Неудачная шутка

Брюс рванул, выбрасывая вперед себя трос. Неудачно, если не считать выбитого Вальтера: прежде вялая, она непредвиденно ловко отскочила, являя проворство воистину поразительное. Даже ускоренный с запасом, он нашел секунду укорить себя - стоило послать следом пару снарядов. Он пожалел ее, почти недооценив - но что, если, связанную, ее настигли бы лезвия? Все равно, он почти добрался. Грохнул выстрел, но его не задело: он не хуже умел уклоняться, да и при таком раскладе это было несложно. - Твою мать! - опешила Ирис, сжимая в побелевшей, искрюченной от натуги руке крохотную Беретту. Отдача сокрушила ее - держать традиционным способом, по понятным причинам, она оружие не могла. - Оно, сука, от пуль уворачивается! Черт, черт! Она все еще была помехой, а он был недалеко, поэтому, не сомневаясь, схватил ее за лицо, отбивая об пол на лопатки без положенного обхождения. Новый выстрел, еще, еще один, но без толку, в кучу, без прицеливания - на него залаяла такая же модель в острых пальчиках хозяйки этой убогой вечеринки, не отягощенной, в отличие от соучастницы, страхом перед дружественным огнем. Второй - из тайника. Еще одного у нее нет. Он не ошибся с допусками? То, как мало они вооружили слуг, могло бы сбить его. Он увернулся снова, выкраивая не-лишнюю секунду на то, чтобы со всей силы отбросить в пинке первое покусившееся на него оружие, по пути совершая новый рывок, увернулся еще, теперь едва... Его кулак достиг подвздошья, он взял низко, с большим запасом, принужденный к точности таким малым ростом - вовремя, и он принял ее в зажим, миниатюрную, узкоплечую. Все замедлилось в окружении - у ее горла он держал острую грань бэтаранга. - Стоять, - рявкнуло за спиной и, повернувшись, они оба (она - хрипя от боли, он - равнозначно задушенный) увидели Лилию, без шума и пыли приставившую пистолет-тройняшку к клоунскому уху. - Жирная, какого хрена? - возмутилась та походя. - Где твоя пушка? Хотя бы по тому, какое слово она использовала и каким тоном, Брюс уже мог судить о ее намерениях. Он ставил на другую, хоть это и не имело особого значения. Это должно было случиться раньше, но это тоже был инвалид, ей понадобилось определенное усилие, чтобы подковылять к Джокеру... И она могла бы нацелиться на другую область, не утруждая себя - но выбрала голову. Этот раунд он проиграл. Не ничья - пока он не был готов перерезать заложнице горло, Джек был в опасности. Ее жизнь же что-то стоила?.. - Я не взяла. Некуда было положить, - непробиваемая Роза заозиралась, застуканная за извлечением внушительно набитого "чека" из своего декольте, но только развела руками, кажется, тоже довольная увеличившимся влиянием. - А сумочку подходящую вы мне выбрать не дали. "Быстрей-быстрей, не копайся"... - Ну пиздец... - заворчала на нее Лилия. Они начали переругиваться вполголоса, будто все это ничего не стоило. Будто на кону не стояло так много. Так и было - для них. Джокер не бывает жертвой. Просто не может ей быть. Всезнающий, проникающий сквозь стены, холодный, каким он сам никогда не был, не боящийся терять, оттого - успевающий вовремя. Это все из-за него. Это его вина. Размалеванный дурак. Жестокий, жестокий дурак, дурак бессердечный... Нельзя было отпускать его одного. Решение его уважать было - исключительным преступлением. Как все в это превратилось? Это пестрое, чирикающее собрание - как осмелилось на такое? Он обязан очнуться - подняться, возвыситься над ними в полный свой рост, ехидным, колким, язвительным сукиным сыном. Наполненный силой, это он должен быть угрозой. Брюса подожгло. Он прикидывал свои шансы - и они были хороши. Что же останавливало