Немного об Анне

      — Так как на тот момент большая часть моей жизни была связана с медиумами и людьми, которые по малейшему изменению в лице могли определить всю твою судьбу, свою судьбу и судьбу всех прохожих, первостепенной задачей стало взять все эмоции под контроль, что для меня, все еще взбалмошной и вспыльчивой, было трудно и даже несколько болезненно, я все же справилась, — не без толики гордости произносит Мэй. — Разумеется, совместно с этим я старалась и Линдси подначить под этот контроль, чтобы Киоямы не доставали ее и не пытались даже, но…       Битая посуда отдает эхом в ушах. Заплаканная Линдси психует, истошно вереща о том, как Мэй могла забыть отца и погрузиться в работу, которая и привела к его пропаже, и при этом говорить, что она должна ради какой-то там безопасности среди Киоям сдерживать свои эмоции, бред!..       — Ненавижу, — в сердцах шепчет она и хлопает дверью. Мэй оседает на пол, не зная, где повернула не туда.       — Но ее характер перешел в фазу подростка и практически не поддавался регулировке, — обретает себя уже взрослая Мэй, наблюдая, как Анна встает с камня и довольно потягивается. — Она закрылась в себе, начала врать, и во что это вылилось, все мы прекрасно знаем.       Цокает языком, забирая прядь волос за ухо и смотря на выкуренную практически полностью пачку сигарет. Этот час оказался куда насыщеннее и нервознее, чем она предполагала.       — Поэтому, как я уже говорила ранее, тебе не стоит волноваться об излишней эмоциональности — тебе нужно время на то, чтобы «высохнуть», — она не уверена, что подобрала именно то слово, но посыл достиг адресата — Анна поворачивается к ней лицом.       — Да, но почему ты вообще разрешила мне участвовать во всем этом? — внезапно спрашивает, отчего сама немного заминается, краснея. — Не то, чтобы мне не нравилось; просто остальные спрашивают, да и к тому же!.. — вновь повышает голос до обычного. — При учете того, что ты рассказала мне, как сама участвовала, видела, как гибли люди — работа в «Ревиле» не выглядит как развлечение, достойное четырнадцатилетней внучки, пусть и под крылом у бабушки.       — Так ты хочешь уйти? — приподнимает бровь Мэй, вслед за чем Анна окончательно теряется, попятившись назад.       — Нет, я же сказала! — и как бы старается моральным напором показать, что так оно и есть, она совсем-совсем не хочет сдавать позиции. Мэй отвечает ей долгим взглядом, после чего вздыхает, убирая окончательно пачку сигарет в карман.       — Скажи мне, Анна, — начинает она медленно, с расстановкой, как бы стараясь вкусить весь сок из того, что собирается сказать. — А чем бы ты занималась, если бы я не разрешила тебе работать в «Ревиле»? Если бы ты знала, что есть люди, профессии, защищающие людей и желающие привнести чуточку баланса между добром и злом в несправедливом мире — разве ты не попыталась бы выскользнуть из-под этого самого «крыла» и начать действовать самостоятельно?       Анна медлит с ответом, давая прочесть все в своем сознании. Она не раз и не два думала об этом, и всегда ответ был один и тот же.       — Я бы сделала все возможное, — Мэй кивает.       — И, исходя из этого, не логичнее ли предположить, что, взяв тебя в «Ревил», я могу более успешно контролировать твои передвижения по миру и стране, знать, чем ты занимаешься и как себя ведешь?       — Да, но пистолет?.. — не понимает, что возможно делает хуже. Но как же надоели эти смешки и ироничные взгляды от всех и каждого!       — Сдай его, — и она наступает-таки себе на горло. Мэй резко и требовательно выставляет ладонь, а ей хочется сбежать, спрятать оружие как можно дальше. — Не строй такое лицо, просто сделай вид и хлопни по ладони.       От сердца отлегает. Промешкавшись, но все же взяв себя в руки, Анна выполняет просьбу, и Мэй упирается обоими локтями в согнутые колени.       — И теперь, когда пистолета нет, что будешь делать? — и смотрит так пронзительно, словно старается тем самым одновременно вытащить из нее что-то и прочитать. Анна задумывается, сжимает кулаки, ощущая практически физически момент «собственного обезоруживания», и когда уже готовится сказать «не знаю», ответ всплывает сам собой.       — Но у меня же есть Эна? Она может создать оружие из тьмы, — Мэй довольно кивает, после чего раскрывает ладонь, как бы возвращая отобранное обратно.       — Бывают такие ситуации, и ты в них однажды уже попадала, когда на обычное оружие рассчитывать не приходится. А так как особенностью «Ревила» является наличие специальных способностей в каждом сотруднике, то что ты с пистолетом, что безоружна — козырь всегда в самой тебе, — она договаривает, и некоторая лукавость, присущая удивительно данной теме, испаряется вслед за мимолетной улыбкой. Мэй становится серьезной. — Но это одна из причин.       — Какова же вторая? — Анна щурится, про себя готовясь к худшему.       — Как бы прискорбно и очевидно это ни звучало, но я не молодею, Анна. И рано или поздно «Ревилу» понадобится наследник, которого я усмотрела в тебе.       — Что? — ей будто прибавляют в легких воздуха. Становится так широко в грудной клетке, что не объять костьми. Анна раскрывает рот, но ничего больше не удается вымолвить, отчего она только и делает, что вытаращивается на бабушку.       — Разумеется, этот вопрос поднимется не сейчас и даже не через год, — успевает заверить ее Мэй, и спесь удивления вперемешку с легкой паникой понижается в градусе. — Так как это официальная передача компании, то и совершать ее необходимо на законных основаниях. По достижении тобой двадцати одного года — как прописано в моем завещании — ряд уполномоченных людей найдет тебя и предоставит выбор — не факт — исходя из которого ты будешь решать, что делать дальше: руководить «Ревилом» или жить так, как и жила до.       — Двадцати одного? — Анна хмурится, подсчитывая, что это будет уже намного позже проведения Турнира Шаманов, и, соответственно, его второго раунда.       Если она останется жива после союза с Хао, то перед ней встанет другая причина отказаться.       — Мне пророчат становление Королевой Шаманов, — усмехается, сама не веря, что поддалась на правду Ханы. — И если оно действительно так, то не думаю, что руководить одной организацией, когда наблюдаешь за целым миром, это здравая мысль. Не хочу распаляться, ты уж прости.       — Именно поэтому тебе предоставят выбор, Анна, — Мэй улыбается тому, насколько ответственно, пусть и в прежней скептичной манере, Анна подходит к вопросам будущего. Конечно, Мэй слышала разговоры Ханы о его будущем, о будущем всего мира, и не могла не предположить подобный исход в своем завещании. — Потому что если ты довольна своей жизнью, то нет смысла ее менять.       — Будто смена работы может изменить недовольство жизнью, — фыркает она.       — Поверь, — но Мэй мрачнеет, давая понять, что здесь нет места насмешке. — Этот пост меняет многое.       И все же, выслушав историю бабушки, Анна не может не признать очевидного. Она забирает несколько прядей назад и садится обратно на камень.       — Раньше я думала, что ты забыла о семье: тебя постоянно не было рядом, а если и есть, то ежесекундный звонок из череды таких же и вот, ты уже разговариваешь по телефону, прося не мешать. Однако теперь остается только удивляться, как ты все успеваешь, ведь даже на кого-то рассчитывая, я не успеваю быть одновременно и на учебе, и на своих каких-то личных делах, вместе с Ханой, Милли. Радует, что хотя бы Нина может подменять меня, когда…       Она осекается, понимая, что сболтнула лишнего. Зрачки ее расширяются от ужаса, а голова медленно поворачивается в сторону Мэй, что сидит, как прежде, спокойно, и ждет окончания фразы.       А ведь она не знает про их ухищрения, и может подумать, что Нина постоянно заменяет ее на заданиях, тем самым и отлынивая, и получая деньги, и подставляя сестру под то, что еще совсем недавно отстаивала.       Она открывает рот, но тут же его закрывает, не зная, что сказать и как исправить ситуацию. Полный провал, грозящий вылиться в катастрофу и массовую отмену будущих заданий!       — Анна, я не могу снять тебя с задания, на которое не назначала, — пресекает мельтешения рассуждений в ее голове, и Анна окончательно распахивает ресницы. — Не хочешь мне ничего рассказать?       — Так ты знала! — только и восклицает она, едва не соскальзывая с камня. Разумеется, глупо полагать, что глава компании «Ревил», у которой порядка нескольких десятков поисковых команд, всюду шпионы, а также способности медиума, умеющего читать мысли, не заметила ни тени подозрительности в постоянных отлучках и изменяющемся поведении внучки. Тем более, что несколько недель назад Анна сама просила научить ее дарить духам телесную оболочку.       — Я не говорю, что знаю, — спокойно проговаривает Мэй, тем самым стараясь сгладить обострившееся состояние Анны. — Я хочу, чтобы ты мне рассказала обо всем сама.       И заканчивает, не оставляя выбора. Вернее, выбор есть — Анна может ни о чем ей не говорить — но какова вероятность, что после этого утаивания Мэй самостоятельно — если не уже — выяснит все, а после — применит санкции, после чего выполнить просьбу Ханы станет попросту невозможным?       Анна вздыхает.       — Его зовут Асакура Йо и да, он — «тот самый Асакура», брат-близнец Хао, пусть и добрая его половина, — сразу заверяет ее Анна, отчего Йо, слышащий и продолжающий слушать, улыбается краешком рта.       Вся эта история заставила только сильнее убедиться в том, что Киоямы — сами по себе волевые и очень сильные морально женщины. И тот факт, что при практически полной идентичности характера и внешности, из Анны вырастет такая же сложная, но прекрасная личность, как Мэй, не может не радовать.       Он наблюдает за ней с легким смущением.       — Хана попросил присмотреть за ним — сказал, что в какой-то промежуток времени — до или во время начала второго раунда Турнира Шаманов — он столкнется с человеком, разбивающим души на части, — видно, что признаваться во всем ей не очень-то и хочется, что она делает это скрепя сердце в надежде, что все останется как прежде. Что она как прежде сможет действовать в одиночку. — Именно поэтому я направила поисковый отряд на слежку за главным подозреваемым, которого определил Хана. Я допрошу его, и, если за ним числится одно или даже несколько преступлений, если он окажется таким же жестоким человеком, как рассказывал Хана, то его ждет тюрьма.       И в глазах ее разгорается такая уверенность, что всякое сомнение в Мэй относительно шанса на клин в плане, должно исчезнуть. Она не позволит ей помешать. Если человек должен сидеть в тюрьме за убийства, за уничтожение душ, то он будет наказан должным образом.       — Я и не собиралась тебе мешать, — вкрадчиво и все так же спокойно произносит Мэй. — Более того — всецело с тобой согласна, однако, как я понимаю тебя в этом вопросе, так и ты пойми меня, хорошо?       Анна кивает.       — Раз Хана попросил тебя присмотреть за другом, то вряд ли при первой же встрече ты выложила ему всю подноготную: что ты — агент охранной компании, что у тебя есть опыт, оружие и прочее?       — Нет, — Анна мотает головой, и не думая о том, чтобы рассказывать Йо правду. — С помощью Нины и Элизы мы выдумали историю, где я выступаю ему другом детства, а также своеобразным тренером для грядущего Турнира.       — Именно от этого я и хотела тебя защитить, — но ответ Мэй поражает своей неоднозначностью. Анна вскидывает брови, и Мэй ведет устало плечом, поясняя. — Видишь ли, избрав личную историю и представившись не тем, кем ты являешься, ты избавилась от самого главного и обязательного пункта в отношениях между защищаемым и защитником — контракта, в котором перечисляются и объясняются все условия твоих действий, чтобы предупредить неловкие ситуации, а также возможные дальнейшие иски в суд.       — Суд? — повторяет Йо, совсем не понимая, как может он… на нее, на Анну!       — Проживая на его территории — а я уверена, что вряд ли он или ты сама снимаете тебе отель — под ложной историей, ты нарушаешь, как минимум, пять статей уголовного кодекса: от вторжения в личное пространство до незаконного и неправильного хранения оружия в доме, для этого не предназначенного, — чеканит Мэй, отчего у Йо и Анны на загривке приподнимаются волосы. И он, и она вряд ли об этом задумывались в таком серьезном ключе. — Злоупотребление доверием, нанесение легких или тяжких телесных повреждений при осуществлении профессиональной деятельности или по неосторожности, подделка удостоверяющих документов — паспорта, а также, в совокупности с этим лицензии на право хранения и ношения оружия, которое пусть ты и получила самостоятельно, но все же — использование поддельных документов для совершения каких-либо деяний и превышение полномочий в гражданской обороне в общей сложности награждают тебя тюремным сроком до пятнадцати лет с выплатой штрафа в особо крупном размере — до пяти миллионов йен — либо же пожизненным заключением без каких-либо выплат.       — Ох, — только и хватает Анны. У Йо идет кругом голова от этих цифр, но Мэй, судя по короткой улыбке, и не думает останавливаться.       — Это что касается тебя. Но ты не забывай, что, как только они выловят тебя, по оружию, лицензированному в «Ревиле», они выйдут на меня — твоего пособника и твоего руководителя, знавшего обо всем, а также согласовавшего все противоправные действия. Именно я предоставила тебе фальшивые документы, воспользовалась своим служебным положением для того, чтобы ты прошла всех врачей, психиатров и наркологов, для получения лицензии на оружие, уничтожила доказательства этих правонарушений в виде анкет исследований, заметок врачей и прочих, принудила — а для суда это будет именно принуждением — подростка, не достигшего совершеннолетия, к деятельности, опасной для его жизни. И это — лишь малая доля, касающаяся лично тебя, преступлений. А ведь есть и другие люди, другие действия, которые они свершают по моей инициативе.       — И что тебя ждет? — не предчувствуя ничего хорошего и нервно улыбаясь, спрашивает Анна.       — В лучшем случае — смертная казнь, — не дернув мускулом лица заявляет Мэй.       — А в худшем?       — В худшем — я знаю одну организацию при судебных приставах, о которой не распространяются среди обычных смертных и шаманах низкого ранга и кругозора — меня ждет смерть с последующим уничтожением души.       — Что же ты такого натворила, что с тобой хотят так?.. — слов не хватает. Анна замолкает.       — Совокупность преступлений за то, что другие люди называют «правонарушениями», — она пожимает плечами, как если бы обсуждала, что будет готовить на ужин, а не что ее ждет, стоит только подвести ниточку в судебном разбирательстве. — Разумеется, это не значит, что прямо сейчас меня и тебя закуют в наручники и назначат срок — в «Ревиле» есть отменные адвокаты, и я сама являюсь по профессии юристом, — она поворачивается к Анне, смотря пристально ей в глаза. — И несмотря ни на что, я не дам тебя в обиду.       Конечно, так и хочется фыркнуть Анне, ведь в противном случае она сама окажется под прицелом, а этого Мэй совсем не хочется.       — Дело не только в этом, — пресекает она, на что Анна ойкает, сконфуженно розовея. — Как-никак, даже если смотреть на все мои вольности, отлучки, награждения тебя оружием и подначивания под смерть практически на каждом задании, куда отчаянно ты рвешься, я все еще являюсь тебе бабушкой. Тебе, Милли, Аске, Саталине и несу за вас ответственность. И если с вами что-то произойдет, моей первостепенной задачей будет вытащить из передряги, а уже потом разбираться, где ваша вина, а где вас заставили, тебе ясно?       Выстреливает колким «ясно», выражает одновременно в сощуренном взгляде и поджатых губах все то, что объяснить и рассказать не в праве характера. Как бы то ни было на самом деле, думает Анна, бабушка их любит. И пусть этого не говорит, она может доказать делом, когда представится случай.       — Спасибо, — тихо произносит она, понимая, что благодарность эта искренняя. И даже за наличие крыши над головой, когда мама разбиралась с Хао, а отец был и есть непонятно где, денег и собственного присутствия не на каждом, но все же родительском собрании, она ей благодарна. — Однако, несмотря на это, я не отступлюсь.       И все же она настаивает.       — Я не знаю, как Йо поступит, если узнает обо всем: поблагодарит или осудит, — она мотает головой, отбрасывая сам факт возможности. — Но он — друг Ханы, и я хочу его защитить.       Тепло. Йо касается своей груди и чувствует, как у трепетно бьющегося сердца разливается тепло, которое он не знает — да и не хочет — как объяснить. Он надавливает подушечками пальцев, чтобы прочувствовать, проследить это как можно дольше и четче, но с каждым выдохом оно растворяется, рассасывается по телу, приобретая стандартную температуру крови.       — И, если честно, раз уж ты все и так теперь знаешь, я бы хотела кое о чем посоветоваться, — неожиданно просит Анна, смотря куда-то себе под ноги, где растет зеленейшая трава и готовятся распуститься бутоны цветов.       — О чем же? — в голосе Мэй звучит неподдельный интерес.       — Дело в том, что, чтобы обеспечить Йо надлежащую защиту, я попросила у Ханы список всех его врагов вплоть до самых мелких, и теперь не знаю, правильно ли я поступила.       — Почему?       — Потому что он — Асакура Йо, и упор идет не из-за семьи, понимаешь? — она обращается с такой мольбой, что у Йо невольно сжимается сердце. — Когда я впервые увидела список, то в моем мозгу сразу создался план, как можно устранить одного, другого, третьего. Но после, когда я задумалась обо всем этом, вспомнила, что по рассказу Ханы он должен сделать на Турнире, я поняла, что ему нельзя препятствовать. Ведь после всех них ему наверняка предстоит встретиться с Хао.       Мэй не говорит ничего против, но и не соглашается — ждет, пока Анна выплеснет все, что бурлит на душе гейзером.       — Эна сказала, что в этой реинкарнации Хао неожиданно для себя и остальных потерял частичку души, которая перепала новорожденному Йо, и что позже он захочет себе ее вернуть. Тут-то и понадобятся все эти отработанные удары, новые техники, сильнейшее единение. Но в то же время, чем он больше и дальше продвинется в своем развитии, тем сильнее будет им заинтересован Хао — ведь нет ничего лучше, когда твою работу выполняет за тебя же твой брат. А, следовательно, встает вопрос о том, чтобы отсрочить этот самый интерес, убрать этих врагов. И всякий раз, когда я возвращаюсь к этому выводу, меня переполняет ужасно неправильное и при этом просто потрясающее чувство, — она хватает себя у корней волос, оттягивая, стараясь протрезветь рассудком. — Я чувствую себя словно Бог для одного человека, который стоит на развилке и не знает, как повести судьбу этого самого человека дальше. Ужасно…       — И тем не менее, правильно, — Анна обращает к Мэй острый взор. — С точки зрения человеческого фактора, если бы каждый из наших сотрудников мог немногим дальше заглянуть в будущее своего подзащитного и обнаружить еще одну угрозу, то он бы тоже предстал перед выбором: продолжить защиту, взяв полностью на себя ответственность за возможные жертвы, или же отпустить, плыть по течению, что тоже несколько противоречиво. Тут уже тебе решать, чего ты хочешь для Йо больше: чтобы он набрался опыта и мог защитить себя, или же чтобы все дальше и больше ему «везло» с противниками, которых заведомо устранили или потрепали силы «извне».       Ведь Хао может прийти за ней раньше. Прийти и, обретя новые силы в лице союзников, убить, тем самым лишив и Йо защитника. И кому она сделает лучше, если все постоянно будет сглаживать, не давать упасть и постоянно поддерживать? Дети учат, что такое «горячо», обжигаясь.       Так может и тут стоит позволить обжечься? Немного, самую малость, чтобы вошел во вкус и сам понял, для чего и почему необходимо становиться сильнее.       Ведь он уже однажды…       «Но что, если бы не успел?» — разрезается призраком его дрожащий голос тогда — после фестиваля и ее обморока.       Он задался этим вопросом на своем примере.       Анна выпускает воздух из легких, прикрывая глаза. Ответ очевиден.       — Я хочу, чтобы он стал сильнее и смог впоследствии помочь мне или всему миру одолеть Хао.

***

      Анна возвращается домой бесконечно усталая. Сумка с тренировочным костюмом падает в коридоре, а сама она вытягивается «лодочкой», на носочках, захватив по пути мобильник, проходя до дивана в гостиной и валясь на него с грацией мешка картошки.       Хоть они с бабушкой и прервались на разговоры о прошлом и будущем, предшествующие и дальнейшие части тренировки отличались особыми усердием и жестокостью к затекшим мышцам. Анна чувствует, как у нее болит абсолютно все, и испытывает крайне смешанные чувства: смесь довольства собой и желания взвыть Эне, чтобы та одним махом сняла весь стресс. Но от внутреннего зова отказывается, так и оставаясь лодыжками на столе, а головой — на подлокотнике, изогнувшись кривой.       Она решает глянуть время и позвонить Хане, спросить, не заглянет ли он в ближайшую от школы пиццерию, чтобы не морочиться с ужином… как телефон вибрирует в ее руках, оповещая о сообщении.       Все внутри напрягается от предвкушения положительного ответа на вчерашний приказ, и она, замерев сердцем, открывает смс.       «Мы нашли его», — короткий отчет и предполагаемая длинная ночь.       Анна сползает с дивана, снимая с себя смертельную усталость одним выдохом, и решает, что отдых подождет.