***
Однако, когда за ними захлопывается дверца скорой помощи, мрачные мысли сами находят Анну. Они меняют ее взгляд, заставляют дышать через раз и как-то рвано, отчего болтающая с фельдшером Эна то и дело прерывается. Элиза едет в машине с Мантой и обязана докладывать обо всех задержках или ухудшениях, которых, к счастью, так и не случается. Они доезжают до больницы быстро — буквально мгновение, и вот, врач из специальной бригады — молодая девушка в нежно-салатовом костюме — переговариваясь на ходу с медсестрами и своим помощником, приказывает готовить две операционные. Сердце Анны сжимается, отчего она не сразу реагирует на просьбу остаться в зале ожидания. Эне приходится силком передвинуть ее ноги к заданной точке, а все возражения заткнуть неспособностью поднять язык и воспроизвести хотя бы «Мгхм!». В чистом и чересчур светлом помещении, уставленном мягкими диванчиками пастельных тонов и напольными вазами с декоративными деревьями, Элиза предлагает ей выпить кофе из автомата у стены, но Анна отказывается. Почти утонув в одном из кресел, она останавливается где-то в своем мирке и вырывается из него лишь тогда, когда из операционной выгоняют за ненадобностью Амидамару. Удивленный, что люди — а тем более, врачи — способны его видеть, ему приходится повиноваться властному тону хирурга и еще больше удивиться состоянию Анны, которая просит его забыть обо всем, что случилось после поединка. Она не объясняет причину, по которой просит умолчать, приводит в аргументацию Йо и его дальнейшие возможно необдуманные действия, и обеспокоенные шепотки неизвестной девушки с косичками с другой, более опасной на вид, вынуждают его согласиться. Как-никак это Анна, а Анна всегда знает, что делает. К сожалению, сама Анна абсолютно другого мнения о себе и своих способностях. Время тянется медленно, настенные часы раздражают тиканьем — равно как и ее невозможность остановиться. Анна меряет комнату шагами, огрызается на постояльцев, просящих ее «сесть и спокойно подождать», мгновенно закипает, стоит им надменно спросить о том, что у нее такого могло случиться, и один великий Дух знает, что могло бы произойти, если бы не звонок мобильника. Хана хочет узнать, как прошел поединок, и Анна отходит к автоматам с кофе — таким же идеальным, как и все в этом чистом и чересчур светлом помещении. — Я думаю, тебе стоит пойти к Хане, — говорит Эна, наблюдая за Анной: плечи опущены, голоса почти не слышно с близкого расстояния. Нетрудно догадаться, что она предупреждает сына о сегодняшнем отсутствии. — Мы справимся. — Кажется, я уже слышала эту фразу сегодня, — Элиза хмурится, как бы настаивая, но Эна фыркает в ехидности. Автомат попискивает, не желая ни делать кофе, ни возвращать опущенные в него йены. — Быть может, — проклятья подменяются глухими ударами кулака по пластиковому корпусу, — только, в отличие от нее, я уверена в этом. И когда заветное «Берсерк» срывается с губ, Эна возникает между Анной и автоматом, остановив кулак. Голая, мертвая рука, удерживающая нечеловеческую силу, Эна спокойно смотрит Анне в лицо: за тем, как оно искажается в оскале, стиснутых зубах, а после, моргнув, наполняется печалью. Стадия гнева сменяется депрессией. — Не думаю, что дыра в стене тебе как-то поможет, — философски замечает Эна. Левая рука Анны, испещренная темной, активированной татуировкой, расслабляется. Желтые глаза темнеют. — Я облажалась, — бормотание Анны едва можно разобрать. — Ну, не впервой, насколько мне известно, — Эна пожимает плечами, чем вызывает смесь из удивления и раздражения. Кулак, зажатый в чужих пальцах, не дает сбежать. — Да и не одна ты любишь «лажать». Периодически все этим занимаемся, и, как видишь, еще никто ничего не раскурочил и суицид не совершил. Быть может, будь ситуация немного иной или не будь известна Эне в полной мере, она бы посмеялась, надавила на больное «Я же говорила», которого Анна ждала. Однако она не только не ехидничает и не брызжет