настоящему, как и все люди?.. Большой вопрос.       — Зачем ты ее вообще приготовил? — Спросил я у Курта, усаживаясь за стол и овладев вилкой.       — Интересно, а французы все пренебрегают утренним завтраком, или же этот факт распространяется на тебя одного, Брайан? — Курт сдвинул брови, выжидающе глядя на меня.       — Я мог бы и сам сготовить, — Ответил я невнятно.       — Просто хотел вспомнить старые добрые времена — те, когда я был человеком. — Мужчина пожал плечами и, с умилением, принялся наблюдать за моими действиями. — Доволен одиночеством?       — Пожалуй, — Лениво процедил я, не спеша говорить больше, чем от меня того требовалось.       На самом деле в моей голове родился нехитрый план.       Курт отвлеченно перебирал свои волосы пока мой лихорадочный взгляд метался с одной стены комнаты на другую.       На меня снизошло внезапное озарение, и я не знал, как объяснить его суть призрачному музыканту.       На данный период времени мысли молниеносно резали меня изнутри. Они старались сформироваться в нечто понятное и логичное, в нечто такое, что понравилось бы моему собеседнику.       Мне нужны были шурупы, отбойный молоток, шуруповерт, пару стекол и аппарат по резке того самого.       Не берусь объяснять Вам интерес моей затеи, чтобы не наговорить лишнего касаемо моего будущего плана. Но, готов заявить с пущей гордостью, что игра стоила свеч.       — У меня будет для тебя сюрприз, — Я наклонился над столешницей и пристально взглянул в глаза оппоненту. Его ресницы слабо дрогнули от моего движения.       — Неужели щенки? — Ехидно отозвался он. — Котята у меня уже есть.       — Нет. Кажется я придумал, как вытащить тебя отсюда. Осталось спросить, в какую часть мира ты бы хотел попасть.       — Я говорил тебе, что это невозможно. И на то есть свои причины. — Строго ответил музыкант.       — Если возможен наш с тобой контакт, то за путешествиями, я думаю, дело не станет. Достаточно лишь поверить в свои силы. Поверить в то, что ты когда — нибудь выберешься отсюда.       — Надо решать проблему по мере ее образования, а не на конечном этапе, когда и без того понятно, что любая наша попытка изменить мою судьбу закончится полным и бесповоротным провалом.       — Считай, что никакой проблемы никогда не существовало, — Я хитро сузил глаза и притянул к себе ежедневник. Тут же, раскрыв его на середине, я нарисовал квадрат. — Это — решение твоего затворничества.       — Поясни, как эта вещь может повлиять на то самое. — Курт не воспринимал меня всерьез, оттого глумился на полную катушку, делая вид, что шибко заинтересовался очередным моим изобретением.       — Помнишь сказку про Белоснежку?       — Та, что с гномами? — Курт округлил глаза.       — Да бог с ними, с гномами. Помнишь ее гроб?       — Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь?       — Ты сам говорил, что веранда то самое место, откуда ты появляешься… Что будет, если кто — то ее разрушит? — Пробормотал я, откидываясь на спинку стула и рисуя какую — то околесицу внутри квадрата.       — Честно говоря, я не задавался подобным вопросом, — Взгляд Курта похолодел. — Первое, что я бы сделал — попытался помешать ее сносу. Это вполне очевидно.       — А что, если я сделаю гроб из досок со сферическим отверстием в его крышке? Окном мне послужит стекло, взятое аналогично с той самой веранды. Тогда я смогу вызволить тебя отсюда.       — Брайан, мне и тут хорошо, — Взмолился Курт, глядя на меня, как на психопата.       — Нехорошо. Я же вижу, сколь сильно ты хочешь оставить это место. А сколько других прекрасных мест на этой земле, чтобы отказываться от них ради этой старенькой лачуги?.. Ну, решайся.       — Допустим ты сделаешь этот, с твоего позволения, гроб для путешествий… Другой вопрос: Оно тебе надо? Да зачем я тебе сдался, если я плод твоего воображения?       Я смел ладонью ежедневник. Стол смешно крякнул, когда я опустил кулак поверх его просевшей столешницы.       — Я люблю тебя, а влюбленным не надо повода, чтобы думать дважды. Если я хочу вытащить тебя отсюда, то приложу максимальные усилия для свершения этой затеи. От тебя я прошу лишь согласия и немедленного действия. На худой конец, когда кому — то придет в голову разрушить твое обиталище, у тебя будет достойный козырь, чтобы ни о чем не волноваться.       Курт опустил пальцы поверх моего кулака. Это было странным ощущение — касанием оголенного провода к освежеванной плоти.       — Будет мерзко, если ты внезапно умрешь. Я двадцать лет искал достойного спутника, и лишиться его в одночасье означало бы жестокую насмешку судьбы.       — Да, моя смерть была бы для тебя серьезным потрясением, — Я криво ухмыльнулся и разжал кулак. — Ну что, ты готов проститься с этим захудалым домишкой?       — Услышав сегодня утром слова Джека о сносе нелегальных построек — готов. — Курт кивнул не раздумывая, — Тебе понадобиться моя помощь?       — Думаю, да, — Я согласно кивнул головой. — Ну, а если моя задумка сработает, то я готов сколотить дюжину гробов и закопать их в разных уголках мира.       — А не думал ли о том, что когда — то и ты умрешь, — Сдержанно спросил музыкант, — А если так, то хватит и одного, я думаю.       — Не неси ерунды, — Я самоуверенно улыбнулся и принялся доедать яичницу.       Впереди меня ждала престранная работа под покровительством не менее странного спутника. И от этого мне было ни капли не по себе…