Когда Элиза возвращается домой, первым делом она видит в гостиной Хану. Задумчивого и обеспокоенного.
— Мама вернулась рано утром и с тех пор сама не своя, — поясняет он, не дожидаясь вопроса. По измученному лицу видно: спал он сегодня мало, если вообще смог устроить спокойно голову на подушке. Не стоит быть гением, чтобы понять, чем это вызвано: так или иначе они все возвращались ко вчерашнему диалогу.
— После разговора она отбыла на задание. Может, что-то пошло не по плану? — предполагает Элиза, ругаясь про себя, что зря ночью ни к кому не прибилась. У всех все произошло, а она не в курсе.
— Не знаю, — Хана отвечает с нотками сомнения. Они поднимаются по лестнице на второй этаж, но вместо того, чтобы сразу завернуть влево — в комнату Анны — Хана замирает, напрягая слух.
— Подумаешь, — сквозь небольшой дверной проем виднеется фигура Эны и то, как надменно она отводит в сторону бедро. — На нем свет клином не сошелся.
«На нем»?
— Вы говорите о Йо, да? — не задумываясь, Хана распахивает дверь и заставляет Эну с Анной с удивлением на него взглянуть. Последняя при виде сына, спешно и как можно более безучастно откладывает несколько документов в угол стола, заваливает их другими «скучными бумагами».
— А у нас есть причина обсуждать его? — Эна привычно скалится, и лишь Хане понятен второй смысл. Горло мальчишки в напряжении дергается, а сам он решает подойти ближе к Анне.
— Мам? — она вздыхает под пристальным взором и, собираясь с мыслями, опускается на колени. Ей будет трудно. Ей уже тяжело.
— Я ушла из «Ревила», — резко и быстро, как пластырь оторвать.
— Что?! — три голоса разом, один из которых для остальных не слышен. Йо, точь Хана, распахивает широко ресницы и уставляется на Анну. В смысле «ушла»? Она же…
— Вы же мечтали работать там, спасать жизни! — вместо него заканчивает Элиза, доводя Госпожу до ироничной ухмылки.
— Во-первых, не прям-таки «мечтала», скорее — считала подходящей, а во-вторых, — ее глаза на миг темнеют, губы поджимаются в непроизвольном жесте, — так вышло. С этим просто нужно смириться.
И в первую очередь — ей самой.
— Если ты волнуешься насчет Йо, — продолжает она, не реагируя на шокировано открытый рот Ханы, его полный ступор, — то не стоит. Он прошел во второй раунд Турнира, пусть Потрошитель и не был до сих пор схвачен — надеюсь, Мэй не оставит психопата-убийцу разгуливать по улицам. Сегодня я заберу вещи из дома Йо, попрощаюсь, и ты сможешь вернуться домой.
Еще одна деталь, выскальзывающая сначала легко, но бьющая молотком по затылку после. Если ранее Хана задерживался из-за страха за Йо, то теперь, когда все закончилось, ему нет смысла оттягивать спасение Королевы из их мира и дальнейшее возвращение в полноценную, счастливую семью.
— Но… — у Элизы кончаются слова. Ведь Нина придумала план! Она должна была уговорить ее остаться, договориться с Йо, чтобы этот чертов брак не встал ей боком! Почему? Почему вдруг все так переменилось и почему вместо связных фраз, уверений и аргументации, единственное, на что хватает Элизу, — это глупое мямлянье?! — Госпожа!
Анна скрывается за дверью, Эна ретируется следом. Элиза потирает устало лоб:
— Это какой-то бред, — ее не было всего лишь ночь, одну ночь! — Хана, что ты делаешь?
Застает мальчишку не таким уж и расстроенным — скорее, уверенным, что в бумагах матери он сможет найти удовлетворяющий его ответ.
— Постой на шухере, — твердо просит и берет отложенную стопку документов в руки: какие-то счета на оплату обучения, итоговая контрольная по истории, которая, если присмотреться, вообще годичной давности, домашка по неизвестному предмету, нет, нет, нет, вот! Лицензия на владение оружием.
Перечеркнутая, исписанная торопливым, скользящим почерком и твердым, скучкованным другим — не раз бывая у пра-ба в кабинете и видя, как она подписывает документы в дополнение к официальной японской печати, Хана вычисляет: вторая подпись принадлежит именно Мэй. К первой же надо присмотреться и вчитаться, чтобы разобрать: «Аннулирована по…».
— «Медицинским показателям»?! — выкрикивает он, не понимая. Какой, к черту, медик, а, тем более, работающий в «Ревиле», напишет такую глупость? Что за идиотский диагноз и что за идиотская причина отбирать у мамы дело ее жизни?!
— Хана, — Элиза предупреждает, и мальчишка, восславив маленьких божков электричества и мощного аккумулятора, достает из кармана мобильный телефон на последних процентах энергии, делает снимки с одной и другой стороны. В ту же секунду, немного помедлив, в комнату заглядывает Милли.
— У тебя все в порядке? — опасаясь, что Анна может увидеть и огрызнуться за вторжение в личное пространство, она то и дело озирается, не открывая дверь нараспашку.
И этим Хана пользуется. Возвращая документы на стол, он прошмыгивает в небольшой проем.
— Да, все отлично, — врет по определению лучше матери — улыбаясь и словно светясь изнутри, не вызывая подозрений. Милли ласково треплет его по макушке и уходит к себе, тогда как он слетает с лестницы и выбегает из дома.
Есть только один человек, который сможет им все прояснить.
— Рурк! — потому что к пра-ба идти бессмысленно. Она стопроцентно сошлется на его маленький возраст, конфиденциальность информации, тараканов в голове Ханы или Анны, в то время как здесь — верный друг, на дружбу с которым можно слегка надавить. Тем более, Рурк был напарником Анны последние несколько месяцев, и он, как никто другой, должен знать, что произошло и почему. — Рурк!
Мальчишка тарабанит кулаками по железной двери. В отличие от привыкших жить в уединении и роскоши мамы и пра-ба, Рурк выбрал одну из десятка квартир в многоэтажке с, как Хана знает, дружелюбной соседкой снизу и вечно спаривающейся парочкой сверху.
— Рурк? — может, его вообще нет дома?
— Что?! — но низкий рявк и едва не прилетевшая по носу дверь говорят об обратном. С мокрыми волосами и голым торсом, Рурк стоит в домашних штанах после утреннего душа. От непроизвольного поеживания, от того, как он проводит ногтями по влажной шее, Элиза смущенно опускает глаза в пол. Подобного она не ждала.