ядом, но и словно старается подобрать слова с заведомо нейтральной окраской. Отдающие ободрением, поддержкой. — Он едва не умер. Из-за меня, — Эна бесшумно цыкает: разговор с Мэй, переросший в ругань, ничего не дал, и все посещения медицинского этажа останутся как прежде. «Если сама Анна не решит что-нибудь предпринять». Белая ладонь приказывает остановить словесный поток. — Так, а ну-ка намотала сопли на кулак, — в своей манере, не граничащей с тактом и особой эмпатией, Эна призывает к спокойствию и тем самым ошарашивает на достаточную секунду. — Понимаю, что с твоей любовью к рефлексии, это практически невозможно, но лучше подумай не о том, «что было бы», а о том, что будешь делать, когда он очнется. Скажем, перепишешь тренировки, забьешь болт на Турнир Шаманов или сделаешь прекрасную вещь и вмажешь-таки тому придурку, который промыл тебе мозги и, по сути, явился причиной всего происходящего дерьма. Развлекайся. Напоследок она хлопает ее по плечу, не реагируя на раскрытый рот и отсутствие всяческих реплик, и встряхивает этой же ладонью в воздухе. Омерзение к невидимым налипшим частицам человеческих слабостей и сожалений не прельщают. — Ненавижу сырость, — и тем мне менее, у Йо не повернется язык сказать, что Эна не помогает и не принимает вещи такими, какие они есть в настоящий момент. По-своему, без особой сестринской нежности, как у Нины, или бесконечного благоговения Элизы. Он отмечает, что не только Анна изменилась с заключения их договора, просто Эна сильнее это скрывает, да и поплеваться любит. — Ты все еще здесь? Подвисшая Элиза вздрагивает: — Я… уже иду! — пискнув от приподнятой темной брови, она растворяется быстро. Эна же, оценив настроение Анны, Амидамару и редких, вообще не участвующих ни в чем посетителей, запрокидывает голову. — Подумаешь, «чуть не умер». Развели проблему из ничего, пф! Впрочем, что еще от нее можно было ожидать?***
Когда Элиза находит Хану, тот мечется по кухне, не успокаиваясь. — Хана? Что такое? — предполагая, что он волнуется за Йо и состояние матери, Элиза предугадывает дальнейший разговор и ободрительные речи. — Я должен был ее предупредить, — но мальчишка удивляет как всегда. — Кого предупредить? — Маму. О Фаусте и том, что Йо проиграет, что он получит серьезные травмы, — Элиза с горечью угадывает правильный вариант, и ей бы начать сыпать вопросами: «Как можно забыть о таком? О таких повреждениях, какие предварительно перечислили Госпоже в машине скорой!». Однако Хана и без того себя извел — белки глаз покраснели от постоянного потирания, а на шее виднеются нервные движения ногтей. — Теперь она наверняка решит, что ему не следует участвовать в Турнире. Эмоциональное истощение, дрожь и не унимающееся угнетение, что она всему виной. Да, Госпожа близка к тому, чтобы не допустить Йо до третьего поединка. — Может, оно и к лучшему? — тихо произносит Элиза, отчего Хана резко разворачивается. — Нет, ты не понимаешь, — растопыривает пальцы, наверняка схвативший бы ее с десяток раз, если бы Элиза была живой. — Йо должен попасть на Турнир. Если он туда не попадет, то все закончится очень, очень плохо. И пока Элиза предлагает отвлечься на нечто более радостное, отдохнуть и проспаться, Йо задумывается о планах Ханы. Да, уже неоднократно говорилось, что он проявит себя на Турнире в прекрасном свете и станет известным (одна похвала Вайолет чего стоила), но разве стоят все эти разговоры и достижения такой нервотрепки? Или Хана беспокоится о чем-то другом, куда более важном?..***
