Неудачная шутка

Он заснул быстро, но сразу же провалился в другое измерение. Ему понадобилось какое-то время, чтобы осмыслить это. Худшее из возможного - все осознавать потерянным за пределом объективного путешественником. Но, хотя бы, впервые за двадцать шесть лет это не было полноценным кошмаром. Он знал это точно - окружившие его просторы не сочетались с узостью тупика, яркий день - с его вечным поздним вечером, а больше причин для страха не существовало. Ему пришлось привыкнуть к своей новой, пусть и мимолетной, но тюрьме. Ничего особенного. Светлое поле, заполненное пожухлой травой - осокой, сердечником, дикими астрами и люпинами. Сухие коробочки тихо шуршали, движимые ветром, все желто, куда ни посмотри, а спина все так же тяжела. Он понимал, что все это нереально, но видел отсвет заката как наяву, отчетливо ощущал идущее понизу тепло. В надежде добраться уже до забытья, он отправился в путь. Пусто слева, справа - пусто. Горизонт не существует - он прошел уже так много, но остался на месте. Он делал шаг, но это ничего не меняло. Разве что вызывало тошноту от головокружения. Он потребовал от себя объяснений, и на фоне высохших цветов, всего в двух шагах, раскинулись бледные, точно застиранные, полосатые шатры. Цирк. Ну нет, мозг не мог с ним так поступить! Он попятился, чуть не повернул обратно, но вовремя вспомнил, что бежать некуда. Стоило ему об этом подумать - нет, только не это, сколько можно, хватит - и вдали как будто заиграл "Выход гладиаторов". О, ужасное клише... Он всего лишь хотел забыться, хотя бы на пару часов. Разве он не заслуживал такой малости? Он не хотел, но мог видеть быстро вращающийся силуэт карусели, мелькающие радужные огни, мог услышать жуткий шум толпы, ощутить стремительно падающую на него ночь, даже уловить смрад подгоревшего попкорна и яблок в карамели... Луг вдруг обнесло прочной деревянной оградой: не уйдешь, ты в ловушке. Ничего нового. Свободным он не станет никогда. Музыка утихла, фонари начали гаснуть, порывы ветра усилились - поднялась буря, хлынул бурный, хлесткий ливень. На темном сукне неба (просто полог шатра), зажглись и погасли тусклые звезды. С востока тряпичный потолок начал молниеносно светлеть - ночь прошла быстрее, чем за две минуты, пока он дрожал от предчувствия беды. Когда он опустил глаза, оказалось, что одиночество закончилось. Мальчик, совсем юный, почти ребенок, оцепенел в явственно неудобной позе на жердочке изгороди в паре метров от него, неподвижный и тихий. Черное пальто с чужого плеча, ноги-тростинки, затянутые серым. Знакомая клетчатая рубашка - где-то Брюс такую уже видел. Слишком светлые даже под красителем влаги волосы облепили череп - они выгорают на солнце, ясно, так они гораздо темнее... С него текло - под носом склизко, сопляк... Мерцает мокрый лоб. Кажется, даже рот извергает прозрачное... Это из-за дождя? Но тут, в пространстве внутри урагана, было ясно. Шрамов не было, но он знал, что это Джокер. Это и был он. Как же сильно - и Брюс разлепил губы, чтобы привлечь его внимание, но это было бы бессмысленно. На самом деле - нечего сказать ему? Нет, не правда. "Я знаю, что ты делаешь, чего хочешь, знаю, тебе меня не обмануть!" - но рот был зашит даже наедине с самим собой. Он вдруг понял, что все это уже было в действительности. Это память? Он попытался припомнить, но тогда все начинало темнеть. Тоже дежавю. У кого еще... Этот день уже был? Более того, Квин и Меркель никогда не могли быть... Или могли? Можно было не торопиться - все уже закончилось. Брюс проснулся нехотя, изо всех сил тщась удержаться в густой, ватной черноте - не шевелился, даже очнувшись, не открывал глаз. Некоторые вещи просто не хочется, не стоит знать. Давление стало невыносимым. Он заставил себя поднять голову, взглянул, упорно пропуская все мимо, на плоское блюдо часов. День уже в самом разгаре, этот краткий визит в несуществующее прошлое занял так много времени. Он спал так долго, но только окончательно вымотался. Грудину сковывала невидимая клетка, позвоночник скрутило, и он встал, чтобы размяться, стараясь смотреть только вперед. Если он взглянет в это лицо сейчас (маска, жалкая резиновая маска), сможет ли смотреть потом, оставаясь в своем праве? Любая вина в пространстве Джокера обретала острые грани, становилась опасна излишне. Он