Хана же возмущенно проскакивает в квартиру и поворачивается к Рурку лицом.
— Маму уволили! —
хлоп! Дверь в конце коридора резко захлопывается, и гнев мальчишки сменяется удивлением. — Ты не один?
Полуголый, взъерошенный, решивший принять ванну, когда обычно делал это по вечерам, — пока у Ханы не возникла ненужная прямая связь, Рурк одергивает его:
— Кухня, — какими бы они ни были друзьями, теплыми знакомыми, обсуждать свою личную жизнь сейчас с парнем, застрявшим в теле семилетнего, ему хочется меньше всего. Поэтому Рурк заворачивает в небольшую кухоньку и просит повторить.
— Маму уволили из «Ревила». Вернее, она говорит, что «ушла сама, и это стоит принять», но, черт возьми, ты видел это?! — Хана не выдерживает, срывается на высокий тон. Достает из кармана мобильный и практически тычет горящим экраном в Рурка. — Если бы она «ушла сама» или если бы они с пра-ба мирно разошлись, стали бы на ее лицензии писать такое? Когда бармен уходит из одного бара в другой, администратор не забирает у него корочку!
— Может, в этом и суть? — внезапно предполагает он. — В том, чтобы после «Ревила» Анне было сложно куда-либо попасть? Ведь признай: эта работа опасна, и уже неоднократно велись разговоры, чтобы свести ее безбашенное и необдуманное самопожертвование на нет, дав нормальную жизнь. В каком-то смысле.
Дополняет Рурк, пожав плечами, тогда как Хана вытаращивается на него, словно один из них полоумный, и явно не он.
— Да ты в своем уме? У тебя отобрали напарницу! — выпаливает, заставляя Рурка поджать губы. Об этом он в курсе, но развивать тему определенно не станет. — Кроме того, ты знаешь, как эта работа была ей важна!
— Или тебе? — внезапный вопрос, и Хана в недоумении давится воздухом. — Давай будем честны, Хана? Ты волнуешься о том, сможет ли она обеспечить Йо надлежащую защиту, ведь именно поэтому ты не возвращаешься в родную вселенную и дергаешься при одном его упоминании?
Мальчишка резко и молча опускает голову, настает черед Элизы вступиться за него.
— Но ведь Йо все еще угрожает опасность? — жалкие потуги оправдаться перед не тем человеком. — Потрошитель может напасть, Хао…
— Потрошитель давно пойман, Элиза, — твердо проговаривает Рурк, наклоняя голову и стараясь словить взгляд Ханы. — И Хана должен был рассказать тебе об этом с самого начала. Впрочем, как и я — Анне, по поручению Мэй.
Элиза глупо хлопает ресницами, смотрит то на одного, то на другого. В смысле, «пойман»? Если не ради него, если Вайолет мертва, а вся возможная опасность присутствует лишь в лице Хао, которого им еще предстоит победить, то зачем… почему Хана тянет время и не возвращается домой?
— Ее лицензия на оружие была нелегальной: она содержала намеренные ошибки, делающие ее на несколько лет старше, — это покрывал «Ревил». Подделка документов такого рода — уголовно наказуемое преступление, и если бы Анна решила ею воспользоваться, то любая охранная организация, не будь она пустышкой, сразу бы раскусила обман и посадила бы ее в тюрьму. Так что, аннулировав лицензию, Мэй обезопасила не только «Ревил», но и Анну.
— Ее это все равно не остановит, — отнекивается Хана с каким-то горьким отчаянием. Ему самому не нравится, как это прозвучало.
— Даже если так, то, думаю, она займется другими делами, коих теперь у нее полно, — не желая мальчишке зла и понимая его чувства, Рурк ерошит светлые волосы. — Если хочешь, оставайся сколько угодно, в комнате загружена приставка. Элиза?
— Да? — окружив с другого бока Хану мимолетной заботой, она поднимает подбородок.
— Мы можем поговорить? — удивительно, что Хана тут же не встрепенулся: почему именно с ней, а не с ними обоими? Впрочем, объяснение тут же приходит на ум, ведь все предыдущие разговоры с ее участием Элиза передавала Хане. Ну, почти все.
Обычно это решалось в процессе или сразу после диалога, и часто перевешивало в сторону «поделиться», однако здесь ее не очень устраивают настроение и аура Рурка. Тяжелее обычного, мрачнее — он явно не рассказал Хане все, и теперь либо дополнит информацию, либо…
— Сделай так, чтобы нас не услышали, — опасения сбываются. Они доходят до конца длинного прямого коридора, напоминающего ей ствол дуба, и заворачивают в спальню — расположенную напротив той, за которой ранее кто-то скрылся, — небольшую «ветку с листвой». Рурк закрывает дверь, и Элиза создает звуконепроницаемый барьер — что бы ни было озвучено, теперь она решает, узнает об этом Хана или нет.
— Меня напрягают такие условия для общения, — честно признается Элиза. Рурк же, осмотревшись вокруг в поисках одежды, распахивает шкаф и достает первую попавшуюся футболку. Порой он не улавливает намеков, но на кухне отчетливо понял, что ее смутило.
— Знаю, но прежде, чем начать, я бы хотел взять с тебя обещание. Хана не должен об этом узнать, — слова, доводящие ее до ироничной улыбки. Сегодня что, все решили с нее просить молчания? Сначала Нина, теперь Рурк. Разница состоит лишь в…
— Он видел, как мы уходим на разговор, и возможно слышал о барьере. Буквально стоял в двух шагах, — без нападки, но уповая на отсутствие логики. Тон и просьба от Рурка, его невозможность поговорить с Ханой самостоятельно при наличии близких отношений, ее напрягают.
— Не волнуйся, я знаю, чем это прикрыть. Но мне нужно слово, — он протягивает ей широкую ладонь, несмотря на то, что она не сможет ее полноценно пожать, и Элиза от безвыходности возводит очи горе. Ее мозг определенно сегодня взорвется.
— Согласна. Какого рода обещания ты хочешь услышать?
— Ты должна сделать так, чтобы Хана больше не копал в этом направлении, — сначала она не понимает, о каких раскопках и путях идет речь, но, взглянув на Рурка, вспомнив недовольство Ханы и настоятельный диалог, что все это — неслучайно, как…
— Так Госпожа не поругалась с Мэй? — озарение приходит тут же.
