Немного об Анне

      В главном зале умирает звук.       — Ваше Величество! — лишь невысокий толстенький мужчина в вычурном костюме, не смущаясь, прерывает Королеву. — Ваше Величество, вы не так поняли!       И вынуждает в ступоре остановиться. Окружающие понимают — по тому, как стекленеют ее глаза, чуть расширившись, как подергивается нижняя губа, без слов, а спина распрямляется, — он не только смельчак, но еще и самоубийца; и вместе с подготовкой праздника им предстоит организовать похороны, став соучастниками жестокого убийства.       — Что вы сказали? — она моргает, оборачиваясь на него, будто в замедленной съемке, а он наконец осознает всю тяжесть совершенной им ошибки. Королева чувствует на себе взгляды Короля и остальных, и как бы ни ненавидела публичные сцены, этого спустить на тормозах, дотерпев до кабинета, она не могла.       — В-Ваше Величество, — мужчина пытается оправдаться, дать заднюю, но Королева резко пресекает жестом.       — Нет-нет, — обманчивая легкость, уголки ее рта подскакивают вверх. — Вы сказали не это. Хотя, быть может, я ослышалась? Ведь в этом зале так шумно, и грохочущая музыка перекрывает ваш писклявый голосок, — небрежно указывает на гробовую тишину вокруг, застывших слуг. — Вам стоит повторить, иначе я подумаю, что вы только что обвинили меня в том, что я не поняла вашей гениальной задумки, состоящей ни в чем ином, кроме жалкого обмана не менее жалкого человечишки и его команды?       А вот это оскорбление не может простить ей уже он. Сравнивая мысленно с «последней стервой, дрянью, исчадием Ада и чересчур умной девицей, у которой не хватает радости по жизни» — Королева решает не сообщать о телепатии (зачем убивать такой поток речи?), — он задыхается и давится в негодовании, краснеет на глазах и раскрывает рот, закрывает несколько раз, прежде чем собраться с правильным ответом.       — Д-да как вы смеете?! — тон речи тут же меняется: уважения, фонтанирующего раньше, становится в разы меньше. «Да что возомнила о себе эта девчонка?!», читает она в его мыслях и внутренне хмыкает: она уже давно не «девчонка» и научилась обращаться с подобным хамством. — Вы хоть знаете, кто я? — обычно после таких слов идут никому неизвестные и ненужные титулы, якобы придающие вес и значимость. — Я генеральный директор сети строительных компаний международного уровня, со мной советуются по сметам и архитектурным планам высшие чины и главы государств…       Да-да, именно они. Королева демонстративно закатывает глаза. Чем добивает.       — Меня все уважают! — он брызжет слюной, едва не поперхнувшись.       — А меня все ненавидят, — но она с легкостью заставляет его осечься, смотрит с вызовом, надменно: «Продолжим дальше меряться общественным мнением?». — И, в отличие от уважения и возможного обожания, ненависть бесплатна.       Тычок, неприкрытое обвинение в подкупе и коррупции. Мужчина стискивает челюсть, скрипит зубами и тяжело дышит — но молчит. Ведь как бы ему ни хотелось провернуть ее шею до хруста, он не может не признать: она нужна ему, ее согласие на строительство и выстраивание взаимовыгодных отношений (хотя последнее уже вряд ли возможно) с Королевством. Поэтому мужчина поддается — глотает гордость и самоуважение, давит из себя улыбку, похожую на акулий оскал.       — Но Ваше Величество, — елейная сладость, мед, стекающий в уши и способный расплавить, подтолкнуть пересмотреть отношение обычных смертных к той или иной вещи, понять, что нечто, выгодное лишь ему, может быть выгодно и им тоже. Но они ошибаются. — Вы же взяли мои бумаги не просто так — значит, еще есть шанс все исправить, как-то договориться?       — О, разумеется, — она отвечает ему тем же, пусть в глазах сквозит смертельный холод. — Я взяла ваши бумаги. Чтобы сделать так.       И выбрасывает стопку. Листы взметаются в воздух, рассыпаются шелестящим фонтаном — опадают у ног, как и остаточная вера мужчины в сотрудничество. Ну хватит, ничего не выйдет, он уяснил, и больше не намерен терпеть необоснованные, бездоказательные обвинения, унижения и подозрения, высказанные подобным тоном подобной девицей.       Королева соединяет подушечки пальцев перед собой — кажется, бумажный всплеск выкачал из нее всю злость. Она смотрит на мужчину почти благосклонно.       — А теперь, когда мы друг друга поняли, вам стоит покинуть Королевство и впредь больше никогда здесь не появляться. Выведите его.       Не успевает фраза остыть, двое слуг, разбиравших украшения чтобы развесить их на стенах очаровательно-строгим каскадом, бросают бумажных птиц и появляются рядом с мужичонкой, тянут к нему руки, но тот встряхивается, бурчит, что способен идти сам.       Последний раз смиряет Королеву взглядом, облив грязью и под конец наградив нецензурным штампом, после чего уходит. Она же остается стоять, никто не подбирает разбросанные листки, и ей хватает секунды, быстро оглянуться, чтобы все разом, словно по команде, вернулись к своим делам, облегченно вздохнув — обошлось, ни похорон, ни прятанья трупа не предвидится.       Королева ограничивается движением пальца «иди сюда», но никто не прибегает — вместо этого валяющиеся на полу разметки, планы и лживые описания всевозможных плюсов, собираются в воздухе аккуратной стопкой, чтобы она могла их взять, а после — круто развернуться. Ее лицо темнеет, ярость пылает, а грудь быстро вздымается — она не простит подобного к себе отношения, такого поведения, чтобы ноги его здесь не было.       Цок-цок-цок. Она несется, готова пролететь сквозь или мимо Короля с молчаливой, оторопелой Анной. Но Король успевает перехватить за тонкое запястье. Королева озирается, едва не пристрелив на месте взглядом.       — Эй-эй, что произошло? Ты вся на взводе, — ее глаза вниз, Король размыкает руки, надеясь на ответ.       — Йо, я похожа на идиотку? — но Королева нападает, не слушает замедленное «Нет». — Видимо да, раз не особо одаренные мозгами люди предлагают подобные вещи и при этом упорно настаивают, что это я не так поняла!       Королева искрится, готовая взорваться изнутри, ее руки подрагивают, а глаза то и дело возвращаются к месту, где недавно стоял безбожно наглый, алчный мужичонка, посмевший открыто врать ей в лицо.       — Например, вот этот, уже даже не вспомню как зовут, — она обращается к подобранным бумагам, перелистывает безумное количество страниц (и как вообще она ориентируется в тексте? Он же совсем мелкий!), доходит до пятьдесят шестой и указывает на определенный абзац. — Представил неплохой проект подземной оранжереи со световым разделением для выращивания разных, опасных и безопасных, цветов под строгим контролем. Лекари давно у меня просили нечто подобное, да я и сама не против, чтобы в случае чего у нас был доступ к ингредиентам для создания порционных зелий и магических рун с использованием трав и настоек. Поэтому я приняла его вне очереди, и поначалу он красиво расписывал, как все будет сладко и потрясно, предоставлял графики и статистику с отчетами, однако каждый раз, когда я порывалась прочесть вот это, — она приподнимает стопку документов, — он всплескивал руками и настойчиво пытался сменить тему, говорил о чем-то еще. Странно? Да, и я сразу поняла: мне нужно это прочитать.       Анна с Королем задумчиво хмурятся. Кажется, они понимают, к чему Королева ведет.       — И да, на тридцать восьмой странице, где самым расчудесным образом описывалась необходимость того или иного оборудования, вместе со всевозможными вытяжками для ядовитых паров или парогенераторами для тепло и влаголюбивых цветов, я обнаружила это, — она упирает длинный наманикюренный ноготь в строчку едва ли не нулевого шрифта, не подкрепленную ничем, кроме слова «необходимо» в начале списка.       — «Система внутреннего газоснабжения»? — зачитывает Король, задаваясь логичным вопросом. — Зачем цветам нужен газ?       Королева кивает — он на верном пути:       — Я тоже об этом подумала и уже на следующей странице, все в тех же требованиях обнаружила флотационную установку, — замечает еще большее смятение Короля и добавляет: — не суть важно, что это, куда важнее — для чего: она очищает сточные воды от различных примесей, загрязнения и глушит воздействие на окружающую среду. Проблема в том, что когда ты работаешь с магическими растениями и цветами, единственной твоей головной болью могут быть три вещи: воздух, который растения портят, почву при пересадке, а также неиспользованные плоды, съев которые, ты умрешь или останешься калекой. Растениям не нужна флотация — они магические, и если их и нужно очищать, чтобы «не загрязняли почву, окружающую среду», то таким же, магическим способом. Здесь же — оборудование обычное, которое с этой задачей на справится.       Королева выдыхает, набирая побольше воздуха в легкие, и постепенно успокаиваясь. Однако если бы наглый мужичонка попался ей вновь, она с садистским удовольствием провела бы ему тест на знание собственных бумажек с «простой» и «сложной» частью и безжалостной пыткой на малейшую ошибку.       — На вопрос «Зачем?» он мне не ответил, поэтому я попросила Ллойд составить список для чего может потребоваться весь перечень, и знаешь, что стояло первым пунктом? Пивоварня! Этот «многоуважаемый и чересчур умный» человек решил в документы о создании магической оранжереи всунуть оборудование для спаивания населения, и думал, что я не замечу! — в праведном гневе она готова повторить фонтан из лживых бумажек, в то время как Король задумчиво жует губу.       — Значит, никакого пива? — на что в ответ получает убийственный взгляд и поднимает обезоруженно руки. — Шучу. Очень подло с его стороны, но, наверняка, где-нибудь на стадии проведения труб я бы нашел это странным и обратился к тебе.       Королева хмыкает: разумеется, он пошел бы к ней, потому что Анна ни за что и никогда — будучи категорично против, чтобы светлое и чистое Королевство, отличающееся долголетием и процветанием, мощным здоровьем, которое они пускают на благие цели в мире обычных людей, — омрачили алкоголь и пьянство.       — Да, но сам факт. Йо, клянусь богами, если они продолжат в том же духе, здесь точно произойдет еще одно убийство, — Королеве будто плевать, как ее слова отражаются на Короле, она переключается и лишь сейчас замечает Анну. Удивление пробивает все слои из раздражения и мстительности. — Это что?       Зато они переходят к Анне. Она не «что».       Беглый взгляд, оценка одежды — Королева бы никогда ничего подобного не надела, — и ответ просится на ум: эта Анна из другой вселенной. И Король позволил ей (наверняка не посоветовавшись ни с кем, в особенности — с ней) переместиться в будущее, тем самым нарушив естественный ход вещей.       — Асакура, если это то, о чем я думаю… — грозно начинает она сквозь стиснутые зубы, но Король мягко заверяет.       — Милли в курсе, она дала добро, — вряд ли сработает в нужной степени. Королева опасно щурится, давая себе мгновение — оценить риски.       — Я рада за нее, но ее согласие, тем более в положении и гормональных скачках настроения, не дает тебе индульгенцию на вытворение безумств. И если она вдруг узнает что-то и тем самым разрушит и свою, и нашу вселенные, обещаю: я закопаю тебя живьем, и совесть моя не дрогнет, — она тычет ногтем ему в плечо, откровенно угрожая Королю Шаманов, тогда как он, слабо улыбаясь, не испытывает страха.       — Ты же в курсе, что если вселенная будет уничтожена, то закопать меня уже не сможешь? — нелогичность фразы волнует его больше; он интересуется, очевидно забавляясь. Королева же, может, внутренне и сбив градус напряжения, мысленно усмехнувшись, перехватывает бумаги и щурится — менее опасно, не так жестко и убийственно, нежели во время рассказа о чужой наглости и пивоварне.       — Не испытывай судьбу, Асакура: когда-нибудь ты доиграешься, — пусть они оба знают, что ее угрозы беспочвенны, в Анне поселяется давящее чувство: они действительно настолько разные? Однако прежде, чем успевает возмутиться поведению Королевы и вступиться за молчащего Короля, Королева выстреливает взглядом, вмиг остужая, прибив к полу. — Ты — идешь со мной.       После чего срывается с места, будто от погони, и цокающие шпильки, начищенный до полированного блеска кафель с отскакивающими от него резвыми звуками ни капли не мешают. Анне ничего не остается, кроме как устремиться следом, в последний раз оглянувшись на Короля; он машет ей рукой.       Королева буквально летит по коридорам, своим появлением заставляя людей, слуг и просто случайных прохожих, сливаться со стенами, вжиматься в них, бормоча приветствия вперемешку с извинениями и удивляясь точной копии, следующей за ней; тогда как Анне, казалось бы, в балетках и без каблуков, приходится набрать полную скорость, чтобы едва поспевать.       На пятой минуте витиеватого и практически болидного путешествия, воздуха начинает не хватать. Анна поражается отсутствию своей привычной выдержки — или максимальной у Королевы, — и останавливается, упираясь ладонями в колени. Ей нужно перевести дух.       — Интересно, когда я на каблуках, Рурк за мной так же не может угнаться? — она делает жадный вдох. Сейчас, еще чуть-чуть и вернется в строй.       — Наконец-то, — однако Королева замедляется, вычленяя из нескольких теней нужную ей. — Хоть один умный человек в этом клоповнике.       «Клоповнике»? Анна непроизвольно оглядывает лепнинные высокие потолки и панорамные окна, в которых можно увидеть слона, вышколенных и снующих туда-сюда слуг в отутюженной форме, готовящихся к празднику, а ранее видела и хрусталь, великолепно выполненные люстры, освещающие путь не только в ночи, но и, кажется, человеку тропинку жизни — все это Королева называет клоповником? Она сошла с ума?       Невысокий мужчина в строгом костюме, из которого выпирает сытый живот, а шея явно маловата для застегнутой на все пуговицы рубашки, по указанию спешит за Королевой, отзывается словно собачонка, проходит сквозь стеклянные двери небольшой приемной — судя по всему, офис Королевы, — а за ними и в сам кабинет: обустроенный по последнему слову техники будущего рабочий, выливающийся в огромный, переговорный стол, бесчисленное количество стульев, обитых кожей, а также глянцевая доска на колесиках и еще одна — заполненная бумажными перекидными листами — все для записей, указания тех или иных процентов, чтобы рассказать и доказать Королеве о необходимости того или иного нововведения.       Королева щелкает пальцами, и тяжелые гардины на окнах смыкаются, отрезая солнечный свет. Она бросает документы о несостоявшейся подземной оранжерее на стол и магией отодвигает один из стульев, не собираясь садиться.       — Приступайте, — не считает за должное даже повернуться, а когда не слышит сбивчивой, судорожной речи, коей отличается мужчина, поднимает голову. Разумеется, он смотрит на ее копию. — Игнорируйте ее.       Анна морщит нос, неосознанно хмурясь: боги, можно ли быть еще грубее?       Королева берет в руки планшет, нажимает на несколько невидимых кнопок, и с края переговорного стола вспышкой света поднимается завораживающая и точная, в реальности куда масштабнее, покрытая таким же полупрозрачным куполом в отголоске энергии Короля Духов, — небольшая копия дворца и прилегающей к нему территории — Королевства.       — Ух ты, — только и выдыхает она, смотря во все глаза на крошечные домики, полные жизни и тепла, полоски дорог без единой машины, а также на несколько квадратных зданий, больше похожих на административные или узко направленные, по типу школы, больницы или чего-то еще. Неужели, они создали все это вместе с Йо? — Потрясающе.       Королева тихо хмыкает, мужчина начинает говорить.       — За последние несколько лет в разных концах планеты — в основном, Японии, Индонезии, Мексике и ряде других стран, — участились случаи природных явлений, предотвращение которых с магической помощью может отразиться как на общемировом климате, так и на сознании обычных людей. Рано или поздно они поймут, что за этим стоит нечто, что они не могут объяснить: различные цунами и подземные толчки будут исчезать с радаров, высчитанные учеными вспышки на Солнце не принесут должного ущерба и тому подобное, — поэтому рассматривать вариант со вмешательством Короля не представляется возможным, — ни на одно слово Королева так и не повернулась, продолжая смотреть то на планшет с какими-то данными, то на воссозданную копию Королевства.       Технологическая ручка в ее руках позволяет ей писать прямо в воздухе, после чего здание, имевшее в приближении старый и заброшенный вид и наверняка оставшееся от далеких предков, становится немного выше, каркас упрочняется, окна увеличиваются — чтобы человеку хватало света, исходящего от энергии Короля Духов, и при этом была возможность укрыться от него за шторами во время сна. Она проводит пальцами, «проходя» внутрь, сверяется с замерами на планшете и, судя по всему, полностью сосредотачивается на моделировании, вносит коррективы, отчего мужчине становится немного неуютно. Он продолжает молчать, ожидая сигнала от Королевы, что она поняла, приняла и готова слушать дальше, — а следом не по себе становится и Анне: она смотрит на него, на Королеву…       — Продолжайте, — и берет ответственность подать знак вместо нее. Королева стреляет волчьим взглядом, награжденная им от природы, но ничего не говорит. Мужчина, не услышав возражений, с благодарностью кивает Анне.       — Даже с учетом сказанного, Королевство не может игнорировать проблемы живущих на планете людей: многие лишаются крова, вынуждены ночевать где придется, они теряют документы, деньги, способы дозвониться до родственников и сообщить, что с ними все в порядке. При этом имеется нехватка и узконаправленной техники для ликвидации последствий — те же люди могут находиться под завалами или отрезанные от поверхности толщей воды, — у Анны сжимается сердце, когда она думает о пострадавших, у которых одна участь — смерть.       — И что? — но Королева остается непринужденной, отвлеченной на мелкую, незначительную деталь на фасаде здания — цветок из белой глины или нечто подобное.       Всполох непонимания и раздражения, нетерпимости просыпается в Анне, она сжимает кулак, чтобы не передразнить: в конце концов, Королеве могут быть не важны детали (как же, цветок вон как рассматривает!) она хочет услышать суть, к чему ведет мужчина.       Оттого молчит. Королева замечает сжатую полоску губ, не реагирует.       — Поэтому я предлагаю распространить по особо опасным сегментам планеты пункты для оказания вторичной помощи: когда людям уже не требуется медицинское вмешательство или транспортировка на ближайший континент, если мы говорим об островах, и единственной их заботой становятся ночлег, безопасность и достаточное количество еды и воды, на определение которых в нестабильном психоэмоциональном состоянии потребуется гораздо больше времени, — он крепит на передвижной доске несколько фотографий с проектами зданий, заведомо получивших одобрение Анны. — В зависимости от природного явления, чаще всего встречающегося в регионе, строения могут иметь модификации, защищающие крепким корпусом от землетрясения, свинцовые подшипники примут колебания на себя, отчего стены и основание почти не пострадают. При наводнении периметр можно обшить бетоном — он меньше всего подвержен проникновению влаги; про защиту от ураганов известно многое, поэтому я не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь то, что одно такое здание по заданным параметрам — разумеется, если Ваше Величество не захочет внести изменения, — вместит в себя свыше четырехсот пятидесяти человек. Понимаю, это не такая уж большая цифра, — он сбивается, замечая, как спина Королевы распрямляется, — но если объединить усилия с людскими центрами, сначала построить одно здание, со временем увеличив его до трех и более в разных местах, мы могли бы…       — Нет, — Анна изумляется. Мужчина выдыхает. Королева бесстрастна. — Я не согласна.       — Но почему?! — он не успевает раскрыть рот, как Анна, драконя и без того не особо радостную Королеву, повышает тон. — Каждое лето телевизор ломится от новостей про затонувшие города, тысячи людей остаются без света, жилья, неспособные достучаться или добраться до родственников, если те не пропали без вести, и это только в Японии! А сколько таких по миру, каждый год? Ты хоть представляешь, сколько людей будут тебе благодарны, скольких ты сможешь спасти!       Под конец она хлопает кулаком по столу, совершенно сбив с толку мужчину. Он прижимает бумаги к груди и опасно косится на Королеву — обычно после таких выпадов люди больше не появлялись в Королевстве, — и вздрагивает — Королева переключает внимание на него.       — Вы свободны. Я вызову позже, — на что мужчина несколько раз кивает и поспешно, перехватив покрепче документы, оставив фотографии висеть на доске, покидает кабинет.       Между ними же искрится напряжение, невысказанность грозится вылиться фонтаном, а злость — банальная, человеческая злость и неприятие — настропаляет каждую в своей манере.       — Ну? — не скрывая раздражения, Королева вздергивает бровь. Возмущению Анны не нужно время для разгона. Она бахает руками по столу.       — Как ты можешь быть такой черствой?!       — Прости, что-то не заметила перед входом таблички «Здесь утешают по первой просьбе». То, что их принимают и слушают, уже много: я могла бы их выставить вон, как только увидела, и никто бы меня не осудил, — она проходит вдоль стола, мягко касаясь ладонью темного дерева, и садится на кресло в его главе. Анне становится дурно от этого зрелища, она задыхается во власти вспыльчивости, эмоций.       — Но ты — Королева! Ты принимаешь их, даешь надежду!       — Предлагая свои идеи, они должны быть готовы к отказам. Если они ничего не стоят, то мне их не жаль, — спокойно произносит она, имея в виду идеи. Анна же относит «не жаль» к людям, отчего возмущение достигает пика. В голове настойчиво бьется мысль: она станет такой же, это — ее будущее.       — Стоит ли для тебя вообще хоть что-то? Власть, деньги — или ты, достигнув верха, даже не своими силами, а так, пристроившись рядом…       — Простите? — Королева против воли повышает голос, оторопев от наглости, брови лезут на лоб. Никто в целой вселенной не смел так о ней отзываться, никто не знает, что за этим стоит и чего ей стоило, чтобы сидеть здесь и сейчас, «рядом» или «подле» — плевать — с Королем.       — …считаешь всех ниже себя, недостойными и отвратительными, нуждающимися в твоей благосклонности — но Анна не замечает. Распалившись в злобе и агрессии, мелькающих сравнительных образах, она переходит на крик. — Знаешь, на кого это похоже? На Мэй! Та тоже, переспав с начальством, получила власть, силу и возможность помогать людям, а вместо этого воротит нос ото всех, кто не может заплатить по дичайшим счетам, водится с мафией и сеет беспорядки, чтобы после заметать их с невинным лицом — беспринципная, алчная, эгоистичная дрянь!       И это тоже бесит: их схожесть, внешность, идентичность судеб и отчаянное, горькое предрешение, Анна станет такой же. Нет, нет, нет-нет-нет, она этого не допустит!       — А у тебя, значит, с принципами все в порядке и эгоизмом ты не светишь? — Королева совершает выпад, дает Анне под дых. Внешне оставаясь спокойной, вернувшись к привычной холодной маске, она скрывает внутри клокочущую ярость. — Не знаю, с кем и чем там водится Мэй, мне нет дела до ее грязного белья, однако с чего вдруг ей или мне должно быть не плевать на каких-то там людей, которых я не знаю, до целого мира в общем? Да, ты можешь обвинить нас в эгоизме, но разве сама ты лучше? Ты взяла обещание с Йо когда-то давно, обещала стать его женой только для того, чтобы воскресить Нину, а когда поняла, что она не хочет возвращаться в мир живых, сделала вид, что прошлое ничего не значит, он свободный человек и можно просто так обо всем забыть!       — Но он действительно свободный человек! — восклицает она, сбитая с толку резким поворотом.       — Его семья так не считает, — хмыкает Королева, и от этой ухмылки у Анны пробегают мурашки меж лопаток. — Асакуры посчитали тебя неплохой кандидаткой, расписали его жизнь по минутам с учетом твоего участия, тогда как ты, бросив все, бросив его, якобы в страданиях от потери старшей сестры, побежала учиться, обучаться, работать и черт знает что еще, да еще и повторив этот трюк с Милли, которой вроде как обещала быть хорошей сестрой, а в итоге бросила ее, когда она нуждалась в тебе и подставилась под удар, чтобы Вайолет не смогла тебя убить!       — Откуда ты… — в шоке не успевает промолвить Анна, как Королева делает следующий ход.       — Я видела многое и не скажу, что была рада или хотела погрузиться в твой разукрашенный мирок. Ты же обо мне ничего не знаешь и делаешь сомнительные выводы, не имеющие ничего общего с реальностью. Возникаешь тут, срываешь мою встречу ненужными советами, вторгаешься в наш мир, потому что наверняка хотела — вновь эгоистичное желание, не считаешь? — посмотреть на свое будущее, как оно все будет устроено и, если тебе понравится, то ты примешь его за должное, будешь сидеть и ждать сложив ручки, а если нет, то будешь рвать и метать, стараться уничтожить, как это было с костюмом для Йо или, буквально вчера с платьем, посчитав его отвратным, — столько информации, ненависти и жестокости, скрывающейся за ее словами. Королева подается вперед, упирается локтями в подлокотники, тогда как Анна теряется, сбивается с мысли и упускает власть и контроль над ситуацией. Королева понижает тон — до опасного, холодного, обычно имеющего наилучший эффект, действующий при разговоре со всеми, кроме Короля. — В самом деле, я тоже считаю его отвратным, но выбор не мой, поэтому твоя попытка меня оскорбить пролетает мимо.       Сверкнув длинными, острыми ногтями, она поднимается с кресла и подходит практически вплотную к Анне — задыхающаяся, красная, она хочет вцепиться в Королеву, затеять драку, хотя где-то на границе с полу-отключенным сознанием прекрасно понимает: это ни к чему не приведет. Но то то, как Королева возвышается над ней, смотрит высокомерно, даже брезгливо и при этом считает, что Анна ничем не лучше Мэй, других людей, всего семейства Киоям в целом в их эгоизме, доводит ее до трясучки. Анна сжимает кулаки — как же чешутся костяшки пальцев.       — Однако чего я действительно не прощаю — это пустословных обвинений. Люди меня ненавидят — факт, но не из-за моего злобного характера, а из-за их наивных ожиданий, которых, как они думают, я не оправдала, воздушных замков, которые разрушила, и образа, в который не вписалась. И ты одна из них — обвиняешь меня в черствости и эгоизме, а по факту лицемеришь, потому что твои «альтруизм и искреннее желание спасать людей» это не более чем психо-травма, головные тараканы, опять же эгоизм, чтобы почувствовать себя лучше.       — Но я хотя бы пытаюсь их спасти! — жалкая попытка, Королева не удостаивает ее и хмыком. — Ты же отказываешь в помощи, не глядя!       Зрачки Королевы сужаются, но быстро возвращаются к прежней стали, черной тьме, которая, как теперь кажется Анне, намного более жестока и смертоносна, нежели у Эны.       — «Пытаться» и действительно «спасать» — вещи разные. Проблема в том, что даже попытка — не «финальный результат», заметь, — делают проще жизнь твою, но не других. Что касается меня, то я считаю: лучше «спасти» единиц, чем «пытаться спасти» абсолютно всех.       И тут настает черед Анны хмыкнуть. Горько, мрачно — нечто подобное ей говорили и Мэй с Ниной, они не верили, что она способна вытащить на себе всех, а как итог — ни одной жертвы в злополучной и действительно кровавой мясорубке в Токио.       — И, конечно же, этих единиц будешь выбирать ты? Знаешь, нет, мне это не подходит. Лучше я буду лечить своих тараканов, пытаться и по итогу спасать всех, нежели сидеть в роскошном замке, вся такая распрекрасная, делающая вид, что у меня все в порядке по жизни и ничего не беспокоит, пока все бегают вокруг на цыпочках, трясутся и ждут, когда же на них падет божественное снисхождение. И лучше я буду эмоциональной, безрассудной, пытающейся и старающейся не быть лицемерной, стать лучшей версией себя, нежели такой как ты — жестокой, высокомерной и просто бессердечной су…       — Ты закончила? — перебивает Королева и ругательство не успевает сорваться с губ. Ни единый мускул на ее лице не дрогнул; глаза Анны распахиваются, зрачок становится непроницаемым, широким.       И с тихим «Ох» ее впечатывают в стол. Невидимая сила сжимает хватку на запястье, вывернув плечо и не позволив двинуться с места, улыбка проявляется запоздало, и вот уже белоснежная и прекрасная, не от мира сего, похожая на Олуэ молодая девушка нависает над ней. В ее руке мелькает нож.       Бам! И тут же втыкается в поверхность стола — миллиметр от шеи Анны. Та, не ожидав, инстинктивно сглатывает, сжавшись, когда жестким, единым движением, способным за секунду вывернуть, лишить жизни, незнакомка с хищническим оскалом придвигает ее ближе.       — Посмотрим, сколько крови в твоей шейке? — садистски интересуется она, напоминая Эну. Что, раз не повелась с хранителем из нижних слоев Мира Духов, решила создать себе альтернативу?       К несчастью, близость к холодному металлу отнимает возможность уточнить. Королева, не моргнув и глазом, хладнокровно сцепив руки за спиной, наклоняется к Анне, заглядывая той в лицо.       — Знаешь, что такое настоящая благосклонность? — переходя на смертоносный шепот, Королева обдает ее дыханием и поливает спину потом. Пшеничного цвета волосы падают на лицо, отчего посмотреть на Королеву, обозленно, раздраженно, удается лишь через светлые полоски. — Благосклонность — это слушать охамевшую и наглую девчонку, не понимающую устройства мира, имея возможность убить ее, но не убив.       Попытка вырваться. Провал. Лезвие едва касается чужого горла, но Королева — опять же благосклонно в ее мыслях, — вытаскивает его из дерева, прокручивая на ладони. Белоснежное великолепие, резная ручка, отделанная рунами Короля Духов, — сверкающий и идеальный.       — Я — не Йо, во мне нет столько миролюбия и снисхождения до беспардонных. Я могу убить тебя прямо сейчас — и мне будет плевать, что случится с твоей вселенной, какой коллапс произойдет, окажись твоя душа в нашем Мире Духов, и как Йо будет объяснять это… как там ее? Эне, Нине и всем остальным, что с тобой произошло, — поддевает кончиком ножа невидимую грязь из-под ногтей. Анна же смотрит на Королеву, сдувая пряди с глаз, пыхтит, пытаясь вырваться, но, чтоб ее, прислуга держит крепко.       — Тебе следует потренироваться в угрозах, если всерьез хочешь меня напугать, — фыркает презренно. — Знала бы ты, сколько людей мне угрожало и сколько из них в итоге уходили с разбитым лицом.       — У меня нет цели угрожать. Я вообще мало кому угрожаю — по крайней мере, очевидцев нет, а те что были, обычно бесследно пропадают. Сейчас же я хочу, чтобы ты уяснила простую вещь: мир не любит голословных, и прежде чем кого-то обвинить в непреложных, по твоему скромному мнению, истинах, попробуй сделать малость — включить мозг и подумать его жалким подобием о том, что все не так, как тебе кажется, и люди, проработавшие в сфере двадцать лет, знают лучше и не нуждаются в непрошеных советах, — она сжимает нож в руке, и тот растворяется, утекает дымом сквозь пальцы, позволяя Анне свободно вздохнуть. Королева смотрит на нее еще немного, после чего распрямляется, поведя в пренебрежении плечами. Надменность ее не покидает. — А теперь пошла вон.       Незнакомка тянет сильнее вверх, отчего Анна шипит, и резко отпускает, отступая. Анна грохается на пол, больно ударяется локтями и, тихо выругавшись, смотрит злобно исподлобья.       — Чтоб глаза мои тебя не видели. Ллойд! — Королева отдает приказ, и незнакомка, блеснув оскалом, вздергивает Анну на ноги, разворачивает в сторону двери.       Анна не сопротивляется: если они с Королевой еще немного пробудут наедине, ни к чему хорошему это не приведет. Она выворачивается, пытается вывернуться из стальной хватки, однако Ллойд (довольно сложное имя для восприятия и произношения японцу) держит крепко, оставляя синяки и не оставляя возможности сбежать, пока та не отпустит. Напоследок улыбается Королеве и, кротко отчитавшись «Ваше Величество», впитавшее в себя «Я буду служить вам вечность», выталкивает Анну в приемную, мимо которой они с Королевой пролетели раньше.       Стеклянная стена отгораживает от остального мира, но дает увидеть отважных глупцов, надеющихся потревожить Королеву, и предпринять соответствующие шаги — предупредить Ее Величество, сидящую за тяжелыми, дубовыми дверьми, или же отправить несчастливых восвояси. Рядом стоит офисный стол с новомодным компьютером, по стулу с каждой из сторон, мягкий кожаный диван с кофейным столиком и аккуратно сложенными на нем журналами — удивительно, что в них нет о Королеве ничего, зато о политике больше нужного, судя по обложкам, невысокая пальма в напольном кашпо завершает картину минималистичного офиса и говорит многое о владелице и начальнице — здесь не любят лишних слов, ты либо изъясняешься коротко и по существу, либо выметаешься вон. И радушная Ллойд с удовольствием тебе поможет.       — Советую послушаться. Ее Величество страшна в гневе, — звонко проговаривает она, разворачиваясь на каблуках и давая лучше себя рассмотреть.       Белые волосы собраны крабиком на затылке, рубашка, застегнутая на все пуговицы, кроме верхней, и юбка-карандаш, впившаяся краем в острые колени — со стороны типичная секретарша, но на деле…       Бескровная и необузданная, в ней улавливается та же энергия Короля Духов, что и в Олуэ, только куда более жестокая, рьяная, словно брат и сестра, где первый унаследовал всю сдержанность и молчаливость мира (интересно, умеет ли он говорить вообще? Сказал ли Йо с десяток слов за двадцать лет службы?), а вторая — запальчивость и агрессивность. Ее улыбка пугает, движения отрывистые, Ллойд — словно хищник, застигший добычу врасплох, она не будет играться, сводить с ума и выжидать, если не каждого, то через одного считая за врага. Она действительно как Эна, хоть Анне, к счастью, не довелось увидеть Олуэ в бою, чтобы убедиться до конца — это особенность «сестры» или же всех созданий Короля Духов.       Ллойд возвращается за свое рабочее место, клацая по мышке, и вызывая в Анне логичный вопрос: умеют ли создания взаимодействовать с миром или Ллойд сидит чисто для картины, исполняя роль цербера на привязи?       — Эй! — однако выместить желчь ей не дают. Ллойд вскакивает со стула, а знакомая аура из недоверия и жестокости, стершейся со временем, энергия властности и своеволия стягивают внутренности Анны в узел. — Ее Величество никого не при…       Хао обрывает ее указательным пальцем.       — Жопу к стулу приклеила, и чтобы я тебя не видел, — и проходит мимо, не взглянув на застывшую Анну. Он открывает дверь и с хлопком за ней скрывается.       Ллойд плюхается обратно, по-детски надувшись, что с недавним желанием и попыткой убить, смотрится почти комично.       — Подумаешь, всего разок предложила облить его кислотой. Чего сразу злиться-то? — она не находит в своей фразе ничего странного, тогда как в Анне просыпается толика понимания: хоть кто-то с ней в таких же отношениях с Ллойд, пусть даже и Хао.       Хао… в будущем. Черт, эту мысль еще нужно пережить; конечно, Милли рассказала, что у них дети, семья, он отказался от своих сил ради нее (звучит сомнительно, скорее всего у Хао не было выбора), но осознать в полной мере это непросто.       Однако не удается и сейчас: Хао вылетает так же резко, как и зашел, на его лице — отъявленное возмущение, бумаги сжимаются меж пальцев.       — Попей таблетки, истеричка! — короткий отзыв и хлопок. Он успевает вовремя — секундой позже с обратной стороны двери слышится звук битого стекла: Королева, не остыв после Анны, швырнула пресс-папье или что еще, попавшее под руку. Анна приподнимает уголки рта в подобие мести — вряд ли кто-то осмелился бы назвать ее истеричкой или же как почти назвала она, — а Ллойд резво вскидывается. Точно — цербер. — Тебя не спрашивали.       Против воли закрывает рот и тихо фыркает — кажется, в битве с Хао ей не выиграть по одной простой причине: Хао — это Хао.       — Так, значит, это ты причина бешенства нашей святейшей? — заставив вздрогнуть, он бесшумно настигает Анну, обращая биение сердца в трель.       Она поворачивается аккуратно, поднимает брови вместе с подбородком, проклиная разницу в росте, и не может вымолвить ни слова. Такой же статный, как и в их вселенной, но куда расслабленней, занятый своими мыслями; увлекшись документами, он позволяет ей увидеть темные волосы, собранные в расхлябанную петлю, серебряное кольцо в мочке уха — приятное обновление, в сравнении с его массивными серьгами с рисунком звезды, — белая рубашка (опять белый цвет, ну сколько можно?) расстегнута на верхних пуговицах, однако (слава богам) светло-синие джинсы и серые туфли разбавляют образ, выделяя среди слуг и белоснежного Короля. Когда он смотрит на Анну вновь, его губы растягиваются в ухмылке.       — Надо же, ты мне уже нравишься — по крайней мере, рот открываешь ты не сразу, — и тут же сменяется хмуростью. — Или ты умственно-отсталая, и я должен тебя пожалеть?       — Что? — глаза Анны округляются, и Хао довольно цокает языком.       — Ан нет, болтать ты все же умеешь. Говорю: спасибо, что мне придется отложить с ней встречу до завтра — я ведь так сильно хотел подумать над этим еще, — он указывает на принесенные бумаги, а язвительность с сарказмом сочатся ядом между слов.       Поняв, что ловить здесь больше нечего, Хао направляется на выход, а Анна по инерции следует за ним. Так уж повелось сегодня, что она всюду за кем-то или чем-то ходит хвостом, получая все больше информации и складывая в единую картинку.       Вот и с Хао так же. Искоса наблюдая и совсем не следя, куда они идут, Анна то и дело размышляет: всегда ли он такой ехидный? Что побудило Йо оставить его в живых, помимо Милли, а тем более — позволить жить в Королевстве? Если он и вправду лишился сил, то как попал сюда — где магия для существования попросту необходима?       — Так, значит, ты тоже действуешь на нервы Королеве? — невзначай спрашивает она. Хао беззлобно хмыкает.       — Только когда мне выгодно: никому лишний раз не хочется столкнуться с ней взбешенной, — к ухмылке прибавляются садистические нотки, в глазах разгорается огонь. — То ли дело, когда ты это бешенство вызываешь сам: крути разговор — не хочу, она половины не услышит, а мне тем лучше — добиться от нее необходимого становится проще простого.       — Манипулируешь? — после неприятного разговора это будто бальзам на душу. Однако на месте Королевы она явно не была в таком же восторге. — Это так на тебя похоже.       — А я и не менялся, чтобы действовать иначе, — Анна не успевает уловить полный смысл фразы.       — Папа! — как детский голосок разрезает тишину и сердцебиение последней. Темноволосый мальчишка, едва доходящий Анне до груди, налетает на Хао с распростертыми объятиями; тот, не раздумывая, прижимает к себе. Два и два — «четвертый где-то ходит» — складываются моментально.       Хаято Асакура отстраняется от отца, выстреливая типично «хаовской», немного надменной и самодовольной улыбкой, а горящие, алые глаза матери не говорят ни о чем, кроме небывалого восторга. Он зарывается в рубашку носом, невнятно бурчит, и потаенное желание угадывается без чтения мыслей. Хао усаживает ребенка на плечо, протягивая документы.       — Держи, а то пойдешь пешком.       — А куда мы направляемся? — исподтишка изучая любопытного Хаято, Анна надеется, что ее не пошлют гулять своей дорогой. В конце концов, это было бы вполне в духе Хао.       Но тот переглядывается с сыном.       — Пойдем мешать маме, конечно же, — Хао отвечает, как само собой разумеющееся, и при этом в его голосе сквозит чисто детское предвкушение. — Она как раз занимается банкетным меню, а это значит что?       — Что она опять все перепутает и кого-то стошнит! — Хаято хлопает в ладоши, вводя Анну в ступор. Что? Они считают это смешным?       — Правильно! Какой идиот додумался поставить человека со сбитыми вкусовыми рецепторами ответственным по еде — тот еще вопрос, но я бы посмотрел на жертв, — вот она, садистическая натура, сглаженная временем и присутствием ребенка на его плече. Хаято всецело поддерживает отца, сохраняя своеобразную идиллию, на губах Хао по-прежнему играет легкая улыбка. — Ах да, твой муж.       Анна останавливается в шоке.       — Но ведь люди отравятся! — попытка вразумить даже ей кажется жалкой. Хао приподнимает бровь.       — Фу, ты скучная, — и бросает просто, без цели оскорбить или задеть. Хаято показывает Анне язык и покачивается — Хао возобновляет движение, и ей не остается ничего, кроме как поторопиться и засеменить за ними.       В который раз за сегодня она видит Милли? В третий? И все с разными эмоциями: удивление в первый, нежность во второй и неловкость — сейчас. По крайней мере, именно смущение — первое, что появляется в Анне, когда Хао, ловко скинув с плеча маленького и пронырливого Хаято, подходит к Милли, пробующей закуски с подноса. Милли поднимает на него взгляд, и без лишних слов становится ясно: что она чувствует к нему, что он испытывает к ней.       Никакого напряжения и недомолвок — Милли расслабляется в его обществе, с плеч спадает невидимая ноша из ответственности и необходимости сделать выбор, она советуется с ним, кивая на поднос и не позволяя Анне в отдалении услышать детали. Хао, минуту назад смеявшийся над «несчастными», кому попадется гастрономический кошмар, созданный его женой (женой, боги!), без лишних раздумий пробует — Милли пытливо смотрит, раскрывает рот, очевидно спрашивая про вкус, и после короткого кивка расплывается в белоснежной улыбке и миллионе благодарностей.       Хао солгал. Пусть внешне это не сильно заметно, но внутренне, повзрослев и остепенившись, найдя другие цели, он изменился. И долгий брак с Милли, четверо детей, двоим из которых еще предстоит родиться, хорошие отношения с Королем это подтверждают, сжимая в груди сердце Анны, заставляя его налиться свинцом.       «Я не буду убеждать в обратном, да и вряд ли ты поверишь мне на слово… Хао был ко мне добр: пусть не с самого знакомства, мы прошли огромный путь от простых до откровенных разговоров по душам, и поверь, это было лучшее, что когда-либо со мной случалось», — должна ли она слепо довериться Милли в этой вселенной и отпустить ее в их родной в опасные со всех сторон отношения, позволить им случиться, быть?       Имеет ли их Милли столько же силы, влияния и доброты, чтобы трансформировать глубоко раненого и отчужденного Хао Асакуру в порядочного, пусть своевольного, но морально нацеленного на лучший мир человека? Еще три дня назад ответом было бы категоричное «нет», но теперь Анна сомневается: в себе, своем отношении к Хао и их связи с Милли — ведь и Хао до недавнего времени был для нее беспринципным и жестоким чудовищем, а сейчас… она не знает, что думать.       Хаято прислоняется к округлому животу матери, вслушиваясь, по-детски выпятив нижнюю губу, в шевеления двух братьев или сестер, и ровно в тот момент, когда Анна выныривает из размышлений, хочет подойти поинтересоваться насчет меню и сочетаемости продуктов, как…       Хао чмокает Милли в губы. Анна отворачивается мгновенно, смущенность обжигает щеки, пробирается под кожу, щиплет. Анна мечется взглядом — куда угодно, только не в их сторону, — а разум рвет напополам, будто она стала свидетельницей чего-то непристойного… даже нет, не так — личного, интимного.       И от осознания, что это личное и интимное только что произошло между Хао и Милли, не улучшает ситуацию.       Положение спасает Эллейн — внезапно появившись в поле зрения Анны. Нахмуренная, явно недовольная, словно мать нашкодившего подростка, она подзывает Анну указательным пальцем. Убедившись, что это не относится к кому-то другому, увидев немного резкий кивок, Анна неспешно подходит к ней — Эллейн еще ничего не сказала, так почему на Анне уже висит вина?       — Что…       — Немедленно вернись и извинись! — требовательный тон обескураживает. Это перед кем же? — Перед Королевой!       — Что? — повторяет попугаем, удивленно в этот раз. Анна фыркает в привычной обороне, уже готовая взорваться. — Ну уж нет! Эта стерва не заслуживает, чтобы перед ней извинялись по первому зову. И вообще, чего ты ее защищаешь?!       — Потому что ты неправа, — она бегло смотрит поверх Анны: так и есть, они уже привлекли достаточно внимания Милли и парочки других слуг — поэтому, не дожидаясь внятного ответа, Эллейн железной хваткой на удивление неосязаемого духа цапает Анну за предплечье и выводит под аккомпанемент «Эй! Пусти!» в коридор и маленькую комнатку, похожую на кладовку.       Сдув в бешенстве пряди с красного лица, Анна зло зыркает на Эллейн.       — Она буквально вчера вернулась из разряда полумертвых, — удар.       — И что? Это не дает ей права вести себя как попало с людьми, просящими ее о помощи! — и сразу блок.       — «Помощи»? — Эллейн вскидывает брови, на лицо ползет ироничная усмешка. — Ты про того мужичонку, который под видом необходимой подземной оранжереи захотел устроить пивоварню, подделав документы? О, или про вчерашнюю девицу, решившую, что неплохо может так подзаработать, торгуя направо и налево магическими рунами и тем самым подрывая и без того шаткое положение шаманов в обычном мире? Или нет, определенно про сегодняшнего советника, настаивающего на постройке еще с десятка домов в Королевстве, когда, по факту, ни Король, ни Королева, ни кто-либо другой не имеет права занимать эту территорию, отбирая ее у Мира Духов и этим отравляя, нарушая баланс между мирами живых и мертвых, чем ожидаемо вызовут негодование последних? А? Ты об этих людях?       Напор, с каким она едва не переходит на крик, жар с которым смотрит на нее и наседает могущественной, не угасшей со временем и потерей власти энергией, взъерошенные волосы и крылья носа, трепещущие от негодования, — буквально все в ней, ранее представленной как немного себе на уме, позитивной и милой девчонкой, вызывает шок. У Анны отнимается голос. Неужели их настолько много?       — Больше, чем ты можешь себе представить, — чеканит Эллейн, зная наперед. — Вчера, сегодня — они прознали, что Королева вернулась и набросились на нее, словно пираньи, корча из себя особо важных и статных персон. Разумеется, ты можешь сказать, что Королева сама выбрала такой путь, — она пресекает попытку вставить даже слово вскинутой ладонью, — но, скажи мне, в каком контракте, пункте, прописано вообще, что Королева, Король — победитель Турнира Шаманов, обязан что-либо делать для народа? Да, для хороших ребят, страдающих альтруизмом, как Йо, быть может, это обусловлено характером, но для остальных — тех, кто не так уж часто думает о других людях, кто не привык ни с кем делиться силой и хоть как-то помогать, это не звучит как аксиома. Тем более что люди, чаще всего обращающиеся к ней «с просьбами о помощи», зачастую ведут себя как свиньи, думают, что они главнее всех и Королева обязана им помогать, но это не так.       Наверное, будь она живой, использующей легкие для дыхания и крика, Эллейн давно бы задохнулась или поперхнулась, прервалась, вываливая на Анну поток информации, которой она так жаждала с утра, и с лихвой поверх — разбив уверенность в правильности свершенного поступка. Эллейн напирает на нее, подходит ближе, теперь мало напоминая солнечную и покладистую версию себя, однако ее тон, речь и слова подобраны не просто так: Эллейн знает, что если пояснит Анне иначе, то в ее мировоззрении ничего не поменяется.       — Ты сочла ее эгоистичной, но что насчет других? Ты думаешь, им интересно, почему Королева отсутствовала так долго? Да, им сказали про тренировки в Мире Духов, якобы она совершенствовала техники и прочее бла-бла, но, думаешь, их поведение и отношение к ней изменилось, если бы они узнали правду? Что ее убили, — «она потеряла ребенка» повисает на кончике языка, но быстро пропадает. Нет, без разрешения Королевы, Эллейн ни о чем не скажет, — душу заточили в магический кулон, сделав источником энергии психопатки Вайолет…       Что? Так вот откуда Королева знала о происходящем? Она все это время находилась в кулоне? Анна мельком вспоминает: после смерти Вайолет он валялся рядом, разбитый. Значит, поэтому она и вернулась к жизни?       — …которая не только угрожала ей и ее детям в этой вселенной, убила члена королевской семьи, но еще и прорвалась в другую, преследовала Хану, тебя, следила за всеми вами, подслушивая едва ли не каждый разговор, неоднократно сталкивалась с тобой в поединках, ставила под угрозу жизни невинных, отобрав ее как минимум у двоих, известных «Ревилу»; сеяла хаос и разруху, пыталась убить Хану, однажды убила тебя и… стала причиной гибели Милли, — наконец Анна поднимает на нее глаза, в них что-то ломается, меняясь. Смесь злости, разочарования, какой-то детской, инфантильной упертости пропадает, а на ее место приходит постепенное осознание, сожаление и прорывающееся сквозь толщу психологической защиты отчаяние. — Да, именно из-за способности Королевы копировать чужую энергию фуреку, Вайолет смогла управлять твоей тьмой. Королева против воли подпитывала ее своей душой и представь себе ее состояние, агонию и горечь, когда все, что она умеет и может, всю ее силу направили на то, чтобы убить самое дорогое и ценное, пусть в параллельном мире?       Если Анна взвыла от мысли, что не успела предотвратить страшное, Вайолет взяла ее под контроль, отобрав разум и способность двигаться самостоятельно, то каково было Королеве, наблюдавшей за ее безуспешными попытками привести Милли в чувства и знавшей, что она — тому виной?       — Я… — Анна опускает глаза, совершенно разбита. Боги, она не думала об этом… Она не знала!       «Однако вынесла ей вердикт», — подкидывает желчно сознание.       — Ты назвала ее черствой и безэмоциональной, застав лишь пару диалогов с особо одаренным советником и образчиком лгуна, но даже не задумалась, что Королева — последний барьер между просящими и Королем. И если она не будет жесткой с ними, не будет производить отбор на нужное и бестолковое, а второго, поверь, куда больше, они накинутся на Йо и будут использовать его доброту, потому что он — как раз из тех, кто хочет исполнить желания всех, вне зависимости от своего состояния, возможных проблем или физической и моральной усталости.       Укол вины отражается в Анне болезненной бледностью, она поджимает губы не в силах ничего противопоставить — наконец до нее доходит суть начала разговора, и убежденность в стервозности Королевы слабеет. Барьер пробит, и Эллейн не видит причин давить дальше — вздохнув, она снижает темп речи, гасит в себе эмоции и сумбур активной жестикуляции, возвращаясь к прежнему умиротворению, перенятому у Йо.       — Люди поступают так или иначе, опираясь на прошлый опыт, и Королева — не исключение. Она такой же человек: ее обманывали, предавали, делали больно — как и тебе когда-то. И если ты порой позволяешь себе грубости, взрываться на ту же Мэй за недосмотр или на родителей за их отсутствие в вашей с Милли жизни, забиваешься в кокон, то почему Королева не может поступить так же? В конце концов, прошлое научило ее осторожно относиться к незнакомым людям, и даже если вы — один и тот же человек в разных вселенных, это не делает вас автоматически лучшими подружками. Или ты согласна с ней поделиться парочкой секретов? — она добавляет иронию в вопрос, на который априори знает ответ. Расширенные зрачки Анны и напряженно дрогнувшее горло выдают ее на блюде: «нет», «нет» и еще раз «нет» — никому и никогда. — Я так и думала. И теперь, когда я сказала все, что хотела, я прошу тебя задуматься не о том, как не стать похожей на Королеву, а о том, почему она такая, почему ведет себя именно так с тобой и другими — на Йо, кстати, она не огрызается, — и что стало тому причиной. В конце концов, она недавно вернулась из мертвых и умерла не потому, что Вайолет не понравился ее характер.       Что? Анна вздрагивает, не успевая уточнить, — Эллейн машет ей рукой и исчезает — растворяется дымкой, просачиваясь сквозь стены и улетая восвояси, чтобы появиться где-нибудь спонтанно, испугав мимо проходящих и задать им трепку или парочку неподобающих вопросов.       Анна же остается стоять среди швабр и средств для уборки, смотрит перед собой и прокручивает раз за разом последнюю фразу Эллейн. Она ведь специально вернулась к теме смерти Королевы — и да, поначалу Анне было плевать, она тоже умирала и воскресала неоднократно, однако Королева…       Почему она вообще умерла? В смысле, неужели ей никто не помог? Неужели в Королевстве настолько желали ее смерти, что, застав битву с сумасшедшей, решили не вмешиваться, а поглядеть из безопасных углов, как она истекает кровью?       А Ллойд? Почему она — отголосок Короля Духов, призванная защищать от непрошенных гостей, не помогла Королеве в поединке, не позвала на помощь Короля? Где был Йо, почему не пришел на зов и… был ли этот зов вообще? Случайно ли, — потому что Вайолет не оставляла ни секунды на размышления и концентрацию передачи мыслей, или же…       Ее осеняет. Поражает громом — внезапно, резко, выбивает дух и буквально швыряет из кладовки. Анна слышит чужой крик — кажется, она кого-то напугала, — но не обращает внимания, не поворачивает головы, тотчас извиняясь, — она бежит. Наобум, не помня дороги, цепляется за двери, повороты, мельтешит сквозь бесцветных, выцветших людей, в попытках найти то самое стекло, язвительную Ллойд, а за ней — ее.       — Черт! — Анна скользит по начищенному полу, едва удерживает равновесие и третья передача снова — они с Хао проходили здесь. Или нет? Проклятье, эти коридоры одинаковые! Выворачивает вправо и… — Да!       Приемная пуста, и Анна не находит причин, чтобы, в два прыжка ее преодолев, не распахнуть двери, будто они ничего не весят.       — Ты слишком громко думаешь, — Королева не оборачивается на звук. Анна оторопело моргает, переключается на подставку под документы в виде Ллойд; стопка выглядит внушительно — сантиметров сорок — и весит, наверное, не меньше пяти кило.       Но Королева не фонтанирует сочувствием — продолжает рассматривать бумажки, вместо нее Ллойд закатывает в отвращении глаза.       — О, ну почему некоторые люди не могут просто взять и сдохнуть? — и вдруг Анна понимает: язвительность и жесткость Хао по отношении к ней — это не привычная манера речи. С Ллойд по-другому невозможно, она напрашивается на не менее злой ответ.       Однако стоит Королеве шелестнуть бумагой, Анна вспоминает, зачем сюда бежала со всех ног, чуть не сбив официанта и не убившись, разбив голову о скользкий пол.       — Я знаю, почему ты не позвала на помощь в битве с Вайолет, — получилось. Королева отрывает взгляд — меняющийся, стеклянелый, — от документов, медленно поворачивается к ней.       — Исчезни, — и дает под дых.       Хотя, чего она ждала? Что после обоюдных оскорблений, Королева встретит с распростертыми объятиями?       Однако пока Анна не успевает опустить подбородок, убравшись восвояси, Ллойд послушно ставит стопку документов на переговорный стол, кланяется Королеве, приложив ладонь к груди… и исчезает. Не полностью — лишь тело, оставляя за собой чеширскую улыбку, но и она чуть позже осыпается. Анна недоумевает: выходит, команда была дана не ей?       Грохот закрывшихся тяжелых дверей — тому подтверждение. Королева откладывает не особо интересные бумажки в сторону, привычно скрестив руки под грудью, и в открытую смотрит на нее.       — Ну? — вызывая дежавю.       — Я знаю, почему ты не позвала на помощь в битве с Вайолет, — однако теперь Анна не будет делать преждевременных выводов, пылить на ровном месте.       — Это я услышала, — и реагировать на очевидное желание подковырнуть — тоже.       — Я не знаю, что конкретно у вас здесь происходит, Йо мне не рассказывает, — в экспрессии Анна взмахивает руками, сбиваясь в тембре. — Но Хана однажды обмолвился, что Королевство в затруднительном положении, «на грани войны», и я думаю…       — Как опрометчиво с его стороны, — замечает Королева, отворачиваясь от Анны. Она касается пальцами темного стола, проходит мимо.       — …что твоя смерть была бы сигналом к ее началу, — и на мгновение замирает. — Именно поэтому ты не позвала Йо. Ведь если бы Вайолет задела его, разрушив душу, он бы умер. Ты не хотела рисковать и приняла удар на себя. Это гениально! — искренне восклицает она, хмуро добавляя: — И тупо.       Королева хмыкает, садясь в кресло. Закидывает в привычке ногу на ногу, ставит локоть на подлокотник, чем возрождает идентично сцену, разыгравшуюся между ними полчаса назад.       — Не припомню, чтобы ты поступала иначе. Опрометчиво бросаться на рожон, всюду совать свой нос и бить кулаком в грудь. Однажды ты чуть не перерезала себе глотку назло Вайолет, чтобы она не трогала случайного прохожего, а ведь ты его даже не знала.       — Как я уже говорила: я пытаюсь спасти всех, — парирует Анна, не без внутреннего злорадства.       Искаженное в неверии лицо Вайолет, когда она поднесла лезвие к горлу и грозилась «отобрать удовольствие убить ее собственноручно», было шедевральным. Вайолет не поверила ей, но стоило моргнуть, человек в костюме был отброшен в сторону, а Вайолет, переместив их в грязный переулок, набросилась на нее, клацая зубами: только она может ее убить — никто другой.       Удивительно, как все изменилось с тех пор.       — Ну, так я права?       Анна ждет, что Королева сейчас выдаст язвительное: «Не думала, что ты способна догадаться» или «Отчасти, но…» и перечеркнет половину слов, но она молчит — молчит достаточно долго, чтобы предположить худшее.       — Я не хотела умирать, — и разбить таким с виду простым, но по факту мучительным признанием. Королева крутит небольшой браслетик на запястье, а Анна не торопит: она знает, насколько тяжела подобная мысль в последние минуты жизни.       Еще буквально вчера, стоя перед Хао, под распадающиеся правила союза, она думала, что больше никогда не увидит близких, но ей повезло. Впрочем, как и Королеве, ведь ее душа не была не уничтожена, а лишь запечатана в кулон. Хотя, везение довольно сомнительное.       — Просто так сложились звезды.       Она коротко улыбается, и в том, насколько быстро исчезают приподнятые края рта, как линия губ дрожит, грозясь разбиться, Йо осознает: никто не знает. Конечно, можно было догадаться по поведению Короля — он бы не ходил и бегал по всяким совещаниям, не стал бы откладывать объявление войны, каким бы пацифистом ни был. Йо смотрит на свои руки.       Королева потеряла ребенка. Их ребенка. Его ребенка.       И он не знает. К лучшему ли это? О чем еще он ни сном ни духом в другой вселенной? А в их?       Жгучее чувство несправедливости стискивает горло, легкие заходятся в быстрых вздохах. Это нечестно! Разве он не заслуживал знать?! Разве Анна, Милли, Королева должны были разбираться, вариться во всем одни? Без помощи и поддержки?!       Он ведь мог поддержать, помочь. Хотя бы их Анне. Его Анне.       Он бы сделал для нее все.       — Я уже говорила: мне нет дела до этого мира. Будь моя воля, я бы сожгла его дотла и построила заново, — возобновляет Королева спустя недолгое молчание. — Но так вышло, что дорогим мне людям остро захотелось сделать его лучше, и мне пришлось смириться.       Горечь, скрытая ненависть и обессиленная злость сочится сквозь емкое и многозначное «смириться».       — Двадцать лет. На протяжении двадцати лет я вынуждена слушать всяких альтернативно одаренных, считающих себя умнее всех и настаивающих, что Король обязан их слушать и делать так, как они скажут, ведь когда-то давно он оступился, прислушавшись к дурному совету, и взял на себя вину за гибель более пятнадцати тысяч человек. Все эти люди… знакомые, близкие и родные — им давно наплевать на умерших, главное — позаботиться о себе здесь и сейчас. А как быстрее всего достигнуть эгоистичной цели? Разумеется, с божьей помощью. И неважно, как этот «бог», которого они ни во что не ставят, себя чувствует, что думает и о чем мечтает. Им плевать, важна лишь цель, а способы и средства…       Она неопределенно наклоняет голову, вызывая спокойствием, своим «смирением», эмоциональный всплеск. Но не по отношению к Королеве, нет, ее реакция вполне оправдана; Анна злится на людей или, лучше сказать нелюдей — самовлюбленных, жадных, беспринципных и попросту мелочных тварей, что не гнушаются ничем, чтобы добиться своего.       — Думаешь, Вайолет была первой, кто доставил нам неприятности? Конечно, не таких масштабов — никто еще не додумался прыгнуть в другую вселенную, чтобы мне отомстить, — но прецедентов хватает: заговоры, сплетни, отвлекающие маневры.       Королева не произносит «показательные убийства», пусть очень просится на язык. Но не все же сразу выдавать? Тем более — на неподготовленную психику.       — И люди этим пользуются. Атакуют вопросами, находят меня, Короля, выдергивают из порой шаткого состояния и наседают, заваливают информацией, заставляют думать, думать, решать, помогать. Как бы я хотела, чтобы они все умерли. Разом.       Королева сжимает кулак. Представив, сколько шей она могла бы разорвать, и ей бы ничего не сделали: потому что может, потому что она — Королева Шаманов, а ее муж — Король, и он всячески поддержит, хоть и не одобрит метода. Воздух вокруг электризуется, почти искрит и готовится взорваться — он бы обязательно взорвался, обратив все в прах, если бы Королева вовремя, так просто, расслабив кулак и опустив его на подлокотник, не успокоилась, переключив свой взор, полный ледяной надменности и явной злобы на внешний мир, на Анну.       — Однажды ты попадешь в ситуацию, когда тебе будет достаточно сказать лишь слово. Всего одно маленькое слово, и он уничтожит мир к чертям, положит к твоим ногам обломки, не возразив и не предложив альтернативы, — она показывает Анне раскрытую ладонь со слабыми следами от ногтей. — Жизни семи миллиардов людей будут у тебя в руках, вот так, и тебе ничего не будет стоить их уничтожить, ты захочешь их уничтожить, но… ты его не произнесешь.       «Благосклонность — это слушать охамевшую и наглую девчонку, не понимающую устройства мира, имея возможность убить ее, но не убив», — Анна не пылит, как в прошлый раз, потому что важно не жажда Королевы приструнить кого-то там, показать силу, власть, лицезреть пьянящую разруху. А то, что человек-солнышко и главный альтруист всея мира, Йо, не станет «возражать и предлагать альтернативу».       Он послушает ее, не колеблясь, высечет по первой просьбе; и если в обычном состоянии до этого никогда не дойдет — Йо воспротивится, откажется наотрез, то при согласии назревает логичный вопрос: до какого состояния его нужно довести, чтобы он захотел убить семь миллиардов человек?       — Ему не станет легче, — дополняет Анна, смотря перед собой. Королева кивает с горькой усмешкой.       — Нет. И эти семь миллиардов он возьмет на душу, будет корить себя и сожалеть, пока горстка не особо умных и приставучих людишек продолжит тешиться мыслью, что Король не посмеет им навредить, не поднимется рука, «он же не такой как Хао», не в состоянии уразуметь, что все эти рассказы про хороших-плохих близнецов — брехня. И если с Хао им повезло — он не добрался до Короля Духов, то вот Йо уже заполучил корону Короля.       Она замолкает, дав Анне почву для размышлений, а Йо, такого же обескураженного (и гордого, чего таить, ведь эта женщина — Королева, Анна из другой вселенной, как и их, — находится рядом с ним, возле него, вместе с ним) подкидывает идею, почему Королева не сказала о потерянном ребенке.       Потому что итог непредсказуем — вполне возможно, будь ситуация иной и не стой они на пороге войны, он бы проглотил — с горечью, как толстую кость, вставшую поперек горла, но так… это стало бы последней каплей. Его Анну, сокровенное и драгоценное, тронули, убили в качестве отместки, и если доброта и мягкость не воспринимается людьми как правильное управление, распоряжение властью, — почему не показать другую версию себя?       В конце концов, пусть они с Хао отличаются характером и темпераментом, однако все еще родственники. И что течет в одном, есть и в другом, как бы больше полугода назад он ни пытался отрицать.       — Поэтому ты вызываешь в них ненависть? Чтобы удар пришелся на тебя, как с Вайолет? — спрашивает Анна, удивляясь: оказывается, между ними, даже с учетом разного подхода и манеры поведения, много общего. Они обе защищают Йо от необдуманных поступков, хоть и не кричат об этом на каждом углу.       Королева поводит плечами.       — Не припомню, чтобы записывалась на роль девочки для битья. Да и ненависть — не самоцель, скорее следствие. Я не говорю то, что люди ожидают услышать, разрушаю планы, но не для того, чтобы словить пулю в лоб, а потому что их идеи не стоят ни моего времени, ни, тем более, сил Короля, — скрип ножек отодвигаемого кресла, Королева встает на каблуки.       Несмотря на злость, вырвавшуюся из-под контроля, проявленную слабость, Королева остается по-прежнему отчужденной, каплю высокомерной и безгранично надменной. Всего лишь образ, маска, приклеившаяся к ней намертво с годами, Эллейн была права: Королева оказалась «эгоистичной и черствой стервой» только с незнакомцами. Однако Анна задумывается: станет ли она такой же, как она, спустя двадцать лет правления? А ближе к пятой сотне?       — Но отчасти ты права: уж лучше они услышат отказ от меня, чем от него. Так безопаснее.       — Благосклонность в высшем ее проявлении, да? — Анна хмыкает не без горькой иронии: люди и понятия не имеют, что та самая стерва и надменная дрянь вечно спасает их от смерти. — Это все так сложно и запутанно, я не уверена, что справлюсь. В смысле, держаться прямо, а не бегать по минному полю с мишенью на спине — это у меня как раз отлично получается.       Королева приподнимает краешек рта — ненадолго, чтобы Анна не подумала, что ее шутки хороши или между ними установилась связь, нет. Им нужно куда больше, нежели пара разговоров и взаимных угроз.       — Не скажу, что училась этому целенаправленно. Возможно, время заставит тебя приспособиться не хуже уроков по стервозности, однако один совет я все же дам, — Королева подходит к ней, возвышаясь с каблуками на десяток сантиметров. — Никогда и никому не говори, что они спят с начальством: во-первых, это дело каждого и тебя не касается, а во-вторых, может нехило вернуться обраткой. В конце концов, в каком-то смысле ты тоже «спишь с начальством».       Анна повисает наряду с невидимым Йо. И если ей нужно немного больше времени переварить фразу, то ему, знающему тайну Королевы, не составляет труда уловить суть.       Королева была беременна. У них уже есть два наследника (по факту один, если учесть, что Асакуры считают только мальчиков полноправными наследниками клана), поэтому дедушке с бабушкой (его отцу и матери плевать, а со стороны Киоям вообще нет подобного давления) незачем коршунами бдеть и подталкивать их к первой… брачной ночи (не думай об этом, Йо, просто продолжай мысль), чтобы заполучить внука.       Никакого ожидания и давления, все идет своим чередом, и здесь-то кроется сложность: если Король не знал о беременности Королевы, он ее не ждал и не следил, значит, она была не запланирована, а раз не запланирована — Королева забеременела случайно, и получается, что они…       — Я не буду развивать эту тему! — благо, Йо краснеет не один, и вот уже задыхающаяся от возмущения и стеснения Анна одергивает Королеву, чтобы та не сказала что-то еще. Она прижимает ладонь к лицу, пытаясь его остудить, но терпит поражение и ловит снисхождение от старшей версии себя. — Мне вполне хватает Эны с ее пошлыми шуточками.       — А, Мисс Не-могу-вовремя-заткнуться.       Анна хмыкает.       — Нет, это мой титул по жизни. Она скорее Мисс Залезу-в-ящик-с-чужим-нижним-бельем, — специально или случайно, но Королева сбивает пару градусов смущения, отчего ей становится легче.       Королева кивает, и тема заканчивается, не получая продолжения. Пора расходиться — Королеве заняться своими важными, «благосклонными» делами, а ей — найти Короля и спросить, есть ли еще что-то, чего она не видела (и можно ли ей понаблюдать), и если нет — вернуться в родную вселенную. В конце концов вдохновение и задел на стремление к подобному будущему она получила с лихвой, даже несмотря на несколько маленьких «против», с которыми разберется позже.       — Итак… — и Королева разделяет ее чувства. Уперев кулак в бок, она не ищет оправданий или аккуратной подводки к расставанию… но грохот за дверью и короткий вскрик Ллойд обрывает речь.       Они поворачиваются одновременно.       Королева напряженно хмурится — ожесточенная битва с Вайолет отпечаталась под коркой мозга, — и силой мысли поднимает в воздух с десяток стульев — отличный способ отвлечь врага.       — Ух ты, — восклицает Анна удивленно. Что еще умеет Королева? Вот бы ей владеть телекинезом… стоп. Анна, соберись! Отбросив лишнее, она хватается за ножку одного из стульев и выставляет вперед в качестве оружия. Пусть у нее нет тьмы, зато осталась физическая сила; она надерет любому задницу и так.       Королева фыркает.       — Будешь отбиваться стулом? Как по-варварски, — Анна закатывает глаза.       — Всяко лучше, чем бояться сломать ноготь, да, принцесса? — ответный выпад и затронутое эго.       По крайней мере, Анне показалось: Королева не подает признаков обиды, скорее наоборот.       — Когда я швырнула в Короля шкафом, он так не смеялся.       — Что? — Анну приколачивает к месту. Королева же, воспользовавшись чужой заминкой, движением руки открывает дверь, готова к бою. Сейчас она не проиграет, никто не запрет ее в кулоне снова…       — Анна! — но вдруг явившаяся Милли с оброненными коробками тормозит «стульевой» замах. Она тянется поднять образцы ткани и множество других мелочей, но не может — мешается живот, — не может сделать простую вещь.       Отчаяние плюсуется к вине, Милли хочет разрыдаться, и Анна бросает стул, уже сделав шаг навстречу… как невидимая сила преграждает путь.       Королева медленно, не теряя стати, подходит к сестре и опускается на корточки. Анна оглядывается на парящие вокруг стулья: она ведь легко могла поднять их телекинезом?       Впрочем, слабая улыбка Милли отвечает на вопрос «Почему?». Проступившие на ресницах слезы высыхают, а грусть с печалью подменяют глубокая, чистая любовь и безмерное благоговение. Да, пожалуй, ради родных искристых глаз Анна сделала бы то же.       — Анна… — шепчет Милли, шмыгнув носом. Всевозможные образцы ткани, документы и коробки повисают рядом.       — Почему ты не попросила никого помочь? Слуги что, все разом ослепли? — в голосе слышатся злость и желание разобраться, прописать каждому по лекции «Как обращаться с дамами по этикету», сцеженное ядом.       — Они заняты, Анна, — Милли мягко защищает. — Все сейчас в ажиотаже из-за грядущей встречи.       — Они проходят раз в три месяца — могли бы уже привыкнуть к максимальной нагрузке и запастись еще людьми, — на Королеву действует с задержкой. — В следующий раз пригрози им мной. Уверена — тогда у них появятся на тебя и время, и силы, и с десяток лишних рук.       Милли без какого-либо раздражения закатывает глаза:       — Анна, твое имя — не синоним слова «угроза».       — Пусть посмотрят лучше в словаре, — но Королева фыркает, слабо усмехнувшись, и кивает на летающие вещи. — Ты принесла их мне?       Милли переключается на тему быстро.       — О, да. Это образцы оформления, которые мы использовали в прошлый раз, когда тебя… не было, в общем, — она знает правду, но старается не акцентировать внимание, не вызывая в себе море из переживаний, ненужных для детей. — Также два варианта меню на грядущий вечер и неутвержденный план посадки. Я пыталась сыграть гостями в пятнашки, но все равно кажется, что кто-то с кем-то не разговаривает или после перестанет общаться.       Она корчит забавную гримаску, подразумевая неспособность людей к светским беседам и банальному уважению чужих интересов, с которым столкнулась несколько месяцев назад, будучи преемственной хозяйкой вечера — не бросать же Короля одного? — и едва не сошла с ума вместе с ним, пытаясь отвлекать всех и вся от неоднозначных тем и назревающих словесных перепалок.       — Посмотришь? — с надеждой спрашивает Милли, пока Королева бегло изучает содержимое одного листка. Стулья в кабинете наконец опускаются обратно, и невидимая сила больше не сдерживает Анну. Размяв плечо, Анна понимает: она это специально.       — Когда будет время. Ллойд?       — Аудиенция с Сурими Фудзи через полчаса, — отзывается секретарша, не дрогнув от приказного тона. Королева щурится, пытаясь вспомнить о человеке нечто более информативное, чем имя, подходящее скорее для мороженого или экзотического блюда. Но, испытав неудачу, не сильно расстраивается.       — Ну, значит, эти полчаса принадлежат тебе, — заключает она, отчего Милли расцветает. Пусть неуклюже и немного неловко, повернувшись боком, она стискивает сестру в нежных, искренних объятиях.       — Ты лучшая! — восклицает, не замечая, в какую неловкость со смущением вводит Королеву. Обнять в ответ не позволяет присутствие Анны, и то, как она демонстративно отворачивается, лишь кричит громче: «Я все еще тут» — раздражает.       Поэтому Королева мягко отстраняет Милли и разворачивается на каблуках.       — Что ж, у меня появились дела, не терпящие отлагательств, поэтому я не против, если ты исчезнешь с глаз долой и впредь не будешь срывать мне встречи, — спокойно и, насколько возможно, невозмутимо произносит Королева, отчего у Анны невольно дергается бровь.       Да уж, корректно и вежливо по-максимуму; она уверена, что правильно поняла принцип работы намеков, или это завуалированная и более длинная версия слова «Проваливай»?       Анна не успевает поинтересоваться — за Королевой закрывается дверь.       — Она не всегда такая злая, — Милли спешит ее оправдать, но Анне и не нужно. Она отвечает немного невнятно, что Милли принимает за неловкость, и протягивает в качестве поддержки узкую ладонь. — Хочешь есть? Мне нужно утвердить парочку блюд на вечеринку, однако от беременности у меня сбились рецепторы и…       — Да! — Анна с запалом прерывает. Ощутив взаправду голод (сколько она не ела? Сколько вообще времени прошло с их маленькой трапезы с Бьянкой?) и вспомнив желчь Хао о рвоте «смельчаков», она вызывается помочь, чтобы ни у Милли, ни у Короля, ни (тут хочется чуть меньше) у Королевы не было проблем.       Милли мягко подталкивает в спину, открывая дверь, Ллойд опускается обратно в кресло с натянутым прозрачным поводком, а Анна размышляет: интересно, чем сейчас занят Король?..

