Неудачная шутка

Брюс пришел в себя на животе, прижатый щекой к не имеющей температуры и текстуры простыне, почему-то вместо хирургической мозаики света, лиц и скальпелей увидел кафельный пол и незнакомые старческие ноги, лишенные пола, отекшие, обутые в бледно-желтые плимсолы. Джокер, чертова кукла... Джокер-Джокер-Джокер... Джокер... Стон. След от удавки. Прядь волос - жирная, влажная, светло-зеленая (кто-то обратил цвета? нет, так тоже неправильно, так - будет фиолетовый). Сочащаяся между ног кровь - месиво вместо гениталий, темно-алые, черные сгустки, бывшие еще недавно живой, юркой кровью - по изящному худому бедру (он прислонялся к нему лбом, он приникал к нему поцелуем, он - Иуда), по морской молнии, в одну из летних гроз попавшей под кожу, оставшейся извилистой веной, ниже, к колену, ниже, по белой лодыжке, почти, почти - к пальцам ноги, по зеркально гладким ногтям, покрытым мутным белесым желе лака, вниз, на бетонный пол. Улыбающийся рот - скрытая бритва, жертва, акула, чеширский кот. Его предплечье еще держало твердое под грудью, оставляя крупный, широкий рубец. Его ладонь еще помнила, как лишать дыхания. Было предано доверие, он чувствовал за это доверие вину. Наркоз отлично держал его, но он смог преодолеть... В следующий раз он пришел в себя в медотсеке в своем доме. Он видел толстые зеленые стебли, широкие, жилковатые листья, огромные шапки-оригами - темные, резные, бумажные. Где-то вдалеке дрожал трансформатор, в вазе истекали свежей росой бордовые георгины, а на его плече лежала теплая старческая рука. Он ничего не чувствовал. Мир не двигался. Планета больше не крутилась. - ? - вскинулся он, обнаруживая, что голоса у него нет ни капли. - Мой мальчик! - незамедлительно откликнулся невидимый дворецкий. Брюс его так и не разглядел - шея не поворачивалась. Он был уверен, что решил уже этот вопрос... На нем не было доспеха. Он был беззащитен, он - в своем доме, который не мог укрыть его. Он сцепился с Джокером, и просрал ему, потому что оказался хуже. Снова, он снова был хуже. Отлично, он все-таки парализован. Отлично. Отлично. Логичный исход для глупца, поверившего буйному душевнобольному, только потому что у того печальные карие глаза. Просто замечательно. Если кто и будет тут гадить по часам, так это он сам. Будет обречен до последнего вдоха видеть его перед собой, закрывая глаза, не умея забыть причину своего окончательного падения. Он снова сложил пересохшие губы в безмолвном вводном обращении, пытаясь понять, что чувствует, угрюмо улыбаясь своей обычной эмоциональной оледенелости, эмпатической ледовитости (отныне на это у него много времени, не так ли?), но духа вечных самокопаний у него словно никогда и не было, он хотел говорить, он должен был что-то сказать. Пустота всосалась в него. Он был черств, болен, предан. - О, мастер, вам нельзя вставать. Потерпите? - в привычной учтивой скрытности обратился к нему Альфред, прозорливо показываясь в поле его зрения. - Хотите пить? Раздраженный Брюс, рассматривая его, постарался изобразить неподатливым лицом досаду (он не ребенок, он только и делает, что терпит!), вопрос (ну что, трость это прошлый век, настало время коляски?), горделивую отстраненность... Невредим. Ни следа. - Я в порядке, - вдруг добавил старик, проницательный, будто маг. - Я всегда буду в порядке. И вы скоро поправитесь, - несозвучно его опасениям продолжил он. - У вас сотрясение. Ушиблена затылочная кость. Вы сейчас на мощном обезболивающем. Он еще говорил - все говорил и говорил - но его никто уже не слушал. Брюс моргнул, пытаясь поднять руку и не умея больше это: он опять огрел его по голове. Просто вырубил?! - Он опять ударил вас по голове и ушел, - завторил его мыслям Альфред. - Этот мальчишка... - он сделал вид, что хочет что-то сказать, и не решается, но хозяина обмануть не смог. - Теперь о главном - колени. На фоне ваших обычных проблем ситуация очень неоднозначная, но это всего лишь растяжение. Левое пострадало немного сильнее - небольшое смещение. Ваши многострадальные мениски перенесли этот инцидент вполне сносно. Когда станете осматривать, не пугайтесь этого красного цвета, на первых порах для кровоподтека при такой травме это нормально. О, я помню, вы не хотите знать тонкостей. Не переживайте - прогнозы