Немного об Анне

      Йо не знает, что сказать. Он провожает немигающим взглядом Анну, что возвращается домой ни с чем, Хану, задающего вопросы в пустоту, и не знает, что конкретно испытывает в данную минуту. Сожаление, что заболел так не вовремя? Горечь, что не помог? Обиду, что Анна не сказала и даже не намекнула, что ей необходима помощь?       Он потирает шею, проклиная себя, болезнь и все на свете, переминается с ноги на ногу, а стоит посмотреть на Милли — еще одну участницу, умудрившуюся подставиться под удар, умереть и воскреснуть за один день, — настроение и вовсе достигает дна.       — Я ведь мог…       — Нет, не мог, — чересчур категорично. — Подумай сам: ты был болен, действительно болен — повышенная температура, ломота костей. Да ты даже дышать толком не мог, не то, что стоять и кого-то там атаковать, тем более — Вайолет! Что бы было, попадись ей ты или Манта?       — Что-то? — неуверенно спрашивает, криво улыбаясь. — Что угодно, кроме этого. Я мог помочь, Милли! Хоть чем-то, хоть как-то…       — А мог стать жертвой или причиной шантажа, — заканчивает Милли, смотря серьезно на него. — Йо, я понимаю, сейчас ты думаешь: «А что было бы, если…», но, во-первых, ты упускаешь то, что Анна пришла к тебе не просто так. Она была обязана защищать тебя, а поэтому в принципе подвергать опасности не стала бы. Во-вторых, будь ты там, то Вайолет не преминула бы воспользоваться твоим состоянием, и возможно, вместе со мной, нашпигованной кольями, красовался в виде сита еще и ты. Как тебе перспектива?       — Но ведь я нужен был Хао, — бормочет, смотря себе под ноги и ниже — где искрится неизвестность. — Он бы меня воскресил, нет?       — Разумеется, — кивает. — Но как бы он узнал об этом?       Наклоняет голову в бок, непрямым вопросом намекая, что его смерть не стала бы весомой причиной для Анны. Одно дело — перешагнуть гордость из-за смерти сестры: они росли вместе, переживали трудности, и, пусть были не в лучших отношениях, но любили друг друга. Другое дело — смерть неизвестного парня, пусть и друга, по рассказам сына.       Становится паршивее.       Узкая ладонь утешительно гладит по спине. Милли снисходительно улыбается, хоть и знает, что помочь не в силах.       — Тогда ты для нее не много значил, — добивает, в надежде, что он правильно расставит акценты в ее словах. — И было бы лучше… если бы Вайолет считала так же.

***

      Ее так и не нашли.       Сколько бы Анна ни посылала теней, поисковиков, даузеров — все было тщетно. Аура, запахи, энергия фуреку, даже тьма Эны, которую Вайолет так удачно скопировала, — по всем параметрам «отрицательно». Вайолет будто растворилась, заставляя не только главу поискового отряда ущемленно тупить взгляд в пол, но и Анну — гневно цыкать от пустого белого листа в качестве отчета. Третьего по счету с той стычки.       Анна не знает, за что хвататься в данной ситуации, с кем быть и как сосредотачивать силы. С одной стороны, она благодарна Мэй за то, что та взяла на себя временную опеку над Милли, благодарна Нине, которая впервые без особых возражений проводит дни и ночи в доме Йо, пока она находится рядом с Ханой, но с другой… она понимает, что все это может рухнуть, стоит Вайолет просто захотеть.       И это, пожалуй, самое противное и досаждающее — Анна зависима от врага и ее переменчивого настроения. Разговоры с Ханой ничего не дали: единственное, чего она добилась от сына, это то, что ненависть Вайолет носит политический характер, что Королева изрядно досадила ей. Однако никаких деталей, подробностей, а главное — как ей противостоять и что противопоставить, если она заявится вновь, — так и не было оговорено.       Прибавить к этому смерть и воскрешение Милли, разрушение медальона, отсутствие Эны, остриженные волосы и огромный штраф за потерю пистолета с полной обоймой экспериментального препарата-транквилизатора, и ответ на вопрос Йо о том, «в порядке ли она» найден.       — Анна? — Асакура переспрашивает, не добиваясь реакции в четвертый раз. Шумы школьной столовой, до этого отдающие тихим бульканьем, становятся громче, но по-прежнему мелькают где-то на задворках сознания.       — Госпожа? Тебя спрашивают как бы! — рядом возникают Элиза с Ниной, но реагирует Киояма только когда ладонь Йо опасливо близко подбирается к ее, а сам он вглядывается в ее лицо с явным беспокойством.       — Ты с утра сама не своя, — и не только с утра. Йо заметил еще позавчера дурное настроение невесты, но все скидывал на собственную безалаберность и лень — по крайней мере, Анна говорила, что дело в этом. Однако сегодня он перевыполнил норму, приготовил рис по всем правилам (пусть и не умел этого совершенно), но менее похожей на грозовую тучу Анна так и не стала. — Что-то не так?       — Все в порядке, — скрывает дрожащие уголки рта за стаканчиком чая. Противный на вкус. — Просто который день не могу заснуть спокойно.       Отчасти правда.       — Вот как, — Йо хмурится. Готовый начать расспросы о том, как, почему и что является причиной бессонницы, он глядит искренне, непонимающе, отчего комок в горле проглотить куда сложнее.       — Ваша семейная парочка духов и ее многочисленная родня, — цепляется за то единственное, с чем успела столкнуться лично, надеется, что масштаб несуществующей катастрофы до него дойдет самостоятельно, без ее лжи и лишних слов. — Ты разве не слышал, как они громыхали всю ночь сегодня?       — Нет, — моргает раз, два. Хочет обратиться к Амидамару, но вспоминает, что оставил хранителя дома. — Но я попрошу их быть тише.       Ощущает почти физически, как тишина выстраивается между ними стеной. Анна находит нетронутую еду крайне интересной, а он не может понять, то ли ему кажется, то ли…       — А как, в целом, дела? Это все, что тебя беспокоит: шумные духи?       И реакция красноречивее слов: Анна скрещивает лодыжки под стулом, вся подбирается, смотрит отстраненно, холодно, словно лед. Но у самых зрачков, Йо готов поклясться, лежит нечто еще — что-то, что вот-вот треснет, стоит проявить упорство.       — Анна, ты можешь рассказать мне обо всем, — и он проявляет. Говорит вкрадчиво, улыбается скромно — так, как может только он, и так, отчего прошибает любого. В том числе и ее. Незримо, на краю сознания, Анна чувствует, как поток из невысказанных слов, желания выплеснуть все то, что накопилось за эти дни, давит на гортань, и уже отлепляет язык от неба…       — Йо! — как Манта обрушивается на них, словно лавина. Маленький мальчик, но именно сейчас его слишком много: шума, звуков, требований к мгновенной реакции.       — Я пойду за соком, — проклиная себя за несостоявшуюся болтливость, Анна закусывает губу, оставляя где-то позади как недоумевающего Асакуру, так и необходимость делиться сокровенным. — Его это не касается.       Замечает, как он нехотя обращается к другу и, к ее счастью (или сожалению?) уже через несколько реплик включается в диалог.       Невидимый для остальных, Йо смотрит на самого себя с желанием встряхнуть. Он был глуп тогда, что не дожал, не допросил (пусть и вероятность огрести за чрезмерное любопытство была огромной), но уж лучше бы он получил оплеуху, выговор, гневный взгляд и проклятье в спину, нежели… нежели оставил ее вот так. В растерянности и без поддержки.       — Это всего лишь игра, — а тон — как попытка убедить саму себя. — Ему нет и не должно быть дела до моих проблем.       — Так-то да, — подлетает к ней Нина, привычно скрещивая руки на груди. — Но ты говорила об этом хоть с кем-то?       — Нет, — делая вдох, выдох, немного успокаиваясь, Анна наклоняется к низкому открытому холодильнику с разнообразными стаканами с компотами, соками, выбирает между апельсиновым и ананасовым. — Я должна разобраться с этим сама.       — Он смотрит, — Нина перехватывает косой взгляд Йо в их сторону, наблюдает, как он подпирает кулаком щеку и не слушает Манту.       — Он волнуется, — мягко поправляет Элиза. — Я бы тоже волновалась, будь Госпожа немногословна и, при этом, всем своим видом показывала, что что-то не так.       — А ты предлагаешь выболтать ему все в надежде на сочувствие? — резко отбивает та. — При учете нашего характера и отсутствия деятельности как таковой, от нас ждут описания проблемы не сложнее сломанного ногтя.       — Но ведь мало ли, что и когда могло произойти! — не уступает Элиза.       Они увлекаются привычной перепалкой, отвлекаясь от Анны, которая выбирает все же апельсиновый сок, но находит коробку излишне помятой, ищет другую, проверяет срок годности — просрочен, а когда добирается до нужной, на ее плечо падает ладонь.       — Ты что-то хочешь? — почти уверена, что это Йо, пусть пальцы и сжимаются сильнее.       — Анна! Госпожа! — чересчур странные, перепуганные голоса духов. Анна распрямляется, а когда сталкивается с карими глазами, то понимает — это не Йо. И даже не Хао.       — Вайолет, — севший тон.       Анна нервно оборачивается на их столик — в порядке ли Йо — инстинктивно дергается, но цепкая хватка на локте пригвождает к месту.       — Поговорим? — короткий вопрос и школьная столовая пересекается молниеносно. Анна распахивает двустворчатые двери, не ожидая от самой себя такой прыти, а когда оборачивается, Вайолет оказывается слишком близко.       — Что ты здесь делаешь? — то и дело поглядывает через стеклянные окошки в дверях, пытается поймать любое изменение в лицах обычных людей от появления необъяснимой слизи, тьмы. Но все тихо.       — Пришла навестить, — непринужденный тон и хищная улыбка. — Посмотреть, как ты живешь, с кем общаешься… как тебя перекосит от страха, если я вдруг заявлюсь случайно. С последним вполне удачно — красноречивая реакция.       Вайолет самодовольно поправляет складки светло-зеленой юбки, а Анна отмечает, что несколько дней назад одежда на ней была другая — раз, Вайолет в их школьной форме — два.       И вряд ли она получила ее от директора с фразой «Добро пожаловать на учебу» — три.       — Чего ты хочешь? — напрягается от представления, где и в каком состоянии теперь искать настоящую владелицу. Вайолет откидывает кисть на запястье, хочет поведать все в красках, но отвлекает звук открываемой двери.       — Анна? — Йо заглядывает в пустынный коридор и удивляется, когда находит Киояму в компании неизвестной девушки. Темноволосая, высокая — явно старшеклассница, забредшая сюда по ошибке.       — Й-Йо? — вместо крика «Беги!». Язык прилипает к верхнему небу, отнимая возможность говорить, а животный оскал и лютая ненависть в лице напротив искажаются быстрее.       Вайолет сгибается пополам, шумно выдыхая, а Асакура — доброй души человек — подлетает к ней раньше, чем Анна успевает сообразить.       — Что с ней?! — подхватывает на руки, заглядывает в сереющее лицо и ощущает, как девушка слабеет, запрокидывает голову назад.       — Душно, — она оттягивает ворот белой блузки, становится неестественно беспомощной, бессвязно бредит.       — Анна, Анна! Ей нужно в медпункт! — когда Киояма отмирает, Йо уже несет безвольную Вайолет до лестницы на второй этаж. Анна растерянно хлопает ресницами и не может понять, то ли ей действительно стало плохо (неизвестно, от чего), то ли…       — Йо! — за его спиной тьма выписывает иероглиф «Убью». Как предупреждение, как приказ и напоминание идти за ними, даже если ноги налились свинцом, а в голове неразбериха.       Асакура поворачивается к ней, вопросительно вскидывая брови, вздрагивает от визга звонка на урок, и не понимает, отчего Анна так семенит, догоняет и старается быть ближе обычного. Неизвестная кашляет, хватаясь за его рубашку, поддевая короткими ногтями ожерелье из медвежьих когтей, привлекая внимание, и он продолжает путь до медпункта.       — Ей же не плохо? — шокированная Элиза смотрит им вслед.       — Нет, но, чувствую, скоро плохо станет Анне, — отвечает ей в тон Нина. — Пошли, мы должны быть начеку.       — Мистер Танака! — Йо вваливается в пустой медицинский кабинет, зовет безуспешно врача, удобнее хватаясь за Вайолет, и сворачивает налево — к кушеткам за белой занавеской. Укладывает аккуратно девушку на одну, вслушиваясь в неровное дыхание, открывает бутылку с водой, взятую с тумбочки, наливает в стакан и оставляет на всякий случай.       Она хотела пить, пусть и не тянется утолить жажду.       — Не волнуйся, все будет в порядке.       — Спасибо, — Вайолет улыбается непривычно мягко. Склонив подбородок, она вдыхает полной грудью аромат благовоний и смотрит из-под густой каштановой челки на Йо так пристально, что тот немного теряется. — Мне уже лучше.       — Но я все равно найду мистера Танаку. Он должен осмотреть тебя и отправить домой, — Анна входит в медицинский кабинет, подбирает слова, чтобы попросить его оставить их наедине, но… — Анна, побудешь с ней? Я поищу врача. Кабинет не заперт, а поэтому вряд ли он куда-то далеко ушел.       Йо бросает на нее благодарный взгляд, стоит ей кивнуть, и не видит, с каким облегчением она слышит звук закрывающейся двери.       Она осматривает кушетку у самого входа, небольшой белый стол с небрежно выстроенными стопками документов, личных карточек учеников. Кружка с недопитым кофе, отъехавший стул и незапароленный компьютер — Анна надеется, что это — не очередная уловка Вайолет, и она не позаботилась о враче заранее.       — Элиза, — привлекает внимание напряженной хранительницы. — Проследи, чтобы Йо сюда не вернулся.       А сама поворачивает к двум кушеткам у стены, касается с легким шелестом юбкой до лиственных цветов и смотрит в упор на Вайолет. Та касается серого лба ладонью, ерошит челку, и улыбка ее перестает быть кроткой. Вайолет выгибает шею и глухо, гортанно смеется.       — Милый, — следит за тем, как аккуратной поступью Анна приближается к ней, хмыкает и опускает ноги на кафельную плитку. — Готов прийти на помощь даже той, кто может его убить. Что тут, что там — не меняется.       Анна вздрагивает.       — Ты его знаешь? — шаг назад, полная готовность к выходке со стороны. Анна сводит брови на переносице и мысленно прикидывает, как долго будут идти поиски врача, с чем нападет на нее Вайолет и что останется от кабинета.       — Разумеется, — Вайолет ведет плечами и плотоядно усмехается. — Кто не знает Асакуру Йо? Героя деревни Добби, одного из пяти воинов, провозглашенных Гандарой…       Вайолет подходит ближе, Анна сжимается сильнее.       — В нашем мире он мно-о-огого добился. Вопрос только в том, — касается коротких волос, не без удовольствия отмечая результат своей деятельности, чужой безнадеги. — Добьется ли он в этом того же?       — Не трогай его, — жалкий отзвук. Анне становится противно от собственной слабости, но мелкую дрожь в коленях не скрыть.       Вайолет перехватывает ее ладонь, тянущуюся к юбке, и до боли сжимает. Анна шипит и чувствует, как одним тычком, знакомой волной тьмы ее отшвыривает в стену и силком пригвождает к кушетке у двери. Короткий вскрик, что давится стиснутыми зубами и нежеланием кого-либо привлечь. Анна дышит сорвано, жмурится, ловя цветастые мушки, и надеется, что боль, растекающаяся по мышцам пульсацией, пройдет, и она сможет разогнуться.       — После того, как я скопировала твою фуреку, — спокойно проговаривает Вайолет, надвигаясь на нее, словно хищник на жертву. — Мне в принципе не нужно касаться людей, чтобы их убивать.       — Ты мстишь мне, — хрипит, смотрит исподлобья. Анна сплевывает кровь с прокушенного языка на пол, не стесняясь ни собственного вида, ни того, как это выглядит. Ощущает, как нечто склизкое позади касается поясницы, овивает ноги, утяжеляя. — Тебе нужна я, — выделяет четко, громко. — Оставь остальных в покое.       — Что за деланный альтруизм, Королева? — Вайолет впечатывает ее запястья в стену, создает подобие кандалов — жидких, липких, готовых затвердеть в любой момент. — С каких это пор тебя волнуют окружающие люди, что с ними что-то происходит?       Она наклоняется непозволительно низко, вглядывается в ее лицо с ехидной усмешкой, выискивает фальшь…       — Что здесь происходит? — но их прерывают.       Йошида Танака — человек с густыми темными волосами и бровями, высокий, статный. Он хмурится от их вида, и пусть не способен объяснить, что за неизвестная жидкость, не мерцающая, поглощающая свет, почти полностью облепила одну из его учениц, продолжает стоять в проходе ровно, твердо.       — Кажется, — Вайолет ловит перемену в темном взгляде Анны. Секундный страх. Слышит, как сердце наращивает темп, и понимает, что шанс проверить на правдивость это громкое «Всегда!» подворачивается удачно. — Ей нужна помощь доктора.       И пока тот не успевает сориентироваться, Вайолет огромной черной лапой втаскивает Танаку в кабинет, отшвыривая к столу. Она закрывает двери и приказывает жестом знакомой энергии поползти то тут, то там, по стенам и потолку, создавая купол. Непроницаемый, звукоизоляционный — Анна помнила его еще со времен извлечения Они.       — Отпусти его, — просит она, и тем больше подтверждает предположение.       Королева в их мире отличалась эгоцентричностью, сосредоточенностью исключительно на себе и на том, что всегда и всюду может контролировать ситуацию. Ее не сломило даже осознание приближающейся смерти. Даже тогда, когда Вайолет склонялась над ней, наставляя оружие, она смотрела холодно, надменно, будто насмехаясь.       Сейчас же Королева трепыхается от одного осознания, что кто-то может пострадать от ее глупости. От ее личности. И этот ужас, панику от представления неизбежного, Вайолет вдыхает с садистским удовольствием с ее волос и висков. Терпкий, горьковатый запах, но едва заметный — граничащий с надеждой.       Юная Королева надеется. Что все придет в норму, что Вайолет вдруг возьмет себя в руки, возьмет ее в руки, удовлетворится меньшим. Но это не так, этого мало, однако… Вайолет собирается это исправить.       Зрачки Анны сужаются до точек, а внутри все леденеет. Она обмирает, раскрывая рот, в то время как Вайолет усмехается. Еще одна вершина взята.       — О, кажется, это твое? — нарочито весело, непринужденно. Она крутит пистолет на свету, словно игрушку. — Я подобрала его несколько дней назад. Довольно забавная штука. Людей от нее почему-то тянет сразу же бежать как можно дальше…       — Вайолет, — севшим тоном она уже не приказывает.       — Господи! — обрывает доктор, когда ствол нацеливается на него. Попытка попятится не срабатывает, его приподнимает над полом тьма, вжимает в стол без возможности сбежать.       — А когда наставляешь его на них, то тут же вспоминаются все боги, даже если человек до этого не был верующим! — сбивается на истеричный хохот. Вайолет хочет запрокинуть голову, отшатнуться, схватиться за живот, так ей забавно и смешно, но она не может. Не может упустить ни секунды из того, как перекашивает личико юной Королевы от страха, а безнадега сковывает, заставляя молиться о том… о чем? О чем, о чем?       — Отпусти его, — шепчет бескровными губами. Вайолет приходится наклониться, чтобы разобрать, и новая волна смеха сотрясает костлявое тело.       Потеря контроля. Вайолет видит, как в этой девчонке, еще не имеющий статус голубой крови, еще не наделившей себя таковым, ломается шаблон — все идет не по плану, б е с к о н т р о л ь н о, и упивается. Упивается тем, что все только начинается.       — Поначалу мне казалось, что только сестра может довести тебя до такого состояния, но нет! — хохотнув, Вайолет взводит курок.       — Нет! Пожалуйста! — на разные лады просят с двух сторон, но она непреклонна.       — Ты умоляешь меня оставить жизнь человеку, которого видишь впервые, ты бы видела себя со стороны, Королева! — вскидывает глаза к потолку, обращается к той, что уже не увидит, никогда не услышит. — Тебе было бы безумно стыдно за то, что где-то, в каком-то захолустье, есть ты и ты отчаянно боишься за жизнь никчемного людишки!       Тычет в Танаку оружием, веселится, наблюдая, как тот сильнее ежится не в силах бороться, противостоять. Запястья Анны затекают, и невозможность достать оружие, как-то перетянуть внимание на себя, отвлечь, бьет по рассудку. Адреналин застилает разум, но ни один рывок не дает результатов — кандалы закаменели, она в ловушке.       — Пожалуйста, — такое обрывистое, пробирающее.       Лили тоже просила. Умоляла не убивать, оставить ей жизнь, пусть и скромную, по королевским меркам никчемную. Но Королева плевала на просьбы, Королева возомнила себя Богом, который вправе решать, кому жить, а кому — умереть без возможности на искупление, которого так тщетно добивалась крошка-Лили.       