***
Довольно редко, когда ситуация заходила в тупик и необходимо было отвлечься, Анна находила в своем гардеробе самый сложный костюм или платье, требующее дополнительных рук для того, чтобы надеть его, и вымещала все нерешенные вопросы в завязывание узлов, покрытие одного слоя одежды другим, зарываясь в ткань, словно в защитный кокон. Эна называла ее капустой, предпочитая простые и открытые наряды, однако не перебивала странного желания спрятаться от мира — впрочем, как и сейчас. Вдохновившись скромным кимоно Тамао, в котором они застали ее после обеда, Анна создавала из тьмы его более сложную форму: непримиримо-черную тонкую сорочку, едва ли доходящую до середины бедра, плотный крой основного полотна — начинающийся у ворота как непроглядная тьма самой Эны и заканчивающийся туманным отголоском того светлого, что в ней есть. Под пристальным контролем и не боясь, что тряпки вдруг обретут жажду убивать, Анна запахивает кимоно черным поясом, чувствуя вибрацию в банте на спине, и опускает ворот на вершины плеч — Эна удовлетворяется тому, как извращенно-взросло это выглядит, а Анна молча радуется — теперь нет смысла скрывать медальон в ложбинке груди. Полы кимоно разъезжаются в стороны, когда Анна присаживается на оконную раму в своей комнате, и светлая кожа становится практически белой в свете выплывающей из облаков луны. Йо выдыхает с восхищением, надеясь, что Милли не услышит. Но та потрясенно разделяет его чувства. — Госпожа? — Элиза отвлекает от созерцания внутреннего двора, заменившего беспокойные размышления. — М? — по хранителю видно, что она нервничает — косички дергано витают у лица, а сама Элиза дважды открывает рот, чтобы на третий уже сказать прямо. — Если Кино дала понять, что не собирается мириться с вами, значит ли это, что она продолжит попытки ворошить ваши воспоминания? В конце-концов она может добраться до вашего союза с Хао и все разрушить, — Анна наконец поворачивается к ней лицом, слабо нахмурившись. Она думала об этом, когда плела невидимые узоры на подоле кимоно. — Быть может, нам стоит обратиться к Мэй за помощью? — Нет, — но наученная горьким опытом и Йо, попавшим в больницу, Анна отрезает всяческие предложения разделить обязанности и ответственность. Тем более, что… — Она не станет разбалтывать о нашем союзе с Хао, как бы ни хотела выставить меня предательницей. — Но… почему? — Элиза непонимающе хлопает ресницами. — Потому что загонит себя в еще больший капкан, — хмыкает Эна, мерцая лиловым взглядом из темного угла. Анна кивает. — Несмотря на то, что такие союзы регулируются третьей стороной в виде шаманской природы, посторонний человек никак не может узнать, что конкретно эти два человека в нем состоят, — Анна совершает движение ладонью, и длинные рукава, кончающиеся легким тюлем, приходят в движение. — Есть лишь один вариант установления действующего союза. — Поставить союзников рядом, — дополняет Эна, отчего до Элизы постепенно доходит. — Тогда печать на руках активируется, и индивидуальный для отдельного союза рисунок выдаст их. — Но даже если Кино узнает об этом и ужаснется, захочет рассказать всем вокруг, что я — предательница, ей сперва придется рассказать Йо, почему она и вся семья Асакур скрывали от него брата-близнеца, — и судя по тому, что Микихиса раскрыл все карты лишь после того, как Йо столкнулся с Хао лицом к лицу и услышал от него «брат мой», Кино посчитала предательство Анны меньшим, чем свое. — А она этого не сделает, потому что тогда вся вера Йо в людей — в близких родственников, которые пусть практически забыли о нем, но заботились когда-то в детстве, распадется. Он осознает масштабы их лжи. Ведь в его необходимости участвовать в Турнире Шаманов, в желании семьи, чтобы он заполучил Корону, нет ни капли правды: Асакурам плевать на Турнир, они хотят, чтобы Йо, встретившись с Хао, убил его — завершил свое предназначение. Он думал об этом. Выслушав правду от отца и прикинувшись перед друзьями максимальным оптимистом, ночью Йо был в растерянности и страхе. От которых опять-таки его спасла Анна. — Какой ужас, — лепечет Элиза, опуская подбородок. — Жить и действовать в вере, что тебе многое