поверит ему, и будет обманут. Он приблизится неосторожно, открытый, и встретит щекой размашистую пощечину, которую забыл ожидать. Совсем сдал. Какой он все-таки слабак... Он смутно отдавал себе отчет, что эти мысли слишком эгоистичные, но что-то, больше всего похожее на сильный удар в горло, мешало ему даже пытаться сосредоточиться. Всего один взгляд, украдкой. Из этого угла его все равно не было видно полностью. Белые руки, брошенные на покрывало, положения не изменили. Цвет остался тем же. Брюс шагнул ближе, но дотронуться не осмелился. Холодны они, или, напротив, горят огнем? Он с таким уже справлялся - этот груз исчезнет, если взять на себя еще что-нибудь, побольше, поувестистей. Но дела корпорации казались такой ерундой, он сам никогда не имел для себя значения, а расследование, даже такое актуальное, проводить в данный момент было невозможно: он теперь был туп, как гусак, он в себя не верил, это еще ничего; но он, даже спокойный сейчас, знал про себя, как бестолково жесток будет, попав на улицы Готэма. Он решил вопрос так, как привык справляться со всем зыбким и неустойчивым - шлепнул ладони в стену, и принялся отжиматься. Тело отозвалось неожиданно послушно, полное энергии, готовое ко всему, только пожелай. Откуда же тогда это ощущение... Кто-то был за спиной. Он чувствовал дыхание в затылок, но повернуться не мог, в этом не было смысла. - Доброе утро, сэр, - посмеялся над ним от двери Альфред. - Завтрак уже готов. Я бы порекомендовал вам сперва сменить одежду. Брюс хмуро посмотрел вниз, обнаруживая себя по щиколотку в неопрене. Голые ступни приобрели подозрительно голубоватый оттенок. - Сервируй мне здесь, - своенравно распорядился он, не совсем понимая, за что на него злится, но переодеваться отбыл уверенный в своей правоте. Альфред так бодр. Возможно, все наладилось, и он просто дразнится. Его чувство юмора... Уже почти покинув комнату, он все же взглянул на простыни - и обомлел. Вот где цвет был нестандартным. Все розовое посерело - губы, веки, шрамы. Там, где грубая часть рубца была бежевой, пролегли усиненные тени. Этот рот, обычно беспокойный, открыт так безвольно... Он вернулся так быстро, как смог. Присутствие старика придало ему сил, и он установил кресло под свой пост у койки, как можно невозмутимей держа рот. Тот оставил попытки прогнать его, и тоже провел в полуподвале весь день - подтирал слюну, выволакивал из закромов все новые и новые приборы и предметы не самого очевидного назначения, наводил красоту, просто носился туда-сюда... На вопросы он не отвечал, или отвечал неохотно, даже невпопад, будто не мог разобраться, сколько информации можно выдать, не ошибившись. - Высокая толерантность, - только пробормотал он на исходе дня, впечатленный, - поразительная. Сколько лет в отравленном котле больниц ему понадобилось, чтобы... - Прекрати! - прошипел Брюс, и сразу же спохватился, виновато супясь. - Прости, прости, я просто... - Ничего страшного, сэр, - Альфред помялся, потирая руки. Закончив со всеми хлопотами, уходить он не торопился, высился у разложенного в соответствии со своими представлениями тела задумчиво и, кажется, рассеянно. Брюс отвернулся от него, раздраженный. Получив прощение, он снова почувствовал неприязнь, будто этот человек, единственный из всех не бросающий его ни при каких обстоятельствах, был под таким же подозрением, как все остальные. Угрожал ему чем-то. Неблагодарный. Он всегда таким был. Как его терпят... - Уже поздно. Твои дурацкие газеты снова пришли. Что тебе почитать? - фальшиво приветливо спросил он у тела, привычно обращаясь к нему, как к личному злодею, не связанному стандартами, за утешением. - Объявления? Криминальную сводку? - Можете почитать ему оружейный каталог или буклет от снотворного. Это же Джокер, именно это его развлечет. И не смотрите так, это не оскорбление. Если сомневаетесь, - странно посматривающий на него Альфред, замялся, отчего-то не заканчивая очевидное "сомневаетесь, что это принесет пользу", - попробуйте Шекспира, - поспешно посоветовал он тогда. Брюс снова почувствовал это. Вторжение, верно. Фамильярное, легкое упоминание того, кого нет нужды называть теперь. И еще... неловкое, жалостливое сочувствие. - Что? Какая глупость, Альфред, - фальшиво улыбнулся он, ненавидя все это, но безлично, опустошенно. - Почему