Какая бывает любовь.

Преданный. Одно слово. Два разных значения. И как понять, что верно? Преданный ученик — тот, что остался верным школе? Или тот, что погребён под её стенами? Преданный друг — тот, что держит тебя за руку? Или тот, чью могилу ты поливаешь слезами? Преданная женщина — та, что любит? Или та, которую разлюбили? Преданность может предать. Василиса Борисовна не выходила из комнаты много недель. Спальня стала для неё тюремной камерой, воспоминания продолжали болеть. Разговор с Лизой принёс пятиминутную помощь, но боль вернулась слишком быстро и вновь топоры стали рубить тело на части. Единственное, что могло ей помочь — прощение Анны. Но Ольшанская не могла принять её молитвы, потому что Василиса Борисовна перерезала ей глотку. Эта мысль холодными руками сдавила шею. Некоторых предаёт собственный разум. А в ответ они предают собственные принципы, оставаясь преданными последним из них. — Я убийца. Я хороший человек. Я убийца. Я хороший человек. — Повторяла она, словно молитву, скрестив ноги на полу, наблюдая, как чёрт пляшет на её кровати. Угольно-чёрный с крохотными пальцами на тонких ногах и длинным, как сгнившая змея, тёмным хвостом. Он улыбался, прыгая на её постели, но ни разу не поглядел на Василису, не обратил на неё внимания. Только смеялся и пищал, как звуки фальшивого скрипача. — Убийца. Человек. Человек-убийца. Убила человека. — Василиса тряслась из одной стороны в другую, волосы её стали седее, а глаза мертвее. А чёрт всё плясал и прыгал, рожки его блестели во мраке ночи, на чёрном лице сияла улыбка зверя. — Человек убит. Хороший человек? Убийца убит. Убит убийца. Человечный убийца, но не человек. Или человек? Убитый человек. Василиса Борисовна не знала, был ли чёрт настоящим или выдуманным. Она больше не верила ни себе, ни своим глазам, ни слуху. Но если чёрт действительно существовал, думала она, значит, он пришёл за мной, и я отправлюсь с ним, куда бы он меня ни позвал. Однако сейчас он никуда её не звал, наслаждаясь мёртвым танцем, а саму Василису ждало лишь одно путешествие — на кухню. Каждую ночь она спускалась вниз, пила свой любимый цветочный чай и слушала тишину. Она любила ночные походы. Все жители школы давно спали, со всех сторон ей шептала лишь тьма. С некоторых пор Василиса прониклась симпатией к одиночеству и тьме. Ей казалось, будто она бредёт по загробному миру, словно наказание за совершённые грехи уже настигло её. Но сегодня была особенная для неё ночь, ведь не успела Василиса Борисовна зажечь плиту и наполнить водой чайник, как тут же услышала: — Привет, старуха. — В кухню вошёл длинный и очень худой мужчина. Василиса сразу признала в нём Захара. О том, что «Логос» превратится в отель, женщина знала давно, да и Захар нередко наведывался в школу в конце прошлого учебного года. Василиса Борисовна всё думала, когда же он приедет снова. И он приехал. Но когда? Как давно она не выходила из комнаты? — О чём задумалась, старуха? — О том… — Василиса Борисовна вздрогнула от звука собственного голоса. — О том, что я старуха. Пожалуй, это хорошая новость. Это значит, что мне недолго осталось. — Да ну… скажи это детишкам, которые попадают в лапы к извращенцам или выгребные ямы в заброшенных школах. Уж они-то наверняка думают, что у них вся жизнь впереди, а в итоге отправляются к праотцам лет на семьдесят раньше положенного. А такие люди, как ты, вечно ноют, что скоро умрут, а потом ты видишь их сморщенные, улыбающиеся лица в списках самых известных долгожителей страны. — Возможно, вы правы. — Василиса Борисовна поднесла спичку к плите и взялась за холодную ручку чайника. — Как-то раз я косила траву во дворе нашего старого деревенского домика. Обычно этим занимался мой брат, но в тот день я сказала, что хочу научиться чему-то новому. Я составила список вещей, которые никогда не делала в жизни, и владение косой стояло в самом начале списка. Эх, видели бы вы меня в тот день. Молодая, полная планов и надежд, я рассекала с косой по двору, словно героиня боевика. А рядом со