Немного об Анне

      — Он ведь твой отец, не так ли? — вопрос, после которого повисает тишина, а настоящее и незримое будущее объединяются в пике напряжения. Хана определенно рад, что заранее опустил мороженое на пол, потому что было бы предельно сложно объяснить, почему оно выпало из рук. От шока или?..       — Он тебе нравится? — внезапная реакция.       — Что? Нет, Хана, я спросила…       — Он тебе нравится? — но Хана продолжает настаивать. — В противном случае, ты бы не появилась ни с того, ни с сего, спрашивая об этом. Он тебе нравится?       И неясна интонация: укор, понимание или желание что-нибудь с этой симпатией сделать? Анна в отчаянии хватает сына за плечи.       — Хана, пожалуйста! — просьба, от которой между ними вновь выстраиваются стены. Анна блуждает взглядом поверх его макушки, боится посмотреть прямо и увидеть в мальчишеском лице клеймо предательницы. Хана тоже молчит: изучает, поглядывает на Элизу позади (куда же запропастились Эна с Ниной? Ведь всем же так интересно!) — и опускает подбородок:       — Мам, прости… — остальное становится неважно.       — Значит, нет? — Анна делает вывод, не замечая, как следом поникает Йо. Вот и все? Ответ найден?       — Не спеши, — Милли останавливает его в просьбе прекратить транслировать прошлое. Соприкосновение запястий, и немое «Подводила ли я тебя до этого?» вынуждает остаться.       — Ладно, — Анна и сама не понимает, что сейчас испытывает. Разочарование? Облегчение? Словно в легком тумане, она ускользает от объятий сына и спешит ретироваться, когда так Хана в необъяснимой злости взъерошивает шевелюру.       — Что значит «нет»? — появление Нины возобновляет разговор. Холодная, недовольная и не скрывающая проблеска редких эмоций, она буквально нападает на мальчишку, отмахиваясь от Элизы, старающейся ее унять. — То есть, ты хочешь сказать, что я настаивала на его тренировках, обучении, пыталась сделать из него адекватного человека, а все для того, чтобы услышать «нет»?!       — Нина! — Элиза бьется в пустую.       — Не думал, что тебя это волнует, — в то время как Хана, сощурившись, озвучивает мысли Йо. Она ведь первой заявила, что отец — не Йо, выставила аргументы «против» и всячески настаивала, что после Турнира у них с Анной будущего нет и быть не может. Тогда какого черта? Неужели, смена позиций произошла не у одной сестры?       — Людям вообще не особо нужно знать, что меня волнует, — отрезает, ощетинившись. — Хана, кто это? Если не Йо, то кто?       — Нина! — наконец, Элиза одерживает верх и, подтолкнув буйную Киояму волной воздуха в спину, отводит на добрые два метра.       — Думаешь, я тебе скажу так просто? — однако Хана продолжает подначивать, из-за чего Элизе приходится едва ли не дернуть Нину на себя.       — Если он до этого не говорил нам, то вполне логично…       — «Логично»? — иронизирует Нина, растянув губы в усмешке. — Нет, Элиза, логичным все было до того, как он сказал «нет», а теперь это — откровенная хрень.       Удивившись подобному высказыванию, Элиза допускает ошибку, обомлев. Нина вырывается, вновь подлетая к мальчишке, и выражение ее лица оставляет желать лучшего — Йо с Хоро оно бы еще долго снилось в кошмарах. А Хана выстаивает, меняя настроение подковырнуть на серьезный лад.       — Ты же понимаешь, чем это обернется? Своей игрой в молчанку ты сделал лишь хуже, — Элиза берет ее под локоть, уговаривая сдаться. Все, ответ дан: отцом не является Йо, больше незачем настаивать и играть в юных детективов.       — Она не готова услышать правду, — однако слова Ханы заставляют задуматься не только ее.       — Она сама задала этот вопрос, она готова была услышать ответ! — через раз, через второй Нине удается вырвать руку из тисков.       — Да, но каков шанс, что он бы ее устроил? Даже если бы было секундное удовлетворение, то без чувств и любви она бы начала считать себя заложницей обстоятельств! — все то, о чем он рассказывал Элизе вечерами, полных откровений. — Я уже не говорю про то, что самостоятельно она бы просто не рискнула задать этот вопрос!       