Немного об Анне

      Под пристальным надзором Хана поднимается на одиннадцатый этаж и выходит из лифта. Парень в идеально выглаженных рубашке и брюках, ранее застукавший его препирающимся с охранником в главном холле на первом этаже, раздумывает: пойти вместе с ним или наконец приступить к исполнению всего того, что огромной стопкой отдавливает руки.       — Дальше я справлюсь сам, — отчитывается Хана, не смея его задерживать.       — Прямо по коридору, не пропустишь, — он кивает, кое-как нажимая на нужную кнопку и скрываясь за металлическими дверьми. Хана так и не узнал, как его зовут, понял лишь, что он — один из помощников пра-ба, которых отличает рвение молодого тела и неопытной души, а также желание по-доброму выделиться среди остальных.       Встретив на первом этаже правнука своего босса, не способного попасть в охраняемое здание из-за отсутствия сопровождающего, он кинулся на помощь, так как заранее изучил всю доступную информацию о родственниках Мэй, и Хана являлся самым младшим, новым и вообще обожаемым из них, ведь список возможных подарков ему на рождество так же имеется где-то в кипе бумаг. Провести его мимо назойливой охраны до нужного кабинета — значит, заработать себе очки в карму и бонус в отношении Мэй, поэтому, несмотря на и без того километровый список задач, рвение его было огромно, а оптимизм — необъятным.       Также он поделился с Ханой информацией относительно отсутствия пра-ба: у нее назначено совещание в Осаке, и она будет только после трех, что сдвигает «серьезный разговор» на несколько часов, ведь сейчас утро, а Милли, как заведенная метелка, уже вовсю ждет его для «запуска магической машины».       Переспав с этой, казалось бы, безумной мыслью, Хана все так же уверен в провальности затеи и своей дальнейшей победе: он не собирается и не будет давать ей никаких дополнительных подсказок. Единственное, что уже невозможно исправить, — обрывки диалогов в прошлом, в которых он особо не задумывался о возможном целенаправленном сборе фактов об отце, и теперь они могут встать ему боком. Разумеется, если Милли умна (а она умна) и ее память сможет воспроизвести его фразы дословно.       Подпрыгнув, Хана сканирует гостевую ключ-карту, полученную от все того же парня из лифта, и входит в полуосвещенный кабинет; Йо же напрягает память, силясь вспомнить: светлые обои, минимальное количество мебели и вход в небольшую кладовку где-то слева — комната, в которой Анна просиживала свою «практику» у Мэй и с которой впоследствии началась ее первая миссия по спасению «Ревила». Мельком этого не видно, но создается впечатление, будто после побега Анны через вентиляцию кабинетом никто не пользовался, и единственным источником какого-либо живого тепла, человечности, является огненная шевелюра, выглядывающая из-за стола со стоящим на нем доисторическим, по меркам Ханы, компьютером.       — Милли? — в ответ раздается всхлип. — Милли!       Он напрыгивает на нее, в ужасе разглядывая глаза с лопнувшими капиллярами, влажные щеки — видно, как неловко и безуспешно она пыталась стереть слезы, причиняющие боль, однако они победили. Хана притягивает Милли за подбородок ближе, вынуждает посмотреть на себя и не может, буквально в секунду разгорается спичкой.       — Я убью Бисе! — выкрикивает он, и Милли едва успевает схватить его за руку, невыразительно шмыгнув носом.       — Он здесь не при чем, — опять старая шарманка! Хана вырывается — он нашел еще одно задание для парня из лифта, и плевать, что пра-ба это не понравится! — и уже подбегает к двери, как Милли вскакивает с крутящегося стула. Последний аргумент. — Пожар в Париже!       Действует словно обухом по голове, Хана тормозит, противно скрипнув подошвой кед по вымытому кафелю, и разворачивается на сто восемьдесят градусов. То, чего она не могла знать из-за разрушенных воспоминаний, если только… Милли кивает на стол и осторожно, чтобы стул не укатился, а она не шлепнулась на пол, как в прошлый раз, садится обратно.       — Хао передал письмо, я открыла и ужаснулась, полезла в интернет — о чем пишут газетчики во Франции, — теперь он замечает на клавиатуре аккуратно вскрытый светло-сиреневый конверт, несколько страниц, исписанных размашистым, уверенным почерком; монитор компьютера включен и, если зайти за стол, можно увидеть открытые статьи-репортажи на английском языке.       Хана пробегается глазами по строчкам, вычленяет такие слова как «пожар», «Атриум» — название торгового центра, «смерти» и выдыхает: облегчения в этом мало, гибель людей вообще неприятная штука, но ему становится легче от осознания, что Милли плакала не из-за очередной выходки бездушной скотины.       — Одни считают, что произошла вспышка жировых отложений в вентиляционной трубе ресторанного дворика, другие — что это спланированный теракт, так как повреждения, «пусть и незначительные», были обнаружены и на верхних этажах, куда огонь не добрался.       — Вернее, ты его погасила, — поправляет Хана, изучая написанное на мониторе, а когда заканчивает, с шумом втягивает через нос воздух, косится на лежащее перед ним письмо. — Можно мне…?       Он не знает, насколько откровенным или личным оно может быть, поэтому ждет ответа Милли, прежде чем разобрать хотя бы слово.       — Да, конечно, — немного запнувшись, она сама протягивает ему листы, вновь предпринимая попытку стереть следы недавнего потопа. Салфеток поблизости не видно, а руки справляются с задачей кошмарно. — Благо, я не пользуюсь косметикой.       Бросает она, вызывая приподнятый краешек рта — чисто ответную реакцию — у Ханы, и поднимается на ноги. Возможно, в подсобке что-нибудь найдется.       Он же в это время вникает в смысл письма, параллельно прикидывая, всегда ли Хао так детально и честно пересказывает произошедшие события, или это — разовая акция из-за того, что Хана был с ними? С другой стороны, какова вероятность, что Хана заглянет в письмо, предназначенное для Милли, переданное ей при личной встрече прямо в руки? Интересно, спрятала бы она его, если бы Хана немного опоздал?       Хао перечислил все: «хвастовство мальчишки» на Эйфелевой башне, ругань уже под ней и поиски злосчастной кофейни, он упоминает собственный некрасивый поступок у прилавка с пирожными (тут без уточнений в причине), а также их танец на площади и песню, «о которой срочно нужно написать Джессике», поход до торгового центра и пожар, их склоку там и последующий успешный побег — он исписал три листа с обеих сторон, чем вызывает не только уважение в Хане, но и толику сочувствия. Это же насколько сильно нужно любить человека, чтобы самолично уничтожать его воспоминания и потом переписывать их с нуля подобными письмами?       — В статье говорится о сорока двух погибших, из которых семеро — дети, — Милли возвращается, порядком успокоившись. Из следов ушедшей истерики — по-прежнему красные белки глаз, а также опухшие веки, область скул, она невидяще смотрит перед собой, а стоит метнуть взгляд на экран монитора, как Хана щелкает мышкой, сворачивая все окна. На сегодня хватит. — Хао писал, что я ослушалась его и впитала большую часть огня, однако, каждый раз читая о задохнувшихся от угарного газа людях или тех, кто заживо сгорел под завалом, меня пробирает дрожь. Я думаю: а что было бы, очнись я раньше, начни поглощать огонь за полчаса до того? Может быть, тогда я бы смогла их спасти и…       Она взмахивает кистью в неконтролируемом жесте, лицо кривится от подступающей повторной волны, небольшая слезинка скатывается по щеке, обжигая и без того раздраженную кожу, и Хана не выдерживает, вновь хватая ее за подбородок. Большим пальцем он поддевает соленую каплю.       — Ты и без того многих спасла! Милли, перечитай письмо Хао и вдумайся: ты поглотила большую часть огня, позволив пожарным и спасателям не тратить время на его тушение, а пройти сразу к людям, нуждающимся в помощи. А при учете того, что огонь был шаманский, вряд ли бы вообще им удалось потушить его полностью. Милли, благодаря тебе, твоему отважному поступку количество жертв свелось к минимуму!       — Но…       — Никаких «но», — настаивает твердо, подбирая с хмурого лба рыжую прядь-пружинку и откидывая назад. — Люди умирают каждый день, от этого не уйти, всех и каждого не спасти — не хватит никаких физических и душевных сил. Но там, в Париже, ты сделала все от себя зависящее, будучи очень храброй и смелой, и я горжусь тобой, — он замечает, как к грусти примешивается относительная радость, благодарность — Милли действительно благодарна за его поддержку, что он не оставляет ее одну и всячески пытается вытащить из того болота, в котором она неизвестно как оказалась.       Она обнимает его, зарываясь носом в футболку на плече.       — Я просто думала, что смогу предотвратить этот «теракт» или чем бы он ни был на самом деле, — произносит она, неосознанно давая ему под дых.       Хана — из будущего, где слово «теракт» все еще мелькает в новостях с завидной регулярностью, несмотря на усилия отца и его команды, и он знает о довольно крупных атаках террористов, страшных случайностях и природных катаклизмах, из-за которых пострадало огромное количество невинных людей. И по-хорошему, по альтруистическому порыву, ему бы стоило предупредить власти, стать местной Вангой, предсказывающей катастрофы, как в небезызвестном голливудском фильме, однако имеет ли он такое право?       