Немного об Анне

      Анна делает глубокий вдох, позволяя воздуху проникнуть в легкие, и сама растворяется в нем. Ладонь Хао, которую она держит, чтобы больше не играть со смертью, постепенно стирается в ощущениях. Анна перестает чувствовать ветер, ласкающий лицо, волосы, не собранные в хвосте, — она перестает дышать, сама того не замечая, а ноги становятся ватными, при этом Анна не падает в траву, не заваливается на спину. Она ощущает безграничное тепло — словно летнее солнце, вынуждая щуриться или вовсе прикрыть веки, подставиться под его лучи, облепляет ее, уносит куда-то ввысь и согревает. Волнения остаются позади.       — «Шаманский альянс»? — переспрашивает Хана на кухне, в сомнении почесав кончик носа.       — Редкая форма единения, доступная лишь участникам шаманского союза и позволяющая многократно увеличить вложенные в него силы, — тараторит Милли, чтобы Анна или Хао не успели передумать и отказаться. — Если вы не смогли одолеть Вайолет один на один, то имеет смысл объединить усилия.       — Не бывает все так просто, — встревает Эна, считая затею если не сомнительной, то идиотской со стороны Хао. Какой ему резон втягиваться в гущу событий, не касающуюся его напрямую? — Если бы этот Альянс не представлял угрозы или не достигался титаническими усилиями, то каждая третья пара бы его использовала.       — Союзы в принципе не особо популярны среди шаманов, — Милли пожимает плечами. — Связано ли это с определенной ответственностью за чужую жизнь и чистотой помыслов — сказать трудно, но ты права, один минус у него все же есть.       Она обращается к Анне, впервые твердо, не отводя взгляд.       — Ты должна будешь раскрыть ему душу.       Внезапно жесткая и властная рука разрывает завесу легкого мирка. Анна сбивается, и ее сносит невидимой волной. Страх подкашивает коленки, она падает в мягкую траву и открывает глаза — разорвавшееся единение встряхивает их обоих, однако Хао выстаивает, пусть и не так ровно, как до этого. Он раздраженно цыкает и встряхивает запястьем, под кожей которого продолжают бегать электрические разряды. Близко раздаются утешения Милли.       — Ничего страшного, мы можем попробовать еще раз, — словно она участвует наравне со всеми. Милли не выпускает книгу, поведавшую им об Альянсе, периодически возвращаясь к скупым строкам и внутренне надеясь познать их скрытый смысл. Которого нет. У них не так много времени, поэтому ругань, выяснение отношений и понимание заковыристых слов неправильно нужно оставить на потом.       Хана устало потирает лоб. Было трудно найти место, куда бы не лезли любопытные и гуляющие с собаками местные, кто нормально бы реагировал на Хао и попытки неизвестной шаманки провести вместе с ним сомнительный ритуал. И все же они сделали это, обосновавшись в пригороде, забравшись так далеко, где их никто не смог бы узнать (по крайней мере, Милли с Анной), и затаившись среди высоких деревьев, ограждающих от палящего солнца. Прислонившись плечом к стволу дерева, он предпочел наблюдать издалека, потому что, как оказалось, его едкие комментарии на фырчание Хао тоже относятся к разряду «выяснение отношений».       — Это бесполезно, — разносится над ухом, и неприятный холодок проносится между лопаток.       — Вайолет! — он отпрыгивает, готовый разразиться криком о помощи, но она быстро растопыривает пальцы, показывая, что безоружна.       — Тише, я пришла поговорить, — необычайно спокойно для нее, она хмыкает на изменения в его выражении лица и разворачивается вглубь, завлекая за собой. Бросив неоднозначный взгляд на разговаривающих Хао с Анной, тычущую в книжку Милли, безуспешно доказывающую что-то им обоим, Хана идет следом.       Не пройдя и двадцати шагов, Вайолет устраивается на зеленом шелковом склоне, поправив темные волосы и слабо улыбнувшись тому, как кулон-капелька с небольшой трещиной блестит на солнце.       — О чем же? — он не решается сесть рядом, остается стоять, в напряжении пряча кулаки в карманы джинсов. От Вайолет не ускользает и это, пусть она делает вид, будто все в порядке. Откидывается на локтях, едва ли не укладываясь вздремнуть, и поворачивает к нему голову. Улыбка не сходит с ее губ.       — О том, как наивны и глупы ваши попытки повторить вчерашнюю случайность, — она не называет конкретно «Альянс», а значит, возможно, Вайолет не знает точного определения и чем оно является на самом деле. — Для этого наверняка потребуется множество усилий с обеих сторон, тогда как ни одна из них не хочет вкладываться, имеет трагичную историю и вообще, собственные планы на судьбу другого. Я все думаю: а не боитесь ли вы, что Хао предаст Королеву, и вы посеете то же, что и со мной?       — Ты сама предлагала ему перейти на твою сторону, — напоминает ей Хана, не особо улавливая, к чему она клонит. Вайолет хмуро сводит брови на переносице в размышлении. Здесь, сейчас, она кажется обычной женщиной с миловидным, молодым лицом.       — Предлагала. Можно сказать, даже надеялась на это: «общие враги объединяют», ведь так? — повторяет слова Милли, произнесенные сегодня утром на кухне. Вайолет пугает тем, что она знает, и предположениями о том, как она эту информацию получила. Она подслушивает их в их же доме? Сколько всего успела записать, поставить на карандаш? Есть ли у них шанс и возможность найти место, где они будут в полной безопасности и при свободе выбора фраз? — Но он скатился до банального героя дамского романа, предпочтя девушку мечте, и тем самым повторяет ошибки предыдущих жизней.       «Предыдущих жизней»? Значит ли это, что и ранее Хао не добивался своих целей по определенной причине, а не только из-за перевеса сил шаманов, выступающих на «хорошей» стороне?       — У них с Милли все иначе, — защищает, отвечая твердо. Хана определенно имеет воспоминания и яркую картинку перед глазами, подтверждающую его слова.Хмык Вайолет для него ничего не значит. — Она ни за что не даст его мечте пропасть зазря. Милли верит в него, пусть и не одобряет выбранных им методов. Окружающим этого не понять.       — Так же, как им не понять и твои отношения с Лилиан? — усмешка достигает цели. Хана нарушает правило не приближаться и нависает над ней.       — Не смей упоминать ее имя! — шипит, тычет пальцем. Не берет Вайолет от слова совсем, разве что внутренне веселя сильнее.       — Почему я не могу называть имя собственной дочери? — логичный вопрос, который она произносит легко, с приподнятыми бровями и натуралистичным, но не естественным удивлением.       Догадка Йо, промелькнувшая почти в самом начале, подтверждается. Вайолет с Ханой потеряли девушку, приблизительно одного возраста, оба при трагических обстоятельствах, хоть Хана так и не рассказал Элизе детали. У обеих (вернее, теперь одной) девушек имя начиналось на «Лили», и в случае с Ханой имело продолжение в виде «ан». Делалось это для того, чтобы отвести ненужное внимание и предположения, или чего-то еще — остается догадываться.       Йо потирает затылок. Выходит, Король убил его невесту? Что у них там, черт возьми, вообще творится?       — Лилиан — сирота, ее бросили родители! — нажимает, буквально давится возрастающим негодованием и болью. Она не может так просто взять и растоптать его веру в нее, его любовь. Как бы это ни виделось Королем и Королевой впоследствии, когда Лилиан умерла, как бы Вайолет ни считала себя кровной матерью, Лилиан была одна до тех пор, пока не встретилась с ним в Йеле. Они вместе переживали тяжелые моменты, справлялись своими силами; Лилиан была добрым, светлым человеком, она попросту не могла быть дочерью истеричной и мстительной Вайолет!       — Это она тебе сказала? — однако та спокойно разбивает его наставления. Продолжая смотреть на мальчишку, которого в последний раз видела взрослым, устоявшимся мужчиной при взрывной натуре, Вайолет ловкими манипуляциями крошит убеждения в той, в которой он и не думал сомневаться.       Растерянная реакция, приоткрытый рот без ответной фразы наготове — самое время Вайолет продолжить.       — Видишь ли, внедриться в королевскую семью куда сложнее, если все вокруг знают, что твой отец погиб на войне, а мать жаждет мести, — она оттопыривает нижнюю губу, объясняя снисходительно, словно маленькому ребенку. Хана стискивает кулаки, злость переполняет.       — Она не внедрялась! Она…!       — Просто оказалась в том же месте и в то же время, что и ты? — продолжает за него Вайолет, перехватывая горло. — Понимаю, случись ваше столкновение на церемонии — куча народу, кто-то даже успел запаниковать на радостях, но ты опоздал. Какова вероятность, что девушка из неизвестного тебе города, без денег, придет в тот же корпус, куда должен прийти ты, на пятнадцать минут раньше и попадет в беду?       Хана застывает, не в силах ответить. Да, отсутствие денег на обратную дорогу показалось ему тогда странным, но многие, выбившиеся из нищеты, получившие грант, не хотят или попросту не могут вернуться обратно с пустыми руками! Вайолет отталкивается от травы, нежно проведя ладонью по чужому лицу. Милый, наивный — его добротой можно пользоваться бесконечно.       — Она ведь так не хотела, чтобы ты копался в прошлом декана, доводил все до суда, — тягучий, сладкий голос западает в душу, обвивает кольцами трепещущее сердце. Ей бы выдохнуть ему на ухо, как в дешевых фильмах, но Вайолет хочет вовсю насладиться реакцией. — Ведь именно она спровоцировала его.       Да! Повержен и убит, его мозг тщетно пытается найти какие-то оправдания, разбивается о факты из прошлого и то, что именно он был инициатором активности с подлогом наркотических веществ, выявлением других жертв и дальнейшим заточением в тюрьму строгого режима. Лилиан же искусно притворялась испуганной овечкой, старалась не попадаться декану на глаза, ведь не было никакого насилия с его стороны — был холодный подсчет необходимых секунд, экстракт дурмана, подмешанный в чашку чая при длительной беседе, и хорошо отрепетированный крик.       — Из Лили получилась бы отличная актриса: ее эмоции, дрожащее тело… она ползла к тебе, как к последнему человеку на планете, который смог бы ее спасти! — глаза Ханы стекленеют, обращаясь к прошлому и видя произошедшее уже в ином свете. Вайолет ставит под сомнение все то отвратительное и кошмарное, впоследствии приведшее к самому лучшему и светлому, что случилось в его жизни.       — Ты врешь, — опустошенно, больше на автомате возражает Хана. Не шевелится, боясь. Лилиан… использовала его? Вайолет лжет!       — Нет, зачем мне? Я хочу поведать правду, потому что рассказанное тебе Королем о той ночи является ложью, — упоминание отца немного отрезвляет. Изначально потянувшаяся к браслету Вайолет вынуждена вновь всецело переключится на Хану. В конце концов, когда мальчишка обо всем узнает, он сам ей его вручит.       — Папа бы не стал… — потерянное, тихое. Хана впервые называет Короля не «отцом», а ласково «папой». Словно ему снова семь, и ему снятся кошмары. — Ему нравилась Лили…       — Ему нравился ты. Как и любой другой любящий отец, он не мог отказать сыну в выборе невесты, а поэтому был вынужден терпеть Лили. И без зазрения совести убил, когда выпал замечательный шанс.       А что, если покушения и не было вовсе? Если на самом деле Король невзлюбил Лилиан и решил воспользоваться… это какой-то бред.       — Лилиан напала на него, он защищался, — Хана перебирает воспоминания: как им было хорошо вместе, как они путешествовали в его редкие выходные и разовый отпуск, как она приходила к нему на работу и после они целовались, стоя под проливным дождем сродни актерам в романтическом фильме.       — Хочешь познакомиться с моими родителями? — он помнит, как загорелись ее глаза. Он предложил сам, а затем был утоплен в нежных поцелуях.       Лилиан ждала этого?       — Думаю, он мог применить что-то менее мощное, учитывая положение, в котором находилась Лилиан, — задумчиво произносит Вайолет, оставаясь на полушепоте, позволяя едва уловить сознанием сначала ее слова, а затем их смысл. Зрачки Ханы сужаются.       — «Положение»? — наивно переспрашивает, надеется, что ослышался или что она сейчас пошутит. Очень, очень жестоко пошутит.       — Лилиан ждала ребенка, — сердце замирает. Хана не выдерживает, жалобно пискнув «нет», он опускается на колени в траву, смотря перед собой и не понимая. Вернее, понимая.       Тем утром, когда он собирался на работу, Лилиан была слишком радостна и хотела «вечером кое-что ему сообщить». Неужели, это была новость о беременности… от него? У Ханы должен был появиться ребенок — сын или дочь, его родные, кровные. «Маленький комочек», как их по умилению называл отец, стоило вспомнить беременность Королевы.       Тошнота подкатывает к горлу, головокружение зажимает в тисках виски, а на глаза наворачиваются слезы. Он должен был остаться, неважно, что бы произошло и как бы все обернулось, он должен был быть там, а не на дурацкой работе, чертов трудоголик! Он должен был увидеть воочию, как в их мирную жизнь вторгается Вайолет, как Лилиан соглашается привести план в действие, он должен был им помешать. Он должен был защитить Лилиан от смерти.       — Она не смогла всецело посвятить себя плану отмщения, потому что неожиданно у нее возникли к тебе чувства, — без лишней эмоциональности и какой-либо эмпатии, Вайолет наблюдает за чужими крупно дрожащими плечами. Хана опускает голову ниже, подметает волосами траву. Кажется, прозрачная капля все же орошает землю. — Ты стал тем, кто принял ее без прошлого, после ужасного события, тем, кто помог выбраться из рутины, тьмы и подарил надежду. Она стала по-настоящему счастливой с тобой, и не было ничего удивительного в том, что Лили отказалась от первоначального плана. Она не хотела вредить тебе, твоей семье… поэтому мне пришлось немного ее подтолкнуть.       Скорее всего, мальчишка ее уже не слышит. Полностью погрязший в мыслях, он раздроблен своими же воспоминаниями и не восприимчив к внешнему миру. И все же она продолжает, мерно поглаживая светлую макушку, рассказывать «правду».       — Я напомнила ей об отце, о нашей переписке, длящейся большую часть вашей совместной жизни, и она не смогла отказать. Ей пришлось пойти на риск и погибнуть от руки Короля. Преисполненная любви к тебе и вашему нерожденному ребенку, она умирала в одиночестве, брошенная, словно мусор, — давит на последнее, срывается на злое шипение вперемешку с омерзением. Перед глазами до сих пор стоит Королева, отвернувшаяся от Лили и уходящая к другим, более интересным ей людям.       «Уберите ее». Лучше бы она сдохла еще раз! Еще и еще, пока Вайолет не отпустит ненависть и злоба.       — Король разрушил ее душу, лишив нас возможности ее воскресить и вынудив тебя отправиться в прошлое, — словно ласковая мать, она убирает прядь ему за ухо, тем самым открывая вид на блеклое лицо. Рот дрожит, приоткрытый, взгляд безумный, уставлен в землю, а по щекам стекает водопад в стадии принятия. Вайолет затрагивает причину, по которой он провалился в эту вселенную, не позволяя мерным ведением истории спросить, откуда и почему.       Ведь его вела в прошлое не только смерть Королевы-матери, но и безвозвратная кончина Лилиан. Он хотел попасть в то время, когда они обе были живы, предупредить, обратить кошмар вспять и вернуться в счастливое будущее, будто ничего и не произошло. Будто он не совершил страшную ошибку.       — Это было жестокое и радикальное решение, но оно не значит, что ты не можешь ответить ему тем же.       — Я не хочу ему вредить, — отголосок любящего сына. Даже в самой отчаянной и беспросветной ситуации Хана не собирается поднимать руку на отца. Король слишком многое ему дал, чтобы быть неблагодарным, лишать его жизни, действовать у кого-то на поводу, хотя тогда… когда Король ему все рассказал, Хане хотелось, чтобы умер он, а не она. Он разбил ему нос, накинулся, избивал, пока истерика туманила разум. Сейчас же… Хане хочется забиться в угол и перебрать все те осколки, что у него остались — души, воспоминаний, собственных эмоций.       — О, нет, тебе не нужно, — «ведь я могу сделать все сама» мелькает в ее жестах и улыбке. За спиной рождается клинок из тьмы.       Йо хочется крикнуть: «Берегись!» — вот только Хана все равно не услышит. Да и побежать как можно дальше не хватит сил.       — Тебе не нужно ему вредить, но ты можешь воспользоваться тем, что он и Милли когда-то тебе дали: браслетом для перемещения во времени. Ты только вдумайся, — торопится, отвлекает от дальнейших указаний в памяти.       Хана обещал прыгать в прошлое исключительно под присмотром Милли, Хана выкрал браслет, когда случилось непредвиденное, и упоминать ее сейчас — значит, напомнить, что он поддается чарам и убеждениям этого самого «непредвиденного».       Ладонь Вайолет ерошит волосы, приятно, нежно.       — У тебя отобрали Лилиан — ее жестоко убили — однако где-то там до сих пор существуют вселенные, где наша маленькая Лили жива: живет и ждет, пока ты за ней придешь и заберешь ее из лап декана, который уже может не оказаться невиновным.       — Живая, — повторяет Хана.       И ведь правда — даже если он вернется невредимым из этой вселенной, подождет и отправится в прошлое заново, вряд ли он сможет прыгнуть в тот вечер, предупредить отца, допросить Лилиан и тем самым предотвратить смерть Королевы. Если он сделает это, то многое изменится, его выкинет в «его настоящее», и еще неизвестно, каким оно будет. Возможно, Лилиан во всем сознается и совершит суицид, как делали многие приспешники главного предателя Короля, а может, она надавит на жалость, и, если Лилиан действительно была с ним из-за плана, вовсе убьет его. Бьянка, да и он сам, не смогут пойти на такой риск, скорее всего — в следующий раз вообще прыгнет она, ведь энергия Короля Духов жива всюду, и если произойдет что-то из ряда вон, то у нее будут хотя бы силы на сопротивление, защиту.       Тогда как он провалился в этот мир практически беспомощным.       Ироничная улыбка трогает уголки рта. Он никогда больше не увидит Лилиан. Никогда, если будет играть по правилам, если не согласится…       Он не видит, как Вайолет, добившись своего, замахивается клинком. Наивный, слишком много, долго думает!       — Хана! — Анна перехватывает чужое запястье, сжимая то до синяков. Решив отыскать сына, ушедшего неизвестно куда, они с Эной подоспели вовремя. Еще бы секунда и конец. — Какого дьявола ты с ним сделала?!       — Мы лишь поговорили о проблемах, — Вайолет невинно пожимает плечами, не позволяя клинку исчезнуть. Эна присаживается возле потерянного мальчишки, тормошит за плечо.       — Эй, парень? — ответа нет, и глаза Анны окрашиваются желтым. Берсерк жаждет вырваться наружу — дай только повод, дерни спусковой крючок.       — Проваливай отсюда, — требует она шепотом, полным презрения, злобы за непростительное отношение к сыну. — Пока я тебе руку не вырвала с корнем.       — У, какие мы злые, — прежнее настроение развеселой психопатии возвращается к Вайолет, и веки опускаются на темные глаза, делая взгляд томным, снисходительным до озлобившейся Королевы и непонимающего ее мира. Она выглядывает из-за Анны, посмотрев на Хану. — Запомни наш разговор, малыш, может быть, мы его еще продолжим.       «И мой нож вонзится тебе в спину, не успеешь крикнуть», — не добавляет она, вновь возвращаясь к Королеве.       — Ты очень многого не знаешь о мире, Королева, а кичишься так, словно во всем эксперт, — вызывает недоумение недоделанным советом, Вайолет заставляет стиснутое запястье выскользнуть при помощи тьмы перемещения, сама постепенно пропадает. — И когда-нибудь эта уверенность в определенных вещах, особенно — в людях, сыграет с тобой злую шутку. Пока-пока!       Звонко прощается и исчезает. Обескураженная Анна смотрит на Эну, а после — расставляя приоритеты, бросается к сыну.       — Хана? Хана! — касания подменяются с выверенных и лживых на правдивые и торопливые. Голос вокруг и шепот внутри перестают быть елейными, обращаются тревожными и тем самым отрезвляют. Хану буквально вышвыривает из размышлений, окунает в холодную воду и бросает в сугроб: легким резко становится необходим кислород, а пальцы ощущают жесткость травы, в которую он опустился и перепачкал джинсы на коленках. — Хана!       Мальчишка внеапно вскидывается, вскакивает с места и, бросив едва слышное «Я сейчас», уносится прочь. Он перепрыгивает какие-то незацветшие кусты, не удерживается и валится по склону кубарем вниз, не отряхиваясь и не прерываясь, бежит дальше. В висках стучит кровь, попытки Вайолет придать его воспоминаниям иную окраску сейчас мелькают перед глазами цветными пятнами, у Ханы заходится сердце от бега и страха, что может все оказаться именно так, как она и сказала.       Лилиан действительно была беременна от него?.. Нет! Это ложь, она бы не смогла сохранить подобное в секрете, отец бы увидел раньше! В любом случае, подтвердить сейчас это может лишь один человек.       Он выскакивает из-за деревьев, пугает прохожего с небольшим шпицем на широком поводке, перебегает пустынный перекресток на красный сигнал светофора и сворачивает в подворотню, не задумываясь о потенциальном маньяке, который причинит ему вред. Больнее, чем то сделала Вайолет, все равно никто не сможет. Он встряхивает браслет.       — Бьянка! — изумруды на серебрянной нити подсвечиваются энергией призыва. Хана вертит головой, жадно хватая воздух носом после короткого спринта и надеясь, что сестра не ударилась в тренировку, как это бывало обычно. — Бьянка!!!       Отчаянный вопль сжимает Йо сердце. Он не представляет чувств Ханы тогда: разобранный на составляющие, он сомневается в себе и ближайшем к душе человеку, не способный получить внятный, правдивый ответ.       — Хана? — силуэт сестры — словно свет в конце тоннеля. Хана был бы готов вздохнуть от облегчения, если бы ироничные усмешки Вайолет, ее слова, неприятно щекотавшие затылок. — У меня нет времени на знакомство с твоими духами.       В ожидании очередного бесполезного диалога, Бьянка раздражает неотъемлемым пренебрежением, тем, как упирает кулак в бок и прикидывает веский повод сбежать пораньше.       — Бьянка! — но своим выкриком, просьбой, бьющейся в имени сестры, Хана выбивает надменность с цейтнотом головного мозга, заставляет напрячься. Как давно она слышала этот тон, видела его таким? Наверное, с тех пор, когда отец сообщил ему о смерти Лилиан.       — Что произошло? — почти невесомо, с закрадывающимся ужасом и ожиданием страшного. Бьянка скидывает сумку с плеча, точно минуту назад куда-то собиралась, взмахивает кистью, запирая двери, окна, создавая привычную непроницаемую стену, и спешно опускается на кровать. — Хана, что у вас произошло?!       Волнение звенит на гласных. Она уставляется на него, смотрит не мигая и почти требует рассказа, на котором он осекается. Выдать все, как есть? Что он почти принял сторону Вайолет? Что отец — не тот, кем кажется, а произошедшее с Лилиан — его ложь, чтобы не разрушить семью и их тесную связь? Что Лилиан была беременна, и этот факт не остановил отца от жестокой расправы над той, которую Хана, его сын, его последователь и лучший на планете друг, любил до потери пульса?       Он вываливает на нее все нескончаемым потоком, кое-где ругается на английском, перемежает язык с японским, хватается за голову — волосы, которые трогала Вайолет, теперь ему хочется помыться — едва ли не устремляется с разбегу в кирпичную стену позади и наконец выпаливает:       — Ты можешь это узнать?! — говоря о состоянии Лилиан. Бьянка слушает молча, на удивление не пестря замечаниями, тяжело дышит и вскидывает брови при озвучивании просьбы.       — Хана, ты запретил вскрывать Лилиан, вообще как-либо ее трогать! — напоминает ему Бьянка и сжимает тут же кулак, призывая заткнуться, дать ей договорить. — Кроме того, кому ты больше веришь? Отцу или психичке, которая может соврать о чем угодно, лишь бы добиться своей цели, выбить вас из колеи и напасть исподтишка?!       — Но Лилиан!..       — Отец бы это почувствовал! — перебивает Бьянка агрессивно. — Даже на ранних сроках, видя женщину или девушку впервые, он мог сказать, что перед ним больше уже не один человек, а двое. За все то время, которое он является Королем, он лишь единожды проморгал беременность, и это — явно не случай Лилиан!       Ставит точку в обсуждении и чужих сомнениях. У Ханы отнимается язык, весь словарный запас внезапно заканчивается, и все, что ему остается, это глупо хлопать ресницами, пока мозг обработает информацию, а после — на выдохе некрасиво ругнувшись, опуститься на асфальт. Джинсы все равно можно будет если не зашить, то выбросить, зато он… он уже не может больше. Не выдерживает, готов сдаться.       — Вайолет знает, как ты относился к Лилиан, как ты хотел доказать ее невиновность в подготовке государственного переворота, и поэтому избрала быстрый способ убрать тебя со своего пути, — в конце концов именно из-за натиска Ханы, твердолобости, уверенности в непорочности Лилиан, они с Бьянкой вышли на Вайолет и план подставы.       Возможно, скажи они о своих догадках, найденных доказательствах кому-то, то не варились бы сейчас во всем этом в одиночку, у них была бы поддержка, но прошлого не воротишь. Бьянка потирает устало шею и прикидывает, почему агрессивная и бешеная Вайолет вместо кулачного боя, которым славилась ранее, вдруг вышла на мирный диалог и тем самым убила всю наблюдательность флегматичного и рационального Ханы.       — Я бы посоветовала тебе проверить браслет — она могла его подменить — но мы сейчас общаемся, так что, скорее всего, она просто пыталась его выкрасть.       — Нас бы не выкинуло обратно? — Хана уверен, что хмуро сводит на переносице брови, Бьянка же видит в брате какую-то чересчур сложную физиономию. Главное сейчас его отвлечь, позволить прочувствовать мозгами и сердцем прошедшую бурю и возобновившийся штиль. — Я даже в ванной его боюсь снимать.       — Спасибо за ненужные подробности, — она рождает тень улыбки чисто девчачьей реакцией, — и вроде как нет. Ты просто не сможешь вызывать меня, портал, открытый в нашем мире, захлопнется, а на возвращение в конкретно нашу вселенную тебе потребуется или помощь Милли, или очень много времени.       — Оп, страх стал сильнее, — благодарит в отместку Хана и на всякий случай проверяет браслет на мелкие трещины, готовность порваться. Пусть это и магический артефакт, созданный Милли при помощи Короля Духов в лице отца, погрешности и срок действия есть у всего — очень не хотелось бы завершить все дела здесь и вдруг увидеть, что обратно ход закрыт.       На какое-то мгновение между ними возникает дымка тишины, каждый размышляет над своим и обоюдным одновременно.       — Как ты себя чувствуешь? — пока Бьянка не решается ее нарушить, вспоминая о делах и том, что сами они себя не сделают.       — Вроде бы в порядке, — Хана пожимает плечами — постепенно на них сваливается тяжесть перенапряжения. Он опускает руки, позволяя силуэту сестры забраться с ногами на постель, отчего со стороны может показаться, что они сидят друг напротив друга. Бьянка подсаживается ближе, еще чуть-чуть.       — Тупица! — и тычет пальцем в лоб, жалея, что он проходит сквозь. — Ты напугал меня.       Наверное, любой другой старший брат начал бы указывать на разницу в возрасте, росте, на том, что вообще «поболее видел в этой жизни», но только не Хана. Зная Бьянку, как она реагирует на мелкие и достаточно крупные невзгоды, как перешагивает проблемы, подобно гиганту — через скалистые горы, как плюет на часть из них и не считает достойными ее эмоций, сейчас он сконфуженно лыбится.       — Извини, — обещая, что подобного не повторится. Бьянка подозрительно щурится и все равно ему не верит (по крайней мере — говорит об этом вслух).       Еще какое-то время они обмениваются семейными любезностями, Бьянка отвлекает его происходящей в Королевстве ерундой, а когда часы на мобильном бьют тревогу, пунктуальность вынуждает ее закончить диалог. Хана остается один в довольно чистом переулке, вдыхает аромат расположенной неподалеку булочной, дразнящий аппетит даже плотно отобедавших людей, и откидывается затылком на кирпичную кладку позади. К запаху выпечки примешивается еще один.       