Немного об Анне

      Йо решительно ничего не понимает. В голове все — мысли, опасения, страхи — перемешивается, давит на виски.       Как это так? Как так получилось, что она и он…?       Он старается дышать ровно, но легкие опаляет — внутри пусто, жарко. Он хочет, чтобы в его голове стало так же пусто хотя бы на миг, но увы.       «Йо, что бы ты ни думал обо мне и этих тренировках, — они пойдут тебе на пользу. Рано или поздно ты это поймешь», — всплывает в голове голос Анны, заставляющей его бежать десятый километр в первый же день своего появления.       Он мотает головой, все еще смотря на безмятежную Анну в полумраке собственной комнаты. С горящим клеймом на правой руке. Пытается вспомнить, видел ли он когда-нибудь Анну и Хао настолько близко, чтобы их печати подсветились, но тщетно. Быть может, именно так они и смогли сдержать все в секрете?       «Эй, похоже, она все же хочет тебя убить», — ехидничает на задворках сознания Хоро-Хоро, когда он отправляется выполнять тройную норму за переваренный рис.       «Это что, Шикигами Хао? Получается, ты на его теперь стороне?» — тогда она могла сказать правду, признаться, что их что-то объединяет. И он бы, наверное, понял.       «Нет, дорогуша, я их просто переманила на нашу сторону», — отчаянной ложью бьет по пульсу, разгоняя.       Голова начинает гудеть и Йо хватается за переносицу, прикрывая глаза. Ему становится душно, отчаянно невыносимо. Хочется бежать.       — Куда ты? — напряженная и напуганная, Милли окликивает, не решаясь схватить его за запястье, что бледнеет вслед за лицом.       — Я… — он запинается, даже не пытается сделать вид, что ему все равно или что он понимает. Потому что действительно не понимает, и, наверное, не хочет понимать. — Я хочу уйти.       Ее зрачки сужаются, а страх все потерять бьет по затылку, на мгновение парализуя. Она ахает, но уже в следующую секунду, со вторым его шагом, прижимает за пояс к себе, утыкаясь носом куда-то меж лопаток.       — Йо, — молит она, и впервые его сердце не отзывается. — Йо, пожалуйста, это не то, что ты подумал.       — А что я должен был подумать? Что вообще можно подумать, глядя на то, как моя невеста, — он горько усмехается — впервые называет ее так, и в какой ситуации? В каких чувствах? — Заключила союз с тем, кто не только убил ее сестру, но и множество других невиновных людей?       — Я знаю, как это выглядит со стороны, но, поверь, Анна никогда бы… Никогда бы не пошла против тебя, — ее тонкие руки дрожат на его груди, мнут футболку.       — Сейчас я вижу обратное, — он прикрывает глаза, понимая, что единственный человек, кто не дал усомниться в своей вере, сейчас всадил ему огромный нож в спину. И воспоминания об их «нормальных» взаимоотношениях — если можно так назвать ее адовы тренировки и его смирение перед ними, диалоги, какие-то взгляды и улыбки — заставляют лезвие поворачиваться.       — Йо, Хао ее обманул, — последняя надежда меркнет в голосе. Он слышит тихий всхлип и рваный вздох.       — Хао обманул многих, но те хотя бы не врали о том, что как-то связаны с ним. О том, что помогали ему, — Йо не может поверить в собственные слова, однако, если оно действительно верно, то многие действия кажутся логичными — то же нападение братьев Дзен, когда они поехали за Тао. Анна была против его спасения, и вот, пожалуйста, появились те, кто отняли их духов, задержали на время.       Правда, она же их и вернула позже. По неизвестной причине.       — Анна ему и не помогала. В союзе прописаны условия, среди которых отсутствие ее помощи — одно из главных, — она прижимается сильнее, шмыгает носом, а он чертыхается. Не любит он женские слезы; ни в каком виде, ни по какой причине.       — С чего ты решила, что это правда?       — С того, что я была при заключении этих условий. И Хао об этом сказал, как и о том, что Анна ему нужна не для помощи, — в голове опять все перемешивается.       — А для чего тогда? Зачем ему понадобилась Анна, если не для уничтожения меня, не для предательства?       — Для защиты, — одно слово, и из Йо выбивают весь дух, обескураживая.       Хао просил о защите?       — Что? — не верит, нервно поднимая уголки губ, и оборачивается. Милли отступает на шаг назад, утирая неуклюжими движениями влажные щеки. На него же накатывает чувство вины за ее состояние. Какими бы ни были факты и обстоятельства, Милли — всего лишь посланник, не более.       — Ты ведь так и не узнал о причинах поведения Хао, — склоняет голову на бок, смотрит из-под пушистых ресниц, а взгляд — противоречиво-пристальный. — Как бы ни думал об этом, ты так и не смог понять, почему он убивает людей, почему так жесток. Что, если я скажу, что… Анна знала об этом?       Он гадал об этом все свое путешествие до деревни Добби, весь второй этап Турнира Шаманов. Даже тогда, когда все вышло из-под контроля, и он направился прямиком к Королю Духов, — даже тогда он размышлял о его мотивах, но не мог связать все воедино.       Да, во многом ему помогла книга Тысячелетних техник, однако в этой философии было столько слабых пятен, что один добродушный человек смог бы разрушить всю теорию и направить его к свету. Но этого не произошло, а значит… было что-то еще? Что-то, что не осветил даже его дневник?       Что-то, что знала Анна. Но не сказала. Почему?       Милли видит его замешательство — то, как к непринятию и удивлению примешивается любопытство, отчаянная попытка не заострять на этом внимание, и улыбается. Все нормализуется.       Еще бы чуть-чуть, и все бы пошло прахом, но она смогла вовремя надавить на слабые места.       — Анна не стала бы делать ничего, что тебе бы навредило. И я понимаю, почему она не говорила тебе об этом. Потому что слова — словами, их можно сложить во что угодно, подать под любым соусом из прикрас или лукавства. Я же показываю тебе прошлое таким, каким оно было, со всеми печальными и отвратительными деталями, — высохшие слезы неприятно стягивают кожу на щеках. — И даже сейчас, буквально сдавая Анну с потрохами, я готова тебе показать, что на самом деле произошло тогда, чуть больше двух лет назад.       Он повторно задается вопросом, что уже мелькал между ними, и в нервном движении облизывает пересохшие губы.       — Ладно, я готов это увидеть, — лицо ее светлеет.       И мир вокруг них меняется цветом.

***

      — У меня вся спина болит от коленей Оксфорда, — Анна выгибает спину, шипит, но не останавливает шаг, переступая порог парка, через который они обычно срезали дорогу.       — Ну, кто ж знал, что в лимбо ты не очень? — ехидничает Эна, вспоминая, что для выполнения очередного движения в танце Киояме необходимо отклониться назад, не упасть и при этом еще совершить несколько рывков вперед, подобно сердцебиению. Однако даже при всей растяжке и пластике, Анна не могла банально удержаться на пятках, заваливаясь назад, отчего предложение помочь поступило почти сразу же.       Блондинка наклоняется вперед, дотягиваясь до носков, чтобы облегчить боль в пояснице, и выдыхает.       — Брось, ты выдерживала и не такое, а поэтому хватит гримасничать.       — Я и не гримасничаю. Просто он мог бы быть и поаккуратнее, — на самом деле, Анна даже рада, что Оксфорд так трепетно относился к ней и тому, что они теперь выступают вместе. Пускай тогда они не заняли и третьего места на конкурсе, ни ее, ни его желания продолжать танцевать вместе это не умалило.       — Опять конкурс вспоминаешь? — от Эны не ускользает даже слабая улыбка, а Анна спешит фыркнуть.       — Ничего подобного, — она знает, что не умеет врать, но воспротивиться очевидному — как обязательство в перепалке.       — Однако на лице твоем написано обратное, — разносится по парку эхом до дрожи знакомый голос.       