по силам, а по факту — во лжи. Всю жизнь! Именно поэтому, когда Анна размышляла, она невольно сравнила Асакур с Киоямами, и на удивление впервые в конкурсе сравнений победили не последние. Потому что под блюдом «Знатная фамилия и слава» Асакуры подавали расписанную по минутам жизнь со множеством ограничений и практически предсказуемым концом. — Тц, — Анна тихо чертыхается и встает с оконной рамы. Ткань на груди натягивается в глубоком вдохе, а в сознание возвращается тревога. Сможет ли она защитить Йо от собственной семьи? Дверь в комнату медитаций Кино открывается. Пожилая женщина медленно переводит взгляд на вошедшую и довольно тянет дым из курительной трубки. — Тебя-то я и ждала. Решив, что четыре стены не подходят для ее состояния, Анна сбрасывает кимоно с плеч и заменяет одеждой поудобнее: белая футболка все так же не скрывает медальон, джинсы со спортивными кроссовками позволят пойти куда глаза глядят, а теплая зеленая кофта, до боли знакомая Йо, не даст замерзнуть от ночных температур. — Ага, толстовка Оксфорда, — щурится Эна, когда Анна, выбравшись из поместья Асакур, вовсю печатает сообщение на мобильном. Комментарий хранителя останавливает клацанье. — И джинсы Милли, которые она забыла у меня год назад, — ненадолго, и уже через секунду Анна возобновляет набор букв, как бы невзначай брошенной фразой давая понять, что одежда для нее — лишь одежда, и не более. Сколько бы воспоминаний она в себе ни хранила и кому бы ни принадлежала изначально. Мобильный отправляется в задний карман, а большие пальцы поддевают шлейки. — Раз уж мы решили обсудить мой гардероб… В ответ Эна фыркает — очередная попытка застать врасплох проваливается. Девочка явно растет. — Куда направишься? — спрашивает она вместо этого. — Прогуляюсь по окрестностям, — Анна окидывает взором зеленый забор и каменную лестницу, где еще утром ее пытались убить, — благо, места много. Думаю, найдется что-нибудь интересное. Анна делает невозмутимый вид, когда Эна пристально смотрит и наверняка молниеносно раскалывает ложь. Конечно, Анна Киояма с потерей памяти, оказавшись в городе детства, и не будет ничего исследовать, нигде лазать. Вопрос о том, посетит ли она поместье Киоям среди ночи, не уведомив ни Мэй, ни кого бы то ни было еще, вслух не произносится. — Ты с нами не пойдешь? — зато спрашивается Элизой, почему Эна вдруг решила от них отделиться. — Зачем? Разве я не достаточно поработала нянькой? — на что та хмыкает в привычной манере и растворяется дымом, оставляя Элизу со стойким ощущением, что из всего женсовета других дел в загробном мире нет только у нее одной. Обидно. Кино рассматривает практически незрячими глазами фотографию, от которой веет чужой энергетикой вперемешку со знакомой. Светловолосый мальчишка и молодая мать — Анна. — И ты хочешь сказать, что он?.. — интересуется у неизвестной. — Да. Выйдя из опустевшего поместья Киоям, перед которым чисто по-европейски выставлена табличка «Продается», Анна без особого смысла отправляется дальше. Сворачивает с дороги, проходит через деревья и кусты по темно-зеленой траве и бредет в неизвестном направлении может быть час, — она не смотрит на время, — и по его истечении останавливается у обвала перед пляжем и выходом из Пещеры Еми. — Вы прошли такой путь и не устали, — удивляется Элиза, стоит ей лишь взглянуть на Анну, в спокойствие которой закрадывается сомнение. — Тренировки Эны не забудешь, хоть трижды себе память сотри, — она бессознательно хмыкает и пускается изучать мягкий песок, подсвеченный луной. Анна прислушивается к всплеску волн и тому, как просачивается вода в песчинки, омывает камни, доходит взглядом до каменистого проема, куда, она готова поклясться, даже в дневное время суток, даже направь ты вглубь включенный фонарь, не проникнет свет. Они остаются на травянистом возвышении — спуститься всегда успеется — и идут вдоль обрыва. Деревья мягко шелестят по правую руку, а толстовка оказывается как нельзя кстати. Замечая, что Госпожа все глубже уходит в свои мысли, после чего вовсе опускается на холодный валун, Элиза поначалу хранит понимающее молчание, но после присаживается рядом, обнимая прозрачные