— Нет, — Рурк качает головой и прячет руки в карманы штанов. — Все немного серьезней.
— Расскажи! — требовательная при природной мягкости, она налетает на него ураганом, а душу раздирает на куски. Что могло произойти с Госпожой? Почему Элизы не было рядом?!
— Мы были на задании, — но он не прогибается и не пугается напора, смотрит прямо, спокойнее, чем нужно. — Она внезапно согласилась, сказала, что ей лучше занять голову и руки, да и требовалось не шибко много, так что взять ее с собой проблем не составило. Они начались позже — когда мирное соглашение обернулось ловушкой на складе.
На его глазах Анна вылетает в окно. Благо — этаж первый, а парень, пнувший ее с разворота в живот, отвлекается на выстрел. С неба льет водопадом, из-за вспененных туч громыхает, изредка сверкая, Эна просит Анну встать, но она не подчиняется, не слышит.
— Когда я подбежал к ней, — он облизывает губы, нервничая, — она не узнала меня.
— В смысле? Почему? — Элиза хмурится, и он рад, что у нее не хватает смелости проникнуть к нему в разум, увидеть самолично.
— Анна? Анна! — она захлебывается слезами, пытается отползти, но ее держат крепче. Она отбивается, просит о помощи, и, стоит лишь взглянуть на Эну, как тело сжимается, из груди вырывается нечеловеческий вой, а глаза — мокрые, мутные — видят иное. Ее прошлое. — Анна!
— Я не знаю, что конкретно она вспомнила, но из-за потери самоконтроля мне пришлось снять ее с задания. Эна вырубила ее, и они вместе отправились в «Ревил», где позже мы встретились снова. В шесть утра Анна сдала оружие, ее лицензию аннулировали, как и пропуск в здание, — заканчивает Рурк, тогда как Элиза совсем потухает, взор застилают слезы.
— Я должна была быть с ней, — вырывается непроизвольно, Элиза отлетает от него дальше, старается взять себя в руки, пусть и получается жалко, оставляет самобичевание на потом.
— Здесь нет виноватых, Элиза. Никто не мог этого предположить, — может, именно поэтому на лицензии написали «По медицинским показателям»? Потому что Госпожа потеряла память, и так называемые «вспышки» могли сильно подкосить, дать врагу время для ее расправы?
— Что же она вспомнила? Эна с Мэй говорили, что возвращение воспоминаний в большинстве случаев провоцируют повторно встречающиеся атрибуты: как с костюмом Йо, например. Она видела его в детстве на нем-маленьком, когда спасла от демонов Они, а здесь… ты говорил про дождь, Госпожа не поднималась с земли, не реагировала, — сумбурные перечисления, скатывающиеся в шепот, пока нечто в подсознании не щелкает. Элиза вскидывается от ужаса. — Ты же не думаешь, что ее могли…?
Осекается, сглатывая ком. До Рурка доходит не сразу:
— Что? Нет, точно нет. Эна скорее бы намотала чьи-то кишки на дерево, нежели бы допустила подобное, — «дерево»? Они ведь были на складе, там были деревья? Или он говорит про прошлое? Почему тогда Эна «точно бы этого не допустила», если он «не знает, что конкретно Госпожа вспомнила»? Элиза недоверчиво щурится. — Она хоть и не от мира сего, но с мозгами у нее относительный порядок. Элиза?
Выражение ее лица слишком недвусмысленно.
— Хана вряд ли остановится, — поэтому сбрасывает все на рассуждения о мальчишке. — Случившееся касается его матери и оно достаточно серьезно, чтобы у Мэй было основание для увольнения, пусть из соображения безопасности. Он будет, как ты сказал, «копать», докапываться до Госпожи, чтобы убедиться в отсутствии жестоких и опасных воспоминаний, а также чтобы они не смогли больше вывести Госпожу из колеи.
— Тогда ему придется восстановить все воспоминания Анны, а это не одного дня дело, — напоминает ей Рурк, мысленно жалея, что не захватил с кухни сигареты.
— Ты знаешь, каким он упертым бывает, — говорит Элиза, и он не может не согласиться.
— Именно поэтому я и хочу, чтобы ты заставила его остановиться — вы с ним близки, он доверяет тебе.
— Как и тебе.
— Да, но не когда дело касается чужих секретов. Он не стал возмущаться из-за нашей отлучки лишь потому, что знает: ты ему и так все расскажешь. В моем же случае он вспомнит, что в некоторых ситуациях я больше напарник Анны, чем его друг, а значит, она может надавить на меня, заставить скрыть информацию.
— Что мешает тебе сделать это сейчас? — намек, которого он не понимает.
— Ты — ее хранитель, Элиза, и ты обязана знать если не все, то очень многое о происходящем в ее жизни, чтобы обезопасить или вступиться в случае чего, — резонный ответ, на который она может только иронично хмыкнуть. От нее все часто скрывают, чтобы она не смогла узнать что-то вопиющее о Госпоже и передать это Хане. — Ты же знаешь, что Анна неоднократно посещала медицинский этаж?
Что? Он тоже в курсе?!
— Она просила не говорить Хане, однако сейчас это можно выставить причиной ее увольнения. Хотя, наверное, частично оно ей и является, — он флегматично пожимает плечами, и Элиза считает скрещивание рук под грудью — отличной позой для выражения нетерпения.
— Рурк, не томи.
— Прости, — очаровательная улыбка, и вид голого торса возвращается в сознание. Элиза скашивает глаза влево, вправо — куда-угодно, чтобы не видеть его лица, и, не дай Великий Дух, выдать румянец на щеках. Но продолжение заставляет резко передумать. — Анна встречалась с психиатром — мистером Эбизо и его командой.
— Что? — восклицает Йо. Зачем Анне психиатр, да еще в количестве нескольких штук?
— Одна из программ Мэй для установления повреждения психики при использования оружия с летальным исходом, — ему определенно нужно было взять сигареты. Чешутся кончики пальцев. — У нас была такая в Америке: полицейские после удачного, если удалось предотвратить катастрофу, или неудачного, если пострадал гражданский, случая навещали специалистов, где те проводили ряд тестов и выявляли, умышленно ли был произведен выстрел, а также как это на нем отразилось впоследствии.
— Разве можно убить человека умышленно? — спрашивает Элиза, пребывая в трепетном ужасе. Госпожа проходила через это одна, тщательно скрывая от сына и… когда она вообще успевала? Рурк молча приподнимает брови, вынуждая дополнить. — В смысле, ясное дело: есть убийцы и психопаты, но ведь полиция в Америке и «Ревил» в Японии — это люди, которые должны охранять и защищать граждан. Разве нет?