***

      — Да, я слышал. Мне жаль, что проект сорвался, — Король разговаривает по мобильному с неизвестным, скользит взглядом чуть левее — на ожидающую Бьянку. — Прости, ты не могла бы слезть со стола?       И возвращается к разговору. В огромном кабинете, где еще несколько часов перед ним лежали две магические кошки, сейчас лишь он и дочь. Бьянка закатывает глаза так сильно, что еще чуть-чуть и увидит мозг, а после — ложится на стол для переговоров, демонстративно закинув лодыжку на колено. Протест. Король молчит, поджав губы.       — Да, да, я ему передам, спасибо, — завершает диалог, убирая телефон в карман, и неодобрительно глядит на Бьянку. — Я так понимаю, ты позвала меня не для того, чтобы извиниться?       Бьянка фыркает — ответ заранее известен.       — Нет конечно. Я не извинялась ни перед кем вот уже лет десять, и если ты считаешь, что прервешь эту цепочку, то сильно ошибаешься, — качает ступней, привлекая внимание, напрягая.       — Ну так, что ты хотела? — спрашивает он, стараясь не зацикливаться, и Бьянка в миг, прыжком, оказывается перед ним.       — Я допросила Королеву.       — Ты — что?       А после — мельтешит руками.       — Ладно-ладно, неправильное слово: Королева соизволила мне рассказать, — Король кивает: уже больше похоже на правду.       Кого-кого, а Королеву точно нельзя «допросить». Крепкая, как орешек, она скорее позволит себе отрезать язык и поочередно конечности, нежели расскажет то, о чем не хочет говорить. Удивительно, как Бьянке удалось добиться от нее хоть какой-то информации.       — А о чем, собственно? — логичный вопрос, чуть нахмурив брови.       — О ее смерти, конечно, — произносит как само собой разумеющееся. — Она рассказала, что Вайолет — та самая, из писем Лилиан, — заточила ее в кулон, сделав источником силы. Это объясняет, почему ты не почувствовал ее смерть, хотя должен был.       Тычок — специальный или случайный — напрягает ему челюсть.       — Спасибо, что напомнила, — отзывается Король, но Бьянке плевать. Она влетает в кураж, распаляясь с каждым словом, в глазах мелькает решительный блеск.       — И тут я задумалась: а что, если оружие, использованное в Первой войне шаманов, на самом деле не уничтожает душу, а собирает, коллекционирует ее в специальный сосуд? В записях древних рассказывается, что никакая энергия в мире не исчезает просто так — на ее смену обязательно приходит другая, равноценная или превосходящая по силе, обучившись у прежней. Однако сколько бы времени ни прошло с тех пор, как ты стал Королем и случилась вся та хрень с предательством… — имя виновника и здесь прерывает шум, Йо не отвлекается, — мы так и не получили ничего, что напоминало бы фуреку пятнадцати тысяч шаманов — впрочем, как и тех, кого подбрасывают каждую неделю нам под двери, сродни рождественским подаркам.       — Бьянка! — одергивает запоздало.       Трепещущие ноздри, серьезный взгляд и мимика, искаженная опытом, усталостью и раздражением — как бы Королю ни хотелось воскликнуть, что ничего подобного не происходит, все ложь и слухи, сильнее задевает то, что Бьянка отзывается об умерших… так. Словно мелочь; ей нет дела до горечи, вечной лотереи и нервов, его извинений перед семьями и ожидаемой порции гнева — не сравнимой с той, что постоянно растет в груди у него по отношении к самому себе.       Бьянка отмахивается:       — Ты не настолько глуп, чтобы не понять: у стен есть уши, все давно в курсе, — и хорошо скрывает: ведь глубоко внутри, меж раздражением и холеричностью грядущего открытия, самоуверенностью и твердостью духа блуждает сожаление, что именно ей приходится говорить об этом отцу. — Лучше представь: если теория верна, и души собираются уже много лет, то все прошлые события, черт, да та же Первая война шаманов, обретает иной смысл. Да, мы можем долго упорствовать в том, что людям не понравилось твое отношение к Хао, как ты отпустил его в мир живых, но разве этого достаточно, чтобы вмиг все привести в острую фазу, спровоцировать бунт?       Он вздрагивает. В ее словах есть доля правды: и когда-то давно он сам, Королева, Рен и остальные убеждали, утешая, что ни одно из принятых решений не было столь категоричным и неоднозначным, чтобы поднять ни с того ни с сего людей с колен. Ладно, пара сотен противников Хао могла быть, но десять тысяч? Да и по срокам — война ведь случилась не сразу, Хао уже несколько месяцев был в мире живых, зато именно за пару дней до нападения они с Королевой решили… Куда они смотрели столько времени? Насколько были слепы?       Бьянка поворачивается к нему спиной и не видит изменений в выражении его лица, смотрит на свои ладони, сжимает в кулаки. Бессонные ночи, полные размышлений, планы и стратегии, кои неоднократно проваливались и постепенно выстраивались в цельную картину; не один год умственного перенапряжения и мозгового штурма вели ее сюда, когда последний кусочек — смерть матери, убийство Вайолет, в котором возможно — Бьянка не уверена, отгоняет от себя дикий бред, способный оказаться правдой, — встает на место, разрывая сознание и мозг.       — Огромное количество смертей и поглощение душ за раз ты бы заметил, и, бросив силы, вы бы с Реном докопались: кто, зачем и почему. Однако с войной… — она оборачивается на Короля, цинично жесткая, — с войной все обстоит иначе. Многотысячная армия шаманов сражается за, как они считают, правое дело, отстаивают до победного избранную сторону и будут биться чем придется — даже оружием, которое им не принадлежит, которое вообще никому не принадлежит, просто подобрали на земле. Возможно, звучит как бред и воспаленная фантазия, но ты хотя бы на минуту представь: вдруг… задумывал это с самого начала? Он мог знать наверняка, что ты, послушавшись Рена, не станешь в пылу битвы переключаться с поддержки армии на воскрешение умерших, решишь дождаться подходящего момента — например, утро следующего дня. Никто из вас не пошел на попятный, достигнуто максимальное количество жертв — отвлекающий маневр исполнил свою роль, он устал, считает убытки и вместе с тобой узнает, что ни враги, ни товарищи больше не встанут — они бездушны, — и не бросятся больше в бой. Да и не нужно: пятнадцать тысяч душ с различным уровнем фуреку уже в его руках; остается дело за малым: прикинуться необычайно удивленным и в перерывах между утешениями тебя, наблюдать за пленными — чтобы не рассказали о нем и заговоре против Короля.       Его зрачки расширяются. Король помнит. Как после одного из допросов, когда ему показалось, что совсем юный, но уже травмированный мальчишка готов был расколоться, позвал его на разговор… был найден мертвым. К импровизированной тюрьме ни у кого не было доступа — кроме Него.       Король прижимает ладонь ко рту — одновременно холодная, горящая.       — Откуда… — хриплым, незнакомым тоном выдавливает он. События почти двадцатилетней давности, Бьянка только родилась и не могла их застать, а повышенная секретность вводили в курс единиц, которые бы не раскололись, особенно — перед ней. — Откуда ты знаешь?       — Уверен, что именно об этом стоит спросить? — нападает она, но, заметив реакцию отца и вспомнив себя, когда наконец, склонившись над картой из домыслов и неподтвержденных фактов, соединила все красные линии в единую сеть и еще долго не могла встать, Бьянка меняет подход. — После войны остались протоколы. Знаю, ты сейчас начнешь кричать, что я без спроса влезла в ваши с Реном архивы, но если бы я не влезла, то уперлась бы в тупик — как и вы тогда.       На самом деле, она распотрошила их из-за Лилиан. В оставшихся после ее смерти письмах упоминалась Первая война шаманов — Лилиан потеряла отца, а Вайолет — мужа, что подтолкнуло обеих к мести королевской семье. Бьянка хотела найти записи о неизвестном доселе мужчине, выстроить цепочку из мест, в которых они часто бывали, людей, которых встречали, выйти на тех, кто мог их покрывать или быть причастным, а в итоге открыла ящик Пандоры.       Король кивает — отрывисто, активнее, чем должен, давая сигнал продолжать.       — Ты был подавлен, хотел отказаться от Короны, однако… был в числе тех, кто убеждал в обратном, не так ли? — Бьянке не нужен ответ. — Разумеется, зачем ему все эти планы, заговоры и убийства, если ты возьмешь и отрежешь ему доступ к Королю Духов на пару с управлением миром на следующие пятьсот лет? Нет, ему нужно было выбить тебя из колеи, а не скинуть с трона — чтобы не осталось сил на проверку отчетов стражников и поисковиков, не было желания рваться вперед, дав ему время замести следы. Он сделал ставку на твой мягкий характер, и она сыграла.       И вот опять — резкая, разящая пуля-правда вылетает из ее рта, как и взгляд — меняющийся, наполняющийся сочувствием. Если Рен говорит о подобном жестко, безапелляционно, потому что его иначе не учили, и Йо вместе с ним научился смотреть сквозь хладнокровную подачу, то здесь — с Бьянкой, которая могла тысячью разных способов сообщить единственную новость, и ты почувствуешь тысячу разных настроений, он улавливает именно то, что она вкладывает в свои слова. Они бы сохранили годы, миллионы нервных клеток, если бы посмотрели чуть шире, дальше, чем собственный нос.       — Однако если с тобой он угадал, то с Реном просчитался. Адмирал армии, знающий от и до, что происходит в его рядах и ближайшем окружении, всегда начеку — пусть с запозданием в пять лет из-за умения смывать концы в воду, но он нашел несостыковки — случайности, которые при ближайшем рассмотрении, не выглядят как таковые, соединил в одно и понял, кто был предателем все это время.       Его губы растягиваются в тонкой, змеевидной улыбке. Отрицать нет смысла — Король в полной боевой готовности, а Рен — правая рука и верный, слишком умный пес — уже огрызается, обещает, что он за все заплатит, но вместе с тем на их лицах неверие — не ожидали, что им окажется он или что были настолько глупы? Скорее всего, все сразу, и он их не винит — в конце концов, упор на их наивность и подростковую недальновидность, пока он — статный, мудрый, повидавший жизнь, — вершит дела, тоже был частью плана.       — Очень жаль, Ваше Величество, что вы узнали об этом именно так, — обманчиво доброжелательный и располагающий тон. Он соединяет кончики пальцев, ничуть не страшась ни уготованной ему участи, ни двоих перед собой — да даже если Король сейчас призовет армию, обрушит на него всю мощь Короля Духов, ему это не поможет. Ведь Он уже все просчитал. — Но ничего не поделать.       И в секунду, когда Рен Тао срывается с места, замахивается пылающим в единении Мечом Грома с криком: «Ублюдок!» — он… испаряется. Претворяется дымом, являясь иллюзией — ловко и заведомо созданной. Он знал, что его рано или поздно раскроют, вел к этому сам, ведь скрываться больше не входило в его планы, пусть его назовут глупцом, решившим пойти по сложному пути, однако победа ощущается намного слаще, когда твой противник пытается, знает, что стоит на кону и чем обернется провал, вкладывает всего себя на стол-поле-битвы и все равно проигрывает.       Да, куда интереснее, чем просто обвести двух подростков вокруг пальца. Поэтому он и подкинул Тао ту подсказку, дал толчок мозговому процессу и позволил обнаружить себя. Чтобы началась великая игра умов, противостояние, где победит не столько сильнейший, сколько хитрейший, умеющий ждать и резко нападать, приобретать и терять. Его Турнир за звание Короля.       — Я думаю, он сделал это специально, — немного помолчав и порядком успокоившись, наконец избавившись от мандража и извращенной радости внезапного открытия, Бьянка выдвигает предположение: — Дал себя раскрыть. Да, с одной стороны глупо, но с другой… если его план пришел в движение, и продолжает двигаться без тебя — почему нет? Он достаточно самоуверен, чтобы открыто вызвать тебя на поединок, и все те жертвы каждую неделю, кровавые подарки — не больше, чем издевка, повод ответить тем же.       Бьянка поворачивается к Королю, и в ней нет ничего, кроме беспокойства с толикой уверенной надежды — отчаянной черты прямиком из детства, которая никогда не умирает.       — Вряд ли бы он делал нечто столь безрассудное, если бы не был готов к ответному удару. Его план по сбору энергии фуреку для противостояния подходит к концу, — она не говорит «завершен», потому что иначе бы они уже здесь не стояли. — Пятнадцать тысяч человек тогда и еще пара-тройка сотен в последующие годы, не считая случаев, о которых нам не известно, — мысленно она делает подсчеты, и от набегающих нулей тяжелеет язык во рту. — Как думаешь, сколько шаманов нужно убить, чтобы собрать наши тридцать шесть миллионов?       Однозначно, Ему потребуется больше: несмотря на то, что единение с Королем Духов ограничено числом (энергия не бесконечна, как многие ошибочно считают), оно практически сжирает миллион за миллионом, да и делят его Король с Бьянкой пополам, у них по-прежнему есть армия, готовая биться до конца ради защиты Королевства, умение отца брать взаймы энергию с планеты (у обычных людей тоже есть фуреку) — и обнуление. Способность восполнить залпом все тридцать шесть миллионом раз в час.       На самом деле, нельзя даже примерно сказать, сколько нужно энергии фуреку вперемешку с наглостью (и твердолобством), чтобы пойти против Королевства: со времен Первой войны шаманов отец набрался опыта, научился полноценно управлять силами Короля Духов, и способен с меньшим количеством подручных дать отпор, но ведь это… Он. Одно лишь имя объясняет их проблемы с лихвой.       — Ладно, хорошо, — с трудом (и вряд ли целиком) переварив безумную теорию, Король обретает речь. Он не отрицает, нет, что уже отдает в сердце Бьянки теплом. — Твой рассказ звучит складно, и, за вычетом пары моментов — впрочем, как с добавлением других, — вставляет, замечая напряжение, — все могло произойти именно так. Однако, даже если предположить, что оружие не уничтожает душу, а заключает ее в сосуд, помимо его размеров, меня интересует вот что: пятнадцать тысяч умерших шаманов — это огромное количество энергии фуреку, его заметит даже простой человек. Ты думаешь, на Земле существует место, которое не изменилось бы под таким массивом силы, и мы не обнаружили бы его на своих радарах?       Бьянке не нужно много времени.       — Вообще-то, да.       — О? — удивленно. — И где оно?       — Серая земля.       Король фыркает.       — Да ты издеваешься. Вы с Реном сговорились что ли? — в нем звучат агрессия, растоптанная многолетней усталостью, и нечто, принятое Бьянкой за нежелание признать очевидный факт. Что ж, если Рен не снискал успеха, может, ей повезет? — Он буквально утром убеждал меня, что нам необходимо ворваться с обыском туда.       — И он прав, — кивает она. — Не знаю, о чем конкретно вы говорили, поэтому скажу сама: Серая земля — единственное место в мире живых и мертвых, где нельзя перемотать время и отследить энергию фуреку в любых масштабах. Да, в окрестностях Королевства, на его границах ты и я еще можем что-то почувствовать, однако, чем дальше ты уходишь от людей и живого мира, тем слабее контроль. Кто знает, что творится на полпути до Мира Духов, и сможем ли мы с тобой это ощутить?       — Это опасно. На Серой земле невозможно находиться долго без последствий, и ты знаешь это, раз влезала в архив, — с раздражением напоминает Король и не может сбросить со счетов, что именно бесконтрольная наглость Бьянки и жажда везде сунуть свой нос сейчас могут помочь им сдвинуться с мертвой точки. — Даже кочевники, живущие там годами, вынуждены выбираться на поверхность. Что уж говорить о… — треск, шипение, не дающее разобрать Йо имя.       — И как раз потому, что ты думаешь о кочевниках, не отрежешь ни в чем не повинных людей от внешнего мира, чтобы заставить его страдать, ты никогда не закроешь барьер. Он играет на твоем сочувствии, пользуясь и прячась вовсю! Серая земля — отличное место: никто не станет искать, ты не отправишь отряд, и кочевники не помогут ни тебе, ни ему, хотя в последнем я сильно сомневаюсь. Если у него есть оружие, способное запечатать их душу, они могут молчать лишь из страха быть схваченными.       Это не могло иметь столько смысла. Это имело столько смысла — так много, что необходимо время все переварить.       Король смотрит перед собой и ничего не видит. Так или иначе, рано или поздно ему предстоит сделать выбор: продолжить ходить на поводу, избирая безопасные маршруты (он пытался сделать как лучше, обезопасить людей!), топтаться на месте, выигрывая для Него время или бросить все и отправиться прямиком в ловушку.       Это ведь она и есть. Если они соберут отряд, отправятся на Серую землю, Он узнает и, в отличие от них, будет готов, он воспользуется слабостью новичков в незнакомой среде. Если Бьянка права, то у него были годы для изучения Серой земли, ее особенностей, происходящих временных парадоксов и метаморфоз, — приплюсовать сюда и сосуд, наполненный душами погибших, и они получат не просто серого кардинала, кукловода с манией величия и эго, а вполне реальную, серьезную угрозу.       Черт, неужели все вело его к этому моменту?       Король горько прикрывает веки, прокручивает мысль вновь и вновь, пока не цепляется за один кусочек и вскидывает взгляд на дочь.       — Ты пересекала границу, — не вопрос, и порыв Бьянки возразить — тому подтверждение. — В наших архивах на твою тираду не хватило бы данных. Да, о большей части мы с Реном знаем, но нигде, кроме наших мозгов и здесь, — он кивает на стену с картой, исписанной догадками и планами, — этого нет. Рен бы не рассказал тебе ни о чем, не сообщив мне, а я — и подавно. Значит, ты ходила туда без разрешения. Бьянка! Ты хоть понимаешь, как это опасно?!       — Не больше, чем масса других вещей… — попытка съехать, снизить ценность.       — Я запретил тебе переступать барьер! — и удар от него, подлость.       Бьянка стискивает челюсть.       — О, и кем бы я, по-твоему, была, если б слушалась запретов?! Нежной куклой в золотой клетке? Папиной принцессой, которая ни шагу не ступит без охраны и не откроет сама даже простую бутылку? — о нет, она не даст ему выиграть. Не в этой битве. — Может быть ты забыл, но мне уже давно не семь. Я родилась в этом дерьме и намного сильнее тебя!       — Какая разница, сильнее или нет, — шум, — опасен! Он мог расставить ловушки, и если бы ты попалась в одну!.. — она прерывает жестом.       — Король Духов мне всецело подчиняется, меня обучали лучшие учителя, в которых не приходилось сомневаться, так что поверь: я вполне могу защитить себя сама, нравится тебе это или нет! — резко, запальчиво. Бьянка шагает вперед и задевает нечто в его душе.       Настолько тонкое и хрупкое, что крошится на пальцах. Король рвано выдыхает и смотрит — с нескрываемой болью на лице: Королева наверняка думала так же. Она погибла, а уже после, во всем «дерьме» они варились с Ханой — одни, оставив в неведении и подальше, в стороне.       На секунду, краткий миг она задумывается — ведь правда, Он мог ее там ждать, — но отбрасывает стыд.       Она не будет извиняться! Максимум — понизит тон.       Бьянка откидывает челку со лба; небрежно дергает плечом, коса на спине бултыхается.       — Да и не его я искала, а Вайолет. Мне не понравился отчет, составленный поисковиками, и я решила заняться собственным расследованием, которое, как видишь, — она разводит руками, обозначая ситуацию, — принесло свои плоды.       Бьянка не могла просто стоять и наблюдать, как апатия и хандра, депрессия пожирают Хану. Привычно колкий, добрый и светлый старший брат превратился в пассивное, сухое бревно с подвижностью дырявого решета — жизнь протекала сквозь и по кусочкам выходила из него, с чем Бьянка не могла смириться, а отец не хотел или не мог ничем помочь.       Она не винит Короля — в конце концов он не мог оставить без внимания проблемы остального мира, чтобы заняться из ниоткуда взявшейся поехавшей матерью Лилиан, ранее пытавшейся его убить. В нескольких горячих точках взорвалась энергия фуреку, пострадало много шаманов и обычных людей, необходимо было исключить причастность… к этому всему, поэтому они с Реном отдали расследование несостоявшейся попытки устроить госпереворот Лайсергу и его поисковикам.       Но они ничего не нашли — никаких зацепок или следов, концы спустили в воду. Возмущению Бьянки не было предела, когда она узнала, что они остановились — отсутствие итога не натолкнуло их на мысль копать дальше, копать усерднее, вспомнив прошлое и то, что лишь один человек в мире мог и однажды уже провернул трюк с исчезновением и неприятным появлением, оставив после себя всеобщую дезориентацию и тошноту — Он.       И если Вайолет была с ним связана, то их жизни могли висеть на волоске. Убийство Королевы было только началом — началом грандиозного и бесконечного, смертоносного и неотвратимого кошмара.       Но до него еще было около двух с половиной недель. Ни о чем не подозревая, Бьянка начала с восстановления комнаты Ханы и Лилиан в Королевстве, прежде разрушенной грубыми обысками следопытов, — как если бы не прошло полгода, и она стала первой, кто вошел сразу же после попытки убить Короля.       Творящийся бардак — черта, присущая Хане, но не Лилиан — чистоплотной до кончиков ногтей. Бьянка помнила, как из однокомнатной квартирки в Токио, подаренной родителями после провала с Йелем, Хана умудрился сделать свалку, которую ласково называл творческим беспорядком, но на деле прикрывал типичное и куда более подходящее слово «свинарник»: горы забытой посуды, потому что он мог днями и ночами работать в ночном клубе, отсутствие еды в холодильнике по той же причине и, конечно же, разбросанные шмотки — что нашел под ногами на полу, то и надел сегодня на работу. Приученная с детства к порядку, вышколенная характером и нравом, Бьянка не могла долго находиться в его квартире и достаточно быстро перестала его навещать.       А потом появилась Лилиан — поначалу походившая на уборщицу по найму из благодарности за возможность жить у парня, с которым у нее «ничего не было», а после — показавшая, что чистоплотность и любовь к уборке у нее настоящие, и Бьянка начала к ним с Ханой заглядывать чаще.       