коленки: — Это нормально. — Что именно? — на удивление Анна отзывается сразу, пусть взгляд сохраняется рассеянным. — Не понимать, как великая семья шаманов может так поступать со своим отпрыском? Злиться от того, что ты не можешь с этим ничего сделать? — Желать ему счастья, — но Элиза не разделяет сочащегося скепсиса вперемешку с глупой иронией. Равно как и то, когда Анна смотрит на нее в упор, Элиза решает отвлечься, глянуть в чернеющее небо. — Вы ратуете за справедливый мир, где злу должно воздастся по заслугам, а добро — быть награждено. И логичным было бы злиться, увидев несправедливость по отношению к Йо. — Потому что его семья не имеет права так поступать, — рыкает Анна. — Жениться по расчету на той, которая удобна его бабке. Это же бред! — И тем не менее, Эна была права, когда сказала, что для большинства японок и японцев это норма, — Элиза решает не упоминать, что и ее бабушка однажды подумывала выдать за соседского мальчишку. К счастью, мысли остались мыслями, а Сан встретил немногим позже свою первую и единственную любовь. — Однако вы не бежите в Кабинет Министров, чтобы запретить подобные браки. Анна хмурится: — Чтобы этого добиться, нужно иметь отличную команду юристов, а также поддерживающих законы людей, влияние и власть среди политиков и верховных чинов, — отвечает она, показывая, что не раз и не два задавалась этим вопросом. — Но вряд ли ты клонила к этому. — Нет, — Элиза качает головой. Анна меняет позу, упираясь в камень позади рукой. — Тогда к чему? — немного помедлив, Элиза заглядывает ей в лицо. — Вам нравится Йо. — Я понимаю, — снисходительно соглашается с Кино неизвестная. — Глупо настаивать после случившегося, однако Анна — не менее достойная кандидатура на роль жены, чем та же Тамао. — И чем же она лучше? — из-под темных очков приподнимаются седые брови. В Кино явно читается нежелание жить и иметь дело с невесткой, у которой проблема на проблеме. — Кротость — первое и самое ценное качество для жены наследника мощного клана. Жена должна быть за мужем, а не впереди него с непомерными амбициями. Особенно, когда речь идет о необдуманных поступках. — Да, она эмоциональна, — внутренне чертыхнувшись из-за того, как Анна умудрилась в кратчайшие сроки уничтожить все, на что была способна, неизвестная продолжает, внешне сохраняя удивительное спокойствие. — Но эти эмоции дают ей силы противостоять врагам. В том числе и вам. Не побоявшись приобщить Кино к разряду недругов, неизвестная не слышит зла или жестокости: — И отказаться так легко от моего внука, — лишь язвительный хмык. — Она потеряла память, — в данный момент решение Кино зависит от опаски за чрезмерное своеволие Анны и ее возможное желание подать на развод, поэтому неизвестная ведет мысль дальше. — Не помнит, что сама предложила ему стать ее мужем, Королем Шаманов, равно как и то, что обещание имеет силу в рамках вашей семьи. Впрочем, если вас волнует вероятная холодность Анны по отношению к Йо, то, я вас уверяю, совершенно напрасно. — Как человек, — добавляет Элиза, видя, как глаза Анны округляются, а поза становится напряженной. — Вы работали и продолжаете работать с огромным количеством людей, у которых есть свои темные и светлые пятна в истории. Однако не каждому вы стремитесь помочь свыше своих сил, как делаете это с Йо. — Это всего лишь просьба Ханы, — отмахивается Анна, не чувствуя от уточнения и доли расслабления. Она же просто выполняет свою работу: ни больше, ни меньше — не переходит личных границ, не сближается больше положенного! От воспоминаний про тест по истории, подарок в виде спортивного костюма и совместные тренировки подсознание настойчиво отказывается. — И тем не менее, вы считаете, что он заслуживает лучшего: отношения окружающих, друзей, воспоминаний, жизни, — Элиза продолжает рассуждать, тогда как Анна повторяет позу хранителя — закрытую, ушедшую в себя. — Он сполна хлебнул зла от других, при этом не сделав ничего дурного им ни до, ни после. Да, он инфантильный, порой чересчур наивный и доверчивый, но добрый, — с каждым словом, параллельно с теплом, загорающимся в груди, Йо замечает в ней неуверенность, страх. Словно Анна