Челюсти сводит. Вайолет стискивает зубы до проступающих желваков, но уже через секунду расслабляется. Маска надменности возвращается на лицо.       Королева мертва. Теперь все иначе. Теперь Вайолет разрешает человеческие судьбы, теперь она здесь Бог. И к несчастью Королевы-здешней… выбор сделан не в ее пользу.       — В свое время ты разрушила мой мир, — шепотом, уже не хохоча, наблюдая, как остатки надежды трещат по швам. — Теперь я буду смотреть, как рушится твой.       Выстрел.       Анна давится криком, дергается и морально умирает, когда вслед за первой пулей, за первым криком несчастного, раздается второй. Вайолет выстрелила дважды.       «Одна доза «Сомниуса» вводит человека в состояние глубокого сна без последствий на период от трех до шести часов в зависимости от комплекции. Вторая наносит непоправимый вред центральной нервной системе, снижает рефлекторные реакции, человек впадает в кому. Третья — передоз. Острая сердечная недостаточность, смерть».       — Нет! — Танака постепенно оседает на полу, а она ухает в забытье. — Нет, нет…       Невинный человек пострадал. Из-за нее.       Анна срывается в истерику, выворачивает руки в надежде подползти поближе, помочь. В то время как Вайолет упивается реакцией. Все в ее лице, жестах и позе выдает довольство собой, ведь это так прекрасно и так будоражит — вот так наблюдать, как сокрушается враг. А главное, понимать, что это — лишь начало.       Анна инстинктивно втягивает голову в плечи, когда ее хватают за горло и заставляют замереть.       — Неделя, — касается ушной раковины, забирается с шепотом в душу. — У тебя есть неделя, Королева. Можешь бежать, пытаться спрятаться — я найду тебя везде. Найду и уничтожу, уничтожу всех твоих близких и родных. Заставлю пожалеть, что ты родилась на свет. Твоя смерть будет мучительной, готовься!       И отбрасывая от себя, как последнее отребье, Вайолет взрывается вспышкой темного дыма, пропадая и оставляя Анну в одиночестве. В куполе из отвратной слизи, где ее никто не услышит, никто не найдет. Она смотрит безумными глазами на то, как тело молодого человека, у которого была вся жизнь впереди, дергается в спазме.       Судороги.       Анна лихорадочно вспоминает, чему ее обучали, когда давали «Сомниус», о чем предупреждали и что советовали делать, когда нечаянно или специально в человека выстрелили дважды.       «В таком случае важны первые пятнадцать минут. Как и при любой передозировке нейролептиками, необходимо промыть кишечник, вызвать рвоту, после чего вызвать скорую помощь и ждать специалистов».       Анна отсчитывает время, высматривает, куда выстрелила Вайолет, как близко к сердцу и не задела ли важные точки. Она приподнимается на кушетке, тянется, сглатывая огромный комок в горле, и ненавидит, искренне ненавидит собственную беспомощность и то, что не смогла предотвратить неизбежное.       Закостенелая тьма царапает руки, ноги, под напором и желанием помочь она выкручивает себе до боли запястья, но не останавливается.       Она больше не позволит никому умереть. Она поможет ему и всем остальным. Она…       «Только и можешь тупить взгляд в пол и глотать междометия!».       Голос Хао бьет по голове набатом. Анна распахивает глаза и давится вздохом, но тут же стряхивает наваждение. Не поддаваться на провокации, у нее нет на это времени.       «Слабая, никчемная Королева!».       Хохот Вайолет всплывает вслед за ним, давит на перепонки, перемешиваясь, но даже это не выбивает из колеи. Она. Должна. Помочь.       «Ты заботишься о себе и только о себе!».       Анна чертыхается. Это неправда. Она думает об остальных, она хочет помочь другим. Необходимо лишь…       «Тебе никогда не стать достойной Королевой!».       — Ай! — хруст в суставе. Анна морщится от боли и смотрит сквозь злые слезы на то, как колени, лодыжки, даже школьная форма — все перепачкано черной слизью, ее слизью. Опускается на кушетку, но слабый вздох, обрывок какого-то слова заставляют снова подорваться.       «Ничего не можешь без Эны!».       