Бардак — это не то, что оставила бы после себя Лилиан — даже в гневе, находясь под чужим контролем, поэтому Бьянка предположила, что письма были разбросаны специально: вряд ли кто пройдет мимо, взгляд зацепится сразу, а любопытство рано или поздно возьмет верх. Написанные одной рукой, они не особо отличались содержанием — сплошь ненависть к королевской семье, настаивания, чтобы Лилиан, «исполнила свой долг» как дочь отца, чье имя так и ни разу не назвали, и благословение «любящей» матери, стремящейся толкнуть на неправильный путь ее, но не спешившей ступить на него самой.       Уже тогда Бьянке оно показалось странным: разве желая кому-то смерти, буквально распадаясь на части изнутри, не чешутся ли у именно у тебя руки сделать все самому? Зачем так отчаянно впутывать дочь, пусть она и близко подобралась к королевскому сыну? Она не нашла ответа и отбросила письма, которые стащила из архивов поисковиков (ей кажется или полгода назад, когда она заглянула в комнату во время обысков, их было больше?), продолжила искать, обыскивать, невзирая на то, что буквально рылась в личной жизни брата и его теперь уже мертвой невесты.       Бьянка пообещала себе: никогда и ни при каких условиях не использовать против Ханы и, тем более, Лилиан то, что найдет, каким бы интимным, ужасным или отвратительным оно ни было. Она запаслась бесконечным терпением и силой воли: воспоминания, заполонившие комнату, вырывались на нее со стен, фотографий в рамках и любовных записках, которые некогда черствый, но ныне до чертиков романтичный Хана не выбрасывал, а Лилиан прибавляла по его просьбе еще — слаще предыдущих.       Бьянка начала понимать, почему Хана сюда не вернулся, не стал забирать даже минимальный набор вещей, а просто исчез — отмахнулся, что купит новое, но так и не смог заставить себя встать с дивана и переодеться, пока Бьянка за ногу не стащила его на пол. Это убивало ее брата — но заставляло Бьянку идти вперед.       Она перекладывала вещи по одной, возвращая откуда взяла с той точностью, чтобы иметь возможность вернуться и осмотреть еще раз — осматривать столько, сколько потребуется, и найти хоть что-то.       Но дотошность свыше вознаградили раньше: отодвинув кровать, Бьянка нашла письмо — зажатое между изголовьем и стеной. На первый взгляд ничего необычного — те же текст и ненависть, жажда учинить беспредел, способный перевернуть шаманский мир, Бьянка отложила его в папку вещественных доказательств и в сердцах воскликнула: «Так и знала, что они — безалаберные идиоты!» — про идиотов-поисковиков.       А после нашла еще одно — затесавшееся между сидушкой и подлокотником кресла; и если первое еще можно было списать на случайность (не каждому придет в голову двигать многотонную по ощущениям кровать), то не заглянуть под подушку кресла, когда несколько писем лежало на нем в роковое утро, это… халатность? Намеренное упущение? Бьянке начало казаться, что да.       Полный круг по комнате добавил третье письмо — приклеенное к нижней части выдвижного ящика стола, ничего особо важного, — которое Бьянка приплюсовала к уже имеющимся пятнадцати (их точно было больше!). Следующей задачей было разложить их по датам, не указанным нигде — ни на конвертах, ни в самих письмах, — основываясь лишь на содержании и временной линии, которую Бьянка провела сначала в уме, а после, поняв, что это будет намного труднее, чем она представляла, на отдельной доске в собственной комнате, вдали от чужих глаз.       Бьянка изучала их так же дотошно, буква за буквой, час за часом, пока текст не начинал сливаться в неразберимое нечто, потом брала перерыв, делая заметки из головы и разгружая мозг ровно до того состояния, пока не переставал пульсировать в черепной коробке, и принималась за работу заново. Она выучила письма наизусть, вплоть до запятых и завитков на заглавных буквах, сверяла почерки, чтобы определить настроение, в которых они были написаны — кое-где резче, словно в напряжении и вспышке гнева, кое-где плавнее, исходя из холодной решимости и неотвратимости печальной судьбы Короля, — пыталась повторить, как если бы оно позволило влезть в шкуру неизвестной.       Пока не устала настолько, что впервые дело показалось бесполезным, письма — бессодержательным бредом бессознательного, потоком нефильтрованной ненависти, написанным как под копирку, и совершенно случайно, в набивших оскомину словах (она уже говорила, что все письма были на английском языке?) не заметила нечто, придавшее смысл всей ее работе разом. Маленькая, но важная деталь, которую она вечно пропускала, сосредоточившись на общей картине, и которую наверняка пропустили поисковики.       Одно из слов в тринадцатом по счету письме во временной линии Бьянки — даже описание звучит сложно, — попытка в «отец» на французском языке. Поначалу Бьянке казалось, что умляут по ошибке поставили на второй слог, однако при ближайшем рассмотрении это был вовсе не умляут и даже не ручка, а кофе.       Маленькая капля слилась с темными чернилами и не изменилась даже долгое время спустя: обычный кофе должен был побелеть, стать коричневым, — именно это вынудило Бьянку проверить состав, почувствовать в нем частицу энергии фуреку и понять — она знает, где его готовят.       Сдобренный нейтральной энергией фуреку, ставшей доступной после коронации и разрешения Короля, чтобы туристы, набегающие в Деревню Добби — впредь символ, памятник отчаянных и горестно-красочных событий прошедшего Турнира, — смогли взбодриться не только физически, но и морально, почувствовать дух соперничества, выветрившийся с годами из забегаловки Патчей-тире-Судей. Бьянка отправилась той же ночью — она не могла ждать до утра.       В шестом по счету письме Вайолет упомянула праздник долголетия — очередной пафосный прием, организуемый Королевством где-то в середине весны, — за него и цепляется Бьянка. Там, в темном кафе, посреди аккуратно расставленных стульев и столов, покрытых клетчатой клеенкой, в отголоске света от копии энергии Короля Духов, просочившемся через окно, среди пыльных стеллажей и пустого бара, Бьянка делает глубокий вдох и надеется, что ее опытности хватит.       Она вскидывает руки в сосредоточении, и миллионы разномастных частиц из энергии фуреку, оставленных после себя множеством шаманов и их духов-хранителей, поднимаются со скрипящего пола, отлипают от стен, чтобы собраться воедино в под потолком, взорваться. И претвориться в жизнь — статичную картинку, мир, существовавший больше восьми месяцев назад и, как она надеется, молится великим духам, способный дать ей ценную подсказку.       Бьянка воссоздает людей — их эмоции, горе, радость, ажиотаж и скуку, воссоздает их разговоры, взаимоотношения с друзьями, компаньонами, официантами и поварами на открытой кухне, воссоздает и Патчей, стоящих за прилавком, воссоздает расцветший городок — деревню Добби — за панорамным окном, и столики рядом полнятся стаканами, полупустыми блюдами, ранее забитыми до края. Бьянка восстанавливает все, вплоть до музыки, звучавшей из небольшого граммофона, и скрежета затаившейся меж стен маленькой мыши. Она купается в магическом свечении — белоснежном с ярко-голубыми контурами — всматривается в детали, оглядывается вокруг, трепеща от усталости и удивления — она смогла, сделала, достигла с первого же раза! — а после, провалившись в поиске необходимой гостьи, пускает в «проектор» «пленку», нажимает «Плей».       Она не знает, сколько времени у нее уходит: Бьянка ворвалась в кафе поздним вечером-ночью, и лишь с первыми лучами солнца, коснувшихся земли, промотав бессчетное число диалогов и пустых разговоров, ссор, примирений и даже парочку предложений руки и сердца, она останавливает мир вокруг себя. Люди-призраки вдруг замирают, а Бьянка, уловив силуэт еще в двери, провожает ее до столика взглядом.       Сердце гулко бьется в груди, дурманя кровь и разум, а из десятка тысяч мыслей в мозгу пульсирует одна: она ее нашла.       Спустя столько времени и сил, сквозь недосып, раздражение и переменное отчаяние Бьянка сделала это, и теперь упрямо смотрит, впивается взглядом в нее — ее образ, лицо, словно вылепленное мастером из мрамора, — как она кладет перед собой бумажный лист и постепенно заполняет заученными наизусть словами. То самое, тринадцатое письмо. Рядом официант внезапно запинается, еле удержавшись в равновесии, и кофе проливается: ей на одежду, капля попадает на бумагу — где ее и обнаружила Бьянка, — а Вайолет вскакивает — больше от неожиданности, чем в приступе боли от горячего напитка.       В ней не видно злобы — сплошь понимание и слабая улыбка, она принимает полотенце от растерянного парниши: «Ничего страшного» — касается его плеча и спокойно возвращается к письму. И никто из проходящих мимо не догадывается, о чем она думает и что замышляет, что этими самыми письмами, полными, казалось бы, любви и понимания, доброты по отношении к дочери и скорби по умершему мужу, подталкивает первую убить самого важного человека в мире Бьянки в качестве мести за второго.       Бьянка собирает ее энергию фуреку — крупицы достаточно, чтобы с силами Короля Духов найти ее в любой точке планеты, — и в следующий миг, когда пришедший на смену патч щелкает дверным замком, все вокруг обращается темнотой с проблеском рассвета. Маленькая бело-голубая мышь, поселившаяся между стенами, издает последний писк, несколько месяцев назад умершая от разложенной отравы.       Оставалось дело за малым — распространить нюхачей, созданных из энергии Короля Духов; доверять живым в подчинении отца не имело смысла — Бьянка уже убедилась в их некомпетентности и нежелании разбираться, добиваться правды, — в это же время она могла набраться сил и поспать.       Но нет. Стоило ей прикрыть веки, как они распахивались тут же, мышцы напрягались, ей неудобно было лежать на лопатках, на боку и животе, внутренности будто выворачивало наизнанку; она ворочалась — пока, психанув, не вставала с постели к доске, ходила вокруг нее, перепроверяла, хотя уже достигла цели, и проверять было нечего.       И тем не менее нервы не унимались — она была так близко, но не могла ни с кем поделиться: Король бы осадил, это очевидно, Хану не хотелось обнадеживать заранее, ведь поиски могли привести в тупик, и тогда чуть оклемавшаяся нервная система окончательно бы превратилась в прах. В качестве собеседника годилась мама — не занимается морализаторством принятых решений, может подсказать методы, отличающиеся от отцовских непримиримой жесткостью и необходимой жестокостью, однако и у нее полно дел, а длительные шушуканья с оглядкой по сторонам могут привлечь Короля или, еще хуже, кого-то лишнего.       Вот так и лежит она — одна, среди своих размышлений и догадок, близкая к истине в темной комнаты, сна ни в одном глазу, а тело, измученное и усталое, играет против нее же злую игру. Возможно, ей стоит еще раз попытаться уснуть… короткий писк — нюхач возвращается с добычей, и не остается больше времени на сон.       То, о чем она позднее пожалеет, но пока не знает.       Поиски Ханы куда быстрее и легче: их с Лилиан квартира пуста, а значит… да, Бьянка находит его в офисе ночного клуба. Слишком рано для открытия, из персонала — он да уборщица, возящая тряпкой грязь по танцполу. Все необходимое переделано еще утром, и сейчас остается только лежать на диван и ждать, пока настенные часы отсчитают двадцать тысяч маленьких ударов.       — Я нашла ее, — Бьянка появляется перед ним бесцеремонно, не приветствует, не спрашивает «как дела?». Ей и не требуется: вся реакция — ее отсутствие — налицо. — Вайолет. Я нашла ее.       Уже лучше — Хана поднимается на диване, скрип сопровождает мозговой штурм, обрушивающийся на него шквалом. Она не будет разъяснять, сейчас он вряд ли что-нибудь поймет, поэтому предлагает лучше:       — Хочешь отомстить? — в глазах мелькает сталь, ладонью тянется к брату.       И без длительных раздумий он принимает ее.       Серая земля — место, не вызывающее хороших ожиданий. За все годы безалаберного отношения к приказам и настояниям отца, безмерного любопытства и порывов внести экстрима в свою жизнь, Бьянка никогда не переступала границу между Королевством и землей. Не то чтобы она боялась — просто не хотелось, не было смысла, — однако после внезапной смерти ребенка кочевников, информации стало появляться в архивах все больше; духи, почувствовав трепет живых, активизировались за толстым слоем полупрозрачного купола, и было в них что-то такое… их силуэты останавливали ее, заставляли отводить глаза в смятении, а когда она пыталась его перебороть, их мысли — хаотичные, мельтешащие, словно комок червей, жарящихся на сковородке, — проникали в ее разум, вынуждали терпеть, сжав зубы.       Кажется, то, что останавливало ее раньше, в простонародье именовалось здравым смыслом, и он у нее был. Однако теперь, когда Хана спустя полтора года затишья впервые взял в руки оружие, нюхач настойчиво вел их куда-то за границу, минуя отвлеченных с помощью Короля Духов охранников, а она сама вот уже тридцать шесть часов на ногах и готова стоять дальше, здравый смысл гас все сильнее, сменяясь банальным рвением довести дело до конца — поставить точку в вопросах: «Почему? Какого черта? Ты сошла с ума?», получить ответы и воздать по заслугам, потому что каким бы порой ни бывал засранцем Хана, он все еще ее старший брат, и она никому не простит подобного к нему отношения.       Нюхач вел в пещеру. Перелопатив оба мира, забравшись в каждый уголок, он нашел и завел их в каменистую каморку, которыми, как оказалось, полнилась Серая земля, а в ней — она. От милой улыбки, подаренной официанту, не осталось и следа, Вайолет проявила настоящую личину — жестокую, беспощадную, — и не говорила — выплевывала в яде, злобе, как она ненавидит королевскую семью, причастную сначала к гибели мужа, а теперь — еще и Лилиан. «Ведь это Король должен был умереть!» — «заслуженно», несмотря на совершенные им благие поступки! — она выводила их из себя, а когда терпение Ханы лопнуло, перелилось через край — ведь он любит отца и не винит в смерти Лилиан, — он приказал ей заткнуться, вырвавшись с клинком-реликвией семьи Асакура вперед, Вайолет… исчезла.       Рассыпалась с порывом ветра, обычная иллюзия. И лишь голос, как факт их встречи, разнесся по пещере — сладкий, обещающий, проникающий в самое нутро: «Не переживайте, сейчас вы узнаете, каково это — потерять того, кого любите» — и повергающий в шок.       Им хватило переглядки. Это не мог быть Король — у него совещание и тренировка в святилище Короля Духов, Бьянка обязательно бы почувствовала его. Не могла быть и Милли — она в мире живых вместе с Хао, а значит…       — Мама, — шепот, переходящий в крик.       Бьянка не поняла, откуда в ней взялось столько энергии и прыти после бессонных ночей, как она смогла так быстро выбежать из пещеры, вернуться в Королевство, бежать по улице, расталкивая ничего не понимающих прохожих — и кричать. Кричать мысленно и в голос — отчаянно, срываясь и дрожа, — стараясь дозваться, докричаться до отца: «Маме нужна помощь!» — но увы.       — Пожалуйста, пожалуйста, продержись!       Элементы головоломки запоздало сложились воедино: отвлеченные на границе охранники — впредь пара трупов, отсутствие слуг — отпущенных, отосланных по делам «во имя Королевства», — абсолютно пустой белоснежный замок и единственное живодробящее, алое пятно.       Земля уходит из-под ног, и мир перестает существовать. Сужается до маленькой точки, в центре которой лежит ее мать. И ничто теперь не важно: ни как на коленях Хана, ошеломленный, выронив из рук реликвию, ползет к погибшей Королеве, ни ее собственные всхлипы, слезы, обжигающие щеки, — лишь она, что не отзывается на просьбы, не дышит и не возрождается даже с помощью силы Короля.       Когда Бьянка готовилась к битве в пещере, она не представляла, что настоящая битва велась у нее за спиной и окончилась, к сожалению, не в их пользу.       Король вбежал во дворец немногим позже — интуиция вскричала, он почувствовал неладное и, прервав совещание на середине, решил проверить. Едва успев, они спрятались за лестницей в главном зале и, вжавшись спинами в холодный камень, молились духам, чтобы ни всхлип, ни трепет, сожаление души не выдало их обычно чуткому и эмоциональному отцу.       Нужно что-то придумать, твердит ей сознание, нужно что-то срочно придумать, иначе мир разобьется в пыль. Но что? Что можно сделать, как выкрутиться, когда на руках брата лежит бездушная мама, он не в ладах, потерялся в рассудке, она перепачкана кровью, щеки опухли от слез, а где-то там, Бьянка вздрагивает, в паре метров от них отец зовет, ищет маму. «Но никогда не найдет», — от мысли расширяются зрачки; нужно что-то придумать! Но что?       — Йо? — Хана цепенеет. Ему кажется, будто он сошел с ума, ведь не может так быть — чтобы он держал на руках маму, неподвижную, мертвую, а ее голос… — Ты встревожен, что-то случилось?       Эхом отлетает от стен и дублируется рядом. Хана поворачивается к Бьянке — ее тело напряжено, а глаза сияют светло-розовым оттенком; рваное, неровное дыхание вынуждает Королеву — ее иллюзию, воссозданную куклу, озвученную Бьянкой, прочистить горло. Давясь безмолвными слезами, Бьянка цепляется за стену сзади и надеется, что отец ничего не заметит, она выиграет им немного времени… хотя зачем? Королева уже мертва, ее душа разрушена — зачем оттягивать неизбежное?       Но — думала Бьянка наивно, — вдруг, еще можно что-то исправить? Она надеялась, молилась, хотя веры не осталось.       Они похоронили ее в стеклянном гробу среди белых роз — в одном из подземелий, куда доступ был заказан, а при входе стояли зомби, любезно предоставленные Мэном Тао по первой просьбе без объяснения причин.       Можно было бы, конечно, выставить куда более эффективных стражников — созданий Короля, — однако о вечно снующую туда-сюда Бьянку могли заметить, передать отцу (не говоря уже о том, что он, в общем-то, способен подключиться к зрению каждого, и увидеть все воочию). Поэтому сила и обузданный хаос уступили место безмозглости и тупому исполнению приказов, перечислению действий: пропускать только Бьянку и Хану, в остальных стрелять на поражение.       Хана говорил, в этом нет смысла: в подземелье никто не ходит — будто пафосных комнат мало наверху? — но она настаивала. Отчаянно верила, пробовала, пыталась — воскресить, воссоздать душу по кусочкам, отрывкам собственных воспоминаний, пока не обнаружила ребенка — нерожденного, маленького, настолько, что Королева сама вряд ли знала и что явно стало критичным в последнем бою. И тогда ее руки опустились, вся она поникла, растворилась, побледнев.       Зато воспрял духом Хана. Украв браслет времени у Милли, он нашел единственный способ вернуть все назад, и она не стала ему мешать. Напротив — пустив силы не на бесполезные рыдания, Бьянка сосредоточилась на том, чтобы сделать вид, будто ничего не произошло: отправила Королеву в Мир Духов, якобы на обучение, потому что считала это неправильным и сложным — вот так обманывать отца, прикидываясь мамой, — скопировала телефон Ханы, чтобы отвечать на смс от отца, поддерживать с ним диалог, даже когда у нее не оставалось моральных и физических сил после балетных тренировок. А ей нужно было тренироваться, ведь если апокалипсис — не причина отказаться от балета, тот отец точно что-то заподозрит. Поэтому она твердила себе, «словно ничего не случилось», повторяла, отбивала молоточком в мозгу, вставала на пуанты, ругалась с Тео, пренебрежительно относясь к своему графику сна и отцу, когда тот нагло совал нос в ее дела и просить отдыхать чаще.       