готовится высказать то, что камнем лежит на душе, самый большой ее секрет. Она крепче обхватывает колени. — В конце концов он спас Хану, и можно назвать это последним рубежом, когда я убедилась: Йо — хороший человек, по-настоящему светлый. Таких людей мало где можно встретить и, быть может, поэтому я хочу передать ему свой опыт и знания. Хочу защитить его. Даже от собственной семьи. — Пусть так, — настает черед Кино согласиться. — Но Анна все равно недостаточна сильна, чтобы защитить себя или моего правнука. Сегодняшняя схватка это показала. — Вы действительно так считаете? — и настает черед неизвестной надменно ухмыльнуться. — Мы обе были там, учитель Кино, и обе знаем, что она намеренно вышла безоружной и намеренно сдалась. Произошедшее утром не равняется и сотой части ее истинной силы. — На словах ты можешь говорить и обещать мне многое, — замечает старая женщина, обхватив сухими губами курительную трубку. — А если я предложу вам увидеть воочию? — однако неизвестная знает, чем завлечь. — Анне не хватает самолюбия, она может во многом себя ограничивать — в том числе, и в выражении злобы, агрессии, силы, когда на нее нападают. Однако стоит лишь немного сместить фокус, переключиться на кого-то еще… — хищная улыбка появляется на девичьем лице, — как взрыв не заставит себя ждать. — У нас гости, — замечает Элиза в повисшей тишине. Анна поворачивает голову в сторону берега и видит, как, пошатнувшись и скрючившись, светлый песок пересекает кривое нечто, отдаленно напоминающее человека. Переваливаясь с ноги на ногу, он оставляет следы, направляясь к пещере, и замирает на половине пути. Вытянув жилистую руку, нечто формирует шар из энергии фуреку. — Что он делает? — шепотом спрашивает Элиза. — Понятия не имею, — но Анна не разделяет ее страха быть услышанной или увиденной. Не спуская глаз с фигуры, вряд ли имеющей благие цели посреди ночи, она культивирует на подушечках пальцев темные сгустки. — И ждать не собираюсь. Швыряет тьму на опережение, разрывая пущенный заряд в искристые частицы. — Госпожа! — Элизе остается наблюдать, как Анна перекидывает ноги через камень и уже через секунду, съезжая по земляному склону, привлекает внимание чужака. Луна скрывается за облаками, сея между ними мрак. — Если у тебя есть вопросы, как она работает и чего делать особенно не нужно, — она кивает в сторону выхода из пещеры Еми и порождает колья за спиной, — так уж и быть, я на них отвечу. Подавленная битва с Кино и невозможность надолго сбежать из асакуровского поместья, — все это вкупе заставляет кровь бурлить сильнее. Анна почти что жаждет открытого противостояния. И когда в нее влетает порция фуреку, она довольно скалится. Колья взвиваются, хлещут в воздухе, вонзаясь в песок. Фигура уворачивается, несется на нее и напарывается на кулак, второй. В третий раз Анна промахивается, получает с лихвой в живот, удерживаясь от падения темной волной, и наотмашь бьет человека по виску. Тот отвечает тем же. Разбивает бровь. — Порядок, — выдыхает Анна, слыша панику Элизы, и с подступающей агрессией, азартом, бросается на противника. Запрыгивает, хватая ногами поперек пояса, и мощным рывком через себя валит на лопатки. Она хочет увидеть лицо перед тем, как вмазать по нему, готовится ударить и неожиданно вскрикивает — небо с землей меняются местами, и Анна валится на спину, получив болезненный тычок. Луна выходит из-за облаков, освещая широкую спину и полное отсутствие одежды — очередная кукла. Но догадаться о личности играющей мешает кровь, стучащая в висках, давящая на глаза и сосуды. Свет вновь перекрывается тьмой. Решая, что с ней покончено, фигура разворачивается к первоначальному маршруту, но… — Как бы не так, — Анна шипит, шипит вслед за ней и змеевидная тьма. Извивается, множится и расползается — вцепившись пальцами в песок, Анна пускает по нему черные реки, создает с десяток за то тут, то там и впечатывает чужака в пляж. Змеи доползают, овивают щиколотки, запястья, взмывают вверх, поднимая тело над землей. Анна отдает приказ развернуть его к ней, сама подбирается ближе, готовая после неправильного ответа вздернуть. Как внезапно… — Госпожа! — Элиза