***
— Все равно не понимаю, — отойдя от состояния испуганного кролика и возобновляя попытки выбесить Эну, Анна наворачивает сотый круг по кухне в доме Киоям. — Что? — Хана отрывается от математики для младших классов, Элиза появляется тут как тут, почуяв запах разогретого. — Какого черта Тао понадобилось от Йо? В смысле, что может быть интересного для такого опасного и «таинственного», — она делает театральную гримаску и дополняет ее воздушными кавычками, — клана, как Тао, в простом мальчишке, не отличающимся злобой и любовью к отравлению всего и вся чрезмерным гонором? — Ну, — начинает Хана, откладывая книгу в сторону. Раз уж мама первая начала этот разговор. — Я думаю, тебе стоит знать, — но Эна встревает быстрее. — Когда ты попросила Нину взять на себя ответственность за твою слабохарактерность, — конечно, куда же без мести за не останавливающееся мельтешение перед глазами? — и она пошла в больницу, Асакура попал на койку с подачи Тао. Рена Тао, если быть точнее. Его сестра потом мстила вам в переулке. — Джун, — вспоминает Анна, и в памяти восстанавливается отрывок прошлого с вырезанным звуком. Тогда она не расслышала, для кого конкретно Джун хотела выкрасть самурая, но сейчас все встает на свои места. — Понятно, Рен попытался один раз — потерпел неудачу, послал сестру — та изменила мировоззрение, и теперь он хочет попробовать снова, но уже со зрителями. Хана с Йо беззвучно прыскают — если бы Рен услышал, как Анна отзывается о нем и теперь уже горячо им любимой сестре, то пожара и красочного фейерверка было бы не избежать. — Кстати, пока не отошли далеко от темы, — привлекая всеобщее внимание, Хана берет лежащий перед ним мобильник Анны и, ловко нажимая на кнопки, показывает ей экран с определенным именем в адресной книге. — Может, объяснишь, откуда сама знаешь Рена Тао? — Что? — Йо не может поверить. Неужели, все это время они скрывали раннее знакомство? Он надеется, что этому найдется какое-то объяснение, но Анна кажется удивленной больше него самого. — Что? — повторяет она, перепроверяя за сыном и облегченно выдыхая. — Когда ты выполняла поручение пра-ба, и мне пришлось вызывать подмогу, я обнаружил относительно знакомое имя. Правда тогда был неподходящий момент для расспросов, — в извинительном тоне сквозит понимание: пусть он и мог, но не должен был нагло шариться по рабочему телефону матери. — И ты решил, что сейчас — самое время? — интересуется Анна, получая в качестве ответа два кивка. — Что? — невинно спрашивает Элиза, когда на нее скептично зыркает Эна. — Мне любопытно! Вдруг теперь нам придется придумывать историю, как они познакомились для Йо и как-то убедить при этом Рена из вредности не разболтаться, шантажируя на миллион йен? — Ты подсела на сериалы с Ниной? — выражение лица Эны становится карикатурно брезгливым, вынуждая Элизу спрятаться за собственными косичками. — Подумаешь, что в них плохого? — Ну хватит вам, — мягко останавливает Анна, когда Эна готовится набрать оборот. — Сразу скажу, что никакой истории придумывать не придется, потому что прятать нечего — я и Рен Тао никогда не встречались. — Но телефонный номер? — хмурится Хана. По тому, как Анна спокойно опускается на стул на противоположной стороне стола, протягивает ему мобильник, нельзя сказать, что она что-то скрывает или старается казаться беспечной. — Присмотрись, — предлагает она. — Там написано не «Рен», а «Ран». — Его мать, — вставляет Эна, и настает черед Элизы на нее пялиться. — Не много ли ты знаешь об их семье? — Сочла биографию… интересной, — она обнажает клыки в ухмылке, отрезая все расспросы и буквально прошибая насквозь душу мертвых и живых холодком. Элиза отлетает ближе к Хане, Эна хмыкает. Умница, правильно поняла. — Так, как телефон матери Рена попал к тебе? — возобновляет Хана, убедившись, что зрение его подвело. Анна пожимает плечами. — Точно так же, как и любой другой телефон по работе — через Мэй. От Ран поступил запрос на предоставление «Ревилом» сотрудников для внедрения в ряды гостей на светском вечере. Я не знаю точной причины, но бабушка передала мне слова о «недоверии к своим же». Возможно, поэтому Ран решила обратиться с просьбой к ней. — Не верится, — фыркает Хана, — Тао слишком заносчивы