мной… бегал соседский мальчишка. Я думала о будущем, размахивала косой, а потом ощутила, как лезвие впилось во что-то твёрдое. Я подумала, что задела сливу или яблоню, представила, как брат смеётся надо мной, а через мгновение, повернув голову, я увидела мальчишку. Коса вошла ему в плечо, а кончик лезвия блестел, выглядывая из шеи, и кровь капала на зелёную траву, только что скошенную мною. — Василиса Борисовна подошла к раковине и стала наполнять чайник водой. — Мой брат всё видел, видели и соседи, работающие в тот час на своих участках. Никто не сомневался, что смерть ребёнка не иначе, как несчастный случай. Суд пощадил меня, но я себя осудила. Я избежала наказания, но с того момента внесла в список дел новый пункт — помощь людям. Я поняла, что должна спасать жизни, чтобы искупить вину за отнятую. Но у меня ничего не получилось. Я попала в храм искупления и… — В секту, что ли? — перебил Захар. — Да, но для меня это был храм искупления. Те, кто знает, что такое секта, не попадают в секту. — Улыбнулась Василиса Борисовна и отправила чайник на горячую плиту. — Больше я ничего не помню. Годы, проведённые там, пропали из головы, словно украденные временем. Кажется, у меня был мужчина… точно я ничего не скажу. Проснулась я уже взрослой, амбициозной женщиной с планами и мечтами. Мне объяснили, где я была и что делала. Оказалось, что в храме искупления я стояла на первых ролях, даже закончила педагогический факультет, чтобы вербовать новых служителей храма среди школьников. Слава богу, всё закончилось благополучно. Меня вытащили из забытья и вернули в жизнь. Но я не усвоила урок и убила женщину. Анна душила меня, и я перерезала ей горло. — Зачем она тебя душила? — Захар присел за стол и почесал бороду. — За полгода до смерти Анна отравила школьницу, девочка умерла. — Василиса Борисовна открыла шкаф и взяла чистый стакан. Она показала стакан Захару, и мужчина согласно кивнул. Тогда она достала второй и закинула в оба стакана по ложке сухих цветов. — Я хотела отдать её под суд, но Анна не позволила себя схватить. — На секунду она умолкла, и несколько слезинок упали в стакан. — Смысл я понял, можешь не продолжать. — Захар смотрел, как она плачет и насыпает сахар поверх сухих цветов. — Надеюсь, ты плачешь не в мой чай. — Он неловко помолчал и добавил: — Я тоже убивал людей. — Что? — Василиса повернула к нему красное лицо. — Девяностые годы. Первая чеченская война. Я и мой брат, заноза в заднице для всей семьи. Но в то время мы воевали плечом к плечу. Мы убивали людей направо и налево. Специально, с наслаждением. Думаю, это изменило нас. Жажда крови потом всегда преследовала брата, до самого конца. Я и сам стал другим… но смысл в том, что мы убивали врагов намеренно. Ты тоже убила врага, но случайно. Разница есть. — Тогда почему мне так плохо? — Она сняла с плиты чайник и стала разливать горячую воду по стаканам. — Не знаю… ты старая, вот и принимаешь всё близко к сердцу. Вспомни того мальчишку. Ту смерть ты пережила, переживёшь и эту. — Я пока ещё не сошла с ума. — Грозно посмотрела на него Василиса и с шумом поставила на стол стакан с чаем. — Я не такая идиотка, чтобы винить себя во всех грехах человечества. Смерть мальчишки — трагическая случайность. Я страдала, но умом понимала, что его убила собственная неосторожность, но не я. С Анной всё по-другому. Я смотрела ей в глаза в тот момент, когда… я хотела, чтобы она перестала душить меня и… я сделала это специально. — Ты хотела этого? — Захар испил из стакана горячего чая и выдохнул пар изо рта. — Ты хотела убить её? — Конечно, нет. — Василиса Борисовна посмотрела на него, как на глупого двоечника, стоящего у доски. — Я защищалась. — И что дала тебе её смерть? — Я не… — Жизнь. — Прохрипел Захар и полностью осушил стакан. — Она начала играть со смертью, когда её руки сдавили твою шею. Всё, что тебе оставалось — принять вызов. Ты увидела, как враг душит человека. И ты убила врага. И спасла человека. Ты спасла себя, защитила свою жизнь. — Нет… — Василиса Борисовна