подставляется под взрыв. От схваченного не остается и следа, тогда как Анну окатывает цунами песка. — Ты как? — она успела зажмурить глаза, однако жесткие песчинки все равно попали под ворот застегнутой толстовки, прошмыгнули у корней волос. Элиза поднимается с полупрозрачных ног, несмотря на свое состояние, и счищает нежным ветром с Госпожи грязь. — Я в порядке, — заверяет хранитель, окидывая взглядом место битвы. «Умница», — тут же виски Анны простреливает боль, и знакомый старческий голос возвещает, что она сделала все в точности по плану. — Кино, — выплевывает Анна, стискивая зубы. Ну конечно, она могла догадаться раньше. «Это все, на что ты способна?» — не добившись от нее садизма над старыми и немощными, Кино решила сменить тактику и выбрала жертвой — Анна поворачивается к пещере Еми — Йо. — Это уже ни в какие рамки, — рыкает она и разворачивается в сторону поместья. — Госпожа! — Элиза и вместе с ней отдаленный здравый смысл преграждают путь. — Если это не она, то вы можете совершить ужасную ошибку! — С дороги, — и, не дожидаясь, пока Элиза придет в себя от резкости и холода, которыми одаривает Госпожа, Анна обходит хранителя, не желая ничего слушать. Это не может быть не Кино. Кто еще, не сумев примириться с наглой хамкой в своем доме, решает пожертвовать единственным внуком, чтобы показать главенство и мощь? А если бы Анны там не было? Кукла бы завалила выход из пещеры и тогда… она жмурится, замедляя шаг. Анна не хочет знать, что было бы «тогда». — А вдруг и это ловушка? — повторно рискнуть и попытаться остановить горящий танк Элиза решается уже в поместье Асакур. Судя по выключенному свету, проживающие мирно спят. Все, кроме одной. — Вдруг, Кино только этого и добивается — чтобы вы взорвались, а спрятавшаяся за стенкой Тамао сняла вас на камеру для Йо? — Вот и выясни это, — отрезает Анна, поджатыми губами давая понять, что слушать аргументы больше не намерена. Она проходит сквозь Элизу, вынуждая мертвую поежиться, и отодвигает нужные седзи. Как и ожидалось, Кино среди зажженных свечей потягивает трубку. И от того, как спокойно она реагирует на появление непрошенной гостьи, как до этого наверняка так же хладнокровно отдавала команду завалить внука в вечной могиле, Анна чувствует новый прилив злости. — Да вы вообще в своем уме?! — обещанный взрыв случается. Анна держится на последних катушках, но стоит немного поддеть, и полет будет долгим. — Тише, нормальные люди уже давно спят, — и Кино поддевает, заставляет задохнуться. — Если не хочешь, чтобы на наш разговор слетелись любопытные, будь добра снизить голос. Анна раскрывает рот. Это все, что ее волнует?! — Вы просто чокнутая бабка, — наконец выдает она, уже слыша писк Элизы и ее воззвания к совести и уважению. Да черта с два она будет уважать эту старуху! — Вот как? — Кино поднимает бровь. Личные мотивы перекрываются гордыней — кто эта девчонка такая, чтобы отзываться о ней подобным образом? Однако Кино молчит, продолжает наблюдать. — Вы и вся ваша семейка! Как так вообще можно?! — стоит Анне вдохнуть, как вся накопившаяся злость, непонимание и обида за Йо выливаются неконтролируемым потоком. Эмоциональным, живым, настоящим. — Я понимаю, я — чужачка, я лгу Йо о себе и том, что происходит вокруг, я понимаю, почему вы ненавидите меня и хотите избавиться. Но что вам сделал он? Что в принципе мог сделать добрый и замечательный парень такой черствой и неблагодарной старухе, что вы решили сделать его мишенью?! На мгновение Кино напрягается, улавливая в ней определенного рода недосказанность. — А если бы меня не было там? Если бы эта дурацкая марионетка завалила чертов выход, что бы вы делали тогда?! — но Анна продолжает, и сутулые плечи опускаются сильнее. — Потому что я не припомню второго наследника семьи Асакура, чтобы можно было легко кем-то жертвовать. Или вы что, кого-то прячете? Она щурится, плюется ядом и играет на тонкой грани. Сама того не подозревая, Анна затрагивает определенные струны в пожилой женщине, ее учителя в прошлом, и решает уйти с кривой дорожки лишь с мысленной подачи Элизы. От этого может пострадать и Йо. — Эта «дурацкая марионетка» была призвана и отправлена