и свято убеждены в своей непоколебимости, чтобы просить кого-то о чем-то. И с этим Йо не может не согласиться. С непрошибаемостью Рена пришлось долго бороться. Да и то, победа оказалась какой-то половинчатой. — Поэтому ровно через секунду, как я получила номер Ран, мне позвонил с него какой-то хам и в выражениях расписал, что «ничего им от нашей третьесортной конторки не нужно». — Уже больше похоже на Тао, — комментирует Хана. Мальчишка хорошо знает, что Тао и, в частности, Рену в частности присуще, а что — нет. Значит, в окружении Короля Рен — не последняя фигура? — После того, как меня облили грязью, я уже не горела особо желанием разбираться, зачем они побежали в «третьесортное агентство» искать защиты, и просто забила в адресную книгу номер. Хотя больше чем уверена, что телефон был одноразовый и давно кормит рыб где-нибудь на дне реки. — Забила, чтобы не поднимать, если вдруг позвонят снова? — спрашивает Хана, получая положительный ответ. — Именно. Так что Рен не знает, как я выгляжу, вряд ли интересовался именем и слышал секунды три, как я пыталась его вразумить. Маловато, чтобы понять, что я — это «вот та самая!», с которой он пособачился два месяца назад. Да и наверняка «таких, как я» не одна и даже не десяток, — уголок ее рта ползет вниз, как бы обозначая печальное состояние уравновешенности Тао. — То есть, историй не будет? — переспрашивает Элиза, на что Анна надувает щеки и спускает из них воздух. — Нет, и, если честно, хватит с меня уже их. Не успеваю запоминать, — она не станет сознаваться, что в первые пару дней пребывания в доме Асакуры заучивала необходимые сведения о себе с карточек. Все-таки ложь — стезя Нины, а не ее. — Не хочу прерывать ваши посиделки, — помяни черта. Нина влетает на кухню бесплотным призраком, отчего Элизе становится совестно — ведь она должна сопровождать ее и передавать сообщения Госпоже при необходимости — и привычно скрещивает руки под грудью. — Что случилось? — спрашивает Хана, не ожидавший встречи. — Асакура случился, — смерив мальчишку нечитаемым взглядом, она обращается к сестре. — Йо позвонил Йомею, хочет пройти пещеру Еми. — Пещера Еми? — хмурится Анна, смотрит на Эну, но та пожимает плечами. — Понятия не имею. Зато Хана, как видит Йо, прикидывается предметом интерьера и интенсивно жует губу. — Я знаю, — ну, разумеется, если он был учеником Йо, то наверняка знает о похождениях своего учителя. — Я проходил ее. — Что?! — Йо вытаращивается на Хану, не способный закрыть рот. Он?! Этот маленький… ладно, не совсем маленький, потому что неясно, во сколько лет он рискнул, но все же. Йо там был, он знает! Да и дед рассказывал, что лишь единицам удавалось выбраться оттуда живыми, не лишившись рассудка. А тут… — Ты не перестаешь меня удивлять, Хана. — Мне стоит переживать? — вкрадчиво интересуется Анна, надеясь тем самым склонить сына к правде. И Хана это чувствует. — Я расскажу о ней, — облизывает губы. План может не сработать. — Но при одном условии. Анна вскидывает брови. Что-что? — Хана, это… — Условие! — прерывает он, и намечающаяся улыбка на лице матери стирается. Тонкая ладонь кладется на стол, а пальцы готовы нервно забарабанить. — Слушаю? Хана запинается, внутренне проклиная себя за этот поступок, но иначе не может. Ведь на кону истории его и Йо. — Ты позволишь Йо пройти пещеру, — обозначает цену, заставляя духов напрячься. Анна молчит, размышляет достаточно долго, чтобы откинуться на спинку стула и… — «Пещера Еми — таинственное место в провинции Изумо, пещера медиумов на полуострове Симанэ, где в прошлом хоронили мертвых, а редкие безумцы тренировали свои шаманские способности. Пещера не принимает в себя никакого света, в ней пропадает звук и возможность ориентироваться. По словам выживших: пройти пещеру Еми это то же самое, что испытать смерть с малым шансом возродиться. В среднем, путь занимает семь дней и семь ночей, максимальный срок пребывания установлен»… так, это нам не интересно. А, вот, «пятнадцать ночей, но рассудок был поврежден настолько, что опытные медиумы не смогли вернуть шамана к прежней жизни», — Эна заканчивает читать выписку из светло-бежевой папки и цокает языком. — Какое прекрасное место! Почему я раньше о нем не