отличные. - ? - снова дернулся отобразить вопрос Брюс, усиленно соображая неповоротливым от медикаментов мозгом. Он помнил только одно покушение на сустав. - Характер повреждений оставляет мало места для фантазии даже, полагаю, для дилетанта. Существовал риск, что пойдут разговоры... ваша персона всегда была отличной пищей для будуарного злословия... поэтому я заказал врача из Лондона. Это надежный человек, мой старый знакомый по вечернему клубу... Брюс уставился в потолок. Он вырубился от удара в затылок. Чем? Он помнил мелькнувший на самом краю зрения нож. - Очевидно, стеклобоем, молодой человек, - сразу же понял его старик. - С такой удивительной аккуратностью ему нужно было быть хирургом! Поразительная филигранность. Его руки удивительно точны. О, знаю, что хамлю вам, но вы ведь простите меня? Он смотрел насмешливо, будто какой-то добрый чужак. Брюс знал эту его грань - грубоватая, веселая жесткость. Черта многих, если не всех, достойных мужчин. Не его - но разве он достойный? Зачем нужно было повреждение второго колена? Тем более такое... Не так важно уже. Аккуратен? Осторожен? Неужто он не был в ярости? Нет? Он смотрел ему в лицо, задавал ему вопросы, получал ответы - и не разгадал этого. Теперь-то он видел - безумен тогда был только он сам. Его пожалели. Пожалели. Бэтмен так жалок, что его жалел даже Джокер. - Не стоит самоуничижаться, - вроде бы даже раздраженно заметил Альфред, явственно желая и не решаясь остаться сейчас рядом. - Расслабьтесь. Брюс был уверен, что не выдал себя лицом. Под периной искусственного умиротворения он был вял и незаряжен - она впитала всю его взрывную, выбалованную вспыльчивость. За последние годы он так свыкся с ней, культивированной, что уже не замечал, и сейчас, глядя с другого угла - с ракурса койки, больного, обхаживаемого, он... Он что-то чувствовал - сложное, недостойное внимательного изучения - хотя не должен был. Не успел нигде. Потерял хватку. Под ним не пол - зыбучие пески, топь, болото. Не успел, даже опоздав - позаботиться о ее семье хотя бы. У нее же была семья? Он ничего о ней не знает. - Я вас понимаю, - торжественно наврал ему старик, все еще ведущий с ним диалог, только начавший отклоняться с направления синхронности. - Это ужасно, но согласитесь... Это ужасно. Ужасно? Брюс попытался усмехнуться, но остался с нарисованным ртом. Это слово не может описать всей ситуации: это, все это было унизительно, словно он был ребенком или женщиной. Он скривился, как мог - "Я знаю, я идиот..." Альфред тяжело вздохнул и встал. - Что случилось, мастер? - прямо спросил он, то ли забывая, что хозяин не может ответить, то ли с расчетом на это. Он получил старательно выраженное недоумение, и кивнул ему, будто все понимал. - Конечно же, я не знаю! Или вы думаете, он сперва зашел ко мне на чай с бисквитами, мы все обсудили, а потом он уже пополз на выход? Слово "пополз" было непривычным, и это отразилось на атмосфере сравнительно сильно. - Его тут нет, сэр, как бы я определил его ранения? - усмехнулся он погодя. - Но я нашел фрагмент зуба и... некоторое количество крови. Он делал себе перевязку, вкладывал спиртовой тампон, какие-то повреждения в области рта?.. Но это же неважно, ведь так? Он больше не важен? - !! - удивился Брюс. О, как на него похоже. Чертов клоун, обычный репертуар. Угостился ваткой, унося ноги... Обработал раны и ушел. Какой нежный. Как осмотрительно. Предал его, на самом деле предал. Но он не исполнил угроз - не отнял его жизни, полноценно не отнял даже мобильность... Ему это просто невыгодно. - Так и думал: еще больше важен? - закивал Альфред, по-видимому, издеваясь. Брюс потерял терпение - упрямый старик - и обмяк на койке, сразу же понимая, как напрягался. Тот вежливо склонил голову, отвел подбородок в сторону. - Я вам не верю, - зачем-то сказал он. - Постарайтесь не нервничать и еще немного поспать. Принести вам телевизор? Вам пока нельзя читать, а придется провести здесь еще какое-то время. Что-нибудь документальное, про животных. Патагония? Нет? Конечно нет... Как хотите. Справа кнопка, зовите меня в любое время. Брюс закрыл глаза. Главное, чтобы в этом несчастном телевизоре не было кое-кого вероломного. Первое, что он сказал пару часов спустя, вернув себе приличный голос, было нечто