по следу твоего фуреку, — нарочито сдержанно, Кино цедит сквозь зубы, выражая возрастающее раздражение. — Поэтому «просто так» никто ничего рушить бы не стал. И в этом отчасти твоя вина — покажи, на что ты способна ранее, я бы не стала создавать куклу заново. — Так это все было ради этого? — она всплескивает руками, теряет над собой контроль. — Чтобы я побыла цирковой собачкой, показала отрепетированные приемы, а вы сделали выводы? Мы уже решили, что я не останусь в семействе Асакур дольше положенного, так чего вы еще от меня ждете?! Чтобы я поменяла решение, вышла за Йо замуж? Нет! Бьет уверенностью по сердцу. Йо сжимает кулаки, готовый взвыть от боли, старается утешить себя мыслью, что она это говорит для его же блага, но в груди продолжает нещадно болеть. — Йо — свободный человек, он волен выбирать, кого любить и с кем быть, он заслуживает лучшего в этой жизни! — «лучшего, чем я» не говорит она, глотая со слюной. — И если ваши черствые засохшие умишки не могут этого понять, то взгляните же вокруг, увидьте модернизацию мира и выйдите из своей треклятой скорлупы! Если вы не хотите, чтобы он вас возненавидел, отпустите его! Дайте наконец спокойно вздохнуть! — А если нет, то что? — только и спрашивает Кино, не выдавая никаких эмоций, позволяя Анне, вспыхнувшей и горящей, быть единственным их источником. — Тогда мне жаль вас и всю вашу семью, — отвечает жестко Анна и разворачивается к двери. Ей не о чем разговаривать с этой женщиной — ее взгляды неизменны, ее настрой далек от оптимизма, и Анне остается лишь негодовать, как у такой суровой, жестокой и жесткой женщины мог родиться кто-то, кто впоследствии подарил ей внука, Йо. — Как прекрасно, что ты желаешь нам поскорее сгнить в наших «допотопных устоях», — чтение мыслей заставляет Анну притормозить. Кино делает затяжку с трубки и выпускает три колечка дыма. — Однако жалость не поможет Йо в них выжить. Он родился в них, жил и смирился — его воля слаба, и он ни за что не пойдет против моего слова. Анна стискивает зубы. — А оно таково, — продолжает Кино, — что по окончании Турнира Шаманов ему придется жениться. Как ты там говоришь? «Нравится тебе это или нет». И раз уж речь зашла о закостенелых устоях, то позволь спросить: сама ты как давно читала ваш семейный кодекс? Много ли попущений ты там увидела, чтобы говорить о свободном мире и взглядах? — Киоямы хотя бы позволяют любить, — обрывает Анна, цепляясь ногтями за дверной косяк. — Да, наша семья не идеальна, она почти отвратительна в понимании других людей, но она никогда не посягает на чувства и эмоции ее членов. По отношении к кому-либо, к чему-либо — заткнув истинное мнение за пояс и натянув улыбку, они обязаны делать вид и делают, что принимают избранных нами же людей. Нравится им это или нет. Разговор все больше напоминает пинг-понг: Анна отбивает маленький мячик, в котором едва можно различить черты Йо, Кино делает взмах ракеткой. — Я безумно рада за них, — даже не прислушиваясь, можно уловить, сколько сарказма и иронии в этой фразе, — однако Йо не принадлежит к Киоямам. А поэтому все твои надежды на обретение им свободы пусты и ни к чему не приведут. Ты бессильна, Анна, признай. И вот опять — опять она попадает в тупик, из которого не может выбраться, в котором не может помочь. «Я хочу защитить друзей, близких. Я хочу защитить тебя, Анна», — голос Йо, когда она отказывалась, настаивала сюда не приезжать. «Вам нравится Йо. Как человек», — тут же подменяется Элизой, ее наивными рассуждениями и толикой правды — она хочет его защитить, воздать благодарностью и даже сверх. «Ведь я еще должен сделать тебя Королевой», — наивная усмешка и ненормальное спокойствие. Перед Анной встает картина, где Йо лежит в больничной палате, бессознательный, по ее вине — полной или частичной — а она не в силах помочь. Размеренный писк приборов и руки холодней обычного, непомерный оптимизм и скрытая рассудительность, желание вести праздный образ жизни и обеспечить между тем счастье всем — в том числе и ей. Единственный из посторонних, людей, взявшихся с улицы, кто озаботился ее поддержкой и качеством психологической жизни — Йо не обременен