его? Это всего лишь женщина, слабая. Ее искореженное тело, несуразное, непроворно... Но будто он не знал, как легок ход на этой модели... справится даже ребенок. Почему тело такое тяжелое? Будто сорок девятый час без сна, без привала, в разреженном воздухе. Вперед, в чем проблема? - но его плечи так тяжелы, его ноги примерзли, увязли в снегу - была оттепель, а теперь, под темноту, схватил мороз. Это лето ужасно холодное, просто ледяное... Это вес заложницы тянет его вниз? Нет, он может поднять таких пичуг три-четыре без труда. Он сжал ее крепче, на уровне инстинкта понимая, что вынужден подстраховаться, использовать этот щит. Джокер не заслуживает этого. Не заслуживает, чтобы он рисковал своей... совестью? Да. Не совсем. Своей... Что-то невозвратимо зародилось в нем - тень легла ему на плечи, натерла собой кевлар. Ничего не было - он ничего не чувствовал. Все еще ничего - непривычно. Его затрясло, и он выпрямил спину, только через мгновение понимая, что дрожит не сам - колотит женщину в его объятиях. Испугалась его? Они все поддались плохо скрытой панике, кроме одной - той, что ныне управляла жизнью и смертью. Он знал этот взгляд - если не прибыль, то такие подъемы побуждали преступников выходить против него. Он прижал лезвие крепче, чтобы пошла кровь, и Харлин, несмотря на наверняка сильную боль, причиняемую его грубым хватом, весьма тихая, вдруг звучно захныкала, роняя из глаз на его предплечье мутные от грима слезы. - Лилли... Только не трогай его, ладно? - со страданием прошептала она сквозь дрожь в голосе, робко и мелко складывая слова. Лилия вдохновенно усмехнулась, приподнимая подбородок - больше ничего, но в этом жесте было достаточно жадного желания. - Это ради тебя, - изображая что-то вроде праведности в своем понимании, церемонно объяснила та. - Так будет лучше. Харлин пискнула и обмякла, с помощью обморока избавляя себя от переживаний. Брюс, изнывая, хватанул себя зубами за щеку до мяса, чтобы взбодриться. Почему ему так не везло? Хоть иногда бы, хоть кто-нибудь оставался бы верным - пусть не ему. Но нет. Нет. Он опомнился уже выпущенный, устремленный вперед - опыт подорвал его, поднял, стоило ему почуять решающий момент. Тело-балласт красавицы рухнуло, он отбросил его легко, равнодушный к ней, да, но и к себе тоже, хотя сейчас, наперекор совсем недавнему расчету, оказывался открыт для удара совершенно: преступница могла отвести дуло совсем немного в сторону, совсем недолгое на это нужно время, и на таком расстоянии попадание встало бы ему переломанными костями, ушибленными органами - тогда он проиграл бы себя, проиграл бы себе-принадлежащее, не смог бы... Он был несдержан, в хруст ударяя ее кисть под единственно выгодный угол - как только раздался выстрел, ушедший в стену всего, кажется, за миллиметр у зеленого виска, он шлепнул еще, разбивая ей лицо, ломая с мокрым звуком нос, кроша в брызги зубы... Можно было выдохнуть. Но он разрушал, продолжал - в несколько привычных движений отомстил Беретте, пленил источники ненависти, резал путы... Лилия скрючилась на полу и остервенело ныла, сплевывая кровь. Роза не сопротивлялась ни секунды, блаженно воспринимая все происходящее. Две других лишились сознания прежде, но это не помешало ему связать и их покрепче. Горло не отпускало. Это все та тень - как тяжела... Он не смог преодолеть извечного женолюбия и не стал подвешивать их, просто уложил лицами вниз, быстро, но въедливо досматривая. Ему сразу же бросилось в виски - жуткая пародия на его паломничества к могилам - Розы. Лилии. Ирисы. Каждый второй четверг месяца - привет, смерть, привет, давно не виделись. Наконец получив возможность