Когда на следующий день Элиза возвращается в больницу, вокруг Госпожи меняется лишь окружение. Вместо зала ожидания ее встречают матово-белые стены широкого коридора, а сам больничный блок избавлен от бегающих туда-сюда медсестер и прибывающих родственников потерпевших. Здесь спокойно, тихо, вдалеке беседуют две женщины в больничной форме о состоянии некоторых больных, а цепочкой до них следуют горшки с живыми цветами нейтрального запаха; пахнет медициной, нотками сандалового масла и людской надеждой на выздоровление. Элиза знает, что Йо перевели из реанимации в обычную палату еще вчера, однако тот факт, что вместо нахождения рядом Госпожа выбрала просиживание светло-салатовой кушетки в коридоре, ее удручает. Анна же не может сидеть под монотонные звуки кардиомонитора и наблюдать, как мирно Йо спит. Она едва его не убила, и в довесок к этому смотреть, как могло бы выглядеть его лицо, не успей она или врачи… нет, это выше ее сил. Она попросила Амидамару, чтобы тот дал знать, если что-то случится, — неважно, плохое или хорошее — на всякий случай показала, где находится кнопка вызова медсестры (заведомо забыв, что он — не Эна, и вряд ли сможет нажать ее без посторонней помощи). А сама ушла в коридор глубокой ночью, где неподвижно сидит до сих пор. — И долго она так может? — спрашивает Элиза, намекая на постепенно проявляющиеся глубокие тени под глазами и медленное дыхание. Так же под сомнение ставится вопрос, ела ли Госпожа или пила. — Однажды продержалась без сна три с половиной дня, — задумчиво отвечает Эна, — но не удивлюсь, если сейчас решит побить этот рекорд. — Я не устала, — как на автомате проговаривает Анна, и душа Элизы начинает болеть. — Однако все симптомы переутомления налицо, — но вместо хранителей слово вставляет девушка неопределенного возраста. Светло-русые короткие волосы и больничная форма — если той же Элизе ее внешность может сказать лишь о принадлежности к больнице, то вот Йо в этих болотно-зеленых глазах и приподнятых уголках губ узнает своего хирурга. — Доктор Чохи О, приятно познакомиться, — она кротко улыбается и прячет аккуратные руки в небольшие карманы свободной рубахи. — Разве я не говорила, что ты можешь отдохнуть? К Асакуре Йо приставлен призрак. И, если он очнется, я мигом об этом узнаю. Обращение «на ты» и заверение в необходимости отдыха — какой бы благодушной ни была доктор О, даже к нему она обращалась по всем правилам этики, сохраняя субординацию. А значит, они с Анной знакомы ближе, чем кажется, и познакомились определенно вне больничных стен. — Анна? — но добивается лишь кивка головой. Доктор О в привычке поправляет висящий на шее стетоскоп и проверяет небольшой пейджер на поясе. Сколько бы ни было у нее пациентов, она продолжает стоять здесь. — А ведь несмотря на все те ужасные диагнозы, о которых я рассказала тебе вчера, Асакура справляется лучше, чем его друг. Оямада, кажется? — Как он? — интересуется Элиза. Ведь она так ни разу и не посетила его палату. Доктор О чешет кончик носа. — Ушиб сердца, психоэмоциональное истощение — на его нервную систему вылилось огромное количество фуреку, и Ин, мой помощник, оперировавший Оямаду, вообще не был уверен в благоприятном исходе. Но кусочек подлатал здесь, кусочек подлатал сам Оямада, и вероятность пробуждения в течение пары дней увеличена до восьмидесяти пяти процентов, — заверяет доктор О, замечая, как остро реагирует на факты одна из хранительниц. Единственное, что показалось Ину и ей странным, это то, что обычный человек действительно не смог бы выдержать такого взрыва. Однако Оямада не только выжил, но и снизил количество фуреку внутри организма до оптимального уровня. Это заставило ее задуматься, что он — не совсем обычный человек, пусть Анна и настаивала, что он не шаман, а может только видеть духов, без взаимодействия с ними. — Кстати, как давно «Ревил» начал набирать в свои ряды школьников-подростков? — между прочим переводит тему, чем наконец выводит Анну из транса. — Они не связаны с «Ревилом». — Но ты использовала коды «Ревила» для вызова скорой, — напоминает доктор О, однако вместо наставлений и убеждений, что так делать нельзя, коротко вздыхает и плюхается рядом с Анной на кушетку. Пусть в удобной обуви, но стоять и точить язык бывает утомительно. — Впрочем, когда я работала на передовой у Мэй, то тоже использовала все доступные мне способы, чтобы нуждающиеся в