Его текущий мир живет с последствиями своих или чужих деяний, и Хана не может его представить без атаки на башни-близнецы в Нью-Йорке (к слову, это одно из ближайших происшествий к нынешнему моменту) или взрыва на атомной станции Фукусимы — что, если он сделает только хуже? Вернее, спасти этих людей он сможет, но если вдруг произойдет нечто иное, не вписывающееся в рамки, и по своим последствиям оно окажется куда серьезнее для мира и населения?       Он сжимает Милли в объятиях.       — Один мудрый человек как-то сказал: если ты принял какое-то решение, значит оно было единственно верным в тот отрезок времени — не помню дословно, впрочем и чье авторство — тоже, — он немного отстраняется, разглядывая Милли чтобы ни дай Великий она вновь была на грани слез. — Основной посыл, думаю, ясен.       — Да, вот только проснуться — это не решение, — она иронично хмыкает, с чем он не может не согласиться. Давай же, если Милли выставит еще парочку аргументов, продолжит спор, то она не только отпразднует свою правоту, но и позволит Хане нарушить одно из самых главных правил путешественника во времени — искажение будущего при помощи решения проблем.       — Тем не менее наши действия — это совокупность факторов: внутренних — таких как опыт, чувства, интуиция — и внешних, которые мы не в силах контролировать. Ты могла не проснуться в нужный момент, потому что твое тело не было готово. И если мы будем жалеть обо всех упущенных возможностях в прошлом, мы упустим из вида будущее, — добавляет он, стоит ей открыть рот для возражений. Милли выдыхает, еще раз прижимая к себе, крепко-крепко — Хана скучает по их Милли, ее неугомонному нраву и более спокойному мужу — и наконец отпускает.       — Спасибо, мне уже легче, — возможно, она немного лукавит, однако Милли распрямляет плечи, напоследок взъерошив ему волосы на макушке, и аккуратно складывает письмо Хао. Пока не натыкается пальцами в конверте на какую-то мелочь. — О, здесь еще кое-что есть.       Зажимая исписанные листы под мышкой, она высыпает на ладонь содержимое, и Хана изумляется: две заколки в виде жирафов! Целые и невредимые, словно звуковая волна в антикварном магазине их не тронула. Удивительно, что Хао нашел их в том бедламе и каким-то магическим образом склеил обратно.       — Опачо бы понравилось, она любит жирафов, — улыбается Милли, пальцем поддевая цветастую маленькую голову животного, отмечая не без детского восторга проработанные детали в виде рожек и хвоста, тогда как Хана понимает: кое-что Хао все же забыл указать в письме.       — Ты выбрала их для нее, — сообщает Хана. — Мы как раз были в антикварном магазинчике, когда произошел… ну, все произошло, ты разговаривала с Хао по поводу Опачо и вашего клуба…       — «Кучеряшек»? — здесь подсказывает уже Милли, а мальчишка кивает.       — Наверное он забыл об этом написать. Знаешь, как оно бывает, когда пишешь-пишешь, думаешь об одном, но тут мысль уходит в другую сторону, и ты забываешь, о чем уже хотел сообщить? — он пожимает плечами, неоднократно сталкиваясь с подобным в переписке с поставщиками — когда думал о заказе определенного вида джина, а в письме еще нужно со всеми канцеляризмами до этого дойти, доходил — заводил о другом, а потом неожиданно вспоминал, когда все уже отправил, и начинается куча досылов, ведь не только он один забывает о чем-то — обычно где-то тут выскакивает Тай с безумными глазами и напоминает, что закончилось еще то и то. В общем, Хана понимает Хао. — Он наверняка хотел, чтобы ты подарила их Опачо от себя.       Она возвращает в конверт письмо, одну заколку, цепляя вторую на переднюю прядь волос — маленькая и практически бесцветная, в сравнении с буйством красок на голове Милли.       — Как я выгляжу? — для большего антуража она прикладывает ладони к лицу, поднимая глаза к потолку, как это любят делать модели на обложках глянцевых журналов. Припухлость еще не спала, да и в целом вид у Милли усталый, изможденный постоянным стрессом.       — Не будь мы родственниками, предложил бы выйти за меня, — тем не менее он не может не отвесить ей комплимент, ведь настоящая красота Милли сокрыта в душе, а ее Хана наблюдает уже на протяжении двадцати лет. Милли округляет рот и небольно шлепает его по плечу, слабо краснея.       — Подлиза! — при этом не может сдержать рвущуюся наружу улыбку, добавляет тише. — Спасибо.       Звонок стационарного телефона стирает за собой «Пожалуйста».       — Это наверняка Дино, — Милли откатывается назад на стуле, беря трубку. — Да, да, приходи, мы готовы.       — Дино? — Хана не успевает произнести имя неизвестного или неизвестной — дверь тут же открывается, и на пороге кабинета стоит высокий, тощеватый молодой парень двадцати с небольшим лет. Темные волосы с пышной челкой практически залезают в такие же темные глаза, под черную оправу очков, белый халат накинут поверх водолазки в бело-черную горизонтальную полоску, узких штанов цвета хаки, из-под закатанных рукавов на одной руке виднеется татуировка со сложным рисунком, на другой же — несколько браслетов, на одном из которых висит амулет в виде черепа лошади, дешевые кеды начищены до блеска. Все это Хана разглядывает уже непосредственно вблизи от парня.       — Мисс Киояма, — бархатистый, в меру низкий голос, от которого веет переизбытком феромонов, влияющим на женщин. Милли глуповато моргает, прежде чем выдохнуть этот наплыв невероятной энергии, вынудившей ее сжаться, подобно маленькой девчонке перед кумиром всея мира, и собраться.       — Нет-нет, зови меня Милли и давай будем на «ты», — ничуть не удивленный подобным скачком в субординации с лицом женского пола, Дино спокойно берет стул перед столом и переносит его за стол, садясь практически вплотную к Милли. Про таких в мире Ханы обычно говорят «ходячий секс», однако в Дино нет и доли заинтересованности во внучке Мэй, пусть томно, из-под полуприкрытых век он рассматривает ее больше в ответ, нежели из какого-то любопытства или возникшей симпатии.       После чего он отодвигается, закидывая локоть на спинку стула:       — У тебя что, жираф в волосах? — пожалуй, единственное, что его искренне удивляет. Но Милли не дает поставить себя в неловкое положение: отзеркалив его позу, она намеревается разбить самодовольство в щепки.       — Его зовут Анчоус, и ты мог бы быть повежливее, — отбривает, между строк показывая ему свое место, и атмосферу грядущего флирта сдувает, как приплыла. Дино снимает перед фарфоровым животным невидимую шляпу — в конце концов, и не на таких начальников работал; говорят, значит исполняй — и закидывает лодыжку на колено. Милли поворачивается к Хане с пояснением. — Дино — специалист по генетике. Сегодня он поможет мне, вернее — нам, узнать, кто твой отец.       Пожалуй, теперь Хана немного волнуется. Если Милли решила уцепиться за его согласие в этой авантюре и пошла ва-банк, пригласив кого-то подобного, то есть маленькая, но все же вероятность проколоться. Ведь он не знает, на какую магию способны люди пра-ба.       Милли вскакивает к углу кабинета, где Хана до сих пор не замечал передвижную доску, какие ранее были в школьных классах для написания мелом. Встает на одно колесико и отталкивается, проезжая метр расстояния, останавливается возле Дино, который вовсю занимается компьютером и получением доступа к базе, запрещенной для отдельных сотрудников и ряда любопытных и неуемных родственников Мэй.       — Я вчера не спала всю ночь и раздумывала над тем, какие параметры могут помочь найти этого исключительного и неуловимого, — она возвращается к воодушевленному тараториванию, не сразу обращая внимание на выставленную вперед ладонь Ханы.       — Ты же никуда не ходила за кофе? — тревожно интересуется он, а Милли с сомнением косится на Дино.       — Нет, — она встряхивает гривой, подбирая с небольшой подставки мел. — Зато с утра выпила сразу двойную порцию — так сказать, восполнила недостаток кофеина в крови.       — Скорее, уменьшила наличие крови в кофеине, — беззлобно хмыкает Хана, на что Милли отмахивается.       — Так вот! Я долго перебирала все возможные параметры и решила начать с самого оптимального и известного — группы крови.       — Тебе она не известна, — кивает Хана, присаживаясь на последний свободный стул в кабинете, он разводит ноги в стороны, упирается ладонями в край сидушки. Сейчас главное — держать лицо на особо серьезных выпадах, не позволить увидеть тревогу или удивление.       — Да, но мне известны группы крови твои и Анны, которые, как оказалось, не совпадают, — она разворачивается к доске, где шустро чертит столбики и строки с обозначениями, в центре заполняется лишь несколько клеток из шестнадцати. Как понимает Хана, это таблица с пересечением крови отца и матери, позволяющая выделить возможную группу крови ребенка — при наличии одной исходной и одной итоговой группы выявить оставшуюся переменную не так уж сложно. — Всего существует четыре группы крови с двумя основными резус-факторами — положительным и отрицательным.       Урок биологии, любопытно. Хана устраивается на стуле удобнее.       — Благодаря неоднократной сдаче тестов в «Ревиле», у нас есть полная информация об Анне, в том числе и кровь — О или так называемая «первая» группа, если равняться на европейское деление, резус положительный. Так же положительный резус и у тебя, группа крови А — «вторая».       — Как ты…       — В школе недавно сдавал анализ, да? — встречный вопрос, от которого Хана приподнимает брови, после чего переводит взгляд на Дино. Тот кивает, как бы подтверждая, что так или иначе любая деятельность школьников, студентов, простых работников, не имеющих отношения к «Ревилу», фиксируется в его базах. А значит, есть шанс, что на отца уже имеется какое-нибудь не шибко толстое и объемное, но все же дело. Милли не хватает махнуть указкой для возобновления. — При учете того, что людям, имеющим разные резус-факторы, довольно сложно зачать ребенка, я предположу, что у него также он положительный. Записываешь, Дино?       — Ты ничего толком не сказала, — фыркает он. Дино поджимает губы почти на все ее речи, иногда покусывая: босс велела быть «руками» неугомонной внучки, но никак не «мозгом», способным подсказать то, что она не готова или не должна услышать. Поэтому рвущееся наружу желание шлепнуть ее немного пустой, набитой бестолковой информацией из интернета, не подкрепленной надлежащими фактами, головой о доску, перебить и дать краткий экскурс по теме, пресекается на корню. Еще не хватало вылететь с хорошей работы из-за слишком длинного языка.       — А имея данные о тебе и Анне, мы можем обратиться к этой таблице и выяснить, что только вторая и четвертая группы крови подходят нам, — произносит она, давая наконец Дино хоть что-то существенное, способное поместиться в поле фильтра для поиска.       В Йо же внутренности начинают отбивать чечетку. Ему становится одновременно и смешно, и волнительно — смешно от того, как долго они шли к этому, а волнительно — это действительно может быть он. По крайней мере группа крови совпадает, впрочем, как и группа крови Рена, о которой он узнал чисто случайно на Турнире. Но все-таки смешно больше, потому что, черт, неужели нельзя сразу перелистнуть на тот момент, где Милли называет конкретное имя? Духи, его определенно трясет.       — Страдай, — добродушно откликается Милли, видя его муки. Но добавляет уже снисходительнее. — Осталось совсем немного.       — Относительно чего? — с тех пор, как появился Хана, вопрос отцовства становился острее и острее, пока не впился Йо куда-то в поджелудочную, грозясь проткнуть насквозь. И пусть он всегда решал проблемы по мере их поступления, считал их своеобразной проверкой на выносливость и таким образом заражал мотивацией других преодолевать препятствия с высоко поднятой головой, эта тайна третирует перенапряжением, эдакими американскими горками. Он готов, он смирился с тем, что Хана может быть его сыном (и пусть от этой мысли поджилки трясутся не меньше, чем вероятность это узнать), однако также готов и взвыть: дайте наконец ему имя! Йо сделает что угодно!.. Ну пожалуйста…       Милли, кажется, это лишь забавляет. Она ободряюще приобнимает его одной рукой:       — Ты не будешь к этому готов, как ни старайся убедить себя в обратном, — бросает вроде бы шпильку, но и возможную подсказку. Тонкий намек, что и сейчас он не услышит точного ответа? Милли ведь удалось узнать — она сама об этом сказала!       Йо вымученно вздыхает. Впрочем, это может означать и то, что как бы он ни храбрился и ни бил себя в грудь, он действительно может быть не готов к роли отца. Как вести себя с Анной? От осознания, что у них должно быть… что у них будет… Скулы щипает, он отворачивается, чтобы не породить своей реакцией кучу вопросов, однако от глазастости Милли ничего не ускользает, пусть она и решает промолчать. С этим предстоит разобраться позднее — с этим и тем, что вроде как Эна знает обо всем, происходящем с телом Анны — в том числе о физической активности, повышении уровня гормонов, температуры, пульса… — ему или кому бы то ни было еще (в последнее время он почти не думает об этом. Слишком самоуверенно, да?).       Однако главной проблемы это не решит: Йо не представляет, каково это — заботиться о детях, быть родителем, и не просто родителем, а тем хорошим, разумным и внимательным, на которого впоследствии этот замечательный ребенок и его (пусть немного пугающая) не менее потрясающая сестра будут равняться. У Анны была Милли, затем на нее свалился Хана, поэтому она понимает, как это тяжело, знает, чем предстоит поступиться ради детей, а он… Йо лишь не хочет стать обузой, он хочет учиться на чужих и собственных ошибках, постепенно становясь тем, кого с гордостью назовут «отцом».       — Уже лучше, — комментирует Милли с улыбкой, и они оба возвращаются к ней из прошлого, Дино и Хане, продолжающему поерзывать.       — В Японии на текущий момент проживает сто двадцать шесть с небольшим миллионов человек. Из них я осмелилась выделить группу парней от пятнадцати до двадцати лет, потому что вряд ли твой отец младше Анны, — она игнорирует тихое «стереотипы» от Дино, закатившего глаза и имевшего свое мнение на этот счет, — и вряд ли сильно старше. Сколько там получается?       Обращается к Дино, нажавшему на клавиатуре пару клавиш. Мгновенная загрузка, результат.       — С учетом фильтра по крови, пять миллионов двести три тысячи четыреста сорок один, — уже на слове «миллион» Хана не сдерживает смешка, а Дино разводит руками на возмущенный возглас Милли. Случаи, когда он не угодил золотому ребенку, а потом начальство лишило его премии, в жизни Дино тоже были. — Первая и вторая группы крови самые распространенные в Японии. Будь у пацана третья, можно было бы сократить число в половину, а так… — он чешет затылок, придумывая допустимые варианты, — нужно больше деталей. По типу места рождения, даты — желательно уменьшить возрастную выборку до одного года — школы или университета, если отец постарше.       Милли обреченно смотрит на Хану. Он не даст ей такой информации, можно даже не пытаться надавить на жалость.       — Это с учетом резус-фактора? Положительный ведь не так часто встречается, да?       — Наоборот, — Дино рушит ее надежды, прикидывая в уме, осталось ли в столовой что-нибудь съестное или все уже успели разобрать. — Тем более, в этой базе нет фильтра для поиска таких тонкостей. В конце концов, мнение о существовании всего двух резус-факторов является ошибочным, и их намного больше.       — Да и разница в них не мешает завести детей, она лишь немного облегчает или, наоборот, отягощает период беременности, — Дино щелкает пальцами, указывая на Хану, и поддерживает его ответ. Кажется, в свое время Милли не особо внимательно слушала на уроке.       У нее опускаются руки. Мел грозится вывалиться из пальцев, а весь энтузиазм, упорство и прочие, такие необходимые качества, разом выветриваются из нее. Она снова одна и снова не уверена.       — И что теперь делать? — спрашивает она на границе с отчаянием. И если для Дино неудача Милли толком ничего не значит, то вот Хане, помнившему вчерашний диалог, становится едва ли не физически больно. Но он не может ей помочь. Она поворачивается к Дино: тот делает вид, словно смотрит в монитор, а сам тихо цыкает, стиснув зубы.       Можно было бы отвести ее к поисковикам на шестой. Там пропустить по системе распознавания лиц фотографию мальчишки с обозначенными маркерами на форме лица, ушей и линии роста волос — то, что зачастую передается от отцов сыновьям. Своим размытым запросом она сильно бы перегрузила базу, однако поисковики и не такое находили по плохим снимкам с камер видеонаблюдения.       — А стоит ли вообще что-то делать? — Хана встает со стула, подходя к Милли, а Дино выдыхает — все же работа ему куда важнее, поэтому предложение остается неозвученным. Она машинально оглаживает маленькие плечи, смотря сверху вниз, Хана задирает подбородок. — Даже если ты узнаешь, кто мой отец, то обязанность общаться с ним маме в голову ты не вложишь, больше разозлишь.       Милли пропускает между пальцев пшеничные волосы, задумчиво рассматривая его лицо без каких-либо шрамов или веснушек: светлое, как у Анны, тонкие губы, аккуратный нос, задерживается на пушистых ресницах и буквально замирает — цвет иной. Если раньше они думали, что внешность Ханы полностью совпадает с Анной, то теперь она убедилась в обратном: позволив ему поднять голову под светом ламп, Милли видит, что его глаза далеко не черные, ониксовые — они карие с мелкими, буквально малюсенькими ореховыми крапинками, которые она вроде бы уже где-то видела. Когда-то очень давно.       — Раскрывать какие-то еще детали об отце — пусть даже для твоего удовлетворения и издевательства над Дино — опасно. Я и без того уже разболтал достаточно, — бормочет он больше про себя, нежели для ее информативности, однако Милли цепляется за последнее слово. «Разболтал» — но когда? Они почти не говорили о его отце, Королевстве и будущем, разве что…       «Жалко», — сетует на ее памяти Хана, когда после путешествия до Изумо, Аомори и обратно, Милли сообщила о продаже их фамильного поместья. — «Я любил в детстве слоняться от дома к дому».       «Любил шарахаться на улице?» — тогда она иронично хмыкнула, не придав особого значения.       «Не совсем», — и он оборвал тему почти сразу, возобновляя иную, далекую от его детства.       Видимо Хана понял, что сболтнул лишнего, а поэтому решил свернуть — без особого перехода, но плавно, а Милли и не заметила. Она мысленно цыкает, едва ли не ударяя себя по лбу за невнимательность, а стоит Хане отстраниться, мелькнуть последний раз кофейным взором, как уверенность и целеустремленность вскипают в ней с новой силой.       Изумо, значит? Посмотрим, что Дино выдаст на это.       — Ты иди, а мне нужно дождаться бабушки, — она кивает на рюкзак, сброшенный у ножки стола и ранее не привлекавший внимание. В Хане проблескивает прежняя тревожность — он все еще боится оставлять ее наедине с Мэй и возможного появления посреди разговора Бисе, однако Милли нежно притягивает мальчишку к себе, обнимая — так крепко, насколько хватает сил и его маленького тельца, — и целует в макушку, заверяя, что все будет в порядке.       На прощание он говорит ей не расстраиваться, а когда механическая дверь за Ханой закрывается, и Дино готовится вслед за ним уйти, приступить наконец к своим обязанностям, Милли резко окликает его:       — Думаю, у меня есть парочка фильтров, — Дино бегло оглядывает дверь, куда ушел мальчишка — разве не он был информатором? — но необычайно серьезная Милли с необычайно несерьезным жирафом в волосах садится рядом, указывая в программу поиска. — Давай начнем с места рождения.       Что ж, следующие несколько часов будут интересными. Нет.