слышала? — Интересно, есть в этом мире что-то, о чем не знают в «Ревиле»? — задается риторическим вопросом Элиза, возвращаясь вместе со всеми из архива центрального офиса. — О неприкосновенности частной жизни. Да и в целом обо всем, что связано с отношениями и необходимостью в своевременном сексе, — Эна портит ей философию, припоминая, как моложавый парнишка едва ли слюнями не изошелся при виде нее и осознании, что она, в отличие от всех остальных хранителей, может трогать. И не только вещи. — Меня больше интересует, что мы будем делать дальше? Анна? — То же, что и обычно, — она накидывает бусы на шею и покидает комнату с целью найти Йо. Пусть Хана и выставил ей условие в обмен на информацию, она предпочла его не сдерживать, воспользовавшись другими источниками. Да и чего он от нее ожидал? Что после битвы с Фаустом и критического состояния Йо, она с радостью пошлет его в путь в один из вариантов потустороннего мира? Черта с два она позволит! — Йо? — она влетает в его комнату без стука и тут же замирает в проходе. Анна не придумала, что ему сказать. — Ты уже собрал вещи? Небольшая сумка стоит у седзи, Йо затягивает узел на чехле для Харусамэ и поднимается с корточек. — Да, я решил взять билеты на сегодняшний вечер. Так что скажи, что ты хочешь на ужин, и я приготовлю. Разумеется, если ты не решила ехать со мной и Амидамару, — спустя непродолжительное молчание дополняет, и Анна не понимает, что больше ее удивляет в Йо: то, что он все решил без нее, или то, что думает, будто она останется тут. — Что значит «если»? — иронизирует она, и слова как-то сами находятся. — Такой умный нашелся — «решил» он! А подумал, что вместе с мечом необходимо взять таблетки, бинты? — Анна, это просто обезболивающее, — не понимает Йо. — У деда наверняка где-то завалялась парочка целебных трав: голову мне определенно вылечит. Если не вздумает, конечно, вырвать с корнем за то, что не звонил ему давно. — Ты знаешь, о чем я, — но Анна обрывает. Видя, как у нее опускаются плечи, а взгляд блуждает где-то по полу, Йо становится стыдно. Амидамару не рассказывал детально, что произошло после его отключки, ограничился «Мы переживали. Я и Анна. Сильно» — от которого веяло каким-то бессильным отчаянием. И понимая, что наделал много шума, что доктор О действительно спасла его, он чувствовал себя виноватым, но… — Я не могу иначе, — произносит тихо, как если бы боялся, что их могут подслушать. Йо бы посмотрел Анне в лицо, но та стоит, опустив подбородок, и наверняка выливает на него весь словарь из оскорблений, которые он слышал в красках, без цензуры, когда косячил. — Поединок с Реном состоится чуть больше, чем через неделю, и если я хочу успеть… — «Успеть»? То есть, тебя волнует только это? — хмыкает она и наконец поднимает голову. Лицо — непроницаемая маска, глаза горят холодным гневом, напополам с непримиримым пониманием. И лишь губы, розовые краешки, выдают дрожью натянутые нервы. — Пещера Еми — опасное, нет, буквально смертоносное место, из которого выбирается не каждый шаман. Если ты зайдешь туда и не выйдешь, то ни о каком поединке с Реном речи идти не будет. Йо, ты умрешь! Произносит последнее с нажимом, просит его подумать хорошенько. Но он уже. — Я знаю, — короткий ответ, от которого ей хочется дать ему пощечину. Нет, он определенно не знает. Не знает, что такое смерть, что такое — осознание, что ты больше никогда не проснешься, не сможешь делать банальные вещи: ходить, видеть, дышать. — И? — Анне чудом удается не скрипнуть со злости зубами. Как же хочется разубедить, она должна разубедить его! Ведь иначе он может оступиться и… и… — И тем не менее, случай с Фаустом показал, что за титул Короля Шаманов бьются разные люди с разными целями. И что для одних счастье и радость, для других может оказаться агония и смерть, — необычайно спокойно, по-взрослому произносит он, как бы касаясь ее подрагивающих плеч утешительной аурой. — Он ведь не ограничится воскрешением Элизы — если бы все было настолько просто, то ему бы давно ничего не стоило сделать это. Анна задумывается, замечая, что аналитические способности Йо, которые он постоянно ото всех прячет за маской легкомыслия и меланхоличности, уже не в первый раз зрят в корень. — Нет, — он качает