жалкое. - Убери чертовы цветы, Альфред, - прохрипел он, неблагодарный, недоверчиво глядя на георгины. - Не выношу их. Альфред услужливо кивнул, но из позы идеального дворецкого, ожидающего и смиренного, вышел не сразу. - Как вы себя чувствуете, сэр? - приветливо спросил он, и шагнул от кофейного столика, отягощенного посудой и лекарствами, только когда ответ для него был уже совсем готов. - Отвратительно, спасибо, - равнодушно выдавил Брюс через задеревенелый рот. Он был враждебен всему, ему трудно было выбирать тропы не по проходимости, а по уместности. Его старик, щепетильный внешне, но ничего не касающийся всерьез, будто воспитанный гость - стоит ли трогать его, всегда отстраненного? - Вы мне все расскажете, - приказал тот, протягивая к нему стакан, по дну проложенный белоснежной тканевой салфеткой. Брюс нервно вытащил руки из-под шерсти покрывала, но брать питье не стал, хотя горел, пылал жаром. Наверняка весь красный, он был так сух - но вода не помогала. Бесполезно. Не тот случай. Даже так ему было холодно. Это откуда-то изнутри? Этот мороз. - Охотно. Твой любимец, - измученно выплюнул он, откидываясь на подушки, чтобы все рассмотреть, ничего не упуская. - Взял одну из женщин, с которыми я спал, и пытал. Изнасиловал, убил, разрезал ей рот, - он сделал паузу - Альфред выпрямился, но и только, и он фыркнул. Ну естественно. Более он ничего не захочет знать. - Мучил около получаса. Профессионально, со знанием дела, - продолжил объявлять он, отчего-то чувствуя, будто это его исповедь, его личная - это он сам все сотворил. - С любовью к делу. Мог бы и дольше, но у нее не выдержало сердце. - Почему вы решили... - услышал он неуверенное. Это было совсем, совсем не то, что надо было сейчас ему говорить. - Джилл. Ты ее помнишь. Очень саркастично, очень. Давай, - он поднял руку и вяло развернул кисть в сторону... никто, никто не хочет знать ее имя. - Скажи, что ты предупреждал. Давай. Альфред помрачнел, разумно помалкивая. Они оба держали под языками то, что вслух, в общем-то, не могло прозвучать: гирудотерапия особенным кровососом от отошедшего от дел военного врача. Шарлатанство, шаманизм. Расплачиваться за время, когда у воспитанника горели глаза и нарастала броня, чьей-то жизнью он был, безусловно, не готов. Впервые концепция высоких целей, при которых существовали высокие риски, оказалась под сомнением; но не стоило льстить себе - от него ничего не зависело, а неизвестный враг, выгнавший беду из Аркхема неосторожным намеком, все еще был куда тревожнее. - Какой кошмар, - промолчавшись, сказал он, отходя к столику, чтобы поочередно выбрать из вазы бывший букет в один неровный, кривой пучок, который стал охлопывать, будто плачущего младенца - со стеблей прозрачно капало. - Как это случилось? Не вставайте, - не оглядываясь, пресек он попытку Брюса подойти к нему. - Вам еще нельзя. - Он гулял свободно. Без привязи, - подчинившись, пусто сообщил тот, мстительно рассматривая его руки, в ярком свете люстры наказывающие мертвые растения по его самодурному приказу. - Я перестал следить за ним. Я за ним совсем не следил... Это имеет сегодня значение - пристальное внимание потенциальным следам от стаканов и чашек, крошкам и складочкам на простынях, пятнам воды на полу, и его разбитое стеклобоем нутро тоже имеет значение, и разгромленная гордость... А она - нет. - Не говорите так. Даже не думайте. Иначе я начну подозревать у вас бред величия, - внезапно разозлился старик. - Вы же не можете думать, что контролировали его. Что могли это. И, должен заметить в этом случае, чтобы вы знали - вы не обязаны. Брюс обреченно понял, что снова закипает. Чертова комната, хранящая остаточный образ. Чертово бессилие. Он сделал так много, так уверенно двигался вперед - но нет, они остались на том же месте, буквально в том же положении, как и всегда. Тишина, деревья и клювы за окном, поражение в столкновении, в котором не бывает победителей. - Нож вошел... это имитация, знаешь такое? - не смог он промолчать. - Уже мертвую, он взял ее лезвием, потом провернул рукоятку, и... Они такое делают. Но сперва изуродовал руки. Раскопал, вот какое слово подходит. Вырвал ногти, вытянул сухожилия, оголил кости... Красиво, правда? - старое русло лучше подходило для негодования, и он прикрыл