осмотреть Джокера (глубокое беспамятство), Брюс сбросил перчатки, равнодушный к тому, как глупо это было. - Черт, Джей, очнись, - не слыша себя, позвал он, нащупывая пульс (есть), разыскивая по грудной клетке сердце (отсутствует, как это сочетается?), ослабил воротник, надрывая ткань, неповоротливый от накатившего вдруг головокружения. - Очнись, тут тебе есть над чем посмеяться: достал меня. Смог ранить. Забавно же, да? Снял с него галстук, обнаруживая гематому от укола, совсем расстегнул рубашку, растер холодные ладони, но сам застыл неподвижно - был беспомощен перед этим зловещим сном. Он только думал, что привычен к этому. Бессилие. К этому нельзя привыкнуть? Дело не в этом... - Все в порядке, сэр, сейчас будет реанимация, - утешающе прозвучало в наушнике. Брюс нахмурился, зная, что Служба Спасения увезет его в один конец - а там Корона и федеральное расследование, в условиях которого бесполезен даже Джим... Он вдруг понял, что готов выкупить Джокера даже ценой разоблачения. Ему - безумие или электрический стул... но когда это стало его собственным выбором? Но он ничего не чувствовал? Из того, что должен был. Что он чувствует? Джокер... Джокер повредил его - тогда, еще два года назад, отныне все увлеченно доламывая. Даже сейчас... Что он должен чувствовать? Гнев? Что-то схожее, но это абсолютно точно не гнев. Что тогда?.. Он быстро набросал план, корыстный и емкий, согласно которому принимал помощь на своих условиях, позабыв о вежливости, да и о совести, до предела принципов. Даже если полиция скоро будет здесь. Особенно потому, что они скоро будут тут. Проклятье, да он был готов даже... Со стороны цеховых ворот раздался звук подъезжающей машины: ворчание мотора, шорох колес по гравию; дальше, на парковку. Брюс юркнул к точке обзора, в укромный угол, будто скрывающийся беглец или нуждающийся в прикрытии снайпер, в ожидании впериваясь в плато ночи через косой угол, через высоту крыльца, сквозь брешь в мутно-голубом, разлинованном армированием стеклопакете. Форд скорой. Сдал назад, встал под углом. Лечебный отсек раскрылся, с жалким клацаньем извергая из себя перепуганного парамедика, за которым показался... всклокоченный Крейн в мятой серой одежде. Придав лихим пинком ускорение пожилому врачу, он неуверенно спрыгнул следом, придерживая сползающие на нос очки, неуклюжий, будто новорожденный козленок, и заскакал по ступеням, так целенаправленно направляясь на место происшествия, что простора для каких-либо предположений не осталось. - Как ты собираешься это объяснить? - глухо прорычал Брюс в микрофон, заползая обратно на подмостки. - Прошу прощения, - после паузы ответил ему динамик, звуча так, будто был повод для радости. - Я превратно понял ваши намерения. Я полагал, ваше общее решение... - Довольно, - оборвал он, сходя с ума от ледяного штопора в своих внутренностях, и принялся прилаживать щитки обратно. - Хватит возиться. Откачивайте прямо тут, - Крейн деловито влетел в зал, в быстром перебирании ногами норовя побыстрее встать над ним, коленопреклоненным у тела сторожевым псом, побыстрее оказаться сверху. - А ты можешь проваливать. Оу, это что, ланч? - он заметил свалку упакованных тел, и чуть не свернул шею, рассматривая ее. - Я как раз пропустил ужин. Из-за тебя. Брюс послушно встал, пропуская бригаду СС к телу, но выпрямившись, смирным быть не смог - уцепил его под воротник, притягивая к себе, чтобы заставить потерять равновесие. Тот запнулся, едва не обрушиваясь лицом на ждущее этого колено. - Откуда ты, сраное чучело, все время вылезаешь? - мрачно зашипел он сквозь зубы, сжимая кулак для удара. Но он не мог этого сделать - ничего