отрицательно головой, — Фаусту нужно куда больше и куда опаснее, чем то, что случилось на кладбище. Оживить армию мертвых, внедрить черную магию в умы каждого или устроить хаос на планете — вариантов масса, один хуже другого, и никакого, абсолютно никакого, в пользу человечества. Йо качает головой, неоднократно прокручивая безумие некроманта в сознании и осознавая, что таким, по его заверениям, должен быть весь мир. — И дело не только в Фаусте — я уверен, при определенных обстоятельствах, его можно победить. Меня пугает сама мысль, что таких, как он, уверенных в своем превосходстве, в своей страсти и том, что мир можно изменить как им угодно, превратить его в кошмар, может быть очень много: десятки, сотни, а то и тысячи, — Анна хочет возразить, что с тысячами Йо преувеличивает, однако он и сам понимает — обсчитался. — Король Шаманов это связующее звено между мирами. Он или она должен соблюдать баланс и целостность обоих миров, как мне когда-то говорил дед и как говорила ты. И представь, что будет, если кто-то наподобие Фауста или… … или Хао… — …дойдет до власти, люди попросту не выживут. Или сойдут с ума, — у него пересыхает во рту. Йо определенно вышел из себя, показал ту часть, которую обычно оставляет для разговоров наедине с самим собой, но Анна разделяет его волнение. При учете знакомства с одним из таких социопатов, жаждущих изменить и послать все к чертям. Он поднимает на нее глаза, и они сталкиваются взглядами; ранние две секунды выдержки Йо растягивает сейчас на добротные пятнадцать. — Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Да, чьим-то мечтам не суждено будет сбыться, но это не повод убивать и уничтожать. Я хочу защитить друзей, близких. Я хочу защитить тебя, Анна. Произносит он и оказывается на шаг ближе. Наивно-взбудораженный мальчишка — он надеется, обещает и взрослеет прямо перед ней. Йо верит, и этой верой двигает ее страхи, отрезает по кусочкам ткань сомнений. Ее работа — защищать его, тренировать и делать так, чтобы, оступаясь, он не терял себя, своих убеждений, поднимался вновь. Но что делать, если в падениях виновата она, а он просит попробовать еще? — Йо, я… — она хочет сказать «нет», она должна. Но разве ее план был не хуже? Рассчитанный на удобный случай, на чужих людей, в то время как она должна была рассчитывать лишь на него. «Ты позволишь Йо пройти пещеру», — значит ли это, что с ним все будет в порядке? «Я не могу иначе», — она должна его отпустить? «Живи, Йо!» — даже если ему грозит смерть? — Анна? — мягкий тембр и запах нагретого солнцем дерева. Она выныривает из размышлений и первое, что видит, — его мягкая улыбка. Тонкие губы растягиваются, обнажая зубы, а глаза — бесконечно-карие — смотрят ей в лицо. Он наклоняет голову, стараясь понять, не напугал ли ее, перебивает мыслями, что ее невозможно в принципе чем-либо напугать (было невозможно, до момента его смерти), и ожерелье из медвежьих когтей переливается стуком в ушах. — Если… — выдыхает она и почему-то не может вдохнуть полной грудью, пробует снова. — Если ты умрешь, Асакура, клянусь… — она не заканчивает, но его улыбка становится еще шире. Анна не знала, что люди вообще могут так широко улыбаться. — Я найду твою задницу в Мире Духов, воскрешу и устрою тебе самую жестокую головомойку — Фауст просто отдохнет в сторонке в сравнении с ней! Выдает резво, повышая голос. — Анна, — его мягкий смех мешается со стрекотом когтей на нитке. — Асакура, я не шучу! — она готова поклясться, что слышит запах его рук на своих запястьях. Но он просто вскидывает их в примирительном жесте. Ее черед наступать. — Верю-верю! — он определенно надеется, что грозное выражение лица — всего лишь шутка, и она не ударит всерьез. — Асакура! — но она готовит кулак. — Обещаю, — и он внезапно убедителен в намерении. Та же улыбка и смех, то же лицо с позолоченной кожей, но древесный запах расцветает магнолией, и Анна застывает, не в силах оторваться. Тогда Йо не видел, как это выглядит со стороны, что может почувствовать девушка — пусть и знакомая ему с детства, пусть на вид холодная и временами жестокая — но в прошлом он повторяет свое обещание вновь, и лишь в будущем замечает, как жилка пульса на ее шее сбивается. — Дай мне пару минут, чтобы собраться, — Анна покидает комнату так же быстро, как и вошла.***