ты так думаешь? Он отвернулся к журнальному столику, на котором его ждала рассортированная почта за сегодня. Он никогда не просматривал ее прежде так тщательно, как принялся теперь - ему лично никто не писал, денег попросить можно было и в электронном виде. Каких-то особых рекомендаций по поводу... реабилитации он добиться не смог, списывая эту неудачу на свое косноязычие, непременно проявляющееся в их разговорах, когда ему приходилось заставлять себя, чтобы попросить чего-то действительно особенного. Все эти... штуки для больных он вычитал в интернете. Это глупо? Его потуги, похоже, выглядят нелепыми для того, кто практикует уже больше шестидесяти лет по лицензии. - Часто цитирует его. Я в курсе, что вы сами предпочитаете более... концептуальную художественную литературу... - Альфред встал, и Брюс вздохнул свободнее, вынужденный смотреть только на него. - Ничего подобного я не предпочитаю... Это совершенно неважно. Ты куда-то уходишь? - занервничал он, когда заметил, что домашне-приличный жилет на том, оказывается, сменился прилично-выходным для поездок. - Я скоро вернусь, - старик посуровел, как всегда, когда он собирался говорить по существу и без реверансов. - Давайте начистоту, мастер. Его надо будет обслуживать. Вам лучше не... Брюс мрачно уставился на свои руки. Теперь так всегда будет? Невозможный разговор за невозможным. - Никто не притронется к нему, - скрывая гнев, отрезал он. - Забудь, я сам все сделаю. - Боюсь, вы не понимаете... - попытались вразумить его суетливо. Он все-таки взглянул прямо, желая раз и навсегда прояснить этот вопрос. - Все я понимаю, - горько усмехнулся он, сразу же жалея об этом - лицо свело во что-то злобное. Он таким никогда не бывал прежде. Все это с ним сотворило это лето. - И говорю - нет. Альфред посмотрел на него в таком отчаянии, что он застыл, пораженный. Он не мог этого, не должен был? Еще чего. - Вам не стоит видеть его таким, - заметил тот упрямо. - Он вам этого не простит. Дайте мне неделю, потом можете делать, что хотите. Он не простит - отличный аргумент. Но этот срок... - Ты думаешь, неделю... - осторожно начал Брюс, поддерживая челюсть, стремящуюся ослабнуть. Они, не сговариваясь, не смотрели в сторону чертова клоуна, словно его тут не было. - При самом смелом прогнозе. - Ладно, но это ты не понимаешь. Мне не сложно. Это же он, - он сказал лишнего и вспыхнул, но так было проще, и он стал говорить свободнее. - В любом случае, он не пролежит так долго. Он скоро очнется. Он сильный. Не говори ему только, что... - Ваша уверенность весьма прочна, - то ли похвалил, то ли высмеял его Альфред, но наседать перестал. - Надеюсь, что так и будет. Но Брюс видел, что он уверен в обратном. Какая чушь, никто не понимает, что он такое, даже примерно не знает ничего о Джокере. Только он один, и он станет к нему еще ближе, научась угадывать наперед не только его действия, его мысли - и тогда все, все будет по-другому. Ничего подобного больше не повторится. Бомба будет обезврежена еще до того, как эти руки соберут ее; нож отнят еще до того, как будет им украден из магазина. Перешагнуть только этот период... Кто будет подтирать ему задницу? Будто непонятно. - Послушайте, - снова заговорил дворецкий. - Я понимаю, что сейчас не время, и ничего под этим ввиду не имею, но... Брюс напрягся, не представляя, что еще тут можно обсудить, да еще с таким аккуратным заходом. - Говори уже, - кивнул он, зная, что от него ждут этого, почти официального разрешения. - Препарат подобран идеально неудачно, - начал сразу с вывода Альфред, - с учетом всех особенностей... организма. Его организма, его истории болезни. Вы меня слушаете? К примеру, недавно перенесенное воспаление мозговых оболочек... - У него не такое... было, - возразил Брюс, но быстро примолк, припоминая, утверждала ли Роза, что сама выбирала средство, - не важно. Тебе виднее. - На фоне общих проблем с кровообращением... - продолжил старик, но его снова сбили: - Впервые слышу, - снова влез Брюс, но стал выглядеть просветленным, как любой, узнающий скрытое. - Ты про то, что он дурачок? Ну, все это знают. Альфред вздохнул, обнаруживая, что его поняли. Что его открытие уже уяснили, учли. - Не сомневаюсь, сэр. Вы правы, должно быть, - не стал он спорить. - По мимике можно легко сделать вывод о