помощи люди попадали в хорошие руки. — Вы работаете с Мэй? — удивляется Элиза, чем вызывает хмык Анны и доктора. — Милая, сейчас половина города работает с ней, и не только больницы. Это престижно, прибыльно, это окупается — что бы она ни просила взамен. — Если только цель у них одна и та же, — вставляет Анна, точно зная, что если кто-то встанет на пути у Мэй, то она его размажет, не колеблясь. — Вряд ли больницы преследуют цель, отличную от спасения граждан, — доктор О пожимает плечами. — «Ревил» спонсирует огромную часть бюджетных мест в медицинских университетах, наблюдает за студентами, отбирая лучших для стажировок либо у себя в лабораториях и медпунктах, либо размещая в сотрудничающих с ним больницах. Таких, как эта, например: больным все равно, кто у них берет кровь на анализы, а с более опытного персонала снимается часть задач посредством способных учеников. Она потирает устало шею, перепроверяя пейджер, — время уже подходит, а оповещений все нет. — В ответ же «Ревил» просит обеспечить надлежащую помощь своим сотрудникам: не знаю, как в остальных больницах, но в нашей круглосуточно дежурят две бригады, созданные специально для «Ревила» и отходящие от своих полномочий лишь по поручению «свыше». Например, когда в нескольких округах пошел всплеск стафилококковой инфекции, они взяли на себя детское отделение и людей с подтвержденными шаманскими способностями, предоставив оборудование — так же купленное на вложения «Ревила» — для обычных людей и людей с осложнениями. — Какая щедрость, — иронизирует Анна, отчего доктор О в непонимании хмурится. — Что они забрали всех тех, кого можно вылечить по жесту волшебного пальца. — Даже если они получили разрешение помочь нам, это не снимало с них обязанностей. И когда звенела тревога, они должны были перенаправлять свои силы на помощь коллегам, одной из которых являешься и ты, между прочим, — замечает беззлобно доктор, а Элиза внезапно понимает, что ранее видела ее. — Это ведь вы вылечили Госпожу после… той ночи! — запинается, не решаясь произнести имя Вайолет вслух. И получает положительный ответ в виде улыбки. — У нас был аврал, и мне приходилось постоянно ходить в шапочке и маске, но да, Мэй поручила оперировать Анну именно мне. Кстати, у вас с Асакурой почти идентичные повреждения, — как бы невзначай бросает фразу, уже убедившись, что выдернуть Анну из дебрей мыслей помогает определенная фамилия. — Разрыв селезенки, гематомы внутренних органов, сотрясение, трещины в костях… вас точно не один и тот же человек в потасовку затянул? — Нет, — произносит Анна, морщась от упоминания Вайолет. — Йо — участник Турнира. Доктор О замечает в этих словах грусть. Кажется, она или они оба ожидали от величайшего события немного иного. — Я и забыла, что он начался. Что? — реагирует она на вопросительные взгляды сразу троих. — То, что я — шаман-целитель, еще не значит, что мне интересны драки и кто там за что воюет. Кроме того, я скорее всего была на одной из пяти-шестичасовых операций, так что не заметила Звезды Судьбы или как там ее. Напоследок она потягивается, как бы обозначая тем самым отношение ко всему происходящему, а Анна задумывается: для многих начало Турнира — это просто падающая звезда, и жизнь для них идет дальше. — Но я все никак не могу понять одну вещь, — упершись кулаком в поясницу и изогнувшись так, что хрустнули позвонки, доктор О перемещает сильные, но нежные ладони на плечи, растирая мышцы. — Какую? — Почему ты здесь? — не раздумывая и не давая озвучить вопрос до конца, Чохи О впивается в Анну болотными глазами и находит в ней то же, что и в ее напарнике с месяц-два назад. — Э-это… это сложно, — и те же необъяснимые причины поведения. Анна находит интересным разглядывание пола, а пальцы впиваются в сидушку скамьи. — Сколько ни работала со взрослыми, подростками и совсем детьми, реакция у всех одинакова: когда люди чувствуют себя виноватыми, то эгоизм подсказывает, что пострадавший