Когда они сходят с поезда, здешние места: небольшой вокзал, забытый временем для свежей покраски, маленькие лавочки с сидящими на них старушками, дети-беспризорники, редкие лавки, работающие с утра до ночи, деревья и запах опаленной солнцем травы — все кажется знакомым. И, замечая это любопытство, подогреваемое непереставаемым асакуровским «Помнишь?», Нина решает, что лучше рассказать ей все самой, здесь и сейчас, чем потом разгребать кучу вопросов. — Мы можем поговорить? — она охлаждает душой затылок сестры. Анна мимолетно вздрагивает, не ожидая и боясь, что их могут увидеть, и быстрее плана побега предупреждает Йо об отлучке в уборную. С каждым новым днем ложь дается убедительнее и проще — хорошо это или плохо, Анна подумает позже. — С ума сошла? — не проверив, есть ли кто-то в кабинках, Анна вспыхивает праведным гневом. — А если бы Йо услышал?! — Спихнули бы на галлюцинацию, — Нина отмахивается, как если бы тайна их количества не была чем-то серьезным. — Мне нужно тебе кое-что сказать, а это похлеще асакуровских ужасов в виде «Две Анны — равно две программы тренировок». Йо беззвучно хмыкает: не раз и не два, когда они с Мантой обсуждали факты о схожих людях на планете, их обоих прошибал холодный пот при мысли, что Анны может быть две и более. Манта склонялся, что если их Анна злая, то другая могла быть доброй, но Йо обычно отключался на слове «две» и молился богам, чтобы «Триста отжиманий, Асакура, и еще пятнадцать километров трусцой!» однажды не помножились. Удивительно, что Нина, будучи обычным человеком, видела в нем это… и умножала, чтоб не повадно было. — Что такое? — гнев Анны улетучивается, и даже стойкий запах старой канализации не может исказить волнение на ее лице. Давно она не видела Нину такой… растерянной? — Ты должна была прочитать это в досье, но я повторюсь: семья Асакура не просто так называется могущественной и авторитетной в шаманском мире. При чем, если Киоямы специализируются на медиумских практиках, и среди них редко встречаются шаманы, элементали и прочие, то у Асакур — как получится, — Нина останавливается, начиная издалека, и судя по скривившемуся выражению Анны ясно — та не улавливает сути. — Так, и к чему ты клонишь? — боги, она готова ее ударить! — К тому, что в их семье есть сильный практикующий медиум — Кино Асакура, — у которой когда-то обучалась наша мама… и ты. — Что?! — повышает голос, огрызаясь на девушку, решающую посетить уборную, и захлопывая перед носом дверь. — И ты все это время молчала?! Что ж, это дает прояснения, почему Йо от вида внезапной невесты не повертел пальцем у виска, они наверняка были знакомы. Но черт, Нина! — Уроки не продлились долго, да и я не думала, что когда-нибудь ты решишь навестить родственничков! — осаживает ее сестра, хоть и понимает, что отчасти виновата. Анна фыркает. — Да, а теперь эти самые «родственнички» будут у меня спрашивать детали, которых я не помню! Нина! — Анна раскрывает рот, но негодование и желание бить себя по лбу пресекают связную речь. — Я могла бы подготовиться, перечитать их и свое досье — там могло что-то быть! — Вряд ли они бы были полны описаний, как ты выпендривалась и орала всюду, что хочешь надрать задницу Хао, — очередная фраза Нины, и новый уровень шока для Анны. Так, значит, обе семьи были в курсе ее планов? — Тебе было семь, и порой ты впадала в состояние аффекта, после которых можно с легкостью сказать «Ничего не помню, простите». Именно так ты и сделаешь. — Будто у меня есть выбор, — фыркает Анна, и напряженность повисает между сестрами. Нина хочет подлететь к ней и либо задушить, либо обнять, однако вероятность, что Анна может закрыться, психануть и уйти, оставив ее с сентиментальными нежностями, как-то не прельщает. — И теперь Йо будет думать, что я какая-то психованная. — Удивительно, что тебя волнует именно это, — вырывается из Нины прежде, чем успевает обдумать, и, оскорбленная, Анна все-таки психует, выбегая из уборной. Нина запрокидывает голову, пародируя рык раненого зверя. Ей определенно нужно было сказать что-то другое. Например, «А разве оно не так на самом деле?» и исчезнуть восвояси.***