веки, разыскивая в памяти иного оппонента. - Что он хотел услышать от нее? Он задвигался, выгибая спину, чтобы вызвать в поврежденных местах боль - она была близко, обезболивающие понемногу переставали действовать. - Действительно, что? - задумчиво поддакнул ему старик. - Пытки предназначены для того, чтобы получать информацию, - он вышел за дверь, оставляя ее открытой, и в тишине коридора громко хрустнуло - переломились стебли, шоркнули по поверхности - должно быть, утонули в отсеке для мусора передвижного подноса. - Такие, как он, пытают и для удовольствия, бывает, - едва дождавшись его возвращения, возразил Брюс. В доме было так тихо. Он раньше не замечал, что тут так тихо. Ни скрипа половицы, ни шороха за окном. Полный штиль. - Бывает и так, - без труда согласился Альфред, подходя и деликатно опускаясь на койку рядом с его локтем. - Не старайтесь. Мы не будем это обсуждать - такое удовольствие. Это вам на пользу не идет. - Верно. Мы уже обсуждали это, - устало обнаружил Брюс, косо поглядывая на него. - Как глупо. Раздражает. Все то же самое. Какая-то круговая херня. Я дурак? Опять драматизирую? И женщина. Там еще была женщина - будущее и прощение. - Будете относиться к своей жизни так, будто это ваше последнее слово в суде, - покачал головой Альфред, - останетесь несчастливы. То же самое? Не очень-то. Это завершение начавшегося, - поправил он опасное, на его взгляд, заблуждение. - То, что с вами происходит. Это не страшно. Пока мы сами по себе, мы можем быть нравственны в соответствии со своими идеалами. Но любая установленная связь - вопрос о том, как поделить счета. Брюс сгорбился, пытаясь унять дрожь. - Любая связь - бескорыстна, иначе не является таковой! - вспылил он, и уставился на него зло и неверяще. - Какие счета, ты о чем... Что - договор, права и обязанности, неустойки?.. Пока он будет думать так, его будут обсчитывать. Он уже взлез в это, сам используя учет, как лицемерно... - Легко было просто знать его, - поддел его Альфред. - Из положения правого это было легко. Но, как видите, ему это не по вкусу - он быстро сообразил, что это комфортно для вас - быть тем, кому причинили боль, быть правым, быть рассерженным. Это злое создание, естественно оно не могло просто позволить такого. Поэтому мир стал так сер, мастер. Он делает все, чтобы вы не были в состоянии покоя. Очень старается, чтобы вы его не обошли. - Подтверждаешь, - опешил Брюс. - Подтверждаешь, что он мог. - Я не несу ответственности, - умыл руки Альфред, догадливо передавая ему теплый свитер. - Никто не несет, кроме как за свои поступки. Брюс, принимая одежду, обнаружил, что и правда уже давно совсем замерз, промерз до костей. - Ты говорил, что это невозможно, - как можно независимей и мимоходней бросил он, занимая руки. Толстовывязанное, черное мохеровое тело проглотило, обняло, приняло его, и ему стало легче. Он медлил, подтягивая рукава, трогая ворот - ждал Альфреда. - Я вам лгал, - нагло сознался тот после долгой паузы. - Не стоит нервничать. Вы не любите прямых разговоров. - Это я-то? - Брюс отвернулся, разыскивая смартфон, но тот, как и книги, тоже оказался недоступен. - Еще пару дней назад ты обвинял меня в негибкости. Его упорство потерпело небольшую аварию. Сотрясение совсем не чувствовалось, упрятанное за особой, особенной болью под грудиной, у желудка. Это кажется? На самом деле он сейчас неадекватен, ему не то, что концентрировать зрение, мнение иметь вредно? - Вы, скажем так, к ним пока не способны, - всплеснул руками Альфред, не желая понимать знаков отчуждения. - Но прошедшее время чем хорошо, так своей завершенностью. Утвержденностью. Испытав нужду в доверии к нему, вы пришли в ужас - но страх для вас табу, поэтому вы не заметили этого, пока не прогремел гром. Я не осуждаю вас, что вы. То, что случилось - закономерно. Стоило ему только появиться рядом с бедой, и на него упало подозрение. Это облегчало ваши муки, это было нормально, отреагировать так - ну, чуть мягче если только. Так мне бы не пришлось отстирывать кровь. Он был так многословен... Брюс поймал себя на мысли, что это все злит его едва ли не больше, чем в первые часы после того, как он узнал о трагедии. - Ты должен сожалеть, - отчаянно призвал он старика к ответу, не умея делать скидки даже