из того, чего хотел бы, он теперь не мог. Крейн почуял его оковы, скромно сигнализируя издевательским жестом, в какой восторг его это приводит. Побоев не будет, не будет очередной попытки пленения - у него в руках отмычки, которые только он мог использовать. Гарантии того, что эскулапова клятва будет исполнена. Сонная пыльца, чтобы смыкать веки. Биография, с которой не зазорно взять на себя любую дерзость. - Как его личный врач, - объяснил он себя, выворачиваясь, чтобы опасливо сгорбиться поодаль, - разве я мог не принять этот вызов? Успев увидеть оправляемые перчатки, он не смог скрыть интереса к гипотетически оставшимся отпечаткам пальцев Бэтмена. Брюс криво усмехнулся - все, чего он тут касался, он был намерен забрать с собой. Он умел обращаться с такими, как этот урод. Неприятно - он пас его, привычно сомневаясь, а тут его свобода и правда пригодилась, и так неотложно, так однозначно... - Такое иногда случается. С такими, как мы, - оценив направление его взгляда, заметило вдруг Пугало, выделяя последнее слово своим странным, ложным мальчишеским голосом. - Я тебе должен за башню, а дядя Клоун учил всегда платить по счетам, - продолжил уже Крейн. Его раздвоение личности никого здесь не интересовало. Поза этого очкастого говнюка никак не вязалась с хвастливым тоном, с надменными словами. В нужде, виновный, он старался быть ближе к Джокеру, из кожи вон лез, а тут такой удобный случай! Но дело было даже не в этом. Они пригласили хищника. Вовсе не такой мелкий, каким хотелось его видеть, тот сглатывал слюну, жадно пережевывая собственный язык: мягкий клоунский живот, обнаженный осмотром, лишал его самоконтроля. Правильно приготовленное, содержимое этого ларца наделяло неординарной властью - стяг победителя, почет своры, волшебный эликсир независимости... вот он и крутился вокруг гиеной. Брюс предпочел бы ошибиться и иметь дело с последствиями - его побега, его деятельности, того, как упорно ему покровительствует мафия - но только не подобного аппетита. Взбешенный, он не хотел, чтобы кто-то вообще мог видеть все это. - Он поедет со мной, - процедил он, когда честные и непричастные стали вести себя так, будто предполагалось обратное: замедлились, переглядываясь, собравшись на выход. Перенося тело в обход любых вмешательств, он был равнодушен к собственной спине - за ней был зал, набитый врагами, главный из которых был на ногах и не связан. В салоне было невыносимо светло, лампы светили чересчур ярко. - О, мистер Бэтмен. Всегда получает, что хочет, - поглумился над ним Крейн, весьма небрежно следя за своими пленниками - побежденные женщины, оставшиеся позади, интересовали его куда сильнее. - А что тебя заставляет все это делать, властная мать? Или наоборот: папочка учил, что мамочка хрупкая драгоценность? Пусть она думает, что ты непогрешим? О, мне все понятно. Теперь я понимаю, почему Джокер... Тычок по шее, выданный ему в качестве острастки, пыл его поумерил, и он замешкался на подходах, опаздывая. - Иди в жопу, Крейн, - буркнул Брюс, параллельно в три нажатия отсылая Акробата одного, и делая вид, что, в сущности, ничего под этими словами в виду не имеет. Крейн ободрился. Теперь он, не допущенный в кузов, стоял ниже, но его это не смущало. Он усмехался все шире, однако внимательно наблюдая за пассами рабов над безжизненным телом Джокера - обладая иными фильтрами в зрении, иными сенсорами. - Для тебя доктор Крейн, ублюдок, - с готовностью откликнулся он, поднимаясь на подножку. - Может, я все потерял из-за тебя, но это ты у меня не отнимешь! - Тут ты прав, - без труда согласился Брюс, осматриваясь понизу, чтобы проверить все подготовленное, - это