***

      Хане пора прекратить есть мороженое из ведра, расхаживая по дому туда-сюда, потому что каждый раз в этот момент случается какая-то ерунда: так было с мамой, так происходит и сейчас — стоит ему зачерпнуть ложкой клубничное лакомство, появление взбудораженной до чертиков Милли порождает в нем неприятное чувство дежа вю.       — Анна дома? — она стоит, прислонившись к книжной полке, выполняющей роль перегородки между своеобразной прихожей и гостиной. Ее глаза горят восторгом, словно ей поручили важную миссию, рыщут по винтовой лестнице, роялю, который Анна с Эной едва ли вместили на небольшую платформу, оглядывают диван и смотрят на открытый проем в кухню — повсюду тишина. Она что-то прячет за спиной.       — Нет, — на всякий случай, не скрывая опасений, он ставит ведерко на пол, вытирая рот тыльной стороной ладони. Милли резко и пугающе реагирует на движение.       — А духи? — пристальный интерес обескураживает.       — Нет, мы одни. У тебя что-то произошло? — и прежде чем он успевает вернуться мыслями к Бисе, Милли вытаскивает наружу два листка, скрепленных вместе, набирает в легкие побольше воздуха и…       — Тогда я с радостью и не без гордости сообщаю — пока только тебе, — что с результатом в девяносто девять и восемь процента — больше, чем у Анны, между прочим, — я нашла твоего отца! — на последних словах она взрывается радостью, отнимая способность у Йо и Ханы говорить, язык буквально стократ утяжеляется, невозможно поднять.       Вместе с тем у Ханы опускаются еще и руки. Как?..       — Как? — повторяет он мысленный вопрос вслух, и Милли вжимает злосчастные листки с неизвестными формулами и названиями ему в грудь. Растерянно, испуганно — он действительно не знает, что делать и как развернутся события дальше — Хана опускает взгляд, выискивает имя… нечто неприятное, вязкое образуется в глотке. — Это он.       Он идиот. Плюнув на тысячную долю шанса, на невозможную вероятность успешного итога, Хана упустил возможность того, что этот самый шанс, эта самая возможность обернутся против него. И уже сейчас Милли упрет кулаки в бока, разыскивая конкретную душу.       — Так, ты не знаешь, где Анна?       — Нет! — он и сам удивляется, насколько жалко, плаксиво вскрикивает. Хана безотчетно хватается за кофту Милли, вводя своим поведением в ступор и останавливая Йо в намерении подсмотреть имя на бумаге.       — Но почему? — уже тише спрашивает она, искренне пугаясь и хватая за ладошки, обдавая их теплом и той же поддержкой, которую он оказал ей вчера. Милли присаживается на корточки, опускаясь глазами до одного с ним уровня. — Он — не плохой человек, и, я уверена, они найдут общие темы…       — Да, но подумай о маме? — перебивает, заставляя вернуть на передний план мысли, откинутые еще вчера. — Это ты, может быть, ни за что не откажешься от ваших отношений с Хао, не передумаешь встречаться с ним, скажи тебе о будущем развитии, но как насчет нее? Неужели, ты думаешь, она примет с распростертыми объятиями факт того, что с конкретным человеком ей предстоит провести дальнейшую жизнь и завести детей — одного, двух, неважно?       А что вообще бы сделала на ее месте Анна? Милли представляет ее — непоколебимую, стойкую, взявшую на себя слишком много обязательств, неисполнение которых грозит отсутствием сострадания и жалости к себе, ее упорству порой завидуешь, а порой — неодобрительно качаешь головой (иногда ведь тоже нужно сдаваться), — и ставит рядом с ней сначала Хану — чересчур взрослого для своего внешнего вида, умного, временами хитрого и осторожного, он привязался к Анне, и она к нему довольно быстро, вновь обрела силы и материнский инстинкт, который пробудился с дружбой Милли и угас с ее «предательством», — а после добавляет и его.       