Анна останавливается, а лицо Эны искажается в искреннем удивлении от вида человека перед собой. Парнишка лет тринадцати в бежевом пончо и темных штанах. Длинные волосы развеваются от слабого ветра, а кофейные глаза так и блестят едким озорством, нездоровым интересом.       — Хао, — шепчет Йо, а Анну с содроганием вспоминает. Вот, тлеющий огонек посредине их гостиной в Аомори, появившийся из него ребенок с устрашающим духом. Слова, выжженные бессонными ночами, поднимаются со дна души, сопоставляя голос ребенка и уже почти подростка, объединяя их в одну личность.       Она вспоминает дикий оскал, как Нина падает на пол, а вокруг ее тела растекается кровь, и все происходящее вокруг перестает интересовать. Ничего больше нет — только она и он, появившийся как призрак прошлого, как подарок к отмщению.       — Хао! — выкрикивает Анна, пресекаемая в желании подлететь и ударить лишь рукой Эны. На удивление спокойной.       — Что тебе здесь нужно, Хао?       — Вы знакомы? — гортанно спрашивает Киояма, чувствуя, как ее лодыжку облепляет темная энергия — мера безопасности, чтобы не сорвалась прямиком на Асакуру.       — Почувствовал знакомую ауру и решил поздороваться, — мило улыбается Хао, словно не замечая чужой агрессии. — Знакомы ли мы? Разумеется, как не знать Эну — свою жену?       Анна вздрагивает, а Эна кривится, чертыхаясь мысленно. Каков бы ни был его изначальный план, от возможности поиграть на чужом прошлом и трагических воспоминаниях Асакура не мог отказаться. Дешевый трюк — попытка разлада между ней и шаманом — но порой действенный.       — Что? — не понимая, шепчет Анна.       — Бывшую жену, Хао, — все так же невозмутимо проговаривает Эна. Темные оковы медленно, но верно трещат по швам.       — Формально, у нас не было развода, — продолжает веселиться он, осматривая, как под едкими словами, цепким взглядом и напускной беспечностью Киояма теряет над собой контроль.       — А сожжение заживо — это просто способ сказать: «Дорогая, я не в настроении»? — Эна щурится, не понимая, что принимает в этой игре его же сторону.       — Но ведь правда — не был. Настроение — вообще штука тонкая и часто меняющаяся. Вот ты настроен на сожжение заживо, на работу, — в его взгляде разгорается огонь, а усмешка становится безумнее. Глаза впиваются в распалившуюся Киояму, которой не хватает всего капли, чтобы сорваться. – А вот — на убийство чьей-то сестры…       Слом.       — Анна! — Эна не успевает среагировать, как ее хватают за запястье, обращая в косу, а сама Киояма, срывая все барьеры, подлетает к нему — к убийце сестры, безумцу, посягнувшему на святую память.       — Отлично, — только и произносит он. — Дух Огня!       — Ах ты! — слетает криком с губ, и в появившегося огромного хранителя впивается лезвие косы. Безуспешно — отражен.       Но Анна не сдается, отскакивая назад лишь для того, чтобы занести косу и вновь ударить духа, чья защита ограничивается только пятью стихиями: водой, огнем, землей, воздухом и энергией шамана.       — Твоя стихия — тьма, Анна. А значит, беспроблемно ты можешь противостоять всем шаманам-элементалистам, за исключением святости,— поясняла ей Эна, когда она только-только испробовала косу.       На лицо ползет усмешка — каким бы супер-сильным ни был Хао, он не является «святошей» — как морально, так и физически. А значит, у нее есть шанс победить в этом бою.       Очередной удар, и снова отражен, но она не отчаивается, нарушая раз за разом правила ведения боя: определение слабых точек и осознание силы противника. Ей оно не нужно, она сможет и без того…       Кроткий вскрик, и дух зажимает ее в лапе. Когти острыми лезвиями впиваются в кожу, разрезая.       — Бесполезно, Киояма, — стоя на голове духа огня, он насмешливо наблюдает за тем, как милая мордашка кривится от боли, еще не осознавая, в каком кошмаре, агонии окажется через секунду. Когда пламя охватит тело, сожжет его заживо.       — Но ведь у нее нет шансов, — не веря, что она так просто сорвалась в бой с Хао, Йо шепчет, смотря, как пламя от самого сердца, туловища духа, перебирается на лапу, где заточена Анна. Он и сам попадал в эти тиски, а поэтому знает, что выбраться из них невозможно. Это — билет в один конец.       — Думаешь? — Милли приподнимает брови, а резкая усмешка Анны заставляет удивиться.       — Наивный, — тело Киоямы рассыпается дымом, пробирается внутрь духа и, минуя животрепещущий огонь и нехватку кислорода, поднимается по лапе вверх. Выныривает вместе с косой из мощной алой головы и чувствует, как жар тела, окутываемого тьмой как защитой, приравнивается к температуре Духа Огня. Ощущение, предвкушение победы долбит по вискам, и это видно в усмешке — буйной, практически невменяемой. — Какой же ты наивный, Асакура!       Эхом разносится по парку, и вслед за ним — удар, от которого Хао срывается вниз.       — Не может быть! — восклицает Йо, вспоминая, что ни Икс-судьи, ни он сам до последнего момента не смог сотворить то, что сделала она.       Хао приземляется в траву, пораженный не меньше, чертыхается, когда Анна кидается на него, готовая разорвать его на куски.       — Дух Ог…       — Только попробуй! — лезвие косы вдалбливается в землю по самую рукоять, и тут же взрывает ее сгустком ядовитой тьмы. — Дерись на равных, Асакура!       Прыжок. Хао огибает ее, но она следует прямиком за ним, словно тень. Анна разрубает деревья, кусты, мешающие лавки и мусорные ведра. Она шипит и дышит ему практически в лицо, но в последний момент тот предательски успевает избежать столкновения.       — «На равных»? — гордыня бьет по щеке хлесткой пощечиной. Йо видит, как он кривится от омерзения, задетый и вытягивает руку, претворяя собственного хранителя в меч — длинный, красный с полыхающим внутри лезвия огнем. — Ты поплатишься за свои слова.       Коса напарывается на меч. Лязг стали режет по ушам, а их взгляды сталкиваются. Анна, смотрящая на него с животной ненавистью, с полным отсутствием инстинкта самосохранения и хотя бы одной мыслью о том, что что-то может пойти не так. И он — немного надменно, но все же заинтересованно и даже удивленно.       Надо же, она довела его до подобного состояния.       Гордыня плещется в груди, подогревая ноющие мышцы. Ее всю распирает от предвкушения победы, а повлажневшие пальцы скользят на рукояти. Невероятное ощущение превозмогает то, что было на сцене от ее триумфа, сотрясает, отражаясь в безумной усмешке, заставляющей задуматься о вменяемости хозяйки.       — Боишься? — она хрипит, а он краем глаза замечает, как по лезвию начинают стекать темные капли энергии — подготовка к финальной атаке, после которой обычно никто не выживал.       — Тебя-то? — фыркает он, толкает в плечо и отскакивает вновь назад. Он знает Эну, знает, на что способна она и ее шаманы в разной возрастной категории, а поэтому сейчас есть лишь два пути завершения боя: создание щита или же — контратака.       И надменный вопрос о его возможном страхе убивает из двух вариантов один.       Сталь меча раскаляется до огненно-красного цвета, высасывая огромное количество фуреку. Расстояние между ними увеличивается, но Анна не бежит его сокращать — ожидает, когда лезвие ее косы полностью почернеет, наполнится слепой яростью, полыхающей в груди. И тогда она нападет со всей мощью, выплеснув всю себя без остатка, наплевав, останется она в живых или умрет вместе с ним.       Чернота поглощает отблеск тусклого солнца, Анна оставляет ногу назад, готовая атаковать. Под ребрами отчаянно колотится сердце и остатки здравого смысла. По спине, вискам и лбу стекает пот, но она не стирает его — может упустить момент — пусть и ощущает солоноватое жжение в уголках глаз.       С носика косы падает сочащаяся энергия, отравляя собой все живое, и Анна срывается, словно по сигналу, прямиком на Хао, замахиваясь.       