Бьянка осела в Королевстве, прислушивалась ко всем духам и слухам, крутящимся вокруг, незаметно вздрагивала от каждого шороха и не могла спать, боясь, что кто-нибудь заглянет в подземелье и узнает страшную правду. Что ее узнает отец.       Винила ли она себя в случившемся? Да. Считала ли, что Вайолет намеренно дала себя обнаружить, запустив цепочку событий? Отчасти: людей все еще не было в Королевстве в тот день, Бьянка могла тренироваться или изъявить желание прогуляться по миру живых, навестить Хану; на Королеву могли напасть и так… Это не снимало с нее вины, ни капли, сколько бы Хана ни пытался переубедить и разделить с ней бремя, но давало почву для размышлений, перекладывания обиды и бессильной злости на еще одного человека — вернее, целую группу во главе с ним — отец.       Если бы Король послушал ее ранее, не остановился на простой отписке бездарных поисковиков, все бы было иначе: они бы не потеряли Королеву и, вполне возможно, пленили бы Вайолет в тот же день, допросили, узнав, сколько еще по миру ходит таких же, полоумных и жаждущих отомстить.       Но нет, вместо этого он решил, что «не судьба», и занялся «мега-важными делами», хотя одной дополнительной черты характера — простой дотошности сверх меры хватило, чтобы увидеть нестыковки и понять. Ведь писем вправду было больше — догадку подтвердил Хана, — но они исчезли из архива; конкретно те, где упоминается муж Вайолет, какие-то личные вещи, опершись на которые, Бьянка бы не зашла в тупик, а двинулась дальше. Они могли найти ее быстрее, и тогда на Королеву бы не напали, тогда… все было бы иначе.       — На что ты намекаешь? — с опаской спрашивает Король, Бьянка же едко хмыкает. Нет, он не может быть настолько наивным.       — А тебе не кажется странным, что пока я работала одна, не делилась ни с кем, куда и зачем иду, ничего — те же письма, например, не пропало, и никакая дрянь мне расследование не испортила?       — Только то, что все твое расследование было больше похоже на инсценировку, — ляпает быстрее, толком не обдумав, а Бьянка вспыхивает: нет, не от горечи или задетого самолюбия, что она отчасти виновата в смерти матери. От злости.       Король действительно только что обвинил ее в желании добиться правды?       — Боги, неужели тебе не надоело быть тряпкой?       — Прости?! — дает под дых, окатив водой. Его глаза распахиваются, Король давится от возмущения: нет, одно дело, когда тебя обвиняют в недальновидности и допущении смерти жены — тут он может понять, он сам себя корит за это, — но называть его тряпкой… родная дочь?       Впрочем, вполне в ее стиле.       — Именно так, — равно как и не отступать, даже когда все мыслимые и немыслимые границы пройдены, и она немного сожалеет о сообщенном вслух. Бьянка упирает кулак в бок и не показывает истинных чувств: в конце концов, как она уже говорила ранее, отец не прервет долголетнюю цепочку из твердолобости и непоколебимой уверенности в своей правоте. — Потому что лишь тряпка и абсолютная мямля спустя пятнадцать лет почти военного положения, гору трупов и просто невозможное количество подсказок, намеков и прямых отсылок продолжит верить в окружающих его людей и до посинения отрицать очевидный и практически неопровержимый факт!       Король скрещивает руки под грудью:       — Это какой же? — она не скажет.       — Среди нас есть предатель, — но говорит. Твердо, без увиливаний и лишних слов.       Бьянка не горит восторгом, как это обычно бывает, когда она оказывается права; ее губы поджаты, а крылья носа трепещут, грудную клетку разрывает праведный гнев. Она не планировала этот разговор, однако если отец не может принять реальность и чем для них обернется отсутствие телодвижений, ей придется — у нее нет выбора. Она будет твердить ему, талдычить, пока до него не дойдет.       — Ты все-таки сговорилась с Реном, — откликается он, и Бьянка уже хочет возобновить круг из обвинений и настояний, но он вскидывает ладонь в приказе остановится.       Не просьбе — именно приказе, и в том, как он смотрит на нее, она понимает: он знает, неоднократно замечал и сам. Однако то, что спустя долгих пятнадцать лет мучений от прошлого предательства и его последствий, когда он только-только научился заново доверять людям, пусть не в привычных масштабах, не оглядываться по сторонам, подозревая близких — а вдруг предатель не один? Вдруг они все хотят его предать? Воспользоваться узнанными слабостями, навредить детям или, того хуже, убить вновь Королеву, а после — его самого.       Король устал подозревать, и, быть может, наблюдать за убийствами его людей для него — менее болезненно и личное, нежели признаться себе и всем вокруг, что их совершает, планирует очередной переворот некто близкий — к кому он успел привыкнуть, кому улыбается каждый день, не догадываясь, и кто улыбается ему в ответ.       Видя в нем все это, Бьянка останавливается. Губы постыдно сжимаются, а руки неосознанно хватаются за платье. Она не будет извиняться за «тряпку», не станет просить прощения за резкий тон, но… она рада, что ей не приходится рушить его светлый мирок суровой действительностью; Бьянка рада, ведь отец оказался не настолько наивен и глуп, он все прекрасно знает.       Пусть и не собирается обсуждать это с ней.       — Так или иначе, это всего лишь теория, — возобновляет он, немного помолчав. Тема с предателем отходит на задний план. — Да, она звучит складно и, признаюсь, немного фантастично и жестоко даже по меркам нашего мира, и оттого еще сильнее смахивает на правду, но, Бьянка… у нас нет доказательств.       — Ты прав, — она кивает, ничуть не удрученная итогом. — Но у нас есть кое-что другое — человек, способный сказать точно.       «Эллейн», — проносится мысль, и силуэт бывшей Королевы Шаманов очерчивается в воздухе позади Короля. Ему не нужно поворачиваться, чтобы ощутить ее мощь, сосредоточенность и полную вовлеченность в предмет диалога, несмотря на зримое отсутствие. Как-никак она действительно знает и видит все, что происходит здесь, в обычном и шаманском мирах.       — Йо, ты же знаешь… — начинает она, и от виноватых ноток в ее голосе Бьянка некультурно и красноречиво закатывает глаза.       — Да-да, мы в курсе, что ты не можешь рассказать о нашем будущем, бла-бла-бла, правила бывших Королей Шаманов, бла-бла-бла, — пожалуй, если бы Короля не поглотила возможность развить полученный от Бьянки виток в долголетнем расследовании, он бы одернул дочь. В конце концов, Бьянка уже достаточно наговорила ему «прекрасных», «ободряющих» слов, и хамство Эллейн сейчас выливается через край; однако если она окажется права, то это перевернет их восприятие и прежнюю истории с ног на голову и… возможно, они поймут Его логику и принцип действий лучше, сумев предугадать. — Но ты можешь подтвердить или опровергнуть теорию. Вроде бы это не нарушает правила? Мы догадались сами, мы — молодцы. Осталось сделать лишь маленький толчок, чтобы продолжить копать в нужном направлении.       Ей не хватает похлопать себя по бедрам, окончательно сбив с толку смешением пренебрежения к установленным порядкам и разговором, словно с пятилетним ребенком. В Бьянке разгорается азарт — без утвердительного кивка от Короля она не смогла бы добиться от Эллейн ничего, даже если бы заявила, что от этого зависит ее жизнь или она покончит с собой, услышав отказ.       Не то чтобы они с Эллейн плохо общались или Бьянка не знала, к чему приведет чрезмерная болтливость о мире, который будет для Эллейн вечно считаться «прошлым» (она как-то обмолвилась, что видела конец каждой из наблюдаемых ею вселенных), но есть что-то в Короле и между ними, в их общении, располагающее ее к нему, отчего Эллейн вынуждена с опаской смотреть на Вана и всех, кто может сдать ее в угоду представления «Сожжение версальской Королевы Шаманов», с ней в главной роли.       Поэтому Бьянка не побежала сразу к Эллейн, а пошла через отца: быть может, ее теория не оправдается, и она просто сильнее растреплет ему нервы, заставив задуматься о ее трудоголизме и выгорании, что ей нужно отдохнуть и прочие, бесполезные советы, к которым она не прислушается, но если нет… глаза наполняются восторгом. Холеричный блеск и извращенный азарт — Эллейн видит его, смотрит на Короля, но и тот ее не защищает, пускает все на самотек: слишком многое поставлено на карту, он устал терять людей — невинных, умирающих за него и Корону, жмущую голову терновым венцом, — он хочет понять чужие планы и прекратить атаку, наконец напасть самому.       Поэтому Эллейн вздыхает:       — Здесь есть доля правды, — и выдает как есть.       — Да! — восклицает Бьянка.       — И ты молчала?! — но Король ее перебивает. Если бы он сидел, то определенно вскочил бы, заметался по комнате, приложив ладони ко рту. Под распахнутыми ресницами разражается буря, Король сумбурно и хаотично — возможно, Бьянке придется повторить рассказ, теперь уже для Рена, — прокручивает слова Эллейн: «доля правды» — не Абсолют; наверняка в истории есть нестыковки, с которыми им предстоит разобраться. Или ее ответ — лишь способ избежать гнева Вана и намекнуть «Да, вы на правильном пути»? — Дерьмо.       Бьянка немного удивленно моргает.       — Ух ты, не я одна, погляжу, спелась с Реном? — подначивает беззлобно, Король не реагирует.       В ажиотаже от случившегося — она стала звездой, сорвала куш и теперь отцу придется с ней считаться, если захочет и дальше быть впереди планеты всей, увидеть то, что они с Реном по незнанию, лени подручных или иным причинам могли пропустить, — ее грудь вздымается, сердце пускается в пляс. И пусть она несколько раз постукивает пяткой по полу, тело и пальцы по-прежнему напряжены.       Рано радоваться, твердит она себе и поправляет челку: какой бы сладкой ни была победа в мозговом штурме, всю полноту и вкус она ощутит лишь тогда, когда старый козел будет свержен, в Королевстве воцарится мир, а отец перестанет нервно озираться, ожидая новых смертей. Да, предвкушение чего-то масштабного сжимает ей ребра, Бьянке хочется закричать, ударить себя по бедрам, отхлестать, чтобы выбить, выплеснуть лишнюю энергию, но продолжает стоять, сминая пальцами платье — в конце концов есть еще вопрос, который напрашивается с подтверждением Эллейн и на который Бьянка уже нашла ответы.       — Ты хотя бы понимаешь, как долго мы топтались на месте… — Король пытается, старается сделать так, чтобы голос не звучал чересчур отчаянно и огорченно, словно Эллейн была не богиней, прожившей не одну сотню лет, а его трехлетней дочуркой, решившей исписать фломастерами дорогие обои в квартире знакомых. Эллейн же в свою очередь, опустив подбородок и надув по-детски губы, хмуро смотрит на него в ответ. — …скольких жертв мы могли избежать… Эллейн!       Наконец она поднимает глаза. В них плещутся те же обида и злость.       — Йо, ты мне нравишься, правда. Но где, в каких правилах написано, что я обязана вам помогать и подсказывать? Да, мы с тобой друзья, я всех вас очень люблю и вы мне дороги, но именно поэтому я и не даю вам ответы на серебряном блюде: если баланс вселенной нарушится, и Ван об этом узнает, пострадаю не я, а вы, — она тычет ему легонько в грудь пальцем.       Эллейн долгие годы давала ему советы: как управлять Королевством и общаться с народом, какие качества лучше всего развивать — она шутила с ним, поддерживала и никогда не предавала. И, он уверен, если бы все зависело только от нее, она бы немедленно сообщила куда смотреть и на что обратить внимание; но в уравнении слишком много переменных, одна из которых — создатель всея магии в их мире, Ван, способный уничтожить как несносного «зеленого» Короля в лице Йо, так и чересчур болтливую, решившую «сделать как надо» бывшую Королеву в лице Эллейн. Поэтому, чтобы все не закончилось здесь и сейчас, ему приходится усмирить гнев, несправедливость, приходится подавить желание что-нибудь выкинуть, унять дрожь в кончиках пальцев, сжать сильно переносицу, прикрыв глаза, и глубоко вдохнуть. Выдох — ему необходима секунда, — он открывает веки — сплошь ледяное спокойствие.       — Ладно, сколько времени у нас есть? Неделя? Месяц?       Нет, неделя — это мало. Если у них всего семь дней…       — Йо? — зовет Эллейн, ощущая, видя, как напряжение в нем возрастает, линия челюсти прорезается под кожей, а разум безотчетно начинает думать, воспаляться: нужно собрать отряд, послать разведку, послушать, что скажет Рен, черт… мысли мельтешат, пестрят, отражаются в темных радужках, становящихся все мрачнее — одно сплошное черное, матовое стекло.       — Пап? — пробивается сквозь толщу воды голос Бьянки. Она тоже заметила в нем перемену, и ей не понравилось. — Пап!       — Йо! — выкрик Эллейн, и он вздрагивает, будто просыпается. Смотрит то на одну, то на вторую отрешенно, словно играл в заведомо проигрышную шахматную партию, и его маленькие дети спросили, почему трава зеленого цвета: скрип шестеренок слышен, но механизм заклинило.       Эллейн тяжко вздыхает — отчасти именно поэтому она не хотела заводить этот разговор, — и возобновляет как можно мягче, терпеливо:       — Йо, тебе следует выдохнуть — восстание не случится завтра.       Она не говорит «в обозримом будущем», отчего под веками разражается фейерверком и последующим пожаром нападение на Королевство в ночь, ставшую самой кровавой с тех пор, как он узнал о расправе одной ветки Киоям над другой. Беспощадная, рьяная, можно сказать, остервенелая — в общей сложности унесшая до пятнадцати тысяч людей и их хранителей; она висит над ним дамокловым мечом всякий раз, когда он оступается, и снится кошмарами до сих пор.       Выходит, их ждет еще одна?.. Через неделю, месяц…       — У нас есть год? Что? — спрашивает Бьянка, замечая взгляд Короля. — Она сказала «выдохни», а не «начни бегать, как поджаренный на вертеле хомяк». Если бы Эллейн хотела, чтобы мы поторопились, фраза явно звучала бы иначе?       Ведет плечом, в который раз поражая отца виртуозностью сравнений, но сильнее его удивляет ответ:       — Да, — и Эллейн замолкает, опустив взгляд: видимо, она пересекла дозволенный порог. Ее дух трепещет, пульсирует, то и дело грозясь рассеяться вовсе — она пытается прочувствовать несуществующей кожей, затылком, смотрит ли кто-то на нее пристально, наблюдает с целью наказать. Но, кажется, пронесло — надолго ли? — У вас есть год — может, чуть больше.       И снова — две разные реакции с единым лицом: облегченно-обнадеженная от Короля и ободрительно-заносчивая — у Бьянки. Дерьмовость характера не позволяет отпустить или мало-мальски снизить градус счастья от победы: ей слишком долго затыкали рот на мега-важных отцовских собраниях, и теперь ее расчет изменил им все.       Король вздыхает менее напряженно, лязг механизмов внутри уже не так оглушает, позволяет думать, выстраивать цепочки действий, дальнейший план: сообщить Рену, еще раз перебрать имеющиеся файлы, разработать стратегию, определить…       — Погоди минутку, — начинает Король, не совсем понимая, как будет правильнее задать вопрос. И не получить довольно пугающий ответ от нее. — Если теория верна в части сбора шаманских душ, то как именно она нам поможет? Отследить сосуд на территории Серой земли будет не так-то просто, если вообще возможно.       На самом деле, они наверняка не знают: никому не приходило в голову насытить энергию фуреку ярким цветом, чтобы воочию увидеть, как от соприкосновения с проклятым лезвием она не уничтожается, рассыпаясь мелкими осколками, а улетает за горизонт, где в неприметной пещере или скрытом подземелье сидит и выжидает Он — пока стекло или мощный магический круг наполнится до краев, и новой войне будет дан старт.       Но даже так, если у них получится увидеть дорожку, то вряд ли они смогут за одну попытку отследить весь путь. Серая земля огромна, Он может прятаться буквально где угодно, а ведь им нужно остаться незамеченными, собрать армию, заранее определив, как долго и с какими последствиями шаманы способны на ней воевать, застать врасплох и заковать. У Него были месяцы и годы вызубрить Землю наизусть, и если они промедлят, Ему не составит труда переместиться и обнулить их ход; исследование Бьянки пойдет коту под хвост, как и множество жизней, уже положенных, брошенных в жерло вулкана, именуемого чужой жадностью до власти, мстительностью и желанием подчинить его, Короля, себе и править миром.       Им нужно сделать все заранее и тихо, в узком кругу людей, заведомо вычеркнув предателя из списка. И если с упорством Рена Король уверен в отличном результате, то вот с отслеживанием энергии фуреку… никто не даст гарантию, что первая же попытка окажется успешной, а значит им необходимо позаботиться о второй и, страшно подумать, третьей — в лучшем случае. Две, три, неизвестное количество людей — шаманов, живых, имеющих семьи и планы на будущее, которых они могли бы во имя благой цели убить сейчас, пообещав найти и воскресить потом (если в принципе смогут найти и, тем более, воскресить). Кто пойдет на это добровольно? Не так — кто уговорит Йо пожертвовать ими, чтобы он мог спать по ночам, увеличив число жертв собственноручно?       — Мы можем обойтись без уговоров, — нагло вторгшись в его мысли и ознакомившись с длинным списком из опасений и сомнений, Бьянка не тратит время на объяснения. — В конце концов нам не обязательно убивать шаманов.       И вот опять — слово-пуля. Она холодит ему спину, поднимает волосы на загривке. Пусть не шаманов, но им придется убивать: пожертвовать парой, чтобы спасти миллионы — уж слишком часто Король сталкивался с этой истиной, что впору объявить ее константой.       — Я не буду убивать людей, Бьянка, — и ему страшно от того, что ей приходится это пояснять.       В ответ же Бьянка хмыкает — на лице пробегает мрачная тень, и Король напрягается: она собралась с ним спорить? Зачем? Неужели мстительность в ней настолько сильна? Он вырастил монстра?       — Кто говорит о людях? — брезгливая усмешка. — От них так, одно название. Нет, предложенные мной давно уже не люди: быть может, при рождении еще да, но с течением времени — нет, и все дальше от определения. Отец, я говорю о маньяках, насильниках и убийцах, психопатах, прожигающих остатки своих дней в тюрьмах на деньги налогоплательщиков или, еще хуже, безнаказанно гуляющих на свободе, подыскивая очередную жертву.       Нет, ее план оказался немного мягче, но не менее пугающим.       — Представь, сколько выживших вздохнуло бы спокойно, точно зная, что их мучитель не просто зиждется и ждет, когда его срок подойдет к концу, а испустил последний вздох, и больше ничего — никакой сальный взгляд поздней ночью или удар по затылку тупым предметом — им не угрожает? — Бьянка разворачивается на пятках, продолжая ровным тоном. Она размышляла об этом не одну ночь, крутила со всех сторон, прежде чем предложить отцу, рафинированному пацифисту. — Я могу предоставить список из пятьсот сорок одной тюрьмы, где содержат самых отъявленных и жестоких, бесконтрольных чудовищ, тридцать две психиатрические клиники, куда засадили тех немногих, кто либо сфальсифицировал психологическую экспертизу, либо на самом деле спятил, и не представляет больше для общества пользы, скорее — опасность первого или повторного нападения на медперсонал с летальным исходом. И это не говоря уже о десятках, сотнях и, возможно, тысячах гуляющих по миру, которых не поймали, потому что они достаточно расчетливы и самоуверенны, или же полицейским не хватает улик или мозгов, а, может, они и вовсе в доле.       