Поначалу Милли была в шоке от указанной личности, ее крик наверняка слышали где-то в Новой Зеландии, и ноги не держали, однако затем она просмотрела его досье еще раз, перебрала в памяти фрагменты с его участием и собрала историю, мастерски сотканную Ханой из тонких нитей, поразившись, насколько одновременно лживой и правдивой она была. Ей хотелось похлопать Хане, привести будущего Короля к Анне, посмотреть на реакцию, но своим вопросом, просьбой, мальчишка выбивает из нее всякую уверенность, ведь она — это она. Милли на многие вещи смотрит с безбашенным оптимизмом и энтузиазмом, Анна — другое дело, в ее мире вечно происходят какие-то ужасы, она вечно напряжена, вечно куда-то стремится, будто бы от самой себя, и никогда не может остановиться. Если их столкнуть лоб в лоб и сесть зрителем смотреть, то ничего хорошего из этого не выйдет.       — Она побежит от него как можно дальше.       — Потому что и без того полно ограничений, в том числе и внутренних, которым она следует, — добавляет Хана, абсолютно разделяя с Милли поникающее чувство. Милли опускает плечи, выдыхая — а как же теперь ее план? Подружиться с Королем, чтобы он не убил Хао под напором большинства? — смотрит на листки в руках Ханы, аккуратно забирая обратно, и…       Они вспыхивают спичкой, сгорая дотла. Комфорт сестры, ее спокойствие и радость для Милли намного важнее. А с Хао она что-нибудь придумает.       — Кто-то еще знает? — Милли отряхивает пальцы от пепла, не поднимаясь с колен.       — Решила собрать фан-клуб? — Хана улыбается, все еще не веря, на какой грани только что был и что все обошлось. В Милли он уверен, но вот ее болтливость… является ли это до сих пор проблемой? Или намерение лучше сдерживает язык за зубами?       — Да нет, — она ведет плечом, сбрасывая прядь волос за спину, чешет раздраженную кожу. — Просто любопытно, первая я или нет. Ну, знаешь, присвоить себе медаль за наблюдательность и таинственно хихикать из-за угла, пока все бьются над загадкой?       Хана замирает. Пожалуй, это все еще проблема.       — Рурк знает, — с другой стороны, если Милли будет с кем обсудить, вряд ли информационная бомба рванет так ярко. Проблема в том, что они с ним почти не контактировали, Милли решит это исправить, а это, в свою очередь, может породить вопросы. Хана прячет руки в карманы штанов. — Почти с самого начала.       — Ты настолько ему доверял? — она в шоке уставляется на него. Хана улавливает в вопросе-возмущении нотки обиды и спешит ее разубедить в надуманном.       — Я настолько был идиотом, что рискнул оставить бумажник с водительскими правами на столе, а Рурк его взял и, — он запрокидывает голову назад, сетуя на собственную легкомысленность, стирает издевки ладонью со лба. — В общем, он увидел и дату рождения, и фамилию, а там сложить два и два несложно.       — А что не так с фамилией? — в ответ Хана на нее смотрит так, словно не объяснял ей ничего вчера и вообще.       — У меня фамилия отца — под шумок, пока побочная ветка не передумала, он поменял ее на свою. Разве ты не замечала, что я почти не откликаюсь на «Киояма»? — но Милли лишь отстраняется. Лоб хмурится, рот приоткрывается, она задумчиво наклоняет голову в одну сторону и в другую, после чего лицо заметно преображается, светлеет. Кого-то посетил инсайт.       — А тебе идет! Не то чтобы Киояма не подходило совсем, но так… созвучнее что ли?       — Спасибо, — он коротко улыбается, замечая, что жираф по имени Анчоус в ее волосах окончательно увяз, и его необходимо спасать. Тем не менее он делается серьезным для уточнения. — Ты ведь ни при каких обстоятельствах не скажешь маме?       И пусть ей хочется ответить «нет», вернуться к изначальному плану и попытаться исправить все, что наворотила чужими руками…       — Не скажу, — Милли обещает совершенно иное, выставляя мизинчик в качестве клятвы — маленький святой ритуал родом прямиком из детства. Хана пожимает его своим и погружается в объятия Милли.       — Спасибо.       Йо же, наблюдая за этой картиной скрестив руки, испытывает облегчение, несмотря на то, что в самый ответственный момент, когда Милли из прошлого подсела к Дино, Милли из будущего перемотала время на сцену в гостиной, абсолютно наплевав на его выкрики и некоторого рода плач. Терпение продолжает испытываться и крепнуть.       — Почему-то я так и знал, что ты не позволишь кому бы то ни было озвучить имя Короля, — Милли подходит к нему, соприкасаясь плечами. Ее взгляд так же полон нежности от лицезрения Ханы, одного из их относительно небольшого количества взаимодействий.       — Потому что ни одно озвучивание не сравнится с реальной встречей, — он сбивается с мысли, резко поворачиваясь к ней. Чистое удовлетворение сложной эмоцией, растерянностью — Милли наслаждается произведенным эффектом похлеще всякого автора, выпустившего книгу с открытым финалом.       — Стой, погоди. Ты хочешь сказать…       — Да, — так легко и просто, словно акварелью по влажной бумаге. — Уже совсем скоро Король из вселенной Ханы встретится с Анной в нашем мире.