Brother

       Знаете, чем различаются дни стандартной жизни стандартного человека? Числами на календаре. Говорят, что рутина заедает. Это неправда. Она засасывает, поглощает без остатка.        Телесная оболочка совершает привычное путешествие по маршруту «дом — работа — дом». Душа тихо атрофируется за ненадобностью.        А иногда не тихо.        А иногда не атрофируется, а мечется, трепещет, как пламя спички. Оно может ощутимо обжечь, но в то же время колеблется от одного лишь дыхания.

***

       Джерард едва успел задремать, как раздался мощный раскат грома. Парень подошёл к окну. Ливший весь день спокойно и размеренно, дождь словно обрёл новые силы и зарядил так, что город словно погрузился в облако из крупных частых капель. В одних пижамных штанах — а именно так Джерард предпочитал спать — становилось зябко, посему он закрыл форточку, из которой к тому же уже налилась небольшая лужа.        — Джи, т-там молния, гремит… М-можно я с тобой… к тебе?        На пороге комнаты стоял Майки, растрепанный и растерянный. В своей пижаме с медвежатами он выглядит точно так же, как и год, и два, и пять лет назад. И точно так же панически боялся грозы.        Джерарду показалось, что всё как раньше: напуганный мальчик пришёл к родителям за успокоением и лаской. Мама обнимает его и гладит по голове, отец говорит что-то о том, что стыдно взрослому бояться таких пустяков. Джерард не слушает его — он спешит тоже успокоить младшего, «мелкого», как он тогда зачастую его называл, уводит в свою комнату и говорит, говорит, говорит без умолку — о музыке, лемурах, стульях и летающих зеркалах. Неважно о чём — он знает, что Майки становится лучше только от звука его голоса и мягких объятий.        Наваждение спадает, и Джерард снова видит Майки, нерешительно мнущего подушку на пороге комнаты, почти готового заплакать.        — Да, Майк. Конечно, да, — Джерард жестом приглашает брата сесть.        Тот приземляется на краешек дивана, всё ещё сжимая подушку, и Джерард мягко отнимает её, садясь рядом и крепко обнимая брата обеими руками. Майки в ответ прямо-таки вцепляется в рёбра старшего и тихо плачет.        Джерард чувствует себя вдвойне неловко — из-за своей сомнительной одетости и того, что не может придумать тему для разговора. Он вообще всегда немного терялся в подобных ситуациях, потому что не понимал, чего именно боится Майки в грозах, а тот всегда отказывался говорить об этом.        — Майки, почему ты плачешь?        — Потому что влюбился в собственного брата        Ответом служили всхлипы, перемежаемые раскатами грома.        — И всё-таки? Чего ты боишься?        — Что ты оставишь меня наедине с этим        И снова сплошные рыдания. Джерард сдался.        — Ладно, больше не мучаю, прости. Перестань рыдать и чувствовать себя беспомощным, вытри слёзы и начни верить, — последнюю фразу Уэй-старший нежно пропел. Он потрепал притихшего брата по волосам и спросил — Ну так что, договорились? — заговорщически подмигнул, что не осталось незамеченным несмотря на темноту.        — Хорошо-хорошо. А чьи это строчки? Ну те, которые ты сейчас пел        — Мои, — Джерард смутился.        — Джи, ты потрясный. Обожаю тебя и всё, что ты делаешь, — Майки неловко чмокнул брата в щёку.        — Ладно тебе. Ну что ж, раз поспать мне уже не удалось, располагайся поудобнее, будем вспоминать детские сказки.       Он опять не воспринял меня всерьёз, как и всегда. Вспомнить хотя бы эту историю с Хлоей. Как ещё я могу признаться в своих чувствах?        Майки тихо посапывает на груди Джерарда, обхватив того руками и ногами. Джи сквозь тонкую ткань совершенно явственно чувствует рёбра младшего, в клетке которых часто бьётся загнанное в ловушку сердце. Ему вспоминается недавний смятый поцелуй. «Его губы такие мягкие. О чём я, черт возьми думаю? А что, если он имел в виду не совсем братские чувства? Нет, я, должно быть, переутомился и несу чушь. В конце концов, я просто единственный родной для него человек. Хотя… Вспомнить хотя бы эту историю с Хлоей»