— Три процента в статистике Мэй говорят «нет», — он качает головой. — Конечно, «три процента из ста» звучит мало, но ты представь, что это — каждый третий случай из ста. А сколько таких происходит ежедневно, где сотрудники «Ревила» не только оберегают мирное население, как Анна и я на последних заданиях, но и специально разыскивают и убивают насильников, маньяков? Под раздачу попадают даже собственные напарники, и Мэй неоднократно ловила выживших на лжи, понимая, что убийство было преднамеренным.
— Как такое возможно? — картина мира рушится в ее глазах. — Вы же должны защищать…
— «Ревил», его репутация, привилегии и своеобразная власть порождают как в самой организации, так и в отдельных ее сотрудниках чувство безнаказанности. Оно же, в свою очередь, выливается в психопатии или же обнажает то, что до этого было запрятано глубоко в подсознании. Чтобы избежать порождения маньяков и как-то снизить «издержки производства», Мэй придумала программу выявления психических отклонений в несколько этапов, одним из которых является посещение психиатра. От обычного его отличает способность пробираться в твой мозг и делать с ним все, что душеньке угодно.
Под конец он мрачно скалится, вызывая в Элизе дрожь.
— Звучит страшно.
— Потому что так оно и есть. Страх, злость, отчаяние, беспомощность — у него на приеме можно испытать массу эмоций, ведь его задачей является не утешить, а выявить малейшие нарушения «до», «сейчас» и те, что могут дать плоды «после». Перетряхиваются память, чувства, которые испытывал человек в тот или иной промежуток времени, рассматриваются под микроскопом, чтобы в дальнейшем вынести их на обсуждение с другим психологом, и ты ничего не можешь утаить даже при большом желании. Ты сидишь перед ними обнаженный, будучи одетым, и, поверь, это — последнее, что ты захочешь ощутить во второй раз.
— Ты тоже проходил психиатра? — содрогаясь и стараясь не думать о том, какие ужасы произошли с Госпожой, что неизвестные ей люди могли с ней сделать, Элиза цепляется за Рурка. Безуспешно.
— Не знаю, рассказывала ли тебе Анна, но я дважды был в горячих точках, я накрывал наркокартели вместе с боевыми отрядами и нередко стрелял на поражение, чтобы остановить теракт. Мои задания в «Ревиле» отличались до знакомства с Анной, — секундная слабость в виде мертвой матери, заслоняющей собой убитое дитя, и Рурк сжимает кулаки. — Не скажу, что шибко расстроен, ведь, в конце концов, спасая других, сам становишься человечнее, и в этом я ей благодарен. Однако Анна вряд ли была готова к тому, что ее ждало.
Безвольное тело, сидящее на одной из пожарных лестниц здания. Если бы не занятые лифты и возможность сбегать сверху-вниз, то Рурк бы не застал ее, впоследствии подставив плечо.
— Она не хотела говорить, но мне хватило одного взгляда, чтобы понять.
Удивительно холодные руки и никаких эмоций. Если бы Рурк ранее не прошел через то же самое, то подумал бы, что из его напарницы высосали душу.
— Первая и последняя встречи даются тяжелее всего. Ты можешь провести в кабинете несколько часов, и все это время люди, незнакомцы, специалисты, будут обсуждать тебя: два твоих последних задания, используя данные с браслета-передатчика, который мы постоянно носим на миссиях, твое прошлое, настоящее и планы на будущее. Они заставляют раздеться и объяснить каждую царапину и шрам, который найдут при помощи специального оборудования.
— Госпожа перед ними раздевалась? Они же мужчины! — возмущение вспыхивает на лице обоих — Элизы в прошлом и Йо в будущем. Если они посмели…
— Процедуру проводит врач одного пола с сотрудником, так что волноваться не стоит, — успевает заверить Рурк, добавляя. — Но тот факт, что она — женщина, не гарантирует более нежную или тактичную проверку. Случай Анны осложнялся амнезией, а поэтому Эбизо подключил Нину — она могла рассказать о детских травмах.
Так вот откуда ей обо всем известно? Элизе становится чуть менее обидно: она бы вряд ли смогла рассказать нечто подобное о Госпоже, как ни постарайся.
— Но разве Эна не залечивает раны Госпожи мгновенно?
— Оборудование настроено на выявление магического исцеления, да и срастание костей и заживление мышц «естественным путем» оставляют свои следы, в связи с чем врачи выводят целый список.
— Оказывается, когда мне было около пяти, я залезла на шкаф в поисках подарков на день рождения и свалилась, — произносит Анна, прислонившись щекой к его плечу. Душевный разговор, Рурк поделился своим не более радужным опытом и предложил вспомнить положительные моменты, которые, на удивление, все-таки были в ее детстве.
— После разговора с психиатрами и их положительного заключения, ты можешь вернуться к выполнению заданий, однако передатчик уходит в детальный режим, и вся деятельность нервной системы, расход фуреку, замеры пульса отправляются в тот же кабинет для дальнейшего приема. Всего их семь, но здесь Анну ждал неприятный сюрприз в лице Мэй.
— Куда уж дальше? — тихо бормочет Йо, поражаясь тому, насколько одновременно пугающая и дальновидная обстановка творится в «Ревиле». Сорок с лишним лет назад Мэй всерьез взялась за состояние сотрудников, и до сих пор держит планку контроля на уровне.
Другое дело, если они действительно оказываются психопатами, маньяками или просто злоупотребляют своим положением, — тогда ей ничего не стоит их размазать, «попросить вернуть должок», как это было с Рурком.
— Несмотря на кровное родство, Анна никогда не искала поблажек или повышенной защиты. Она всеми силами старалась быть похожей на рядового сотрудника, и Мэй это понимала. Однако здесь едва ли не послала ее к черту, увеличив количество сеансов вдвое и объяснив «семейной заботой», — Рурк показывает пальцами воздушные кавычки, и Элиза чувствует исходящий от него и всей ситуации фарс, полнейшее неуважение и желание подмять под себя. Подумать только: четырнадцать мозговыносящих — буквально! — сеансов, приносящих боль, смятение и злость, вместо стандартных семи. Определенно «забота» и ничего больше.
Она глотает едкий комментарий и крепче сжимает полупрозрачные плечи.