Шпилька в сторону Нины, которую придется проглотить.       — Хорошо, ладно, если не ей, то скажи хотя бы нам, — при том она не успокаивается, готовая силой выбить из него ответы.       — И чем будет лучше? — но Хана не так прост, как кажется. Он уже давал отпор Элизе, здесь лишь повысился уровень упрямства и надменности. — Вам нужна счастливая Анна. И, зная, какой человек принесет ей это счастье, вы будете пытаться их свести!       — Конечно, — Нина не находит во всплеске ничего особенного, говорит, как само собой разумеющееся. Ведь если не она, то Элиза, тяготеющая ко всему романтичному, или Эна, которую иногда веселят разговоры о половом воспитании, точно бы сделали это. — Вместо этого ты раскачиваешь ее на качелях «то да, то нет», размазывая и без того слабую нервную систему по стенке!       Факт, она тычет в Хану пальцем.       — Если бы ты хорошо знал свою мать, то давно бы уяснил: ее счастье кроется не в человеке, а в стабильности, уверенности и спокойствии, которые из всей компании ей может дать пока только Йо. Не знаю, издержки характера или у него морда такая красивая, но это так. И если отец действительно он, то лучше рассказать ей сейчас, пока не стало слишком поздно… второй раунд Турнира не за горами, а за ней, оставь мы все как есть, он не побежит!       Ведь он знает ее дерьмовый характер, вместо настоящего характера Анны. И не произнеся последнего, Нина невольно подталкивает Йо из будущего согласиться. Будучи инфантильным и не видящим дальше своего носа, его бы наверняка не смутил «отъезд» Анны, а со всеми этими поединками, Турниром и дальнейшей битвой с братом, вовсе бы забыл, что она появлялась в его жизни. Максимум — спросил бы бабушку, но и она, судя по недавней стычке, желанию выставить Анну из дома Асакур вон, вряд ли бы ответила честно. Скорее — смолчала бы или солгала; впрочем, как показывает практика, так делает большинство из участвующих в общем и присутствующих, в частности.       — Нина! — взмаливается Элиза, и Нина позволяет себя увести.       — Аккуратнее, малыш, будет грустно, если вдруг тебя выкинет из этой вселенной словно не было, — конечно, не без возвращения неприятной шпильки. Они исчезают, перемещаясь в дом Йо, где до сих пор проходит вечеринка, а Анна сбежала, сославшись на дурное самочувствие.       Вот только почему-то тошнота подкатывает к Хане, а холодок, тронувший спину, не прибавляет приятных ощущений. Вместо неопределенной матери, эмоциональной Нины, перед ним появляется самодовольная Эна, в улыбке которой проскальзывает осознание большего, чем Хана хотел бы показать.       — Забавно получается, — тянет гласные, напрягает.       — Ты это о чем? — она наблюдает, как мальчишка закрывается, ожидая очередной удар, и лишь подтверждает свои предположения.       — О том, что в стрессовых ситуациях абсолютно все сходят с ума, — она наматывает темную прядь на тонкий палец, — так Анна приняла твое молчание за отрицательный ответ, Нина устроила на этом фоне скандал, а Элиза выдала поразительное спокойствие, от которого сам собой напрашивается вывод — она уже неоднократно участвовала в дебатах на тему отцовства. И при всем при том ни одна из них не заметила главного.       Она устремляет на него безумный взгляд, заставляя поежиться, отрывисто вздохнуть.       — Ты ведь так и не ответил Анне — ты смолчал, — горло перехватывает. Вот же глазастая! Эна продолжает: — Твое «Мам, прости» могло означать что угодно: «зачесался нос», «не могу сказать прямо сейчас», «прости, если он не оправдал твоих ожиданий» и далее по списку. Ты не сказал ни «да», ни «нет» Анне, а в споре с Ниной настоял, что скажешь обо всем лишь матери. Замкнутый круг, из которого выходит, что… — она замолкает, наблюдая, как меняется физиономия мальчишки, как проблескивает страх, — вопрос, является ли Йо Асакура твоим отцом, остается открытым.       