Весь оставшийся путь до поместья Асакур и до, как оказалось, повторного знакомства с Йомеем, Анна шла молча. Разумеется, долго на Нину злиться у нее не выходит — по крайней мере из-за того, что с нее все оскорбления и ругань — словно с гуся вода, — но не взвесить все «за» и «против» полученной информации она не могла. Откинув праведный гнев и детский топот ногами, она здраво рассуждает, что Кино Асакура сможет ей помочь с оставшимися частицами демона Они, засевшими в мозгу. Возможно, когда-то давно ей не хватало возраста, чтобы мудрецы приступили к сложному сеансу изгнания, но теперь-то она выросла. Плюс — в помощницах была и будет Эна, хоть показывать хранителя никому особо не хочется. Но если выбирать между возвращением памяти и вопросами относительно «Как вы с ней связались? Почему она и почему так странно одета?», Анна не раздумывая выберет первый вариант. Однако когда они заходят внутрь поместья, все мысли смещаются в сторону «Лишь бы не упасть». — Ты в порядке? — Йо замечает, как ей становится дурно, но сказать, что стены внезапно стали наседать, она не может. — Плохо переношу длинные поездки, — отмахивается она, не позволяя взять себя под локоть. — Три минуты, и я в порядке. Йо неоднозначно смотрит на Йомея, раздающего приказания листовым духам. — Ну… — Распакуйте вещи и переведите дух. Через пятнадцать минут буду ждать вас в гостиной, — проговаривает старик, чувствуя этот самый взгляд внука — говорящий, кричащий, что наглый малец чего-то хочет, но по каким-то причинам стесняется спросить. — Успеешь? — с облегченной улыбкой спрашивает Йо, и Анна кивает. В какой-то момент она сравнивает его поведение с курицей-наседкой, но Йомей отдает еще одно приказание, теперь уже невысокой девушке, и внимание привлекает робкий голос. — Я… меня зовут Тамао, — то ли у нее проблемы с кровообращением, то ли дурно тут не только Анне. Яркий румянец на бледных щеках и короткой шее — Тамао наверняка изучила все трещины в половицах в этом доме, ни разу не взглянув на нее нормально. — Учитель Йомей попросил меня показать вам комнату, мисс Анна. Давайте я провожу? — Оу, хорошо, — отвечает Анна, переглянувшись с Йо. — Не задерживайся, Асакура. Я знаю, как ты любишь хорошенько вздремнуть на ходу. — Что верно, то верно, — ровные белые зубы Йо, и румянец Тамао перетекает под коротко стриженные розовые пряди. Кажется, до Анны доходит. — Тамао, идем, — и, не обдумывая действий, она вынуждает «ученицу Йомея» оторваться от объекта обожания.***
Буквально пара минут у открытого окна, и Анне становится значительно легче. Ветер ерошит светлые волосы и ярко-зеленые кусты на улице, внутренний двор хоть и не отличается вычурностью или всевозможными цветами, но привносит толику спокойствия. Анна не помнит, что с ней было в этих стенах, и почему ее организм и психика реагируют так на возвращение, однако надеется, что сможет вести себя как обычно. — Неужели, я действительно вела себя ужасно в детстве? — не отвлекаясь от созерцания бледного пучка зелени среди ярких и здоровых собратьев, Анна тихо спрашивает. Нина за спиной появляется бесшумно, прислоняется затылком к стене. — Меня убили на твоих глазах, когда я притворилась тобой. Неизвестный псих обещал вернуться, а мама будто бы не обращала на это внимание, — рассказывает Нина о событиях после похорон. Разумеется, опуская совсем ненужные и неинтересные детали. — Удивительно, что ты не вытворяла чего похуже, чем стремление к силе. Но, думаю, Кино понимала причины такого поведения. Добавляет она, замечая некоторое сомнение в сестре. Светлые ресницы вздрагивают, Нина знает, что это значит. — Я хочу попросить ее осмотреть меня, — в планах не звучало так самонадеянно и наивно, как при произнесении вслух. — Раз уж все так складывается, и я вроде как защищаю ее внука. — Думаешь, Мэй ее не спрашивала? — не отговаривает, не говорит, что идея так себе. Нина приподнимает брови в искреннем вопросе, когда как Анна пожимает плечами. Образ пятилетней маленькой наивности тут же встает перед старшей сестрой. — В любом случае, попытаться можно. — Конечно, — Нина кивает, и между ними повисает тишина. Причем, даже незаинтересованному станет понятно — Анне эта тишина нравится меньше всего: она хочет