Анна опускается на корточки, точь-в-точь повторяя позу Бьянки. В ней нет злости из-за его побега, нет открытого страха из-за встречи с Вайолет, есть лишь бесконечное волнение и нежелание задавить множеством вопросов.       — Есть что-то, что я должна знать? — однако она все же решается задать один, конкретный. Анна не требует от него дотошного пересказа, не спрашивает, какого черта Вайолет от него понадобилось, нет.       Зато она наталкивает на мысль: если есть нечто, чем Вайолет довела его — рассудительного, по большей степени спокойного и эмоционально устойчивого — до такого состояния, то какова вероятность, что она не повторит? Какова вероятность, что Вайолет не использует его же прошлое против него самого? Мама может узнать обо всем от Вайолет, и не факт, что рассказ будет правдивый, а она не обманется, ведь ей не с чем будет сравнить.       Выходит, выбора нет? Хана измученно потирает шею.       — Наверное, ты уже начала догадываться, что мне далеко не семь, — без прямых доказательств говорить было рано, но Анна все равно кивает. Поведение, знания и некоторые нецензурные словечки, брошенные во время взрывоопасного настроения, наводили на подобные мысли. — Так вот, это правда. Оболочка семилетнего ребенка позволяет экономично расходовать энергию фуреку, находясь в вашей вселенной. Вайолет знает это, но нас связывает кое-что еще: любовь к одному человеку.       Она без устали талдычит лишь об одной, поэтому подставить имя не составляет труда.       — Ее звали Лилиан, и она погибла от рук Короля. Вернее, так думает Вайолет, — без особых красок и уточнений про судьбу декана и его роль в ее разрешении, Хана рассказывает про их знакомство с Лили, совместную жизнь и то, как приняли ее родители — Король и Королева, подобравшись к последнему утру, когда видел ее живой. — Я собирался на смену, Лилиан же планировала помочь с подготовкой какого-то приема в Королевстве.       — Надеюсь, ты спихнешь работу на Тая и вернешься пораньше, — разнеженная и в некотором роде томная, Лилиан после утренних нежностей с интимным подтекстом заплетает длинные волосы в небольшую косу и оставляет ее лежать на плече. Сидя на их постели в спальне в его рубашке, «одолженной на денек», но по сути забранной в безвременное пользование, она всем своим видом заставляет сомневаться в необходимости идти работать. Лучше бы трудоголик-Хана послушал сердце. — Мне нужно кое-что тебе сказать.       Хана так и не узнал что. Под озвученное предложение могла подойти счастливая новость в виде беременности, однако Бьянка категорично ответила отказом. Может быть, это была не менее важная и серьезная вещь? Теперь тайна останется таковой навсегда.       — По словам отца, они сталкивались несколько раз в тот день, «Лилиан будто специально натыкалась на него». И все встречи заканчивались так же внезапно с ее стороны, она «спешно уходила, извиняясь». Из-за занятости и творящегося вокруг хаоса Король не придал этому значения, а уже вечером, когда в разгар приема он вышел в коридор позвонить, Лилиан напала на него, — дыхание сбивается на горьком факте. Хана проводит языком по нижней губе, тогда как грудь наполняется невыносимым чувством тяжести. — Она наткнулась на отражающий щит отца, а когда он побежал за Королевой, Лилиан привела в действие мощное заклинание. Король едва успел наложить блок, но последствия предотвратить не смог — душа Лилиан начала распадаться.       — Если бы я мог, то обязательно… — неконтролируемый хук. Король валится на пол, не предпринимая попыток как встать, так и остановить взбешенного сына. Хана падает сверху, бьет наотмашь в истерике, кричит от непоправимой, всепоглощающей боли, отчаяния, злости, вымещает все на отце, потому что он «не должен был ее трогать»!       Он должен был сделать что угодно, кроме того, что сделал! Он должен был позвать Хану, Королеву, Короля Духов, заковать Лилиан в кандалы, вообще что угодно, только не это! Исцеляющая способность Короля блокировала боль и заживляла синяки, по вскинутой ладони никто не посмел — даже Олуэ — пошевелиться или как-то оттащить с него Хану. Король хотел, чтобы из сына вышло все, и позволял ему бить себя, проклинать, желать смерти, пока слова не обратились во всхлипы, а поначалу твердые, точные удары не стали легче, расхлябаннее.       Пока сам Хана не перешел от стадии злости в стадию депрессии, позволив себя обнять.       Впоследствии, когда он кое-как пришел в себя, Король пояснил, что это нужно было в первую очередь Хане, поэтому он не держит на него зла.       — Они пошли к нам в комнату и обнаружили там десятки писем от Вайолет к Лилиан, в которых на протяжении двух лет обсуждался план мести за ее погибшего отца, — он поднимает глаза на мать и с недовольством видит в ней осточертевшую жалость. Именно из-за нее, из-за чувства вины за невозможность или нежелание помочь, из-за дальнейшей снисходительности, никто не верил, что все это — обман, Лили невиновна.       И лишь Бьянка с ее привычной манерой полу-наплевательского эгоизма однажды стянула его за ногу с дивана в клубе и сообщила, что нашла местоположение «так называемой мамашки». Ей было больно видеть его таким; несмотря на плотный график и предстоящие выступления, Бьянка выкраивала время, чтобы купить и закинуть самолично ему продуктов в их с Лили квартиру, а когда в очередной раз обнаружила их нетронутыми, поняла: брат отказывается появляться в «их» квартире без второй половинки — и отметелила его за бесхребетность и отвратительное к себе отношение. Непривычное молчание Ханы действительно испугало ее тогда.       — Налицо были предательство королевской семьи и попытка убийства одного из ее членов, поэтому они вызвали под утро меня, — замечая, как мама хмурит брови, Хана спешит твердо добавить. — Но, я клянусь тебе, когда я уходил, этих писем не было, Лилиан за все два года не давала ни единого повода думать, что наша с ней встреча неслучайна.       Они могли ругаться — серьезно и не очень — Лилиан не всегда первой шла мириться, иногда они не совпадали во взглядах на определенные вещи, она не стремилась быть везде и всюду с ним рядом, давала личное пространство (пусть их квартира была однокомнатной) и отпускала тусить с друзьями ночь напролет. Она не лезла в его переписки, не задавала наводящих вопросов о родителях и том, что происходит в мифическом Королевстве, и очень сильно переживала, когда он сам предложил ей с ними встретиться.       Это не могло быть все ради отчаянной цели погубить Короля. Хана отказывается в это верить.       — Я тебе верю, — поэтому, когда мама говорит иное, нежели в его вселенной со своим холодным рационализмом, Хана искренне удивляется. — В начале это было не особо заметно, однако сейчас Вайолет не выглядит как убитая горем мать. Она жаждет крови, смертей — неважно чьих. Вполне возможно, она взяла разум Лилиан в плен, как меня когда-то, и заставила напасть на Короля.       «Она не хотела вредить тебе, твоей семье… поэтому мне пришлось немного ее подтолкнуть», — может, именно это она и имела в виду? Гипноз, угрозы, нечто пострашней? Лилиан могла стать пешкой, тогда как Вайолет обрела бы статус безутешной мученицы-матери. Она бы стала лицом восстания против Короля, вела бы таких же измученных и потерявших любимых на войне, обвиняя во всем королевскую семью. В то время как отец сам стал жертвой.       — Я тебя люблю, — опять же таки научившись выражать свои чувства с помощью Лилиан, Хана вызывает в Анне растерянность. — Отвечать не обязательно.       Зная, какие проблемы у нее со словом на букву Л в обеих вселенных, он добавляет тише и обнимает мать за шею.       — Славно, — она облегченно выдыхает, решая закругляться. Хао — не тот человек, который будет вечность ждать неугодных ему людей. — Нам нужно возвращаться.       Хана кивает с промедлением и не предпринимает попытки отряхнуть грязные джинсы. Маленькая ладошка проскальзывает в ладонь побольше, и Анна задается вопросом о правильности этого жеста. Хане ведь не семь, не десять и, вероятно, даже не семнадцать лет, а она периодически (не без удовольствия) таскает его на руках и прижимает к себе крепче, когда ситуация позволяет сделать это не особо заметно. Вдруг, Хане неприятно, а отказать матери он не может?       — Все в порядке? — от мальчишки ничего не ускользает. — У тебя задумчивый вид.       — Ты поэтому так странно отреагировал в больнице, когда я завела речь о Вайолет из нашей вселенной? — находит чем отвлечь. Не будет же она со своим взрослым сыном обсуждать такие глупости, как необходимость в редких теплых объятиях? Не разрывая контакта, Хана чешет кончик носа. Вопрос не из приятных.       — Да, потому что как бы ни отвратно это было признавать, Вайолет — мать Лилиан. И если с ней что-то случится в прошлом, то велика вероятность не встретиться с Лили в будущем.       — Она тебе сильно нравится? — не без удовлетворения, Анна наблюдает, как щеки сына краснеют, а сам он смущенно пыжится. Почему-то именно сейчас ему становится невероятно стыдно обсуждать это: словно ему действительно семь, мама забирает его из начальной школы, заприметив, как он косится на одноклассницу, и спрашивает о ней все-все.       — Мы были помолвлены.       — Помолвка это еще не все, — резонно замечает Анна, имея свой опыт на данный счет. Хана не может не согласиться.       — Лилиан потрясающая, — поэтому просто добавляет от души. — Тебе она обязательно понравится: добрая, чуткая, терпеливая. Выдержать такого упертого барана, как я, и при этом не сойти с ума — надо постараться.       Добивается чужого тихого смешка, а про себя дает обещание: он не позволит умереть Лилиан в этой вселенной.       «Еще одна головная боль?» — пользуясь повсеместным единением, Эна интересуется в сознании Анны, заранее готовясь к худшему. Дополнительные условия, повышенная сложность не способствуют быстрому разрешению проблем и взаимодействию с Хао, которое, по сути, в данный момент им необходимо.       Анна не отвечает.

***

      Когда они возвращаются на место тренировки, обстановка оставляет желать лучшего. Милли на грани терпения ведет плечом:       — О, и что же ты предлагаешь? — не видя подошедших, она всецело поглощена вопиющим поведением Хао.       — Найти ее в этом мире и убить, пока вконец не стала обузой, — и «наилучшей» альтернативой, по его словам.       — Хао, нет!..       — Мы не будем никого убивать, — заслонив собой побелевшего Хану, Анна подходит к Хао, не реагируя на дернувшуюся мышцу сбоку от губы. — Война шаманов еще не случилась, она не потеряла мужа и у нее нет причины мстить — она живет, как любой нормальный человек. Не знаю, как ты, но я не убийца, чтобы пачкать руки кровью невинных.       Пожалуй, если бы это сказала Милли — пусть, с той же интонацией и посылом — Хао бы еще сдержался, но не тогда, когда говорит… эта. Он сжимает кулаки.       — О, разумеется, ты, как всегда, будешь ждать до победного, авось, проблема сама рассосется или кто-то ее решит за тебя, — выражение лица не меняется, чем еще больше бесит. Хао уже видел эти черты, эти темные, спокойные внешне глаза, скрывающие в себе взрывающийся Ад. Мэй.       — Хао! — встревает Милли, действуя на обоих примирительным льдом. Она надеется, что он прочитает ее мысли, успокоится и перестанет развивать тему, стопроцентно закончащуюся конфликтом, но он лишь мельком глядит на нее. Терпение по отношению к одной белобрысой уже давно трещит по швам.       — Тебе самой от себя не противно? — пусть Вайолет была в облике Милли, она верно подметила: если в спор влезает третий человек, то Анне становится наплевать на себя, что от нее останется в ходе драки или чужой истерики, она будет стоять до победного, пусть и не до конца уверенная в собственных действиях.       Вот и сейчас, когда она услышала историю Ханы, его боль, раскаяние и надежду, Анна не может позволить очередному социопату-социофобу их растоптать. Она смирилась со смертью Вайолет, пережила не самые приятные последствия этой смерти в виде полного психологического досмотра и вполне могла бы согласиться на крайнюю меру в критический момент, но увы. Счастье и любовь сына для нее важнее.       — Твой сын притащил из другой вселенной проблемы, ты вынуждаешь Милли прийти к тому, кто убил твою сестру и к кому ты должна испытывать ненависть, неприязнь, а вместо этого трясешься над тем, как назовут тебя люди, которым ты осмелишься рассказать эту историю. Хотя, как по мне, ты заслуживаешь куда худших слов, чем «убийца»: бесполезная, слабая, эгоистичная…       — Хао, — попытки Милли одернуть не венчаются успехом.       — …убогая трусиха, которая никому не нуж… — шлеп! Его голову мотает вправо, а щеку обжигает. Равно как и ладонь Милли, возникшей внезапно перед ними и внезапно посмотревшей так, как никогда еще раньше на него не смотрела. Холодно при всей пламенности души, брезгливо, с огромным морем разочарования в нем и возложенных на него надежд.       — Не смей, — с сипотцой, смачивает горло. — Не смей о ней так говорить!       — Милли, не вмешивайся, — тихо просит Анна, как если бы ее ни чуть не задели ни слова Хао, ни фраза Милли — словно Анны тут нет. В ответ та переводит на нее полубезумный взгляд и не может поверить: она спустит все на тормозах?! Но Хана тут же, пока еще разумный, хватает мать за руку и уводит прочь.       В спину им доносится смешок.       — Впрочем, ничего нового, — Анна все так же молчит, опустив подбородок, тогда как Хана, наоборот, подбородок пренебрежительно вскидывает. Если бы не условности браслета и не низкий рост, драка не заставила бы себя ждать. У Ханы чешутся руки вмазать ему по слащавой физиономии.       — Хочешь вызвать семилетнего ребенка на бой? Только с такими можешь поквитаться? — стирает самодовольную усмешку и поспешно уводит маму. Будь здесь отец, он бы так не смеялся. Однозначный жест с оттопыренным средним пальцем — как способ выпустить пар.       — А ты все продолжаешь их защищать, — обращается Хао уже к Милли, переполняясь справедливым и разумным, как ему кажется, непониманием ее логики.       — Да, — ничуть не смущаясь, Милли настаивает на своем. — И продолжу защищать дальше, потому что они не заслуживают такого отношения. Анна не заслуживает, она слишком многое сделала для меня…       — Она-то? — он брызгает иронией, скалит зубы и указывает большим пальцем в направлении, куда они постыдно убежали с малышней. — Ты, наверное, не заметила, но она создает тебе и остальным проблем больше, чем кто-либо другой.       — Прости, я вижу лишь то, как в последнее время она только и делает, что решает чужие проблемы! — отбивает Милли, возвращая ему надменность сторицей.       — Последнее время она только и делает, что лажает, — огрызается Хао, переступая черту. Пальцы Милли сжимают предплечья.       — А сколько ты «лажал» пока не стал тем, кто есть сейчас? — упрек, давит на больное.       Хао слышит неприязнь и отторжение, бесчисленное множество их диалогов, сокрытых звездами в ночи, сейчас оборачиваются против него. Милли знает о его ошибках, о том, что он совершал их неоднократно за две полноценных и одну начинающуюся жизнь и, разумеется, в споре за адекватное отношение к сестре, иногда поступающей неправильно, она будет оперировать всем возможным, выставляя в лучшем свете, чем Киояма есть. Чем вообще того заслуживает.       — Да, она порой сворачивает не туда при выборе решения, но это не делает ее плохим человеком. Это делает ее живой, учащейся на ошибках, исправляющейся, сострадающей и доброй — все то, что она вкладывала и в меня тоже, когда бабушка с мамой оставила нас одних!       Анна останавливается, слыша голос Милли, восхваление и абсолютную поддержку позиции. Милли впервые выбирает не Хао, защищает ее.       — Духи, да на эти четыре года она заменила мне маму! — вкладывает в последнее все совместные выполнения домашнего задания, как Анна готовила ей порой сложные блюда, которые Милли хотела попробовать или уже успела распробовать где-то еще и просила приготовить «то же самое», ночные посиделки, прогулки, настояния, что она слишком много пьет кофе, и, конечно же, не без уютных ночевок в комнате Анны на ее большой двуспальной кровати в компании игрушек Милли.       — Лицемерка, — бросает Анна и прибавляет шаг.       — Мама? — изумляется Хана, передавая эмоции Йо из будущего. Они отходят на достаточное расстояние и теперь не слышат ни огрызаний Хао, ни попыток Милли его вразумить. Мальчишка ждет разъяснений, но, кажется, Анна не собирается их давать. — Это было грубо. Она ведь защищает тебя!       Рот Анны кривится в горькой усмешке.       — Чего стоит такая защита? Когда на самом деле все не так, и думает она совершенно иначе, — Анна поворачивается к нему, и что-то в выражении ее лица, в том, как смотрит перед собой и на него, заставляет неосознанно сжаться от жалости. Жалости к ней — Хао бы посмеялся.       — С чего ты взяла? — готовится разрушить все сомнения, однако не знает, за что собирается взяться. Анна деланно оттопыривает нижнюю губу, приобретая задумчивый вид, и ненавидит себя в тот момент, когда Хао ткнул ее носом.       — С того, что как-то обо всем мне рассказал Хао, и скажу сразу: придумать подобное сложно, да и вряд ли у него была цель солгать, — она пресекает поднятым пальцем возможность вставить домысел про обман, наживу и просто желание укусить ее как можно больнее. Анна отводит в сторону бедро, скрестив руки под грудью; выражение становится одновременно задумчиво-сложным и таким простым, что невольно теряешься в предположениях, о чем думает его обладательница. — Например, ты знал, что Милли травили в младшей школе? Что члены ее команды по баскетболу устраивали так называемые «проверки», в ходе которых она должна была вытворять унизительные и оскорбительные вещи? Что иногда из-за них и их желания поиздеваться над ней ей приходилось есть либо в коридоре, либо вообще забывать про обед и ждать ужина черт знает когда?       Хана так и закрывает рот, от изумления не проронив ни слова. Йо же в свою очередь искоса смотрит на Милли — опустив подбородок и вцепившись пальцами в предплечья, она молчит, абсолютно не гордясь ни своим поведением тогда, ни тем, что не позвала Анну с Оксфордом и Сенсом — людей, которые всегда относились к ней по-доброму, приглашали в свою компанию, пусть она отказывалась, — на помощь, в которой нуждалась.       — Знал ли ты, что она подавляла в себе силы огненного элементаля из-за случая десятилетней давности, когда по неосторожности обожгла соседскую девчонку, и почему-то решила, что будет прекрасно, если огненный элементаль в момент эмоционального подъема начнет буквально тушить себя струей холодной воды? — она наклоняется для пущего эффекта, тогда как Хана тянет воздух сквозь зубы. Это даже звучит больно и неприятно.       Анна же думает о тех разговорах, когда Милли пряталась за невозможностью контролировать температуру своего тела, жаловалась на озноб и то, что «красивых футболок с коротким рукавом не было, поэтому взяла эту». Одному Великому Духу известно, что она скрывала под водолазками и как залечивала ожоги.       Но ведь есть и другое — куда более прекрасное, смачное.       — Или, о! Просто вишенка на торте! — она всплескивает руками, повышая голос, после чего переводит на Хану пристальный взгляд. Реакция должна быть бесподобной. Как и у нее тогда. — Ты знал, что у нашей мисс-я-защищаю-всех-подряд была и есть просто отвратительная привычка, связанная с кофе? Что днем, вечером и даже ночью из-под моего носа или не совсем она спускалась по дереву из своей комнаты на улицу и проходила целый квартал за чашечкой, а то и второй кофе, и однажды ее зажали два неадеквата посеред парка?       — Милли! — не выдерживает Йо, отчего она крупно вздрагивает и сильнее закрывается в себе.       — Это было опасно, ее могли убить, изнасиловать или то, и другое, вместе взятое, но нет, зачем говорить об этом сестре? Пф! Об этом же может ей в красках сообщить тот, кого она «должна ненавидеть и от кого должна защищать»! — смешок не показывает и сотой части боли, настигшей ее с гневом Хао. Хана может только представить, какую грязь ей пришлось выслушать.       От Милли он не ожидал, конечно…       — Быть может, в тот момент Хао и хотел меня унизить, спустить с небес на землю, однако он заставил задуматься над главным: а где, черт возьми, я была все это время? — она хмурится, замирая с откинутыми на запястья кистями и как бы вновь задаваясь риторическим вопросом. — Почему я, получив своеобразную опеку над Милли и считая, что отлично справляюсь с сестринскими обязанностями, решала свои какие-то проблемы, когда у меня под носом творилось это?!       «Я просто хочу быть хорошей», — сгруппировавшись на стуле, она приоткрыла душу Рурку.       «…главный факт от этого не поменяется — именно я виновата в том, что произошло между ним и Милли. Я бросила ее, посчитав свои дела важнее ее комфорта, и Хао был прав, называя меня эгоистичной дрянью…» — другое, более раннее откровение перед Элизой. Уже тогда она во всем винила себя, уже тогда ее во всем винил Хао.       