Lana Del Ray –Video Games Skillet – Don’t Say Goodbye
Джексон чувствует себя последним кретином на всей этой чертовой планете. Потому что все еще стоит и смотрит в толпу, где секунды назад стоял он. Потому что позволил себе на часы, на минуты, на секунды, верить, что он нужен ему. Потому что млел от его прикосновений. Потому что не хотел верить до последнего. Потому что это «последнее» до сих пор не настало. И он все еще верит тем файлам не до конца. И плевать на все факты, что были предоставлены. Кровь на капоте. ДНК крови с капота совпадают. Фото. Много фото. Все это было там. В удаленных файлах. Но он не верит. Что ему до этих фактов? У него своя голова на плечах, которая сейчас почему-то была адски тяжелой. А журналюги молодцы, нарыли много информации и документов все это подтверждающее, не пожалели сил и времени. Даже узнали, что Кристофер приемный в семье Рид. И многое из-за этого факта разбегается в голове по полочкам. Вот отчего Кристофер так боялся не оправдать надежд. Вот почему Кристофер «должен» все это делать. Потому что он слишком многое должен отцу. Джексон не знает всех подробностей, но теперь он многое понимает. Но это не помогает сдержать слез. Знаете то чувство, когда глаза неумолимо наполняются слезами, а ты не в силах их сморгнуть. И вообще, у тебя нет ни каких сил… Но Джексон продолжает тереть глаза, отходя от того места. Он крайне обижен и физически чувствует, как сердце внутри пульсирует. Оно еле трепыхается, и совсем чуть-чуть бьется о ребра, отдаваясь гулким эхом в ушах. Итон еле плетется на ногах до класса. Сердце в груди такое тяжелое и неприятное. Хочется его просто вырвать только, чтобы не чувствовать подобного. Омерзительное чувство. В нем должен разгораться огонь ненависти, но он лишь чувствует, как внутри постепенно все холодеет. Просто покрывается толстой-толстой коркой льда. Джексон должен был услышать, как говорит его рот в его уши. Так бы он поверил. Даже если бы Кристофер отрицал все. Джекс бы правда поверил. Хотел верить. Руки отнимаются и просто болтаются вдоль туловища, поэтому Джек не реагирует на смс, приходящие на мобильник. Хотя странно, кто бы может ему писать? Мало кто знает номер телефона. Он же неподкупный, колючий и неразговорчивый. И, даже если бы Кристофер в своё время не запретил общаться с ботаном, у Джексона все равно бы не было друзей. Не для него это все. Ему вполне хватает тех, кто у него уже есть. Итон чувствует, что легкие наполнены воздухом. Просто надуты, как воздушный шарик. И хочется всего-навсего выдохнуть, но вместо этого он вдыхает только глубже. Потому что не может дышать. И он плетется на крышу, сворачивая к лестнице прямо возле кабинета, в котором должен проходить урок. Джексон даже не замечает усталости, поднимаясь на четвертый этаж. И хотя, легкие теперь горят, он все еще чувствует, как тело деревенеет от холода изнутри. В горле стоит что-то горькое и Джекс меланхолично думает, что это вкус предательства. Такое же гадкое и трудно проглотить. Он сидит на крыше и не может поверить в то, что это все происходит с ним. – Почему именно я?! – вопрошает он у неба. Почему именно он должен был влюбиться в этого идиота? Почему именно этот идиот должен был именно в тот вечер обдолбаться дурью и сбить именно его мать?! За что все это, блять?! Вместо вселенской грусти, Джексон чувствовал нечто другое. Возможно, он был даже зол. И он был благодарен себе, что не плачет сейчас. Ибо он упал бы в своих же глаза еще сильнее. Потом Итон вспоминает, как на той же самой машине Рид приехал в школу. Джексон собственными глазами видел эту машину. Ту, которая лишила жизни его маму. Это