Пусть так, пусть она не может расшвыриваться тьмой, как Вайолет или Эна, но это не значит, что она так просто сдастся.       «Уж лучше Милли будет со мной, чем с такой сестрой, как ты!».       Танака трепыхается, крючится на полу. Вертит головой в полубессознательном состоянии, не в силах смотреть прямо, адекватно, ворочает непослушным языком. Его шея покрывается пятнами, виски, лоб блестят от горячего пота, а на кистях проступают нездоровые мурашки.       «Сдохни! Умри! Сделай одолжение миру!».       — П-по… моги… — вялые попытки говорить. Анна стремится. Анна всем сердцем жаждет помочь.       «Твой удел: наблюдать, как люди умирают!». Не в этот раз.       От сердца исходит импульс.       «За тебя!». Не сейчас и не сегодня.       Доходит до ошметков тьмы, заставляет треснуть.       «Вместо тебя!». Она клянется.       Клянется всем, что у нее есть… от цепкой хватки по стенам и вверх, до потолка, все расползается… Сегодня этот человек вернется домой!       «Из-за тебя!».       — Нет! — темная корка разбивается осколками.       Анна падает с кушетки на сбитые колени, не обращает внимания на саднящие царапины и то, что запах собственной крови доводит до тошноты. Приподнимает Танаку над полом, встряхивает, но, когда не видит реакции на свет — лишь суженные, застывшие зрачки — начинает судорожно потрошить шкафы на предмет лекарства и бинтов.       Еще несколько минут в запасе у нее есть, бьется в воспаленном мозге. Анна рыщет по полкам, вытряхивает ящики, не замечая, как слизь вокруг постепенно спадает, осколки претворяются в дым и с каждым ее метанием подтягиваются ближе, обдавая слабые лодыжки холодком.       — Анна! — Рурк находит ее в мандражном состоянии, безуспешно пытающуюся затянуть на бессознательном враче узел.       Она передает Танаку какому-то парню, смотрит на Рурка, на Нину, что нашла его на другом конце города, притащила сюда, раскрывает рот во всхлипе, а дальше начинается карусель из событий. Включается пожарная тревога, ученики высыпают на задний двор, Анна меняется школьной формой с Ниной, принимающей телесную оболочку, и, избегая взглядов со стороны, прячется за широкой спиной Доусона, ныряет в фургон.       Сто двадцать километров в час на спидометре, разъезжающиеся двери больницы, расспросы врачей и Танака на каталке, въезжающий в операционную. Вздохнуть спокойно удается только через несколько часов — когда его переводят в общую палату, а Рурк протягивает ей стакан.       — Вода, — поясняет он, а она не подает признаков жизни. Рурк присаживается рядом на кушетку в светлом коридоре и выразительно молчит, ждет, пока она не объяснит происходящее.       Но она не собирается. Анна перебирает в памяти реакции, слова, угрозы Вайолет и то, с каким садистическим удовольствием она говорила о том, что совсем скоро — неделя не срок — она настигнет ее друзей и ее саму. И что-то внутри подсказывает, что произошедшее с Танакой — это мелочь, в сравнении с тем, что Вайолет действительно подразумевает под «мучительной смертью».       Анна отпивает из стакана снова, игнорирует Рурка дальше и понимает, что сегодня ей повезло: Танаку, пусть и жалко, но он является незнакомым ей человеком. Без особой привязанности, она смогла сориентироваться, вспомнила хоть что-то об оказании первой помощи.       В случае с Милли или Ханой это не сработает — Вайолет это знает. Она взяла это на заметку еще тогда, когда Милли умерла у Анны на руках, а слово «адекватность» вышибло из словарного запаса. И она не преминет этим воспользоваться — Анна уверена. Так же, как уверена в том, что поисковый отряд опять вернется ни с чем, а все, что ей останется, — это сосредоточить силы на тех единственных, что дороже жизни.       — Так, что хотела Вайолет? — Рурк не выдерживает и все же спрашивает напрямую.       — Она не сказала, — откровенно лжет, точно зная, что никто не опровергнет. Вода приятно охлаждает губы. Анна закрывает глаза, а про себя решает, что она сосредоточит — сосредоточит силы, время, контроль. Она сделает, что угодно, чтобы никто не пострадал. — Но я хочу, чтобы Хана погостил у тебя какое-то время.       Она в этом клянется.