Сколько же она с этим живет? Сколько мучается от лжи и недомолвок?       — Неужели я когда-то настолько подорвала твое доверие, что ты предпочла мне его? — спрашивает Анна, и Хана замечает, как она смотрит поверх его макушки. Незаметно для него к ним подошла Милли.       Неоднозначное молчание вынуждает Анну хмыкнуть — а чего еще она ждала? Дифирамб? — и уйти. Хочет быть с ним, обмануться паутиной из лжи и коварства? Пожалуйста, она все равно ничего не может вдолбить в ее бестолковую рыжую голову, как ни старайся.       — Это ведь неправда? — интересуется Хана. И надежды в нем так много, что Милли горько ее разбивать со всей скорости о стену.       — Прости, — и прежде, чем он успевает последовать за Анной, Милли притягивает Хану к себе, опустившись на корточки. — У всего есть причины. К сожалению, я пока не могу рассказать о своих.       Она берет его ладони в свои и надеется, что он больше никогда не будет смотреть на нее так, как сейчас. Пренебрежительно, недоверчиво. Хана выдерживает секунду, после чего устало выдыхает.       — Я так понимаю, тренировка закончилась?       — Да, Хао вспылил, и нам необходимо проветриться, — он выдергивает руки, неосознанно ударяя в сердце. Душевный контакт не продлился долго.       — И ты пойдешь? С ним? После того, что он сказал о маме? Милли, не будь собачкой…       — Я ей не являюсь! — чересчур жестко отрезает она, словно не впервые слышит подобное определение в свой адрес. Понимая, что, возможно, произнесла не так, как хотела изначально, она тихо извиняется и опускает глаза в траву. — Это тоже куда сложнее, всего и сразу так не объяснить.       — А ты попытайся, — фыркает Хана, замечая, что Хао подходит к ним ближе, и терпение его далеко от духа, способного пятьсот лет ждать очередного Турнира Шаманов. Милли чувствует его спиной.       — Он просто высказал свою точку зрения, — находит она. — Правильная она или нет — зависит от его знаний и того, как реагируют на эти знания окружающие. Может быть, когда-нибудь он узнает больше, и она изменится.       Напоследок Милли ему улыбается, а Хана задумывается: мама не из тех людей, кто может бросить в беде. Тем более — когда дело касается Милли. Она бы порвала при первой же возможности обидчиков, а Эна сделала бы их загробную жизнь отвратительной и полной страданий, как это умеет с легкого мановения премерзотного характера. Кроме того, мама выпалила, что Милли ей ни о чем не рассказывала — ее упрекнул в этом Хао, будучи убежденным в увиденном или услышанном: как Анна бросает сестру и уходит по своим делам. Но если Милли считает, что Анна заменила ей мать, расписывала приготовленные сложные, вкусные такие-сякие блюда, неоднократно помогала с домашним заданием и прочим, то складывается ощущение, будто Милли или врала Хао об их отношениях с Анной, или Хао видел то, что хотел видеть, лишь бы оскорбить последнюю.       Поймав себя на мысли, что в этой троице, похоже, мало кто в совершенстве владеет искусством вовремя открыть рот и устроить переговоры (мирные или не очень — неважно), Хана плюет на все и отправляется к матери, успевшей подостыть и просто плюхнуться с разбега в бассейн под названием «самокопание».       Они того не стоят — именно это он и произносит, когда ровняется с ней.       — У Хао с Милли свои заморочки, — да, полчаса назад он защищал их перед Вайолет. Но он же не знал, что за бестиарий вообще тут происходит и какую головную боль он накликал, ввязавшись в это! Он подныривает под рукой матери, разместившись на траве и окончательно испачкав джинсы, и обнимает ту за талию. Ответный жест совершается с задержкой. — Поэтому единственным здравым решением будет забить.       — Эти «заморочки» вполне могут стоить ей потом жизни, — подмечает Анна, после чего окончательно сосредотачивается на сыне и его объятиях. Она тоже устала.       — Забей, — повторяет он. Действует чуть эффективнее. — Не в смысле «забей на возможную смерть Милли» — забей на то, что кто говорит, и на того, кто именно говорит, тоже забей. Забей на все и всех, хотя бы на минуту подумай о себе.       — Вайолет угрожает нам расправой, поодиночке мы не можем с ней справиться, а совместно отказываемся работать. Через месяц начинается второй раунд Турнира Шаманов и заканчивается союз с Хао, Милли по-прежнему на его стороне, а я… я… — Хана видит в ней отчетливое желание ударить себя по лбу — один раз, два, сколько потребуется для формирования мало-мальски полезного и жизнеспособного плана. Анна через силу и медленный выдох останавливает себя и продолжает уже гораздо спокойнее. — Пожалуй, на сегодня хватит этой темы.       Ведь «отказывается работать вместе» не только Хао. Связано ли это с условием создания Альянса? Раскрытие души… ее не каждому близкому человеку откроешь, а тут — союзник на пять минут, убивший в прошлом сестру.       — Как насчет завтра не проводить тренировку? Да, у нас тут угроза и все такое, но если мы продолжим ломать себя, то ни к чему хорошему это не приведет. Наоборот, ты можешь довести до травмы, и тогда ни о какой победе над Вайолет речи не пойдет, — он игнорирует «ее и так пока нет» и бодро встает на ноги. — Я предлагаю вот что: ты и я — завтра мы устроим день посиделок. Неважно с чем: можем взять кассеты из видеопроката, гулять до посинения в парке или… о! Ты умеешь кататься на роликах? За свои двадцать я так и не научился на них кататься, думаю, завтрашний день это должен исправить…       Он продолжает тараторить дальше, тогда как Анна, слабо улыбнувшись, прокручивает в голове его возраст. Двадцать лет. Конечно, не имея деспотичной семьи (вряд ли Королева из их мира настолько ужасна, как говорит Вайолет), постоянно ратующей за ранний брак и подбирающей невесту без твоего на то согласия, маловероятно человек соберется жениться в четырнадцать-пятнадцать лет. Она должна была быть готова к внушительной цифре, и все же некоторый стыд смущает душу.       Хана ее старше, но исправно слушается, не возразил ее желанию отправить его в начальную школу, пока она была бы занята работой. Несмотря на личные проблемы, невозможность выговориться, он всегда поддерживает ее, и даже сейчас, когда она вновь задумалась о неприятном, он берет ее за щеки — в лице нет ни капли раздражения или обиды за рассеянность.       — Вот об этом я и говорил: тебе нужна порция положительных эмоций, — Хана легонько тыкает ей в щеки указательными пальцами и уверенно упирает кулаки в бока. — Ну ничего, завтра мы все исправим. Вечером составим план, заскочим в магазин купить всякого неполезного…       Быть может, совет не так уж плох, и ей действительно стоит хотя бы денек не корпеть над тем печальным и унылым, что у нее есть? Конечно, с безумием Вайолет можно ожидать нападения и завтра, однако до тех пор можно попробовать расслабиться, насладиться обществом повзрослевшего сына.       В конце концов Хана прав, и у них действительно есть месяц, чтобы все уладить. Так почему бы не потратить день из него на что-то полезное?