сдавливает ребра. Да и вообще сковывает все тело. Он даже пошевелиться не может. И поэтому сидит, смотря лишь в небо, не пытаясь даже посмотреть, кто ему пишет. Джексон давит пальцами на глаза, только чтобы из них не полились слезы. Это унизительно – плакать из-за этого слизняка. Давит так сильно, что когда он открывает их, становится темно на несколько секунд. Но это помогло. Потому что слез не было. Он сидит там всего четверть часа, но ему снова приходится спускаться вниз. Потому что пишет Эммили. Потому что она волнуется. Потому что грозит расправой. Встречаются на третьем уроке. Та хмурит широкие брови и смотрит с вызовом. Обвиняя. – Где ты был? – пищит она, ставя руки в бока. – Гулял по школе, – он неловко улыбается, скрывая все чувства за растянутыми губами. Как ни странно, Эммили схавала все это. Только глаза щурит. – Почему ты не на уроке? – она чуть ближе подходит. – Могу спросить то же самое у тебя. – Я потеряла тебя! Не видела на перемене. Обошла школу три раза. А она четырехэтажная, Джек! Обладатель имени кривится. Не нравится ему это сокращение. Совсем. – Эммили, сколько раз я просил тебя не называть меня так? – он старается не сжимать зубы и не скрипеть ими. – Да, прости, Джексон. Так называла тебя миссис Эммелин, – Эмми чуть опускает голову, а Джекс снова чувствует себя засранцем. Да еще и сердце гулко отзывается, слыша имя мамы. – Не только мама так называла меня. И ты знаешь, почему я ненавижу, когда меня так зовут. – Твой отец? – предполагает девушка. – Ты все еще винишь его в смерти миссис Эммелин. – Харрис не спрашивает. Она утверждает. И делает это с таким видом… Осуждающе… Будто и она знает, что по сути виноват не он. Это заставляет свести брови вместе. – А ты так не считаешь? – Нет. – она отвечает честно. Потому что Джексон ценит в ней это качество. – Он ушел от вас, но не убивал ее… Итона злит такая осведомленность. И хоть она, похоже, не знает о Кристофере, она утверждает, что этот ублюдок, по ошибке называющий себя отцом, не виноват. – Я где-то спрашивал твое мнение? – грубит Джексон, с надменным видом смотря на подругу. Позже он будет жалеть о своих словах и тысячу раз попросит прощение без слов… Но сейчас он кривит губы в ухмылке и смотрит открыто на Эммили. Она ничего не знает и не имеет права так рассуждать. Это не она наблюдала, как умирала мать. Как увядала каждый день, каждый час и каждую минуту. Не она пробыла в больнице, где женщина была тощей, как палка и лежала без сознания два дня. Не она хоронила маму и свое детство, по сути, в тринадцать лет. Она вообще в свои восемнадцать больше ребенок, чем Джексон три года назад. Харрис оскорблено морщит лоб и опускает голову. – Ты прав… Прости. – Итон уже жалеет о сказанных словах, смотря, как удаляется спина подруги.***
Adele – Hello (Nicole Cross cover)
Он снова сидит на крыше. Больше нет мест, где его никто не найдет. Хотя на крышу может каждый забраться. Но если кто-то узнает из учителей – беги. Хочется закурить. И если бы у него вместо телефона в кармане лежала пачка сигарет, он бы непременно зажег одну, чтобы почувствовать хоть какое-нибудь тепло. Потому что тело все еще холодное. И знобит. Джекс загибает пальцы, считая, сколько говна случилось за последние несколько дней. Потом понимает, что пальцев не хватает. Он улыбается немного, потому смешно оттого, как сильно больно. На секунду закрадывается мысль, что Эммили тоже знает о Кристофере и наркотиках. И вообще обо все этом. Но откуда? Джекс до усрачки пугается, когда чувствует прикосновение к своему плечу. Без очков сложно было сразу понять, кто стоит перед ним, но он все равно вскочил с места и