друг или сын, или дочь не хотят их видеть, и берет верх, — печально качает головой, отчего редкая челка падает на прикрытые веки. — Прости, эгоизм? — не понимает Анна. Вот уж чего еще! Она не эгоистична, она… — А что это, по-твоему? — но доктор вновь пристально всматривается, заставляя Анну поежиться. Чохи будто видит ее насквозь. — Ты заведомо думаешь, что тебя будут ненавидеть за то, что «оступилась, не успела вовремя или подумала, что ничего страшного не случится», и не догадываешься, каково будет ему, — указывает на палату Йо, — когда он проснется. — С ним Амидамару — его хранитель, — отбрыкивается Анна, пусть и семена сомнений в душу посеяны ловко. Доктор О хмыкает. — Пережив серьезную операцию, первым делом увидеть призрака — премилое дельце. Нет, не убеждай меня, — прерывает она, когда Анна хочет возразить, — какими бы они ни были друзьями, нет ничего лучше живой и осязаемой поддержки. Ты просто не видела тех людей, у кого, кроме духов, никого нет. И добивает, вставая со скамьи. Доктор О поправляет края широкой рубахи, проверяет время на пейджере и решает начать обход немного раньше, раз пациенты не зовут ее самостоятельно. — Кстати, когда тебя привезли, тот парень тоже долго не решался к тебе зайти, — вспоминает, разворачиваясь на пятках. — Рурк? — Анна подсказывает имя. — Да. — Но он был со мной, когда я… — Моя работа, — не без гордости улыбается Чохи. — Он все волновался, что выложился не на полную, извелся весь. Я убедила его, что все лучше, чем он себе представил, а если и нет, то это можно исправить. Как ты знаешь, после он от тебя не отлипнул даже во время планового осмотра — пришлось выгонять бедолагу. Анна хмыкает: — Придурок. А все шутил. — Ему оказалось это нужнее, чем тебе тогда, — соглашается доктор, и Анна понимает, к чему она ведет. — Вот и сейчас, как мне кажется, — доктор О подходит ближе, кладет ладонь на плечо — чего в рабочей обстановке не позволяет себе ни с одним пациентом, — тебе нужно сильнее. Увидеть его, понять, что он жив, и простить себя за свои ошибки. Анна вскидывает голову, чтобы спросить, откуда Чохи знает. Как раздается короткий звонок, и нежное соприкосновение обрывается — доктор О возвращается на смену профессионалом. — Пациенты-таки не коалы! Хотя не удивлюсь, если во время осмотра найду у них шерсть или повышенную сонливость. Было приятно с тобой поболтать, — не без толики юмора, она поправляет стетоскоп на шее и, пошевелив кончиками пальцев в воздухе, бодрым шагом уходит по коридору. — Подумай о том, что я сказала! Анна наблюдает за точеной фигуркой, пока та не скрывается за углом, и слабо улыбается. — Когда я только начинала работать в «Ревиле», мне нужно было забрать в одном из медицинских центров анализы и прочую документацию. Тем временем, после неудачного ограбления раненый преступник захотел скрыться в этом же центре, взломав решетку на окне первого этажа. Это была комната с люльками новорожденных, Чохи пришла проверить знакомую, но преступник, решив, что ему не нужно два врача, решил от нее избавиться. — Какой ужас, — ахает Элиза. — Он убил ее? — Типичное поведение ополоумевших, — Эна спокойно ведет плечом, когда как Анна кивает. — Пригрозив расстрелять младенцев, он приказал Чохи подлатать его и вывести из больницы через черный ход. Но ему попались мы с Эной, — хмыкает Анна, после чего в рассказе начинается светлая полоса. — Мы услышали мельтешение из коридора, а когда пошли проверить, то не дали ему ни шанса. Садистически ухмыляясь, Эна воссоздает в памяти эту искаженную ужасом гримасу, когда неожиданно пистолет и руку по локоть облепляет тьма, а все рефлексы, инстинкты самосохранения и адреналин подскакивают до пика. И при этом он не может ничего сделать — не может пошевелиться, потому что с оружия сгусток упал на пол и начал охватывать сначала одну лодыжку, затем вторую, чтобы впоследствии проползти скользкими, холодными щупальцами по телу вверх, остановившись на трепыхающейся