спросить, сказать, воскликнуть. Зубы терзают нижнюю губу. — Тебя что-то… — Я не хочу его отпускать! — выпаливает, перебивая, и распахивает глаза. Становится немного легче, однако тревога все равно продолжает жрать изнутри. — Это опасная и безумная авантюра! Нина не начинает язвить как Эна и не перенимает волнения, как это сделала бы Элиза. Посмотрев на сестру дольше обычного, она остается собой. — Пусть так. Но, я уверена, что будь на его месте ты, то пошла бы, не раздумывая, — бьет по правде фактом. Анна неопределенно взмахивает кистью. — Да, но я — не он… — А разница в чем? — осаживает взглядом. Холодным, проникающим под кожу множеством мурашек. Нина поджимает губы, стараясь вбить глупой младшей сестре нечто, чего она все никак не может усвоить. — Пещера Еми — не обычное место. Ее магия поглощает души тех, кто не справился. — Спасибо за напоминание, — буркает Анна. — Пожалуйста, — Нина не обращает внимание на проскальзывающие детские замашки. — А также уничтожает души хранителей, которые рискнули пойти со своими шаманами. Что ставит твое воскрешение Эной при неудаче под большой вопрос. Я бы даже сказала, восклицательный знак с отрицательным оттенком. — И что? — А то, что, умерев, ты бы не только пропустила такое увлекательное приключение, как путешествие в Мир Духов, но и наслала бы на нас кару в виде оголодавшей Эны. Элиза бы заливала все вокруг эктоплазменными слезами, а я… ну, причин посещать мир живых стало бы значительно меньше, — рассуждает Нина, то и дело поворачивая голову в одну и в другую стороны. Однако после того, как Анна не впечатляется рассказом, добавляет. — Он хочет защитить тебя. И скептичное фырканье не заставляет себя ждать: — Ничего, что это моя работа — защищать его? — В тебе говорят эгоизм и гордыня, — впрочем, ничего удивительного. Выделяясь определенным критерием, Киоямы нередко вступали в баталии и словесные перепалки, чтобы оставаться уникальными. Правда Нина слышала о сохранности какого-либо рода бизнеса или должности главной по изготовлению смертоносных зелий, а тут… впрочем, Анна никогда и ни с кем не поборется в логике, это сестра знает точно. — По мне — рационализм и здравый смысл, — артачится Анна, не допуская возможности, чтобы он делал это из-за нее. — Он не должен рисковать и убиваться, это глупо! — Анна? — но, словно почувствовав себя предметом обсуждения, Йо стучится трижды в дверь. — Дедушка ждет нас. Ты идешь? — Да, секунду, — раздражая, Нина отвечает вместо сестры. А когда Анна делает шаг в сторону выхода, преграждает ей путь, понижая голос. — Я понимаю, что из-за прошлого тебе сложно это принять, но пойми: нет ничего страшного в том, что в мире есть человек, готовый за тебя заступиться. Анна молчит, закрывая за собой дверь и не позволяя любопытству Йо заглянуть внутрь. — Как ты себя чувствуешь? — не спешит на разговор с дедом, решает убедиться, что все хорошо. — Уже лучше. Спасибо, — с заминкой, она улыбается краешком рта и пропускает Асакуру вперед. Под видом запутанности коридоров в поместье и необходимости в гиде, она прокручивает произошедшие диалоги и не верит, что позволит этому случиться. «Нет ничего страшного в том, что в мире есть человек, готовый за тебя заступиться». Она смотрит в спину, обтянутую оранжевым костюмом… «Я хочу защитить тебя, Анна». …и прижимает оставленный Харусамэ к груди. Великие Духи, сделайте так, чтобы она не пожалела о своем решении.***
Возвращаются они с Йомеем уже за полночь. Полумесяц тускло выглядывает из-за редких туч, но свет компенсирует керосиновая лампа, которой Анна по просьбе старца освещает ступени. К шепоткам Эны относительно того, «на кой черт люди придумали фонарики, если ими все равно никто не пользуется? Будто в каменном веке живем!», она не прислушивается. Однако когда что-то громыхает в отдалении, а лучей лампы не хватает, соглашается с ней. — Наверное, духи резвятся на ночь глядя, — спокойно произносит Йомей, замечая настороженность Анны. — В городе такого вряд ли дождешься? — Да, — безрезультатно напрягая зрение, Анна бросает гиблое дело и возвращается к поместью. — В Токио им приходится несладко: город никогда не спит, а различные разоблачающие телепередачи побуждают любопытных исследовать места, где до недавнего