помотала головой, пухлые щёки затряслись, и слёзы полетели в разные стороны. Она умоляюще смотрела на Захара, и глаза её просили мужчину замолчать, оставить больную тему в прошлом. Если он продолжит, продолжит и она. Сухие губы едва заметно дёрнулись. Казалось, слёзы были даже в её голосе. Василиса Борисовна не могла воскресить Анну Ольшанскую, но она могла рассказать правду. Слушать, как Захар поддерживает её, ищет оправдания её поступкам, было больно. В его глазах не было осуждения, лишь понимание. И в её силах ответить ему тем же. Рассказать о том, во что боялась верить. Вспомнить, чтобы принять. И голос, полный слёз, заговорил. Губы шевельнулись, и она сказала:  — Есть люди, которые боятся покончить с собой. Мы хотим, чтобы нас запомнили мучениками, но не самоубийцами. Жизнь прошла, всё самое лучшее осталось позади. А впереди лишь старость и одиночество, болезнь и смерть. В такие моменты понимаешь, что в жизни больше нет смысла. Мы хотим умереть, но не сами. Что же подумают люди? Нет, мы хотим, чтобы нас убили. Я увезла Анну из школы. Ночью. Я привезла её в пустой сквер вместо полицейского участка. Ночью. Вместо отвлекающих тем я прямо заявила, что её ждёт. Я провоцировала её, играла роль миротворца. Я знала, что Анна не из тех женщин, которые сдаются без сопротивления. Когда её руки стали душить меня, я поняла, что всё сделала правильно. Я умру, и люди не скажут, что старушка тронулась умом и наглоталась таблеток. А Анна получит жизнь и свободу, за которые так боролась. Но в тот момент, когда я осознала, что умираю, произошла… вспышка. Некоторые в моменты опасности замирают и не могут пошевелиться, но моё тело среагировало по-иному. Я хотела умереть, но моё тело сопротивлялось. И рука, держащая острую ветку, дрогнула и… спасла меня. Вы говорите, что Анна играла со смертью, но на деле… играла я. И не со смертью, а с женщиной, что хотела жить. Вы утверждаете, что её смерть даровала мне жизнь. Но чувство такое, будто я умерла вместе с ней… — Вот чёрт, старуха… а ты и впрямь чокнулась… — Захар лукаво улыбнулся, словно смотрел юмористическое шоу по телевизору. — Знаешь, что я тебе скажу? Я грохну тебя. Без боли и по-быстрому. Уж меня-то ты вряд ли опередишь, это я тебе гарантирую. Я убью тебя, если попросишь. Но сперва помоги выгнать горстку отморозков из моего нового отеля, идёт? — Годы заберут меня рано или поздно… — вздохнула Василиса Борисовна. — Сейчас я хочу заняться благотворительностью, отдать нуждающимся всё, чем владею. Я хочу помочь моим ученикам выйти из школы живыми и здоровыми… да и потом… я не могу вернуть Анне её жизнь, но могу прожить её вместо неё, занимаясь делами, которые Ольшанской претили. Делая то, чего она не умела. — Тогда почему тебе так плохо? Василиса Борисовна встала из-за стола, подошла к раковине и выплеснула цветочный чай из стакана. В питье она более не нуждалась, сегодня она вдоволь напилась слёз. — Всем плохо. Она небрежно ополоснула стакан холодной водой и поставила его на стол у плиты. — А станет ли лучше? — вдруг спросил Захар, и в его пальцах оказалась маленькая смятая в шарик бумажка. Он без раздумий запустил её вперёд, и бумажка упала возле чистого стакана. — Увы. — В вашем-то возрасте… — ухмыльнулась Василиса Борисовна, заметив, как Захар стал комкать вторую бумажку. — Станет ли лучше? — снова спросил мужчина, готовясь к броску. Но как научиться снова верить себе? — Станет. — Она опередила Захара и ловко вырвала бумажный ком из его рук. В конце концов, многие откроют для себя истину. Став позади него, Василиса Борисовна поднесла зажатую меж пальцев бумажку к правому глазу, прицелилась и бросила. И даже преданные собой найдут силы для преданности. — Обязательно станет. — Шарик подлетел к стакану и нашёл покой на сыром дне. — Ого… — выпучил глаза Захар. — В моём списке дел была не только коса… — грустно улыбнулась Василиса Борисовна. — Однако теперь это совсем ничего не значит. — Ты полна сюрпризов, старуха. И это всегда будет что-то значить. Продолжение следует…