Хана раскрывает рот. И внезапно понимает — противопоставить нечего: любой из ответов сделает только хуже, и даже если он попросит Эну молчать, рано или поздно она догадается. Кажется, в шахматах такую позицию называют цугцванг.       Хане хочется обозвать ее матом.       — Можешь не отвечать, — видя его замешательство, Эна становится благосклонной. — Все равно выводы я уже сделала, ты ничего в них не исправишь.       Прекрасно, просто потрясающе! Она касается его плечом, когда опускается к ведерку с мороженым, и черным ногтем зачерпывает подтаявший десерт, слизывая на кокетливый манер.       — Однако Нина дельно подметила: пытаясь сохранить Анну в зоне комфорта, ты можешь упустить момент, когда их необходимо будет свести, — без имен и уточнений. Язык смакует подушечку мертвого пальца, даря чувство отвращения как к этому ведерку с мороженым, так и еде в принципе. — Так что ты уж как-нибудь родись, не оплошай.       И, окрасив клубничное лакомство в непроглядно черное месиво, оставив стаканчик на полу, она исчезает вслед за Анной.       Хана с невидимым для него Йо остаются наедине; последний всматривается в мальчишку тщательнее. Светлые волосы Анны, глаза по цвету отличные от ее, пусть на тон или два, неоднозначный характер… Несмотря на обстоятельства, все конфликты и ускользания от тем, может ли случиться так, что Хана — его сын?       — Все в этом мире возможно, — Милли разводит руками и обнадеживает улыбкой. — И мы действительно близки к тому, чтобы узнать правду.       Как ведущая глупого ток-шоу, ей-богу. Но Йо молчит, позволяя взмахнуть рукой.       Время меняется не сильно — за окном виднеется луна, а знакомый коридор его дома и Нина, прислонившаяся под видом Анны к перилам лестницы, безмолвно показывают: это все тот же вечер. И минутой позже он сам поднимается с первого этажа, чтобы попасть под изучающий взгляд, впервые не кажущийся таким безразличным.       — Я вспомнила кое-что, когда чистила зубы, — осматривает черты лица, среднего размера брови, нос, любопытные глаза… — Я забыла сказать тебе: «Поздравляю».       Он благодарит ее и уходит спать, когда должен был остаться и хотя бы подслушать под дверью. Элиза печально смотрит ему в спину и постепенно смиряется с мыслью: сегодняшний вечер — последний в этом доме.       — Анна бы потом жалела, что так и не поздравила его, — комментирует Нина, отчего размышления Элизы смещаются в фокусе и натыкаются на нелогичность.       — Почему ты думала, что это Йо? — которая выливается в вопрос, стоит Нине закрыть седзи в спальню. Потушенный свет не позволяет увидеть раздражение. — Вернее, нет: почему ты вообще передумала насчет него? Ведь в самом начале ты говорила…       — Человек не может изменить мнение? — приподнятая бровь.       — Только если это не ты, — Элиза скрещивает руки под грудью. Она еще помнит недавнюю ссору с ней, и отношения их вряд ли улучшились хотя бы до нейтрального знакомства.       — А чем я отличаюсь? — она холодно щурится. Элиза открывает рот, чтобы перечислить, как вдруг замирает: вопросом на вопрос Нина уходит от ответов. Нужно сменить подход.       — Никто другой не стал давить на Хану, что это «должен был быть Йо» — даже Госпожа испытывала смятение, а ведь это ее сын и ее судьба. Ты можешь говорить, что «ты — не она», — поднятой ладонью Элиза не дает перебить, — но это все равно не объясняет твоего крика, потери эмоциональности, твоих настаиваний, словно от этого зависит не только его жизнь — по сути, на которую тебе наплевать, ты сама говорила, — а еще и твоя.       Нина хмыкает. Если бы ее загробная жизнь волновала хотя бы каплю так же сильно, как жизнь другой.       Уловив эту мысль — впервые какую-то, полученную от Нины, — сопоставив с недавними событиями, Элизу внезапно ошарашивает:       — Это из-за тебя Кино сорвалась на Госпожу!       — Что? — изумляется Йо, а поджатые губы Нины — как уличающая ее реакция. Многое становится понятным.       — Для тебя нет ничего важнее сестры, ты готова ради нее пожертвовать всем, и когда Кино задалась целью выжить Госпожу не только из поместья Асакур, но и со свету, единственным правильным решением в твоей голове стало выставление Ханы наследником клана! — выпаливает она и сама поражается тому, как все складно, а главное — логично выходит. Кино рыскала по самым первым из доступных Госпоже воспоминаниям, а значит вероятность нахождения там дней и недель в компании сына была мизерной. Другое дело, если кто-то из их рядов, из приближенных, даст фотографию и ткнет пальцем: «Вот, смотрите, наследник у вас уже есть, осталось подождать».       — А ты бы предложила дать Кино полную свободу действий, позволить пробраться к Анне в разум и увидеть их союз с Хао и то, что величайшему злодею за последние десятку, сотню лет можно навредить через какую-то пигалицу с амнезией и физическим потолком в развитии? — и ответ иронично-саркастический, полный надменности и твердости, ставит между ними точку.       — Ты предала Госпожу, — не веря, в чей адрес говорит, в уголках глазах Элизы скапливаются злые слезы.       — Я не сделала ничего плохого, — тем не менее Нина продолжает сильнее злить. — Кино вполне могла этим прикрыться, чтобы выставить ее в глазах Йо конченным человеком. И тот факт, что они скрывали от него родственную связь с Хао, ее бы не остановил. В конце концов все мы знаем, какой Йо добрый и как однажды эта самая доброта его чуть не убила при знакомстве с демонами Они.       Сказанное имеет смысл. При определенных условиях, разумеется.       — Кино бы спустила на Анну всех собак, а моей задачей является этого не допустить. Любыми способами.       — Даже выдав собственную сестру замуж по расчету? — какая дикость. Нет, Элиза никогда подобного отношения не поймет и не поддержит. Как Нина вообще может так легко говорить об этом? Так бесчеловечно распоряжаться чужой под видом благих намерений?! — Кино ведь будет требовать с нее этого ребенка!       «Ребенка» — не «Хану».       — Пусть требует. В конце концов Анну никто не тянул за язык говорить, что она за него выйдет… — шлеп! Нина не успевает зажмуриться, а Элиза не ожидает от самой себя. Злость переполнила края хрупкой души, и ладонь, вместо того, чтобы пройти сквозь, бьет по мертвой щеке сжатым воздухом — оружием, с которым она выступает против врагов.       Хотя теперь Элиза не видит между ними разницы.       — Думаю, тебе не стоит больше беспокоить Госпожу. Да, вы — сестры, она к тебе привязана, но вряд ли после моего рассказа все останется как прежде, — внешне спокойна, внутренне Элизу разрывает от тряски и чувственного урагана. Она отлетает в сторону, хочет раствориться — переместиться к Госпоже, где бы она ни была. Нина хватает ее за кисть.       — Подумай еще раз, — вернее, Элизе так успевает показаться — чересчур реальное соприкосновение, как если бы не-шаман и не-медиум Нина могла бы сотворить нечто подобное. На деле же пальцы проходят сквозь. На лице нет ни следа от пощечины — только усмиряемая злость. — Ведь если ты расскажешь об этом, то в свою защиту мне придется проболтаться о твоих шепотках с Ханой. Тогда к осознанию невероятного «предательства» сестры прибавится и тот факт, что за месяц с небольшим ей нужно забеременеть от неизвестного парня.       Как?!       — Ты… ты не посмеешь! — выражение Элизы — сплошь ужас и страх. Ранее опущенные руки теперь прижимаются к груди. Нина перенимает превосходство в конфликте и закрепляет, становясь в привычную позу, преисполненной надменности.       — Уверена? Я на многое способна, — подбирается ближе, насмехается. — Так что если ты не хочешь последовать за мной прямиком в Ад, придется подержать милый язычок на замке.       Она делает вид, словно хочет цапнуть Элизу за щеки, но пальцы все так же хватают воздух.       — Ты чудовище, — только и может пробормотать Элиза, дрожа от ужасающего бессилия. Нина знает обо всем — неизвестно, как и откуда, неизвестно, какие карты еще есть на руках и чего Элизе будет стоить эта баталия.       — Удачи с Ханой, — желает с насмешкой Нина, и Элиза, не выдержав, испаряется — сбегает с поля боя. Не нужно гадать, к кому конкретно, чтобы обрести покой, однако Нина все равно надеется на час-два-восемь, которые пройдут вдали от Анны.       Выдержав положенные пару секунд паузы, она опускает приподнятые уголки губ, а глаза натыкаются на собранную сумку сестры — так и не забрала. Нина устало перебирает синие бусы на шее и, наконец оставшись наедине с собой, позволяет сбросить маску непринужденности, посмотреть через окно на витающий в небе полумесяц.       — Да уж… не так мы с тобой планировали этот разговор.       «Мы»? — Йо хмурится, напрягая память и извилины. Он знал, что с Ниной не все так просто: действия, продиктованные откуда-то свыше, мысли, отличные от всех участниц женсовета, и непредсказуемый план — можно было догадаться, что одной выстоять тяжело, и Нине нужен союзник. Вот только кто им является?       Бабушка? Вряд ли к ней Нина бы стала обращаться «на ты». Эна? Чтобы подготовить наивную Элизу к чему-то более серьезному? Тогда почему вместо присутствия рядом, она атаковала Хану с фразой, выданной Ниной чисто случайно? Нет, если не с Анной, то Эна предпочтет работать одна. Хана? Она скорее напугала мальчишку, чем привела в исполнение план.       Остальных не приплетешь — им это не нужно, выгоды нет. Анна так вообще бы на иголках была бы, узнай про сделку с Кино и подходящий срок. Вопрос остается без ответа. Впрочем, как и чьей стороны придерживается Нина?       Предаст ли она впоследствии сестру?

***

      Смотря в чужие окна через бинокль, она злорадно ухмыляется.       — Они занимаются такими глупостями… — тьма бушует вокруг холодным ветром, но она ни в одном пункте не сравнится с ней.       «Ты должна вернуться. Немедленно!» — ловкой и опасной, озлобленной и… — «Ты меня вообще слышишь?! Вайолет!»       — Да что? — наконец огрызается, не стерпев головной боли — от говорящего не осталось бы ни следа, если бы не маленькая радость в расстоянии — миллионы километров от нее и этого земного шара, в другой вселенной. Говорит с ней по ментальной связи, установленной удивительно четко и без искажений. Вайолет поворачивается, как если бы отвлеклась на собеседника, и тот откашливается, возвращая самообладание.       «Девчонка продолжает вынюхивать. Если она получит контроль над временным порталом…» — Вайолет закатывает глаза.       — Существуют тысячи вселенных, и чтобы их преодолеть, ей понадобится побольше людей, владеющих силой Короля Духов, чем она одна, — Вайолет вспоминает Бьянку — маленькую королевскую занозу в заднице. Нужно было убить ее в тот же момент, когда история вскрылась. С другой стороны, тогда бы здесь не появились ни она, ни Хана. Уровень раздражения снижается. — Но я поняла тебя. Мальчишка подумывает вернуться — как только он откроет портал, я сделаю сюрприз, и прыгну обратно с браслетом и его оторванной рукой.       Она сжимает кулак, как если бы тонкое запястье семилетнего на вид, но не на характер Ханы, было на ладони, и переполняется ядом. Назойливый шум выветривается из головы — то ли закончились силы, то ли собеседник понял, что говорить с ней бесполезно, неважно!       Вайолет поднимает кулон-каплю на уровень глаз, смотрит в самую глубь.       — Назойливый старик. Он думает, что главный, может нас контролировать, — маленькая фигурка мелькает в стекляшке, оскал становится шире. — Как бы не так. Пусть сколько угодно долбится через вселенные в мозг, мы не уйдем отсюда, пока не получим то, за чем остались.       Ноготь поддевает украшение, организовывая тряску.       — Ты ведь в предвкушении? Ждешь и жаждешь увидеть, как я разберусь с тобой-малышкой, а затем по кусочкам нарежу твоего ненаглядного сыночка? — Вайолет приближает кулон к самым глазам, щурится и, ухмыльнувшись, обещает. — Не волнуйся, уже совсем скоро ты узнаешь, каково это — потерять ребенка… Королева.       Не имея голоса и слез, обладая лишь слухом, кулон откликается вспышкой поглощенной души. Вайолет растворяется в дымке телепортации.       Ждать действительно осталось недолго.