грудине. Рот ему пережало тут же, и ни одного визга не было слышно, ни что не могло побеспокоить спящих младенцев вокруг. — Чохи — отличный медик, поэтому бабушка попросила ее оперировать меня, когда Эна была в Аду, и… — Анна делает короткий вдох, теребя края платья. — И поэтому я попросила ее оперировать Йо. — Справилась тогда, справилась бы сейчас, — дополняет Эна, точно зная, что с Анной пришлось повозиться. Определенные сложности в исцелении Эны и связывании мышц с костями магией тьмы — врачам необходимо было за короткий промежуток времени определить, где энергия врага, а где — призрака, которого не было рядом, чтобы, сымитировав или воспользовавшись нейтралитетом, залатать серьезные повреждения. С остальным они справились сами. — Думаете, стоит воспользоваться советом? — не без запинки, Анна бормочет это едва ли себе под нос, но духи, уловив и не сговариваясь переглянувшись, приходят к единому мнению. — Ты ничего не потеряешь, — озвучивает вслух Эна, а Элиза несколько раз кивает. — Быть может, вам действительно станет лучше, Госпожа. — Может, да, — говорит Анна, покачнувшись на ногах. Она слишком давно ничего не ела, не спала и сидела в одной позе, однако Эна, подхватив ее под локоть, ничего не говорит. Потому что в некоторых темах с Анной спорить бесполезно, это всем известно. Она делает пару шагов к двери и входит, не стучась. Амидамару отрывается от Йо и расслабляется, завидев ее, в то время как Анну внутренне сводит от светло-серых стен, омраченных задернутыми шторами, пищащего оборудования в такт спокойному сердцебиению и одинокого стула возле занятой койки. Йо частично перебинтован — Чохи сказала, что так его тело не утратит способность к самостоятельной регенерации, — голова покоится на подушке, волосы разметались, а привычные наушники, неизвестно как выдержавшие поединок и все то, что ему пришлось пережить, лежат на прикроватном столике. — Я вас оставлю, — как и было обещано им ранее, Амидамару с Анной не обсуждали ни путь до больницы, ни всего того, что произошло в ее стенах. Близкое общение с врачами, определенные поручения в отношении Йо и Манты, неизвестные хранители и шепотки у него за спиной. Если бы это был кто-то другой, Амидамару бы обязательно заволновался, что против Йо строятся козни, кто-то ведет нечестную игру, но Анна — это Анна. С Анной он уверен, как мог бы быть уверен и Йо. — Не стоит, — начинает она, и судя по усталости, по тому, как она украдкой поглядывает на Йо спустя долгое отсутствие, ей необходимо это время. — Нет, здесь все тихо. Я лучше пойду проведаю Манту, — кивает он, когда ей остается лишь согласиться. — Палата 341-В, на этаж выше, — на спинке стула висит оставленный плащ, уже высохший и не такой противный на ощупь. Анна садится, тихо пододвигаясь к кровати, и впервые прямо смотрит на лицо Йо. Расслабленное, без тени улыбки или привычного блаженства. Ей было не по себе, когда она впервые его увидела — так же, в постели, сломленного простудой — но даже тогда, хмурый, бормочущий и бредящий, он не вызывал такого смутного страха, как сейчас. — Йо? — ей хочется тронуть его за плечо, встряхнуть, чтобы сбросить эту безмятежность. Но вместо этого она ставит локти на кровать, проводит с нажимом ладонями по лицу. Тяжелый вздох. — Прости меня. — Ох, Анна… — Йо ерошит волосы, не зная, что сказать и что сделать. Если бы он только мог, он бы обязательно сказал, что она не виновата и что была куча пунктов, по которым он облажался сам, а она… она спасла его. И вместо того, чтобы гордиться собой, она… — Все должно было пройти иначе, — говорит она, и он не соглашается. Судя по словам Ханы, не важно, обучала бы она его так или как-то, он бы получил эти травмы. Скорее всего, пострадал бы так же и Манта, а значит, Анна не при чем. Она не должна себя корить. Смелость в ней заканчивается, и смотреть Йо в лицо больше нет сил. Равно как и на то, чтобы держать голову прямо, а спину — вытягивать по струнке, как