Удар. Скрежет металла тонет в свисте атаки. Слияние темной и красной энергетики порождают взрыв, сметающий потоками агрессивного ветра все на своем пути, разрубаюют деревья, стирают листья в порошок. Небо темнеет, а облака, пушистые и светлые, обрамляются красной вспышкой-молнией.       Они замирают на разных концах парка, не дыша. Их руки пусты от оружия, а взгляд — от четкой осознанности действительности.       Первая капля дождя срывается вниз, и Анна падает на колени, словно просыпаясь ото сна — от безумного кошмара, что преследовал ее не первый год.       Судорожный вдох, она глотает свежий повлажневший воздух, вздрагивает от ощущений мелких капель на голых плечах, и поднимает взгляд. Пораженный, обреченный.       Он остался жив — она уверена в этом. И ей не хватило доли, одного процента, чтобы победить.       Горло сдавливают предательские слезы. Она закусывает до боли губу и несколько раз моргает, чтобы не выдать себя и свою слабость. Дыхание спирает, а все вокруг сосредотачивается, концентрируется внутри нее: ощущения, эмоции, чувства. Буквально все, что происходило до этого, впивается в нее с запозданием. И только сейчас Анна понимает, как неосмотрительна была под волной адреналина и агрессии.       Мышцы тянет, кое-где побаливают кости — как остаточный след от хватки Духа Огня. Она знает, что не сможет пошевелить левой рукой — в момент перемещения внутри хранителя Асакуры, она задела его нутро, прорвавшее всяческую защиту и сжегшее ей пальцы до кости.       Слабость разливается по телу, и ей хочется спать, однако она запрещает себе — у Хао еще может быть фуреку, и тогда ей не жить. Что с Эной, что без нее — она слишком много ему наговорила, чтобы такой горделивый и мстительный человек, как Хао Асакура, оставил это без внимания.       Она вслушивается в постепенно стихающий ветер, в эту тишину опустившегося на город вечера с отдаленными сигналами проезжающих машин и размеренным звуком усиливающегося дождя, и прикрывает глаза, надеясь не услышать шелеста травы от чужи шагов.       — Анна! — выкрик Эны бьет по перепонкам, и она морщится, шипя сквозь стиснутые зубы от боли. Чертыхается, хватаясь пораженной левой рукой за кровоточащую рану — отголосок последнего удара Асакуры и вздрагивает. Безымянный палец и мизинец обуглены, черные. И от этого вида ей хочется кричать — в ужасе, истерике — но легкое касание ладони Эны до пораженных мест, и по телу будто пускают импульс расслабления.       Она все излечит — Анна уверена.       — Я, — голос после нечеловеческого рева кажется чересчур тихим, забитым. — Вроде как жива?       Попытка улыбнуться сопровождается легким спазмом по шее вниз, заставляя поморщиться, но Эна лишь выдыхает от этого вида — потрепанная, опустошенная, но живая.       — Давно я не встречал людей, с которыми бой бы окончился ничьей, — его усмешка сотрясает, заставляет пропустить вдох и сильнее сжать оставшимися чувствительными пальцами пострадавшее плечо.       Она слышит, как он подходит к ней, останавливается прямо позади, чуть сутулый, без тени былого презрения на лице — больше с интересом и надменностью, которых она не видит, постепенно понимая смысл сказанных слов.       «…окончился ничьей». Она не победила его, но и не проиграла. Они были равны.       — Но именно этого и стоило ожидать от твоей шаманки, Эна, — он кидает хранителю милую улыбку, но та раздраженно фыркает в ответ. — Признаюсь честно: поначалу я не ставил тебя в расчет, как противника, однако ты доказала, что твои слова не беспочвенны. Доказала, что имеешь потенциал и силу, равную моей, а поэтому… — он протягивает ей ладонь для рукопожатия, хоть она все еще сидит к нему спиной. — Предлагаю тебе встать на мою сторону.       — Что? — восклицают одновременно Эна и Йо.       Конечно, у него не было сомнений, что такой, как Анна, он предложил бы вступить в его ряды. Но он никогда бы не подумал, что это произойдет при таких обстоятельствах.       — Ты издеваешься? — рыкает Эна, переводит взгляд с потрясенной Анны на ухмыляющегося Хао и пытается прочитать на его лице хоть что-то, что доказало бы, что и эти слова — очередная попытка вывести из себя. Но тщетно. Или… он это серьезно?       Серьезно предлагает девушке, сестру которой он убил и которую попытался убить сейчас, встать на его сторону?       — Какой же ты… — тихо раздается голос Анны, полный ненависти и неверия в происходящее. Кулак правой руки сжимается до болезненных ощущений ногтей в коже. По позвоночнику бьет разряд тока, от которого все мышцы сначала расслабляются, а потом напрягаются до ноющего, тянущего чувства, до желания выть.       Пульс сбивается, а дыхание становится слишком частым и быстрым, чтобы легкие в полной мере заполнялись свежим воздухом. Она не может собраться с мыслями — кровь долбит по вискам, разгоняя обрывки фраз, воспоминаний по дальним уголкам сознания, с которых поднимается лишь одно — самое важное — труп сестры в луже крови.       Ее остекленелые глаза, смотрящие в потолок, обветренные бескровные губы, приоткрытые на последнем вдохе. Ее холодные пальцы, который сколько ни старайся согреть, уже не потеплеют. Маленькое тельце, которое она любила обнимать, к которому неосознанно льнула по ночам и которое должно было вырасти вместе с ней.       Но увы.       Спину начинает печь, под светлой тканью футболки вырисовывается лиловый силуэт, а по раненому плечу, по карте вен расползается зеленая энергия.Еще одна вспышка фуреку.       — Что это? — словно боясь, что его услышат, Йо переходит на шепот.       — Анна, остановись, — Эна опускается на колени, пытаясь заглянуть в лицо Киояме, но та склоняет голову, закрывая выбившимися прядями глаза. Зубы стиснуты, на подрагивающих ресницах проступают слезы. — Отпусти эти чувства.       Как бы ни была она сильна сейчас, этого все равно не хватает, чтобы отомстить. Сколько бы с ним она ни билась, ни сталкивалась — все бестолку.       — Забудь!       Бесполезно. Она бесполезна. Жалка и ничтожна.       — Анна, это ничего не решит!       Не способная отомстить за сестру.       — Нана! — голос-воспоминание умершей сестры бьет по голове, словно гаечный ключ, и Анна подрывается, резко разворачиваясь и направляя руку, облепленную чужой энергетикой, прямо на горло Хао.       От предплечья и вниз — она вся покрыта темной чешуей. На пальцах заостряются когти, отливающие зеленым, а глаза резко желтеют, сужаясь и вытягиваясь в зрачке.       — Какой же ты самовлюбленный эгоист, не способный оценить человеческую жизнь по достоинству! — вены на шее вздуваются, на выдохе слышится нечеловеческий, гортанный рык. Она смотрит на него, такого ненавистного и противного ей, со всей злобой и отчаянной жаждой мести, однако видит только приподнятые брови и ехидную ухмылку, от которых бросает в дрожь.       — Какой есть. Однако, сколько бы ты ни пыталась мне это доказать, главное ты не исправишь, — пристальный взгляд. Глаза в глаза. — Тебе не убить меня, смирись.       Ей будто дают под дых. Ноги подкашиваются, тело ведет назад. И этим замешательством пользуются двое. Эна, чтобы перехватить за запястье, остановить от необдуманного нападения, и Хао — чтобы развернуться, уходя.       — Анна, — с нажимом Эна обращается к ней, цепляясь за горящую печатью руку. — Он того не стоит. Не стоит слепой ненависти и ярости, не стоит твоей смерти.       Она смотрит в эти желтые глаза, что еще совсем недавно были темными, ониксовыми, и мысленно отсчитывает оставшиеся секунды. Пять, четыре…       — Если не сейчас, то позже, — Анна делает вдох, и мир ее теряет очертания. Три, два… — Я обещаю.       — Эна, — отголосок шепота, ее глаза темнеют. Зеленая энергия блекнет, а рисунок чешуи расступаются, возвращая руке матовый оттенок, колени подгибаются. Один.       Хранитель ловит теряющую сознание шаманку и устало выдыхает, когда по расслабившемуся лицу все же скатывается одинокая слеза. Ноль.