родственной связью с ней или обязательством перед начальством, и все равно мечтает, думает о ней и том, что она хочет, знает, чего от него ждет, и предугадывает возможные «хочу». И не только ее — Хоро с его популяцией магических существ, Рю с его рвением стать великим шаманом, многие-многие другие и обо всех он думает, обо всех старается позаботиться и всем обеспечить. Это его они собираются посадить в клетку? Обязать выполнение всех обострений, двигаться как они хотят, жить как они хотят, когда семья Асакур — именно те самые безумцы, подтолкнувшие его в несносном состоянии к Турниру, чтобы он убил могущественного брата? Они отправили его на верную смерть, перед этим вынудив сделать множество вещей: победить, доказать всем остальным, что Асакуры не потеряли силы, статус — и в качестве благодарности за кротость хотят забрать единственное, что у него осталось? Через ее труп. — Нет, Госпожа, нет, — шепчет Элиза, распахивая в ужасе ресницы и мотая головой. — Не надо… — Я согласна, — бросает Анна, и хранитель зажимает в страхе руки. Что она творит?! Анна поворачивается к Кино. — Раз уж вы так хотите видеть меня невестой Йо, я согласна. Я выйду за него. Йо прикрывает глаза, испуская вздох. Вот оно где повернулось. Вот, почему Анна осталась после Турнира. Обязательство перед Кино. — Потому что только так вы не сможете им управлять, как одной из своих марионеток. Он будет волен выбирать, где ему жить, как вести эту самую жизнь и с кем! — Тем самым ты заточишь в клетку себя, — замечает Кино. — Жене и мужу не обязательно жить вместе после свадьбы, мои родители — замечательный тому пример, — но у Анны находится аргумент «за». — Обручившись и заручившись обоюдной поддержкой, мы можем проживать в разных домах, городах и странах: поверьте, я найду, чем себя занять и куда отправиться путешествовать, если вдруг заскучаю. Не скрывая ухмылки от намеченной победы, Анна прячет за словами о скуке и делами работу в «Ревиле». Если договориться с Мэй, то вполне можно сделать так, чтобы Анна появлялась дома чисто поспать и то — не каждую ночь. — Какие сложности ради человека, которого ты «просто защищаешь», — очередной укор, ко второму смыслу которого Анна не прислушивается. Неизвестная была во многом права. — Вы его не заслуживаете, — вместо этого она обрывает старуху. — Не заслуживаете его доброты, того, как он относится к людям, в том числе и вам. Не заслуживаете его уважения и свободы, которую так норовите забрать. Вы просто кучка сумасшедших людей, которые для поддержания статуса в определенных кругах пойдут на все, и я не позволю вам загубить его просто потому, что «у вас так устроено»! Выпаливая на одном дыхании, кислород кончается — Анна тяжело дышит, хватает жадно ртом воздух и искренне не понимает, как Кино может сохранять спокойствие. Она ведь оскорбила великий клан, назвала ее сумасшедшей и практически перебудила весь дом посреди ночи, солгав в каждой чертовой части ее рассказа о себе. Так какого черта?! — Гениальный план, — однако Кино, кажется, воспитывалась и живет в реальности, где вес имеют не крики или кулаки, а аргументы и доводы, холодный разум, которым, в отличие от Анны, она пользуется вполне успешно. Впрочем, как и язвительностью под непроницаемой маской. — Разумеется, если не брать во внимание тот факт, что именно мой голос является решающим в благословении брака, и одним «нет» я могу перечеркнуть все твои потуги «защитить моего внука от его же семьи». Анна чертыхается про себя и видит отголосок пойманного «Твою мать» в пристальном изучении Кино. Отложив в сторону трубку и взявшись покрепче за деревянную трость, пожилая женщина встает на ноги, едва ли доставая Анне до груди. И все же разницу в росте ощутимо сбивают многолетний опыт, имеющаяся власть и непоколебимость в установках, находящиеся под контролем Кино не один десяток лет. А все для того, чтобы какая-то пигалица из не знающих покоя Киоям решила его нарушить, нет. Ручкой трости она поднимает подбородок Анны, заставляя охнуть от неожиданности и боли — соприкосновение дерева и челюсти отнюдь не мягкое. Сквозь черные стеклышки очков впервые показываются светлые глаза незрячего