— Так как у агентов «Ревила» ненормированный график, они совместно с врачами назначают встречи — перерывы не регламентированы, однако огромные промежутки времени между сеансами могут привести к выговору. С Анной же Мэй взяла все в свои руки: она контролировала посещения, напоминала, дергала в повседневной жизни и однажды сняла с задания, чтобы та пошла на встречу.
Вот и становятся ясными причины частых вызовов «на разговор». Госпожу буквально силком тащили в белую комнату с запахом медикаментов! Элиза устало потирает переносицу. Она должна была понять это! Неважно как!
— Чтобы ни Хана, ни ты, ни Йо ни о чем не догадались, она назначала сеансы в ночное время. По крайней мере, так было до предпоследней встречи, где речь зашла об Асакуре и его отборочном поединке.
«Скажем, перепишешь тренировки, забьешь болт на Турнир Шаманов или сделаешь прекрасную вещь и вмажешь-таки тому придурку, который промыл тебе мозги и, по сути, явился причиной всего происходящего дерьма», — фраза Эны, сказанная в больнице, приобретает смысл. Госпожа ведь не могла просто так, с ничего, изменить мнение меньше чем за сутки. Меньше чем за
ночь, которую отсутствовала.
— Он попал в больницу, а она в отместку затеяла драку.
— Госпожа ударила врача? — Элиза изумляется. Она знает про взрывной характер Госпожи: порой дай только повод — дебош не заставит себя ждать, но понять предложение Эны до такой степени буквально?
— Я попадался на него, и, поверь, конкретно этот человек заслуживал получить по морде, — заверяет ее Рурк, сжимая челюсть. Ощущение всевластия и безнаказанности, способность ворошить самое темное, что в тебе есть, а также опошлять остаточное светлое, раздутое самомнение, колкие фразы и порождение недоверия абсолютно ко всем и ко всему. Встреться они еще разок, Рурк определенно бы не выдержал. — Но у Мэй была иная точка зрения. Анна обвинила его в том, что он заставил ее изменить решение, и из-за этого пострадал невинный человек, Мэй же сказала, что Асакура и без лишних напутствий не справился бы с Фаустом, а Анна просто перекладывает на других свою ответственность.
Йо тянет воздух сквозь зубы, Элиза в шоке моргает дважды. Обидно, но правдиво — даже если бы Силва убедил Анну отказаться от поединка, вряд ли бы он сам ее послушал. А значит, травм было не миновать.
Еще одно подтверждение тому, что Анна зря себя винила и винит.
— Они разругались вдрызг, — Рурк качает головой.
— Уходя, я показала ей средний палец, — рассказывает Анна все на той же пожарной лестнице. По голосу и выражению лица можно предположить, что она всегда хотела выкинуть нечто подобное, да подходящего случая не представлялось. А тут и конфликт интересов, и непомерный контроль бабушки — Анна определенно не жалела, скорее — хотела повторить.
— И, думаю, не стоит говорить, что на последний сеанс она так и не пришла? — обрывающийся от звонков телефон, злая Мэй, снизошедшая до вопросов у него: поначалу Рурк считал, что Анне нужно отвлечься именно от этого, но нет. Он ошибался. — Пропуск мог стать одним из поводов для увольнения — Мэй не любит, когда ей не повинуются. Даже если это — ее внучка.
— Почему Госпожа не рассказала нам раньше? — хмуро интересуется Элиза, пусть где-то там, глубоко в подсознании, заранее знает ответ.
— Потому что такие проверки проходят лишь те, кто убил человека, — Рурк опускает глаза в пол, ищет среди светлого линолеума нечто свое и вновь обращается к Элизе. — Анна не хотела, чтобы об этом узнал Хана, ведь именно он является причиной, по которой она убила Вайолет.
Замарала руки кровью, прошла через Ад и насмешки «профессиональных врачей». Хана бы не простил себе; сбежал бы в родную вселенную или остался мрачной тучей — так или иначе, вряд ли бы смог посмотреть на мать без приступа стыда.
— Да, но ведь ничего не изменилось? Хана… — она запинается, на психологическом уровне не способная его обвинить, облизывает губы. — Факт смерти Вайолет остается прежним, и Хана может почувствовать себя виноватым. Почему ты решил, что это — лучший аргумент, нежели смутное воспоминание Госпожи?
— Так мне сказала Анна, — он ерошит волосы — почти высохли, стоят коротким ежиком. — «Ревил» остался позади, Хана уже ничего не сможет сделать с посещениями медицинского этажа — ему необходимо только смириться. Разумеется, не без чужой помощи.
Неприкрытый намек, который вынуждает ее вздохнуть. Все-таки для сегодняшнего дня слишком много информации, Элизе нужна ночь или пара ночей, чтобы разложить по полочкам, отсортировать. Однако страх, что пока она будет разбираться с конфликтом мозга и переизбытком логики в неочевидных вещах, произойдет нечто новое, заставляет нервничать сильнее. Еще совсем недавно события шли плавно, а теперь? Галопом, очертя голову, ноги вперед, волосы назад — смотри, не упади.
— Я сделаю все от себя зависящее, — Элиза слабо кивает и, растворяясь бесплотным духом, надеется, что Хана даст ей хотя бы минут десять, прежде чем начнет сыпать вопросами.
***
— Черт, — не предполагая и даже не пытаясь предположить, Хана гипнотизирует телефон. Застывшая на экране фотография не дает ничего нового, больше раздражая, чем приводя в относительное спокойствие. «Ревила» больше нет, а значит все опасные задания, реальное оружие и постоянная угроза жизни уходят из распорядка дня Анны. Ему бы выдохнуть: она сможет наконец посвятить себя себе, ему… возможно — отцу, но Хана почему-то не вздыхает.
— Ты похож на нее, — неожиданный голос за спиной заставляет резко крутануться. Спокойная и по-домашнему прекрасная — ранее захлопнув дверь в одну из спален, девушка останавливается в проеме кухни, чтобы познакомиться.
И пока Хана со скрытым интересом хорошего друга оглядывает ее бесконечно длинные изумрудные волосы, ниспадающие по плечам и телу, и такие же глубокие глаза со множеством нитевидных вкраплений, Милли возле Йо шумно вздыхает. Да, она тоже ему показалась чересчур знакомой, и он действительно видел ее раньше, в одном из самых мрачных воспоминаний Анны — на похоронах Нины.