Она плывет вдоль стыка на плитке, «по-балетному» переставляя ступни, покачивается из стороны в сторону, приподняв руки, словно ей снова восемь, и она рассказывает отцу об очередном скучном дне на домашнем обучении (ведь после «стекольного» взрыва в школе родители решили «запереть ее за семью замками»). Король молчит, но не потому, что хочет ее слушать или находит в ее словах особый, животный и жестокий смысл, а потому что, кажется, нет иного выбора. Нет, он должен сначала обдумать, переговорить с Реном — но разве он предложит что-то лучше? Поджигать ни в чем неповинных духов, живущих в траве и полевых цветах, надеясь на минимизацию ущерба, и поменять живых на мертвых, которые не сделали им ничего плохого?       — Но ведь, — он прочищает горло, чтобы не казаться сломленным и жалким, Бьянка быстро определяет фальшь, — в тюрьмах могут сидеть невинные? Уже неоднократно всплывали истории, когда по ошибке, стоившей кому-то слишком много, сажали или предавали казни невиновных.       — Разве не для этого у нас существует контроль времени? — но попытку вразумить она отбивает логичным аргументом. — Мы вполне можем взять ту же Милли — ладно, хорошо, Милли в расчет не берем, не смотри на меня так, — или одного из ее учеников, кто мог бы подработать машиной времени, увидеть всю мерзость и жестокость воочию и тем самым поставить диагноз или приговор, которые они заслуживают.       — Смерть? — Король вскидывает брови.       — По правде говоря, я не понимаю, почему никто в обычном мире до сих пор не пользуются этой способностью — они могли бы намного быстрее, а главное — безошибочно находить виновных, — но она его игнорирует, продолжая рассуждать.       Король качает головой:       — Лайсерг со Скотланд-Ярдом прорабатывают этот вопрос уже не первый год. Не поверишь, но немного трудно расследовать дело и искать отсутствующие улики, обвинять незнакомца с улицы в убийстве, когда обычные люди в лице присяжных и судей не видят ни магии, ни духов, — она улавливает в его тоне сарказм и внутренне выдыхает: когда отец начинает острить в мрачных темах и при этом воздух не электризуется, грозясь взорваться, значит, он действительно успокоился, и напряжение идет на спад.       — Плохо прорабатывают, раз уж даже я об этом задумалась. А ты знаешь: мне обычно нет дела до мира людей, — пренебрежительно бросает она, сморщив нос. — В любом случае, они — живые организмы, а, как нам известно, в каждом организме есть энергия фуреку, пусть и в мизерном количестве. Увидеть духов и провести единение им не хватит, иначе бы каждый считал себя великим шаманом, однако тебе и мне достаточно капли, чтобы чикнуть тело и проследить ее путь.       Ведь он — Король Шаманов, а она — его дочь, как две капли воды похожая внешне, равняющаяся на него и до глубины души жаждущая однажды встать на поле боя рядом с ним.       — И все равно ты просишь меня пойти на убийство, — горько напоминает он. — Я не могу с этим согласиться.       — Тогда я пойду к Рену, — разговор короткий. Бьянка скрещивает руки под грудью, но в ней нет той настойчивости и злости, с которых начался их диалог и которыми продолжается всякий раз, когда отец ей в чем-то отказывает. В особенности — когда он не хочет поступать так, как она считает, поступить нужно. — Я не хочу с тобой ругаться или шантажировать, но у меня нет другого выбора. Если ты не сможешь принять решение — заметь, я все еще не виню тебя, хотя могла бы…       — Да, что-то там про тряпку сегодня уже было, — тихо бормочет он, а она делает вид, что не расслышала.       — То он сможет. Это не делает его хуже или лучше, он просто другой, — она пожимает плечами, отзываясь о Рене как о втором отце, который, собственно, еще несколько месяцев назад собирался им стать благодаря помолвке с Мэном. Свадьба сорвалась, но уважение осталось. — И именно потому, что он другой, многое шло не так, как планировал… — шум. — Сейчас, впервые за долгое время, у нас появился шанс сократить разрыв в соревновании «Кто умнее и круче», сделать что-то, чего он не ожидает, и если это поможет уменьшить число следующих жертв — которых будет в разы больше, если мы замешкаемся, и еще больше, если война все-таки произойдет, — то я буду стоять и настаивать. А, если потребуется, и вовсе организую все сама — в конце концов, мне не впервой работать в одиночку.       Произносит настолько легко, насколько это возможно, словно обещает перепробовать все сорта мороженого в новеньком кафе; зрачки Короля сужаются:       — Только через мой труп. Я не позволю тебе никого убить, — замарать руки кровью, как он когда-то.       Убийство, первое, случайное или, особенно, умышленное, меняет человека — меняет всех, кто бы что ни говорил и как бы ни отмахивался. Кого-то сильнее, кого-то меньше, но всегда — и после того, как ты лишил другого жизни, его тело обмякло на твоих глазах, где-то на уровне подсознания что-то щелкает, ломается. Демоны, прежде сдерживаемые нормами морали, воспитанием, обретают власть, срывая замки и стирая грань, восприятие чужой и собственной жизней, и вынуждают либо хотеть еще, ощутить эти всесилие, контроль сильного над слабым, и ты становишься таким же психопатом, либо сжирают тебя заживо. Ночи обращаются кошмарами, а чувство вины поглощает настолько, что ни встать с постели, ни жить и ни дышать не хочется.       Король пережил второй вариант, Рен поделился опытом, попав с разгона в первый — благо, чудом спасся, вырвавшись из-под гнета семьи Тао, и пошел своей дорогой, пока остальные ее члены, такие же необузданные, дикие, продолжали пить и портить ему кровь, наплевав на статус главы семейства и полноправного «хозяина». Что там, что там — ситуация и жизнь в целом лучше не стали, наоборот — ухудшились, серых красок в окружающем мире прибавилось, а на то, чтобы без самообвинения и отвращения посмотреть на себя в зеркало, ушло много времени. И Король костьми ляжет, но не позволит Бьянке — его родной и любимой дочери, — оказаться на их месте.       — Практика показывает, что ты узнаешь о чем-то, когда я уже все сделала и прихожу к тебе покаяться, — она цокает языком, без особой злобы тыча его носом вновь в промашку с расследованием и убийством Королевы. — Но, как я сказала ранее: я не собираюсь тебе угрожать, я просто пойду к Рену.       — Разве это не та же угроза? — задумчиво спрашивает Король. Бьянка расплывается в плотоядной улыбке.       — Поверь, когда я действительно кому-то угрожаю, это невозможно ни с чем спутать. Да и забыть, впрочем, тоже, так что, — неоднозначно ведет плечом, вернув себе приподнятое настроение, от которого обычно у других оно резко портится. — Но не думай, что я смирюсь с твоим отказом — ты еще пожалеешь, что оставил меня на задворках.       Она направляется на выход, бросая отца в размышлениях на относительно важной и пафосной ноте — тем более, сказать ему ей больше нечего, а попусту тратить время она не любила.       — И это тоже не угроза, — отзывается Король. За вопрос участия Бьянки в военном конфликте он еще поборется, и будет настаивать на своем.       Бьянка хмыкает.       — Разумеется нет — констатация факта, — после чего корчит забавную гримаску: смесь из деланной обиды и детского злорадства. — Как ты мог подумать, что я стану угрожать Его Величеству? Я ведь самая преданная и покорная слуга!       И в подтверждение она сгибается в поклоне, прикладывает руку к груди в знак смирения и выстреливает волчьим взглядом исподлобья — настолько острым, бушующим и взрывоопасным, что стоит спичку поднеси, и все битвы с Вайолет, с Хао на Турнире, язвительная Ллойд, желающая другим сдохнуть, покажутся Йо не серьезнее тычка.       Его нутро содрогается — от силы, величественной мощи, заточенном в на вид хрупком теле, ее напора. Если Бьянка ради выяснения обстоятельств смерти Лилиан и сокрытия убийства Королевы провела целое расследование, не спала сутками, убивая нервную систему в хлам, лгала отцу «во благо» и вывернула свои умения и опыт наизнанку, достигнув Эвереста, Йо не представляет, что случится с ней и окружающими, когда все выйдет из-под контроля, и она вновь услышит отказ.       — Слушаю и повинуюсь.       Но Короля не впечатляет:       — Блефуешь по обоим пунктам, — Бьянка не отрицает. Улыбается, распрямляясь, в привычке поводит плечом.       — Но кому от этого хуже? — и скрывается за дверью, оставляя последнее слово за собой.       Король поворачивается к Эллейн, давно не подающей голос. По ее отстраненному выражению лица трудно понять: она не хотела перебивать и просто наблюдала за отношениями дочери и отца или же давно погрузилась, продолжала витать в другом месте, иной вселенной или родном Лимбе, принимая активное участие в жаркой дискуссии там.       — Это нормально, когда после разговора с дочерью хочется залезть в горячий душ и содрать кожу паром? — плавным тоном он выводит ее из задумчивости. Эллейн медленно моргает, фокусирует на нем взгляд, чуть приподняв брови, и возвращается к прежней, улыбчивой и более разговорчивой версии себя.       — После Бьянки-то? — она смешливо фыркает. — О, ты еще легко отделался. Некоторые убегают плакать в шкаф уже после пары минут, но ты держался молодцом.       Она вызывает в нем слабую улыбку, омраченную толикой ностальгии.       — Она умрет за тебя, — замечает Эллейн, недолго помолчав. Король кивает, отодвигая стул и тяжело опускаясь, запрокидывает голову на высокую спинку и смотрит в лепнинный потолок.       — Именно это меня и пугает, — Эллейн с опаской поглядывает, сомневаясь, стоит ли ей продолжать.       — Но ты зря списываешь ее со счетов, — и вправду — Король вскидывается, не успев до конца расслабиться.       — Эллейн!       — Подумай сам: ты не можешь быстро переключаться между атакой и защитой Короля Духов — тебе необходимо время, за которое враги могут тебя обнаружить и напасть, тогда как Бьянка…       — Выступит отвлекающим маневром? Ты это хочешь сказать? — он стискивает челюсть.       Да, без намеренного подавления энергии Короля Духов любой мало-мальски умелый шаман способен их обнаружить, и если кто-нибудь рискнет его атаковать, усиливающие барьеры и заклинания с армии спадут, но и атака его не сработает в полную силу. На минуту или две он станет неимоверно слаб — отличная мишень, главное блюдо.       Бьянка же увеличит варианты его местоположения до двух, чем вынудит врага поделить силы, и, если придется, подставится под удар. Ну уж нет, Король этого не допустит.       Как Эллейн вообще додумалась предложить нечто подобное? Абсурд!       — Может защитить тебя, — но она остается невозмутимой. Словно совсем не собирается пустить его дочь под раздачу в кровопролитной войне. — Атаковать и вывести из строя небольшой отряд, если захочет. Ее опыта хватит.       — Ей восемнадцать. Она мала для битв, — решимость на границе с усталостью. Эллейн тихо хмыкает: чисто отцовский инстинкт.       — Тебе было пятнадцать на момент Турнира, не забыл? Не менее кровавое, трудное и энергозатратное мероприятие.       — Меня не спрашивали, хочу я участвовать или нет — семья поставила перед фактом, подарив несбыточную мечту в качестве мотивации, как и сотням других шаманов. Миру был необходим Король, за титул нужно было сражаться, и мы сражались. Однако сейчас все иначе: я не для того решал бессчетное количество конфликтов, чтобы от мала до велика люди вновь были обязаны кому-то брать по первому зову оружие в руки и идти в бой.       — Отчасти да, ты прав, — Эллейн соглашается. — Они больше не обязаны «кому-то», но разве ты можешь их упрекнуть в желании помочь тому, кто снял с них тяжкий груз? Они благодарны тебе, Йо, за все, что ты для них сделал, и Бьянка — одна из них. Или ты думаешь, она воспримет отказ всерьез и останется в стороне? — Король поджимает губы, он знает ответ. — Даже если ты запрешь ее в клетке, наложишь заклинание, ограничивающие использование силы Короля Духов, ты вправду веришь, что она не поступит по-своему и не влетит в центр схватки?       Нет, это определенно не в стиле Бьянки. Особенно — после случившегося с Королевой.       — И лучше уж она будет рядом с тобой, под твоим надзором, нежели где-то там, на окраине, то тут, то там подставляясь под удары и рискуя собой. Ты сможешь контролировать ее, избрав менее опасную манеру ведения боя, и она послушается, ведь ранее ты согласился с ней, поддержал ее и ее желание тебе помочь, — Король разгоряченно выдыхает через нос. — А если ты боишься, что война на нее как-то повлияет… Йо, она чертов некромант, она видела смерть неоднократно, и в качестве дополнительного преимущества не только не взвизгнет, но и поднимет всех умерших.       — И вместе с уничтожением-поглощением души людей еще и надругается над их телами, сыграв в кукольный театр? — он фыркает в сарказме, не заметив схожести с чужой манерой. — Я запретил ей обучаться некромантии — это темное и опасное искусство, даже для нее.       — Как я уже говорила: Бьянка — опытная, и вряд ли ее изменит некромантия или нечто посерьезнее, что не изменило бы тебя, Рена и других стойких людей, — весомый аргумент, с которым трудно не согласиться.       — Да, но не опытнее… — вновь шум. — Он хитер, опасен и может использовать эмоциональность Бьянки, сделать ставку на ее участие в бою, начать охоту. Если ее рассказ со всеми этими накоплениями энергии фуреку верен, и он случайно ее ранит… — он замолкает. Не в силах представить свои чувства, если она вдруг упадет перед ним замертво, бездушная, и он ничего не сможет сделать, Короля прошибает пот. — Что вообще произойдет? С ней, с Королем Духов? Шестнадцать миллионов единиц энергии фуреку — я не могу представить сосуд или человека, способного впитать в себя столько и при этом не тронуться умом или не разрушиться телом. Что произойдет, Эллейн?       Спрашивает Король, но ее реакция — распахнутые ресницы, приоткрытый рот — говорит сама за себя.       — Я… — Эллейн глуповато моргает, мельтешит взглядом — рассеивается, обращаясь к своим версиям в других вселенных, переворачивает их опыт, память. Но быстро возвращается. — Я не знаю.       — Ты не знаешь или не можешь сказать? — он все еще обижен и расстроен из-за скрытой информации. Эллейн поджимает губы: это не ее вина.       — Вправду не знаю. Никто не делал ничего подобного, — и у него нет возможности поймать ее на лжи, поэтому остается уповать на честность и случай, удачу, что, даже рискнув напасть на дочь Короля и Королевы Шаманов, никто не овладеет ее душой. — О, вы еще тут? Разве вы не должны быть в другом месте?       Он поднимает голову — с кем это она? Кто-то пришел, а он не заметил? Король бегло осматривается, однако в кабинете есть лишь Эллейн… говорящая с пустотой.       Король непонимающе хмурится, а у Йо пересыхает в горле.       Эллейн смотрит на них.       Они переглядываются с шокированной Милли — «Это она про нас?», а после происходит худшее — Эллейн кивает. Кивает им — она их видит, сквозь пространство, время, в другой, черт возьми, вселенной. Как?!       — С кем ты разговариваешь? — подает голос Король в отдалении, но Эллейн продолжает стоять.       — Да так, с парочкой любопытных, — и лицо Короля меняется. Буквально только что они говорили о предателе, стены могут слышать и слушать, впитывать секреты, чтобы передавать врагам, и, сейчас выясняется, их подслушивали?! — Расслабься…       Да как он может после такого…       — Это ты.       А?       Сердце Короля делает кульбит, едва не дойдя до остановки. Что? «Он»?       Эллейн определенно забавляет реакция с обеих сторон.       — И Милли. Вы изучаете прошлое.       Разумеется, когда речь заходит о путешествиях во времени в ней всегда напрямую или косвенно участвует Милли. Став Королем Шаманов, он решил не брать «перемотку» в качестве одной из дополнительных способностей — уж слишком был велик соблазн, — но, признаться честно, порой жалел: он мог предотвратить убийство Королевы, Лилиан… войну.       Хотя странно. Зачем бы им понадобилось прыгать в прошлое? Король почти обо всем рассказывает Милли, а она… разве она способна перенести его и мощь Короля Духов в свой «временной» мирок, чтобы показать то, о чем они уже прекрасно знают?       — Нет, стоп! — он вскидывает ладонь, стоит Эллейн раскрыть рот. Скорее всего, она сейчас начнет говорить о Ване, влиянии на будущее, и к его и без того огромному количеству проблем и задач, которые необходимо обдумать и решить в короткие сроки, он неосознанно будет возвращаться вновь и вновь к причинам своего же поступка в будущем. — Просто скажи, что мир не горит адским пламенем?       Эллейн молча переводит взгляд на Йо, Милли инстинктивно хватается за его ладонь — с ней это впервые, и кровь леденеет под кожей. Что еще знает Эллейн?       — Нет, не горит.       — Отлично, — дернув джинсы на коленях, Король встает со стула. — Остальное меня не касается. Начнется Армагеддон — зови.       И, в несколько шагов дойдя до двери, закрывает с той стороны. Даже Эллейн впадает в короткий ступор.       — Ты не всегда такой, — но следом мягко заверяет, понадеявшись на понимание Йо. — Просто столько навалилось…       — Да, я знаю, — шепчет завороженно он, до конца не веря.       Эллейн — единственная и неповторимая, бывшая Королева Шаманов, фактически богиня — может в будущем видеть их из прошлого, в альтернативной вселенной. И все это время, в разговоре с Анной про Королеву, ее путешествие сюда, могла. Но никому не сказала.       Анна. Мысль о ней, одновременно глупая и просто потрясающая всплывает в мозгу несформировавшимся вопросом.       — Зато теперь разговоры окончены, и мне больше не придется глушить спойлеры, чтобы вы ничего не услышали раньше положенного срока, — Эллейн довольно потягивается, чуть подпрыгивая на носках.       — Так это была ты! — восклицает Милли, однако сразу тушуется. Имеет ли она право повышать на нее голос, предъявлять претензии? Неизвестно ведь, чем для них это обернется.       — Да, это была я. По правде говоря, я хотела еще на моменте с Реном ворваться с ноги в разговор и закричать «Спойлеры! Не усложняйте мне и без того трудную жизнь!», — прикладывает ладони ко рту на манер рупора, — но все сегодня то и дело обсуждают нечто серьезное, а мне не хотелось рушить атмосферу, сбивать с мыслей, все такое.       Упирает кулак в бок и вздыхает с театральным раздражением: диве хочется веселья, а другие, как назло, не составят ей компанию. Она сетует на них, на Короля и Королеву, жалуется без особой цели пристыдить и говорит, говорит, говорит — слова вырываются из нее бесконтрольным потоком, забивая голову, заставляя разум крутиться, неметь. Пока в момент, когда Йо наконец останавливает себя и хочет задать животрепещущий вопрос касаемо Анны, она игриво не подмигивает.       — Что бы ты ни захотел спросить, ответ — однозначно «да», — после чего мгновенно исчезает, оставляя в удивлении Милли.       И в облегченном трепете — Йо. Она дала ему карт-бланш. Он не знает, поняла ли она его без слов или потом ему придется произнести задуманное вслух, однако сейчас — «ответ — однозначно да», эхом отдается в ушах, — у него покалывает подушечки пальцев, сердце заходится в диком танце, а в разуме стучит одно.       Он получил шанс поговорить с Анной в их прошлом.