учили в детстве. Анна хочет откинуться на спинку стула, но тело не слушается. Локти скользят по мягкому покрывалу, а сознание, поборовшись еще немного, проваливается в сон без сновидений. Вернее, поначалу — позже она выныривает в фазу быстрого сна, и пестрые хаотичные картинки захлестывают и без того покалеченную нервную систему. — Анна? — кто-то зовет ее, а она мычит в ответ, чтобы не мешали. Яркие пятна раздражают, но она слишком устала, чтобы проснуться и вернуться к дневным проблемам. — Анна? Зов повторяется, дополняется легким соприкосновением. Глубокий синий цвет перед ней мутирует в кислотно-зеленый и взрывается оранжевым в крапинку, наконец давая толчок открыть глаза. Темное помещение и мягкое на ощупь покрывало, в первые секунды она не понимает, где находится и кто ее звал, но стоит пару раз моргнуть, как воспоминания быстро восполняют пробелы и сужают круг возможных говорящих до… — Йо? — затекшая шея не дает вскочить. Сколько она спала? — Как ты себя чувствуешь? — Как видавшая виды груша для битья, — на его лицо возвращается усталая улыбка. Йо потирает ноющее плечо не менее ноющей рукой, как внезапно губы вздрагивают, а взгляд стекленеет. Он почти что вскидывается на кровати, но твердым жестом Анна заставляет его лечь обратно на подушки. — Где Манта? Что с ним? Неспособная ответить на этот вопрос в полной мере, Анна поначалу думает смолчать, однако после выдает все, что ей известно. — Он еще не проснулся. Врач говорит, что ему может потребоваться до трех дней, чтобы плавно выйти из сна, — смуглые кулаки на простыне сжимаются, Йо стискивает зубы от горечи. — Это все моя вина, — и выдает то же, что и она несчетное время назад. — Йо, это… — Фауст воспользовался нашей дружбой, видел, как я реагирую, когда он делает больно Манте, и… и… — он резко выпускает из легких воздух и откидывается на подушки, смотрит в потолок. — Я проиграл. — Это всего лишь второй поединок из трех, — Анна говорит не то, что думает. Будь ее воля, она бы сдала назад, но должна ли она давить на Йо, чтобы он должен все бросить? Может ли вообще он с его семьей и ее установками бросить все и при этом не прослыть трусом? Ответ отрицательный. — Прости меня, — она вскидывает брови. Простить? Его? — За что? — Как «за что»? — он удивляется не меньше, лежа на подушке и становясь похожим на монстрика из театра для детей. Лупоглазый, с объемными щеками, которыми она позднее займется, наивно-напуганный. — За проигрыш. Я думал, что ты будешь рвать и метать, потому что я не смог… — Не в моем характере так говорить, но я скажу, — она пододвигается ближе, чтобы он смог прочувствовать всю серьезность ее слов. Медлит и с этим самым видит, как он готовится к худшему, сглатывает нервно слюну. — Я не бью калек, Асакура, не пойми меня превратно. — А, фух… — он выдыхает слишком натурально в облегчении, чтобы прикинуться смельчаком. Йо елозит головой по подушке, устраиваясь удобнее, и смотрит на нее своим не меняющимся теплым взглядом. Анна встает со стула. — Но не думай, что это надолго. Это в стенах больницы, перебинтованный ты имеешь статус «калеки». Как только приедем домой, он тут же изменится на «ко всему готовому и во всем обязанного бойца». — Не сомневаюсь, — Йо дышит с хрипотцой, и пусть не заметил этого в первый раз, однако видит отчетливо во второй, как все ее тело, от кончиков пальцев до макушки, напрягается. Анна выжидает, станет ему хуже или нет, и лишь после того, как он улыбается шире, позволяет себе выйти за дверь. Когда та закрывается, Анна прислоняется затылком к прохладной поверхности. На нее тут же нападает Элиза с расспросами, как он и все ли хорошо, но она не отвечает — продолжает стоять с подкашивающимися от волнения коленками и каким-то трепетным облегчением. — Придурок, — и внезапно выдает, тем самым подводя итог. Анна проходит мимо невидимого Йо в поисках Чохи, а он впервые с начала этой истории может поставить галочку. «Статус близкого придурка» — есть.