уже сделала экспертная комиссия. - Должок... - попытались спросить с него - у кого-то из личностей было плохо с простым счетом. - Я тебе прощаю на этот раз, - кивнул он, мелочно отмечая себе, что "должок" и правда надо будет как следует вернуть. Не сегодня. - Здесь мы уже больше ничего не сделаем, - вдруг подал голос врач. - Надо ехать в больницу. Брюс пытался поймать его взгляд, потому что иной точки давления не имел, и только через секунду вспомнил, кто он сейчас. Кто на самом деле. Иллюзия освобождения растаяла. Он ничего не получил, ничего осязаемого. Разве его голос... не то, что он должен был получить после этой унизительной пытки на коленях перед ними? - Нет, - наконец сказал он, выгоняя их через передние двери, - можете быть свободны. Ваше верну позже. ГПУ было слышно за километр - Альфред расстарался. Что он им там наговорил... - Только зря бензин потратили, - посетовал Крейн, подтягивая брюки, но основную мысль, явственно звучащую весельем тона, проглотил, осторожный. - Насрать, я свое дело сделал, - он тоже имел навык бдительности, даже выбрал правильный угол, в котором можно было раствориться в темноте... Поздно - за пределами зрения нейлоново взвизгнуло, его дернуло под ногу черной петлей, потащило, и он плюхнулся на живот, отбивая ладони и локти о твердое, хлам и выбоины. Он, должно быть, что-то даже успел сказать, прежде чем система тросов затянула его в проблемы посерьезнее, чем пара ушибов, но Брюс уже захлопнул дверь, споро добираясь до водительского места. Тишина угнетала его. Молчание, которого он обычно желал и добивался. - Хватит валяться, Джек, - разглядывая раскуроченную Пугалом рацию, вяло брякнул он, тиша, будто не хотел, чтобы его услышали. - Не могу больше говорить с ними через твое плечо. Надоело. Мы должны решить это между собой. Ему, конечно, никто не ответил. Часть пути он, бросив машину, проскочил по тоннелям на своих двоих, через парк, через карст, чтобы запутать следы, удерживая на груди мажущую гримом морду, закованную в кислородную маску (на всякий наломал всего, что смог из того, что было для него использовано - от капельницы до баллона вместе с куском рампы). - А ведь обещал, что тебя носить не придется, - обиженно вздыхая, продолжил он, обнаруживая, что именно этого ему и не хватало - разговоров с ним. Это Джокер должен угрожать, точно, кто-то другой просто нелеп в этой роли. Насмешничать может только он один. Все острые перепалки, все склоки, все оскорбления - исключительно его преимущество, его прерогатива. Остальные - самозванцы. Тяжело. Он не должен был все это делать. Просить помощи? Да. Нет. Не должен был бросать его вот так, у себя на руках - он же ничего, ничего не умеет... Он и не стал бы, если бы не был научен невидимой пробоиной июля. Кто знает, как правильно? Они даже не могут определить, его ли это тело, даже глядя прямо ему в лицо! Ему - не все равно, за себя - он гарантирует, но кто поручится за них? Он не мог просто заплатить за него. Вступиться за него - не мог. Он очень торопился, и скоростью своей остался доволен. - Вылечи его, - задыхаясь, потребовал он, натыкаясь на спешащего ему навстречу дворецкого. Нет, июля не существовало. Его не существует, это был только сон. Пока тот возился с бессознательным телом, он мешался ему под ногами, ревниво контролируя каждое действие. Он не понял намека ни после предупреждающе вывернутого локтя в его сторону, ни после ладони, твердо уложенной ему на плечо. В конце концов его смогли оттеснить до оконца, и он, ничего не соображая, уставился на тисовую рощу, волнующуюся подле дома под ночным ветром. Он лишился своей ноши, но плечи все равно