духи могли прятаться. — Любопытство никого до добра не доводит. Видит Великий Дух, однажды компания самоуверенных ребят разбудит недружелюбные силы, и мир обычных людей узнает, что они — не единственные, живущие на Земле. Начнется война, — сетует Йомей, стукая тростью по порогу дома — один из множества маленьких ритуалов, которые он совершает на протяжении жизни. — Тамао? — скромная и немногословная, пугает своим тихим появлением. — Ты почему еще не спишь? — Учитель Кино попросила, как вы вернетесь, провести к ней мисс Анну, — лопочет она, заставляя Анну нахмуриться. Что бабушке Йо может от нее понадобиться? Да, она хотела сама с ней поговорить, но не посредине ночи же. — Она не пояснила, зачем, — пищит Тамао вдобавок, отчего Эна внутри Анны уже жаждет «прихлопнуть комара». — Хорошо. Я только отнесу, — она не договаривает, намекая на Харусамэ, который продолжает держать в руках, и отказывается от помощи Тамао. Комната Йо такая же, как и ее — минимальное количество вещей, сложенный матрас и огромное окно, выглядывающее на террасу. Каким бы богатым ни выглядело поместье, Анна не думает, что кто рискнет пробраться сюда и что-нибудь украсть. Потому что красть тут нечего, да и духи наверняка держат оборону. Она прислоняет меч к стене и остается возле него дольше положенного. — Бабуле не спится, да? — скромность Тамао не позволяет заглянуть в спальню парнишки, который ей нравится, а поэтому Эна появляется и язвит в свободной форме. — Ищет, с кем бы поболтать? — А вдруг нет? — в надувшейся Элизе воодушевления меньше. — Вдруг, она приглашает Госпожу, чтобы поговорить о чем-то серьезном? — Например, когда ждать правнуков? — Эна вскидывает брови, отчего Элиза ошарашенно раскрывает рот. — Брось, ты же не думаешь, что ее волнует нечто подобное? Да, продолжение рода — штука важная, но то, что рядом с внуком появилась какая-то девчонка из туманного детства, как мне кажется, ее должно больше волновать. Наконец, Анна поворачивается к ним. — Не нравится мне это дерьмо, — с напряженным оскалом, Эна озвучивает состояние каждой в той или иной степени. — Может, все не так уж и плохо? — однако преждевременно поддаваться панике Анна не намерена. Попросив духов исчезнуть, она напрягает память, чтобы со второй попытки найти нужный коридор, а затем и раздвижную дверь — зал для медитаций. Если при свете дня эти стены отливают персиком и побуждают поверить в свои силы, то при свете пары свечей они давят и вынуждают проверить эти самые силы на прочность. Анна плотно закрывает седзи и, медленно подбираясь к старой женщине, сидящей на подушке, осматривает развешенные картины — белоснежные парящие аисты и цветущие лотосы — и останавливается напротив Кино Асакуры. — Сядь, дитя мое, — нарочито бережное обращение к неизвестной девчонке, Кино между строк поднимает волнение в желудке Анны. А возможно незрячие глаза, скрытые за черными очками, и вовсе пригвождают к полу — старуха будто видит ее насквозь. — Йо вошел в пещеру Еми? Рядом с ней стоит несколько чеплашек, одна из которых полнится дымом, а длинный мундштук подсказывает, что Кино любит закурить. Возможно, у всех бабушек есть эта дурная привычка — затянуться перед предложениями. — Да, мы с учителем Йомеем вернулись несколько минут назад, — Анна держит спину прямо, плечи напряженными. Вряд ли Кино абсолютно слепа, а поэтому выдать себя в какой-нибудь мелочи будет крайне глупо. — «С учителем Йомеем», говоришь? — сухие губы, испещренные вокруг морщинами, раздвигаются, издавая неопределенный звук. Кино хмыкает, когда ей не до смеха, а глаза в тени продолжают изучать неизвестную ей ауру. Тускло-лиловую, переполненную демоническим и сильным, когда как с ней рядом парят невидимым облаком еще двое: кристально-чистая, невинная душа и существо, вернувшееся из Ада. Кино Асакура знает единичное число хранителей, обладающих подобной тьмой и разрушительным сознанием. — Что ж, раз уж Йо отправился в далекое путешествие, — старуха тянет слова, чувствуя, как смятение напротив нее обостряется, — и теперь не может нас слышать… Выдерживает паузу, решая закурить. Анна следит за дымовым кольцом и вздрагивает, когда Кино продолжает: — …то может, расскажешь, кто ты и что забыла рядом с моим внуком?