человека, и не в первый раз в Анне рождается вопрос, как много из окружающего мира и мире внутреннем может видеть Кино? А главное, как сделать так, чтобы она не увидела и не узнала слишком много? — Предположим, ваша свадьба состоится: исходя из твоих неудачных фантазий вы разъедетесь по разным домам, перестанете выполнять роль жены и мужа, прикидываясь таковыми лишь на фамильных съездах и в кругу немногочисленных друзей, родителей. Но вот ведь незадача: ячейка общества — семья — это не только словосочетание и проживание под одной крышей. Это — своего рода долг, который вы должны будете воздать обоим кланам, подарив наследника. Попытка Анны возразить жестко прерывается. Кино поддевает болезненно подбородок, заставляя смотреть только на себя. — Ты можешь мне привести в пример свою бабушку, мол, «не обязательно рожать сразу после свадьбы». Но лучше взгляни на свою мать, а еще прекраснее — ответь на вопрос, — сухая кисть держит за трость слишком твердо для старой, немощной на вид старухи, и не позволяет энергией фуреку сдвинуться с места, отступить и убежать. Последнее особенно четко мелькает в мыслях Анны, пусть она старается это скрыть, когда невидимые руки тянутся к голове и рассудку, вновь перебирая воспоминания и ключевые фразы близких ей людей. — Как далеко ты готова зайти, чтобы защитить Йо? — пальцы впиваются в мозг, причиняя боль. Анна стискивает зубы, морщась, но команда, электрический разряд, пущенный с чужого поведения, заставляет распахнуть ресницы и сквозь нарастающую пелену слез посмотреть на действительно безумную старуху. Она не может дышать. — Ты так отчаянно и громко била себя в грудь, что отвадишь от него коршунов, подаришь ему свободу, пожертвуешь собой, но действительно ли ты готова пожертвовать абсолютно всем — в том числе и тем, что тебя радует, кто тебя радует — чтобы он смог жить в неведении и свободе? Слезинка скатывается по щеке, Анна задыхается, не чувствуя пальцев. Стоит Элизе приготовиться к атаке, как все внезапно исчезает: пропадает давление на черепную коробку изнутри, тело подчиняется хозяйке — Кино же вовсе разворачивается к ним обеим спиной. — Когда готова будешь ответить, тогда и поговорим. А пока — выход ждет, — она негромко ударяет тростью по полу, и внезапно вместо сутулой старухи Анна видит мрачный коридор. Невидимая сила буквально вытолкала ее за пределы комнаты и услужливо закрыла за ней дверь. Однако это все равно не имеет смысла, ведь Кино только что… — Она…? — спрашивает Элиза, чувствуя и злость, и досаду, и страх. Буравя точку в пространстве взглядом, Анна кивает. — Она знает про Хану, — влажно моргнув, Анна морщится. Губы раскрываются в готовящемся крике, кто-то выключает звук. — Мама? — Хана удивляется, застав ее на диване в гостиной посреди ночи. А когда слышит в полумраке всхлип — пугается. — Мам, что произошло? Эй, тише-тише, я рядом. Он в два прыжка пересекает расстояние от кухни до дивана, замечая исчезающих Элизу с Эной и решая спросить тех позже, и кладет голову разбитой матери на колени. Нежный перебор светлых волос, тихие призывы и заверения, что все наладится, станет хорошо. Она ему не верит. Анна прячет лицо в мягкой ткани, обнимает сына за пояс и наконец позволяет всхлипнуть. Сердце в груди заходится в рыданиях, а по рассудку бьет наковальня суровой реальности. Когда не удается спасти сотню человек одновременно, ты утешаешь себя тем, что разорваться на всех просто невозможно. Другое дело, когда ты не можешь спасти одного-единственного, которого действительно хочешь спасти. — Прости меня, — через сорванный вздох просит она. И, прикрыв в смирении веки, Йо понимает ее выбор.***
— Как я и говорила, — убедившись в отсутствии посторонних, неизвестная появляется позади Кино. — Надеюсь, вы довольны результатом? — Разве похоже, что я прыгаю от радости? — Кино увиливает от прямого ответа, возвращаясь на татами. — Уже поздно, ночь была бурной на события, и нам всем необходимо отдохнуть. Понимая, что в разговоре ставится точка, неизвестная не показывает раздражения или злобы — она отвешивает короткий поклон и направляется к двери. — Спокойной ночи, учитель Кино. — И тебе, Нина.