— На Анну, — добавляет та, избавляясь от недопонимания, и, поправив узкую белую рубашку, доходящую до середины бедра, опускается на стул — такой же европейский, как и вся мебель в квартире человека, прожившего большую часть жизни в Америке. Ожидаемо имя возымело эффект — Хана отвлекается от неизвестного в текущем времени технологичного прямоугольника и откровенно впивается в девушку взглядом.
— Вы знаете маму? — очаровательная наивность, приправленная готовностью отстаивать свои и чужие интересы до потери пульса. Она видит в нем знакомые черты, умиляясь, отдает дань ностальгии меланхоличной улыбкой.
— Можно сказать и так. Когда-то давно мы проводили довольно много времени в обществе друг друга и еще пары человек, — она прикладывает тонкий пальчик к губам, которые лет через пятнадцать молодые девушки опытные взрослые женщины начнут требовать с пластических хирургов, и приподнимает брови. — Кажется, тогда это называлось… м-м-м, «семья»?
Выражение лица Ханы говорит за себя — удивление, шок и мимолетная вина за то, что не узнал с самого начала. Саталина Киояма собственной персоной выигрывает возможность и проводит ладонью по макушке мальчишки, нежно бормоча:
— В точности, как она в твои годы, — не спрашивая, откуда у Анны-подростка может быть относительно взрослый ребенок, и не говоря, откуда появилась сама и почему вообще находится в квартире Рурка, Саталина создает в голове мальчишки взрыв и тут же латает его внутренней магией, сосредоточенной в подушечках пальцев. Хана вот-вот впадет в транс. — Рурк рассказывал о тебе, о ней. Довольно любопытные истории, если не учитывать тот факт, что с проблемами куда лучше справились бы взрослые, нежели дети, которых те оставили.
Неприкрытый упрек в сторону Мэй и Линдси. Как бы Милли с Анной ни бесились и ни злились на них, они — не единственные, кого бросили на произвол судьбы. Пусть школа-пансионат в Финляндии, изучающая органику и естественные науки, звучит намного комфортнее отделенного дома без ответственного за готовку, уборку и вынос мусора.
— Что ты здесь делаешь? — Хана отступает назад и чувствует легкое головокружение — аура Саталины постепенно распадается, обнажая невозмутимую, отстраненную и абстрагированную от всего насущного девушку. Пробужденного земного элементаля. — Не то чтобы я не был рад родственникам, просто… ты сейчас сидишь в квартире бывшего маминого напарника, работающего на твою бабушку, и это как-то…
— Странно? — она округляет рот, словно аквариумная рыбка, и даже в этом жесте угадывается нечто неземное. Либо земляные элементали после единения с природой все такие умиротворенные, либо она сидит на жестких антидепрессантах. Насчет последнего Хана не уверен, поэтому продолжает недоверчиво щуриться.
— Именно. Ты следишь за ней? — вопрос в лоб и да, живое удивление мелькает под ресницами. Она все же не ходячий труп.
— Нет, — после чего лицо вновь становится непроницаемым. — Сюда меня влекут другие причины и совершенно иной человек.
Она замолкает, а до Ханы доходит почти сразу. Брови пропадают под рваной челкой, зрачки расширяются, и челюсть готова проломить пол. Так они серьезно встречаются?!
Нет, Рурк рассказывал про одну особу, к которой он неравнодушен, но в детали не вдавался. Теперь же выясняется, что это — еще одна внучка Мэй? Очередная. Интересно, люди, связанные с Киоямами, понимают, как много их разом становится в жизни, или наивно верят встретить кого-то без фамилии, начинающейся на К и заканчивающейся на А?
— О, ты тут? — заворачивая в кухню, Рурк удивляется, а после — заминается, как если бы волевым усилием оборвал маленький ритуал, известный им одним. И Хана бы закатил глаза, высунул язык или пробубнил нечто по тип «Фу, облизывания», если бы ему было до сих пор семь и в его жизни не случилась бы Лилиан со всеми вытекающими последствиями любви и влюбленности.
— Решила не прятаться. Тем более, как оказалось, у тебя отличный вкус на друзей, — Саталина возвращается к Хане взглядом, в котором читается открытое: «Давай, скажи ему, и увидим, что произойдет» — после чего взмах ресницами сносит безмолвную угрозу в глубины сознания. Киоямы поистине странные, необъяснимые и временами жуткие — пожалуй, если бы у него не было в детстве тренировочной версии в лице сестры, он бы действительно испугался.
— С-спасибо? — Хана наблюдает в нем явное смущение, а стоит мальчишке помедлить с интересом, как Рурк виновато-недовольно растирает шею. Без этого точно никак? — Хана, познакомься, Саталина Сагиши, — и, немного поколебавшись, — моя девушка.
Нет, до Ханы дошло еще минут пять назад, но… «Сагиши»? В буквальном смысле «обманщица», и Рурк ничего не заподозрил? Саталина протягивает ему ладонь, и Хана будет плохим другом, если полезет во все тяжкие сейчас, начнет вынюхивать, копать, тем более, что Рурк и без того ощущает себя не в своей тарелке. Не стоит ухудшать.
— Хана Киояма, — поощрение вперемешку с благодарностью отражается в лице Саталины, и Хана подавляет в горле саркастичное «пф».
— Отлично. Ты сегодня поздно, тебя не подвозить? — Рурк обращается к ней, на что получает отрицательный ответ.
— Мы ждем результатов высокоэффективной жидкостной хроматографии, а это, по словам Бьякуи, дело не одного и не двадцати одного часа. Он позвонит, когда я понадоблюсь, — она притягивает его за край футболки, урывая короткий поцелуй, и провожает обоих до начала коридора. Хана продолжает недоверчиво коситься, однако Саталина не предпринимает ни физических, ни психологических попыток его в чем-либо убедить — она уверена в себе и том, что делает. Впрочем, как и в том, что Рурку будет намного проще встречаться с ней, не зная о ней как об очередной внучке босса. — Удачи там.
— И тебе, — они выходят из подъезда, откуда Рурк сразу направляется к красному «Поршу», достает из джинсов, сменивших домашние штаны, ключи, вставляет в замок. — Я думал, ты задержишься у меня? В конце концов, акция на чай и приставку неограничена.
— Не прельщает тусить с чужими девушками в пустой квартире, — фыркает Хана и не пытается высмотреть Саталину — окна Рурка предательски выходят на задний двор. Между тем сам Рурк скептически оглядывает мальчишку.
— Ты же в курсе, что здесь тебе семь, да? — поверх солнцезащитных очков, с усмешкой на губах, заставляя Хану поежиться. Он не о том, да и дела остались незавершенными.