состоянии его нервной системы в целом. Но ведь это только один из пунктов соответствия. Вам не нравятся эти разговоры, я понимаю, - отступил он вовсе, хотя то, как легко и понемногу его увольняли с роли советника, втайне расстраивало его довольно сильно. - Просто хочу сказать, что тот, кто руководил его отравлением, знает его очень хорошо. Я бы даже сказал, близко. Но мисс не выглядела той, кто... хмм... задумывается о таких деталях. И сама призналась, что они давно не общались настолько плотно. - Я тебя услышал, - скривился Брюс. Он услышал, да, но что это сейчас меняло? Даже если злоумышленник мог оказаться весьма... неочевидной личностью. Он стиснул зубы, достал смартфон и ввел в строке поисковика "Шекс...". Очередной платок пропитался слюной и был небрежно отброшен. За эти две недели чтение вслух ему опротивело донельзя. - Тебе надо будет дать мне парочку комментариев, Джей, - ругал он Джокера. - Небольшие пояснения, ничего особенного. И мой голову почаще. Очнись и поешь наконец нормально, потому что твой живот уже напоминает стиральную доску. Ты мерзкий, Джек Нэпьер, просто зараза. Он все-таки решился прикоснуться к нему только через несколько дней - неопределенной температуры кожа, сейчас больше похожая на набивную ткань - и растирал ему потихоньку руки и ступни, хотя Альфред ему это строго запретил, черт знает чего опасаясь. - Ты такой придурок, Джек. Не хочешь разбить мой карминовый Контач? За прошлые два года я уделил ему больше времени, чем себе самому. Я притворяюсь, что понимаю твои шутки. Иногда. Нет? Ты только думаешь, что очень остроумен, но если никто твоих подколов не поймет, разве можно считать, что они попали в цель? Мирный договор, но оба вооружены... Я не нежный, очень смешно. И не заразный. Я тогда думать не мог, а ты даже издевался... Хладнокровный ублюдок. Ему все время казалось, что все - все закончилось. Вот-вот, еще немного... Но все длилось, продолжаясь. Крутилось по кругу, крутилось по кругу. Он говорил с ним по выходным. И в начале недели. К ее концу - тоже. - Ты во всем этом виноват... не ты? Ну надо же. Как ты мог так поступить? Как так получилось, что ты отдал себя им? Что они с тобой делали, ты же даже не в курсе. А тебе и похер. Для тебя это не страшно - быть "на попечении", да? В окружении этих ртов, по-настоящему слюнявых. Других, вооруженных... Альфред думает, я не замечаю. Вы все думаете, что я не замечаю. А я просто не могу. Меня уже не осталось. Считаешь, один такой... Пустота, ты глянь. Смешно. Думаешь, легко все потерять? Моя вина, скажешь. Особенно интересно слушать это от тебя... Ну прости, что я такой бесполезный. Просто дурак, который очень старался. Не нужно было предупреждать меня. Я, может, был не против, чтобы меня разоблачили, об этом ты не подумал? Занимался рассвет. Он делал вид, что приходит рано, поздно уходя. Если Альфред догадается, что он провел здесь три дня почти безвылазно, то замучает нравоучениями. На это у него нет ни времени, ни сил. - Тоже думаешь, что мой отец был идеальным? - усмехнулся он, решая, как с этого момента продолжить разрушать свою жизнь - нужен новый способ. - Ты не можешь скрыть, как это тебя интересует. И как ты все это вынюхиваешь... Это не так, он был вовсе не... Но я любил его. Когда мне было шесть, упал в пещеру, полную летучих мышей. Рейчел, помнишь ее? Ты помнишь. Ненавижу тебя. Надоел твой Шекспир, никогда не любил его. Предпочитаю третий размер. Небо на горизонте все светлело, воздух становился все прозрачней, но он противоестественно не хотел наступления нового дня. Но можно задернуть шторы и сидеть с ним в темноте, лишь бы не видеть его почти улыбающегося лица. - Это были ужасные дни, когда я думал, что ты мертв. Теперь не избавишься от меня так просто. Ты очнешься, и мы насвинячимся. Как тебе такое? Эти женщины... твои невесты, граф. Уф, во мне не осталось ни капли крови, а вот тебе бы пришлось по вкусу такое разгулье... Мне нравится вторая часть "Хищника" больше первой, а ты, должно быть, даже не знаешь, что это. Хотел бы увидеть какой-нибудь миленький трюк в твоем исполнении. Любишь покрутиться передо мной, да, Джокер? Нет, ничего связанного с порохом или бензином. Посмотрел, что такое боген. Очень смешно. Или ты правда можешь это сделать? По тебе не скажешь. Вот этого я видеть бы не