***

      — Когда я обучала тебя Берсерку, то вроде бы ясно дала понять, что завершающего удара тебе не сделать в ближайшие пару лет, — Эна с раздражением наблюдает за тем, как Анна нервно семенит по периметру кухни, а все попытки вразумить разбиваются о стенку из истерики. — Необходимо подождать.       — Ждать? Куда еще ждать? — с полушепота на крик без особых пауз. Анна смотрит на хранителя как безумная. Ее трясет, колени подкашиваются, а пальцы то и дело оттягивают золотую цепочку кулона. — Я ждала шесть чертовых лет, чтобы этот момент настал: тренировалась, выполняла все твои просьбы и пожелания! Но, сколько бы я ни прокручивала у себя в голове этот бой, он должен был закончиться иначе!       Йо видит в ее глазах агрессию, перерастающее в отчаянное бессилие. Круглые плечи опускаются, а грудь сдавливает осознание того, что она не смогла, не выдала должной силы. Без малейшей поблажки на то, что все могло закончиться намного плачевнее.       — Мне не хватило чуть-чуть, — она обхватывает себя руками, окончательно заключая себя в ловушку из отравляющих мыслей и комплексов. — Чуть-чуть, чтобы убить. Я все еще слишком слаба.       — Что, прости? — сидя на барном стуле, Эна подается вперед, надеясь, что ослышалась. — Повтори-ка?       — Я все еще слишком слаба, — повторяет она, не видя, как меняется лицо хранителя со спокойного на удивленное, а затем — на озлобленное. — И все еще ничего толком не могу сделать.       — Ты ничего не можешь? — темные брови ползут вверх, а столько наглое пренебрежение бьет по лицу хлесткой пощечиной. — Ты серьезно сказала после того, что произошло в парке, что ты ничего не можешь?!       От спокойствия и вразумительности не остается и следа. Чувство обиды от того, что ее даже не поблагодарили, кислотой разливается в груди.       — Да. Да! — останавливается Анна. — Что бы я ни делала, этого будет не хватать, — она словно издевается, нарочно игнорирует слова о необходимости подождать. — И что бы ты мне ни говорила, я все равно останусь маленькой девочкой, которая ничего не мо…       Звук пощечины сбивает истерику. Анна сдавленно охает, а Эна кривится, не зная, почему только ударила, а не убила ее на месте.       — Бесишь ты меня, Киояма. Своим хамством и неспособностью адекватно оценить ситуацию, — она видит этот взгляд разбушевавшегося хорька и мысленно приказывает молчать дальше. — Неужели ты не можешь понять, что подобной силы люди добиваются годами? Что некоторые попросту не могут с ним поравняться, потому что не хватает выносливости, твердости духа или достаточного единения с хранителем? Многие хотят отомстить Асакуре за то, что он сделал с ними или же их близкими, однако не каждый доживает до способности что-то ему противопоставить, не каждый выживает после подобных слов, которые ты отвесила ему там, в парке. Так беззастенчиво и с полным отсутствием инстинкта самосохранения.       Тихое сопение в ответ, но Эна и не настаивает.       — Ты явно подумала, что раз я могу залечивать кое-какие раны, — она осматривает руки Анны, что после обугливания сейчас светятся живостью и целостностью тканей. — То с радостью и легкостью соберу тебя по кускам после боя? Ошибаешься, Дух Огня, как и я, жрет души своих жертв, и если бы там он бы тебя поглотил…       — Но ты не понимаешь! — Эна давится от возмущения, раскрывает рот и гневно рыкает. Нет, в этот раз она ничего глотать не будет. Хватит.       — Мой собственный муж сжег меня заживо со своим нерожденным ребенком! Разумеется, я явно что-то не понимаю в этой жизни! — она грозно взмахивает руками. — Не понимаю то, о чем говорю, ни разу не сталкивалась с обратным исходом и вообще — мечтательная девочка, которая застряла в инфантилизме и не умеет оценивать свои возможности и возможности своих шаманов!       А Анна застывает с раскрытым ртом, представляя только примерно, как сильно хранитель хочет ее ударить, пробить лбом стену, а затем еще и еще. Она могла бы продолжить распинаться, что потеряла самое дорогое в своей жизни — сестру-близнеца, да вот только был ли толк говорить об этом той, жизнь которой отобрал любимый человек и будущий отец ребенка?       — Так это правда? — Эна оборачивается на нее слишком резко. — Правда, что вы были…?       — Женаты? Да, было дело, — рыкает, горько усмехаясь и явно вспоминая что-то из былой жизни.       — Но, — Анна опускает взгляд, не зная, можно ли вообще подобное спрашивать. — Почему? Почему он так поступил с тобой, ведь если ты была беременна…       — От хорошей жизни, — обрывает хранитель. Слишком едкий тон, чтобы быть правдивым, слишком много боли в глазах, чтобы быть откровенной. — И мы сейчас явно не об этом беседуем.       Она выдыхает, потихоньку успокаиваясь и подходя ближе к Анне, кладя ладони той на плечи.       — Я просто хочу, чтобы ты поняла: ты — не слабая. За эти два года ты добилась невероятных успехов, и одна ничья еще ничего не значит. Я понимаю — ты ждала много времени, но пойми: некоторые люди ждут дольше, но в конце концов так и умирают, неспособные отомстить. Наше единение способно навредить Хао, однако для этого нужно подождать — твое тело должно окончательно сформироваться, иначе его попросту разорвет от переизбытка фуреку, — Анна фыркает, на границе сознания бесясь и ненавидя все на свете, но все же отчасти понимает — Эна права, она знает, о чем говорит. — Плюсом — в тебе все еще сидит демон, которого необходимо извлечь и который существенно сокращает наши возможности в бою.       — Но неужели нет никакого другого способа отомстить? - запинается она, перебирая в голове варианты. - Я имею в виду, не нападать в лоб, а как-то по-другому, более… хитро. Ты же бывшая жена, ты должна знать о его слабостях и уязвимых местах. Быть может, если мы надавим, то…       — Увы, — Эна качает головой. — Хао хитер и дальновиден. Он предполагал, что его слабостями могут воспользоваться, и поэтому… он от них избавился.       Анна сглатывает, постепенно понимая, что входило в категорию его «слабостей», и с насколько ужасным человеком столкнула ее судьба. Кулаки ее сжимаются до ощущения ногтей в ладони, а осознание, что это будет куда сложнее, чем могло показаться сначала, разливается остужающим газом по груди. Рваный выдох, почти ледяной.       — Он поплатится за это, — проговаривает она. — Возможно, не прямо сейчас, но он ответит за то, что сотворил с тобой и Ниной, сполна. Я обещаю.