— Слушай, можно спросить? — внезапно после непродолжительного молчания, он решает рискнуть.
— М? — Рурк возится с ремнем безопасности, крепление надо бы сменить, и опускает руки на руль, готовый сорваться с места в момент.
— Как давно вы с ней встречаетесь? — он кивает на высотное здание и, кажется, где-то между третьим и четвертым этажами замечает пристальный зеленый взгляд. Черт, нет, Бьянка не пугает его так сильно, как потенциальная лживая ищейка. Рурк крепко задумывается, хмурится, и невозможно сказать — сделает он Хане выговор за любопытный длинный нос или действительно подсчитывает дни.
— Чуть меньше года, — однако срок удивляет. Анна проработала с ним куда меньше, а значит, в словах Саталины есть доля правды — она с ним не из-за сестры или странного поручения пра-ба. — Когда я только устроился в «Ревил», Мэй отправила меня и еще парочку ребят следить за нашими технологами на каком-то фармакологическом съезде. Саталина была там.
— Разве вы не знаете про устав и правила самозащиты? — наблюдая долгие минуты, он подходит к чудесной нимфе в благородном шелке, изучавшей модель молекул на картине. — Еда и напитки на выездах могут быть потенциально опасны.
— О, не волнуйтесь, — не без удовольствия потягивая маргариту в фужере, она проникается его предупредительностью. — Есть парочка трюков, которые подскажут о наличии яда или транквилизатора в напитке. Хотите, проведу его и для вас?
Очаровательная и безгранично умная, Саталина покорила его в тот же вечер, неожиданно выступив с заумным докладом, из которого он понял лишь ее имя и слово «Исследования». И окончательно сразила, когда после шестичасовой, признанной ею же, «нудятины» и «трепа закостенелых консерваторов», она попросила подбросить до «Ревила», где ее ждала команда и инновационный препарат.
— Она работает в «Ревиле»? — Хана должен был догадаться, однако все равно впадает в ступор.
— Она ведет исследования и руководит разработкой антипсихотических препаратов в узконаправленной лаборатории «Ревила», — одна из тех фраз, давшаяся ему непомерным трудом и совместной скороговоркой с Саталиной. — По праву гений в своей области.
Может, поэтому она и не числится под настоящей фамилией? Чтобы не быть притесненной и обвиненной в семейных привилегиях, от которых постоянно отбивалась Анна? Ведь людям все равно на склоки, проходящие в кабинете главы, плевать на просьбы внучки, чтобы бабушка не давала ей поблажек и относилась к ней как к рядовому сотруднику. Им главное из чувства зависти и переизбытка желчи обсудить, что «некоторым достается все, а им ничего лишь благодаря крови».
Интересно, знает ли об этом Анна? Скорее всего нет.
— Мне пора ехать, парень, — они дружески бьются кулаками. — Не думай о плохом.
Получив положительный кивок, Рурк трогается с места, разгоняя машину до критически положенных километров в час.
Хана прячет руки в карманы, оттягивая те вниз, и, выждав еще пару секунд «данного обещания», поднимает подбородок:
— Так что там, Элиза? — ага, конечно, прям сейчас вдруг перестанет думать и искать причины поведения матери. Призрак появляется сразу, досадно отмечая быстротечность передышки.
— Все очень сложно.
И, согласившись с Рурком, выдает мальчишке ложь за желанную правду.
***
Анна возвращается в спальню. На столе — бумажный конверт, которого не было, и рука непроизвольно к нему тянется. Аккуратная шнуровка, небольшой объем, Анна думает, что Хана оставил подарок в виде очередных аргументов в споре.
Однако стоит вытащить на свет фотографии Йо, сделанные издалека с нескольких ракурсов и определенно без получения на то согласия, как интерес подменяется тревогой.
— Какого черта? — вопрос, остающийся без ответа, и записка, спрятанная между седьмой и восьмой фотографиями.
«Я все еще слежу за ним» — печатный шрифт, писавшего не определить, пусть Анна догадывается о личности автора. Как можно? А если бы его увидели?! Да и что за штучки такие вообще, следить из засады?!
Звонок. Анна крупно вздрагивает, желая устроить сыну головомойку, и хмурится, раскрыв мобильник-«раскладушку», — номер не определен. Что-то невесомое неприятно щекочет в затылке, Анна прикладывает телефон к уху, преисполненная праведным гневом:
— Хана, если ты думаешь, что это хоть капельку смешно…
— Ну хватит, Анна, — голос Йо перехватывает горло. Он просит, практически молит, взывает к ее сочувствию. Это запись? Она не помнит, чтобы он к ней так обращался хотя бы раз.
— Йо, нельзя же бросаться на помощь каждой заблудшей душе! Это плохо для тебя кончится! — Анна узнает настрой Нины, ее жесткость и нежелание продолжать тему, выраженные в броских фразах. Когда они успели? Шелест древесной листвы заглушает чей-то комментарий, заставляя Анну потеряться в догадках и подкатывающем страхе. Это не может быть Хана. Ведь так?
— Но Господину Рену нужна ваша помощь! — «Рену»? Значит, это реальный разговор? Он происходит прямо сейчас с Йо и Ниной, продолжающей играть ее роль, когда все завершилось еще вчера со скандалом и криком?
Очередной порыв ветра, Анна слышит чей-то вдох, чувствует чужую улыбку.
— Интересно, ты всегда ждешь чего-то подобного от мальчишки… — и буквально застывает, пошатнувшись. Быть того не может! Ей мерещится! — …или мне просто повезло нарваться на один из его фетишей?
Спину обдает холодный туман, забирается под кофту, а нервная система на пару с интуицией взрываются истерикой
«Беги!». Анна с задержкой — надеждой на галлюцинацию, бред, билет для посещения психбольницы — поворачивается к говорящей.
— Вайолет! — страх искривляет лицо. Тогда как непрозрачная, живая — она разводит перед ней в величии руки.
— Во плоти. Ты же не думала, что избавишься от меня так просто, Королева?
Йо негромко чертыхается, приложив ладонь ко рту, и всецело понимает ужас Анны: если бы перед ним внезапно появился Хао, восставший из могилы, то реакцией было бы такое же пошатывание, он бы так же схватился за стол или что-угодно позади себя, чтобы не рухнуть.
Слишком много сил было затрачено, слишком много эмоций было пережито. И теперь все заново.