хотел. Твои руки такие длинные, а ноги так и вовсе... Панч, но с пропорциями эльфа-с-полки. Слишком смешно, не могу больше над тобой смеяться, Джек. Чересчур бледен и все это - синяки, окружившие глазницы, ископанные рубцами щеки, округлые скулы, яркие вены, руки, все его тело - не имело значения, когда он не в себе. Брюс поежился - продрог, что ли... Он не должен позволять себе печали, иначе с его характером реакция... Что это будет на этот раз? Наслаждение от его беспомощности? Полная власть... Какой же он сам на самом деле монстр... Он выпустил руку Джокера, разглаживая его пальцы уже бесполезно - кровь так слабо не гоняют - и совершенно бессознательно. - Я такой же свихнувшийся, как и ты. Ты был прав. Шрамы все в моем распоряжении, могу делать с ними все, что захочу. И буду кормить тебя и мыть, пока ты не сможешь позаботиться об этом сам. Забавно, да? Считаешь это смешным? Такой гордый... Думал, я не замечу? Так... может, стоит мне помешать? Джек... Ты слышишь меня? Достигает ли... Обычные мысли не находили на него, и образы проявлялись, как всегда это бывало, стоило вспомнить его, словно этот человек рядом не был тем, кого он держал в клетке, как зверя. Тем, кто невозможно подставлялся для поцелуев. Тем, кто легко опустился перед ним на колени, хотя это было так непросто... Этим постоянным сосредоточием всех его мыслей. Не был собой. Не был Джеком. Он не знал его, не слышал. Не существовал в эту минуту? - Не... вот это... было вовсе... не смешно... - вдруг глухо прозвучало в тишине. Галлюцинации? Брюс придирчиво осмотрел Джокера и обнаружил морщинки у его глаз. Очнулся. Снова насмешничает... Самый болтливый из южан - язык не останавливается, если он не притворяется нормальным - теперь был медленнее и невнятнее едва научившегося говорить ребенка. - Джек, - позвал он лениво, потому что вдруг заскучал. Но слышать, сколько труда он вкладывает, чтобы произнести каждое слово, было приятно. Почти развлекало. Щель рта попробовала растянуться в усмешку, но Джокер ни черта еще не владел собой. - Разбудишь... даже мертвого... - прошелестели его губы. - Мне... похер на Контач... А та стойка - для новичков... Брюс позволил себе улыбнуться. - Хорошо погрел уши? - силясь звучать непосредственно, спросил он, отстраняясь. - Ты такой подлец. - Ага-а... Неожиданно, да?.. - Джокер нашел в себе силы ответить ему. Немудрено, каждое последнее слово он оставлял за собой. - Не пропадай снова, ладно? - внимательно рассматривая его, попросил Брюс, наплевав на все. Выражение лица не поменялось. Брови задвигались, пытаясь совершить хмурый взлет, но, задрожав, рухнули, вялые. - Не могу... обещать. Как? - удивился Джокер. - Чертово... тело... - он, как всегда, мыслил отличными от эмоциональной сферы категориями. Он не использовал ни одной гримасы. Пропустил даже неизменное подергивание плечом. Юг не сквозил через его голос, тот не имел своей низкой чистоты, охриплый. Когда он полностью придет в себя, будет в ярости от того, что его "застукали, мм" таким беспомощным. Альфред снова был прав... - Что-то пошло не так, не правда ли? - осудил его Брюс, вставая на самое неудачное место - самое подходящее: над ним, близко, почти вплотную к его плечу. - Это было злокачественно, почти как все, что ты делаешь. Джокер скосил глаза, помаргивая на складку на его брюках. - Все для... тебя, сагиб... я... - он выдохся, но попытался не подать виду. - ...обещаю. Он сразу же затих, обмякая, и Брюс обнаружил, что и правда относился к его состоянию недостаточно серьезно. Виски заболели, натруженные давлением. Но он давно уже перестал читать, только болтал в полудреме. Сейчас-то что? Разве он теперь не мог получить то, что хотел? Уйти, быть в другом месте. Что он чувствует? Это странное жжение в венах... Тень окрепла, спустила ему на плечи широкое полотно, утверждая свою власть: не ушла, стало еще хуже. Это из-за него. Из-за этого придурка. Все не такое, каким кажется, ведь облегчение никак не приходит, но... такое с ним впервые. Что ему делать, если все это стало казаться таким важным? Что ему делать, если то, что принадлежит ему, приглянулось ловкому грабителю, лучшему из прочих? Что делать, если опасность для того, что он хотел бы приберечь, хранится, прячется, заложена в самом тайнике? Это невозможно. Ему с этим не сдюжить.