были тяжелы. Он скинул и ту десятку, что весила броня, но без толку. - Вам нужно отдохнуть, мастер, - наконец не выдержал старик, не дрогнувшей рукой сдирая фиолетовую оболочку, иссыпающую пыль и кирпичную крошку. Брюс сделал вид, что не смотрит. Слишком тонкое нижнее белье. Эти простыни слишком легкие, шерсть одеял слишком жаркая. Неужели нет ничего лучше? - Сначала объясни, что происходит, - наступив себе на горло, попросил он, вздергивая подбородок, поскольку узнать, испортил ли все каждым или одним из своих решений, не мог, но должен был, - Крейн только глумился... Альфред поджал губы. Хозяин поставил его в удивительное положение. "Вылечи ее". Он так же пришел к нему однажды с мертвой зарянкой в маленьких ладонях. До крови расцарапанные терном пальцы, дрожащие на бледно-зеленом крыле, на оранжевой грудке. "Ты же врач, вылечи ее". Он мог думать тогда только о том, насколько эта дрянь заразна. Он был растерян, но не из-за невозможности осушить его слезы, а только потому, что трое взрослых с высшим медицинским образованием не смогли приучить его бояться инфекций. Определять давно ушедшее. Смиряться с подобным. - Альфред? Почему ты молчишь? Ты же врач, вылечи его, - повторил Брюс, пылающий, но непроницаемый, почти яростный, но скованный. - Они сказали, что все сделали. Мир за пределами этой комнаты был ему враждебен, но сам он этого, скорее всего, не осознавал - он окружил себя грозовым облаком, но это было только маскировкой: он был пуст, крепко собран, неподъемен совершенно... И Альфред с удивлением обнаружил перед собой ужасное искушение. Тогда он малодушно назвал мертвое живым, чтобы защитить его, его летний полдень. Теперь он мог назвать живое мертвым, и все бы закончилось. - Они и правда сделали все, что могли, - не глядя, бросил он, и незаметно улыбнулся себе, жалкому. Эта отсрочка не поможет. - Звучит отвратительно, - пожаловался ему Брюс, ставя спину прямо и твердо. - Скажи нормально. Кого я еще могу спросить? - Вы знаете, что такое кома? - иронично вздохнул Альфред, малодушничая. Эта неукротимая склонность к смелым экспериментам... Он знал, что не стоит пускать это чудовище так близко к хозяину, но все равно сделал это. Он не мнил себя сильнее, чем был, но он мог хотя бы попробовать: против заряда дроби в спину бессилен всякий монстр. Джокер опасен, самонаправленный - и когда он желал чего-то благого? Джокер был полезен, и выполнил свою часть - Бэтмен, как бы ни был опасен тоже, вернулся, мальчик снова учится ходить. Он преодолеет эту смерть и станет крепче? Так и будет, верно. Это - главная причина. Эта яркая игрушка нравится ему больше других, но любые вещи приходят когда-нибудь в негодность. Бедное существо... Брюс непонимающе уставился себе под ноги, обнаруживая, что не обут. Вот почему так холодно - от сквозняка. - Насколько... - начал он, но его перебили. - Идите спать, сэр, - настойчиво попросил старик, пряча собственную тяжесть. - Вы не можете ожидать, что после такого он не пострадает. Это нонсенс. Никто не жалеет диких птиц, даже если виновно отравленное зерно, собственноручно выложенное у крысоловки. - Я ничего не ждал, - обозлился Брюс, отворачиваясь от постели. - Не повторяй дважды, я все прекрасно слышу. Буду тут. Не обсуждается. И он остался в медотсеке, устроившись в кресле, будто позабытый хозяевами гость - шорохи деревьев за окном, ночные крылья, ночные клювы (дальний парк навестила сова или кукушка), меловой, тревожный запах дезинфекции, тени и пятна света из коридора, жужжание аппаратов, все что-то замеряющих, подсчитывающих - несерьезно, просто на всякий случай. Он же не может снова пропасть? Уже по-настоящему.