чуть ли на дыбы не встал, как кошка. – Чего тебе надо? – шипит он, отходя на несколько шагов. – Пожалуйста, не груби мне потому, что тогда и мне придется грубить тебе. А у меня грубости получаются лучше, чем у тебя… – почти шепчет Кристофер, держа руки у груди ладонями вверх. – Мы можем поговорить? – он спрашивает и это настораживает. Когда его раньше останавливало нежелание говорить с ним? Ни-ко-гда. Но сейчас он слишком осторожен. Подходит к Джексу, делая полушаги, шаркая по гальке, что рассыпана по всей крыше. Джексон молчит. Потому что у него нет ответа. Он бы хотел поговорить, но боится услышать правду. – Учись говорить «нет» без чувства вины, малыш, – кажется, он молчание воспринял по-своему. Крис оборачивается и аккуратно ступает к выходу. Джекс не может откопать в памяти, когда еще Рид поступал так, как желает не он. – Давай поговорим, – сипит Джек, не двигаясь с места. Кристофер возвращается. И лицо у него такое убитое… виноватое… Он смотрит на него слишком аккуратно. Страшась. Это даже без очков видно. От этого щемит сердце и Джекс снова чувствует что-то теплое в районе груди. – Ты мне доверяешь? – тихо говорит Рид, а Итон волком смотрит. Он что, издевается? Доверять? Кому? Ему?! – Да, прости, глупый вопрос. Конечно, нет. Задам вопрос по-другому… Я тебе нравлюсь? Джексон молчит. Снова. Потому что «Да ты издеваешься, блять!». Кто же в лоб такое спрашивает? Джекс смотрит на него как на идиота. Кажется, он и впрямь таковым и является. На что он надеется? Что мальчишка так просто скажет ему, что любит? Смешной. – Я знаю, ты сделал все, что мне было нужно. И файлы восстановил и запаролил и защиту поставил. Я все это знаю. Поэтому спрошу еще раз. Ты меня любишь? А что есть другие варианты? Итон молчит. Рид знает… Странно он реагирует. О чем он вообще сейчас думает?! Что за спектакль он здесь устроил? Джек должен в этом участвовать?! Что за издевательство. И ему рвет крышу. Просто к херам. – Допустим, я люблю тебя! Ну и что?! Тебе какое до этого дело?! – Джексон психует и почти кричит. Кричит и хочет ударить того, кто стоит напротив. Потому что он улыбается. Улыбается, блять! – Ты идиот! – шипит он, кидаясь с кулаками на Криса. Он бесит. Что за гримасы он тут строит? Сначала был виноватым щеночком. А теперь что?! Кривит губы, сучонок! Джекс махает кулаками и иногда даже попадает по крепкой груди. На что Кристоф довольно улыбается. Потом аккуратно хватает запястья останавливая их в воздухе и жмется своими губами к чужим. Внутри что-то с хрустом ломается. Кажется, это хрустит корка льда, что покрыла все внутренности. Потому что Кристофер целует жарко. Развязно. И слишком страстно. Прижимает мелкое тело к своему и улыбается сквозь поцелуй, пока не чувствует соль на губах. Отрывается и смотрит удивлено. – Джек… – Кристофер пугается. До усрачки. Сколько бы он его не унижал, ни бил, он ни разу не видел его слез. А сейчас что он сделал? Поцеловал? Он сломал его поцелуем?! Ни кулаками, ни словами. Поцелуем. Теперь Рид чувствует, что такое «ранить поцелуем», он и сам не нарочно изранился. И больно. – Что ты творишь? – жалобно спрашивает Джексон и почти оседает на ноги. – Нельзя играть с чувствами людей. Каждый человек – это целый мир со своим устройством и законами. Играть чужим миром в собственных интересах – низко и непозволительно. – ему трудно говорить, из-за невидимых рук, что сжимали глотку, но проговорил все без запинки. Будто отрепетированная речь. Кристофер пытается что-то сказать, открывая рот. Пытается около десяти раз. Одиннадцатого Джексон не выдерживает. Встает. Вырывается из рук, что пытались его остановить и бежит в низ.