— Ты мертва! — Анна отрицает, не хочет принимать. Забавляет Вайолет. — Твой труп лежит в «Ревиле» под надзором!
— Лежит ли? — ироничным скепсисом Вайолет выбивает из Анны дух. Ее коленки подкашиваются, она вот-вот упадет. Это неправда! Это ложь, бред, галлюцинация! Анна переработала, устала! — Впрочем, раз ты настаиваешь, я с радостью докажу тебе обратное.
Она протягивает руки, жаждет сжать шею и откровенно смеется, когда Королева едва не забирается на стол. И тем не менее Вайолет настигает ее: как чума, неминуемая безысходность — ее ладонь замирает в сантиметре от сонной артерии, но и этого хватает, чтобы почувствовать застывшие жилы, пульсирующую, бьющую в своей живости кровь. Королева же ловит запах смерти, отчаяния и опасности, шлейфом тянущиеся от скорбящей матери.
Впрочем, от скорби в Вайолет мало что осталось — разум давно одурманен идеей мести, и жертва в лице дочери, пытавшейся убить Короля, тому доказательство.
— Анна! — у входа в комнату Милли роняет книжки. Досада от проваленной контрольной быстро сметается испугом и готовящимся гневом.
— Вон! — Анна отталкивает Вайолет, рывком сокращает расстояние и выталкивает сестру в коридор, захлопнув дверь прямо перед носом. Милли не стучится, не просится жалобным котенком обратно и, тем более, не кричит агрессивно, что с Вайолет нужно разобраться. Может, она все же сходит с ума?
— Тебе не защитить ее, — правда смешливый тон Вайолет и вся она в целом говорят об обратном. Анна не хочет думать, кого она убила и кто сейчас лежит в «Ревиле». Они ведь не сообщали о пропаже тела? Нет? Вайолет упирает кулак в бок. — Как и мальчишку, Асакуру и множество других, которые якобы тебе важны. Королева, ты стала слишком сентиментальной!
Упрек, отдающий досадой, — Вайолет хотела жесткой игры, хотела узреть, как в достижении цели Королева не поставит в расчет ничего и никого. А в итоге что? Размазня, думающая о посторонних людях, защищающая посредством своей жалкой жизни. Губы тянет усмешка — этим можно воспользоваться.
— Но я здесь не за тем, чтобы отчитывать, а поэтому буду краткой: Асакура намеревается сбежать со своей шайкой в сторону Великой китайской, и я сочла это потрясающим поводом для поединка.
— Что? — неясно, чему Анна удивляется больше: поездке Йо в неведомые дали или максимально идиотской причине для нападения Вайолет. Прятаться столько времени? Ради этого?
— Вернее, потрясающим поводом для тебя не убежать и быть крайне осторожной. Я бы сказала, параноидально осторожной, — добавляет Вайолет, возвращаясь к веселой версии себя и глубже опускаясь в пучины маниакальности. Она подходит ближе, заставляя Королеву дернуться, сводит подушечки пальцев вместе. — Ведь мы сразимся на том самом вокзале, откуда они впоследствии уедут. Ну, или потратят какое-то время, чтобы откопать твои останки и останки тех, кто рискнет взглянуть на боевик в реальной жизни.
Она выпячивает нижнюю губу словно игривый ребенок, и тем самым как бы говорит между строк: неважно, сколько поляжет, это в любом случае будет весело!
— Ты психопатка! — не выдерживает Анна, чем сначала обижает, а затем — умиляет Вайолет.
— Милая, наивная Королева, — она вновь тянет к ней руки и, наплевав на попытки уйти, отстраниться, закладывает светлую прядь за ухо. Неожиданно Анна оказывается зажата между Вайолет и дверью. — Стоит ли говорить, что мое безумие, отчаяние и горе — это плод ваших с Королем усилий? Вы отняли у меня мужа, дочь, теперь ваш черед платить. А-а!
Она зажимает в тисках лицо Королевы, не давая той вставить глупые оправдания. Вайолет знает, что именно с Короля и треклятой войны начались беды в ее семье, — ей достаточно.
— Я заберу у тебя Хану, Милли, полакомлюсь страданиями Йо…
— Он здесь не при чем! — рыкает сквозь зубы, жалея, что когда-то втянула невиновного в этот кошмар. — Он не принадлежит к королевской семье и не сделал ничего плохого!
Вайолет вскидывает брови, превращая твердое убеждение в неопределенный лепет:
— Подожди, — возобновляет Анна, когда та отходит от нее, а выражение иронии и язвительной снисходительности не пропадает. — Что ты хочешь этим сказать?
Неужели Йо сделал в их вселенной нечто плохое, непотребное? Или он… все-таки имеет отношение к Королю и Королеве Шаманов?
— Лишь то, что я уже достаточно здесь насиделась, — но Вайолет глуха к ее домыслам и просьбам. Фотографии попадают со стола к ней в руки. — И если ты так сильно не хочешь разминаться перед смертью, то дам тебе дополнительный пинок.
Небольшая стопка летит на пол, рассыпаясь веером кошмара.
— Найдешь то, что их отличает от обычных фотографий, и желание повидаться ночью появится сразу, — улыбка перестает отдавать весельем даже по меркам самой Вайолет — озлобленная, мрачная, она похожа на оскал. И горящие глаза усиливают чувство тревоги. — Вокзал на северо-востоке, в одиннадцать. Уж постарайся не опоздать, Королева.
Надменный хохоток в пафосном обращении, Вайолет растворяется так же, как и пришла, — молниеносно, при помощи густого тумана и ноток неизбежности.
Без сил Анна скатывается по двери вниз, а мобильный, удивительным чудом не выроненный раньше, взрывается бодрой мелодией. Лишь на третью попытку Анна раскрывает «раскладушку» — на экране светится имя Рурка — и принимает вызов; треск динамика — громкая связь.
— Анна? — не чертыхается по обыкновению из-за медленного ответа, голос взволнованный. — У нас проблема…
Да, у нее действительно проблема. Одна огромная, живодерская и маниакальная…
— Вайолет вернулась, — говорит она, вызывая тишину на другой стороне. Невесело усмехнувшись, Рурк облизывает губы.
— Тогда две проблемы, — о, звучит интересно. Что еще успело произойти? Апокалипсис? Ад разверзся? — Мне позвонили из нашего морга — к ним поступило заявление о пропаже девушки… и тело, которое мы сдали месяц назад, полностью совпало с описанием.
Твою мать.