родне. - Чувствовать вину, даже если не виноват. Должен быть зол на него! - Об этом я и говорю. Тогда все уже случилось. Обнаружив в себе эту потребность, вы не могли ее удовлетворить, - не отступил тот. - Он не мог сделать это для вас, скупой и самовлюбленный. Это, к тому же, подозреваю, сильно заходит за границу его собственных нужд и интересов. Привыкший дирижировать, как он справится с... не важно. Вы нуждаетесь в утешении. Увещевании. Вам нужно, чтобы он уверил вас в том, что ваше доверие значимо, - он проглотил важную часть "для него", но он и так болтал бездумно... - Но он этого не сделает - поэтому вы бросаетесь ко мне. Я должен сделать это за него - и взять на себя вину в случае неудачи, вот что с нами со всеми происходит. Они вдруг начали вести какой-то диалог глухих, не имеющих, кроме бесполезной речи, других способов донесения своих мыслей - и как ярко это контрастировало с тем прежним разговором, полным понимания без слов... - Ты в своем уме? - повысил голос Брюс, оставляя бессильные потуги к примирению. - Почему ты так легко... Справится... Мы говорили о смерти. Ты хотел услышать "все", а в результате мы обсуждаем... что это, психоанализ? Он нужен, чтобы я забывал о возмездии для всех них, - вскричал он в конце концов, не очень понимая, что или кого называет сейчас в однозначном мужском роде. - Вот для чего... Он теперь понимал эту аналогию - ты берешь из рук, которым доверяешь, угощение, и берешь только потому, что тебе протягивают тарелку, других причин нет; но выделенный на тебя кусок печеного теста начинен не овощами или ягодами, там - твои собственные осколки. Тебя им еще и попрекают в самом конце! Альфред его понять не пытался. - Вы с ним похожи больше, чем вам кажется, - шлепнул он неожидаемо сурово. - Надеюсь, ему понравится эта роль, как вас удовлетворяет ваша. Он сам претендовал на нее с таким упорством... Да, он нужен, чтобы вы могли начать жить. Чтобы могли начать позволять себе жить, - он почувствовал, что говорит лишнее, ненужное, и подавил гримасу раздражения. О чем все это? Джокер, Бэтмен - это просто неизбежно, любое их столкновение. Брюс, получивший возможность выразиться в свою очередь, открыл рот, чтобы выбранить его, но не смог. - Ты должен был начать утешать меня, уговаривать, защищать его, оправдывать, говорить, что раз улик нет... - выпалил он, но замедлился, хмурясь. - Как он их не оставляет... и его алиби, вечно несуществующее, потому что он всегда ныряет в тень, всегда один, не может позволить себе, чтобы его заметили... Он совсем замолк, остановился. Что-то подобное... "Ты должен был ворваться сюда, должен был обвинить меня напрямую! Должен был ударить сразу, закричать, должен был быть самым круглым дураком во всем этом ебучем мире!"... И разочарован он был вдвойне. Был вдвойне покинут. Чувствовал, что и правда где-то что-то не учел, но никак не мог поймать этой прорехи. - Как он справится... - он почувствовал себя увереннее, ожесточаясь. - Эта игла прочнее, чем ты думаешь. И роль ему подходит. Он даже порозовел в какой-то момент, нажравшись до отвала. Почему именно он... - слова заныли у него где-то под ребрами, но из горла вышли гордо и зло. Альфред потер переносицу, скрывая, как тяжко ему держать спину - это становилось все труднее. - О, мне тоже интересно, почему именно он. Но этот вопрос не ко мне... - позволил он себе поиронизировать. - Что вы сделали? - без обиняков спросил он, когда момент стал более подходящим. - Хотелось бы знать, сколько вы... - Оставь это, - Брюс понял его без промедления, и немедленно же разъярился. - Всего лишь чутка помяли друг друга - так, как должны были вести себя всегда. Интерес к следам того утра возникл снова - он прогнал его упрямо, не желая, чтобы хоть кто-то догадывался, как его уязвил проигрыш. - Помяли - я вижу. Вам надо исправить это, - вздохнул по нему Альфред. - Хоть что-то. Этот потерянный человек... Триггер. Грядут разрушения... Как вы не понимаете? Брюс, само собой, все это прекрасно понимал. Но что он мог тогда? Он достаточно просил, он мог просить униженней? Он делал это только из чувства вины, которое, и правда, уже не замечал, так оно было ему привычно. Чудовищная ошибка - вот что это было? Вообще говорить с ним. Зачем он говорил с ним? Можно было сравнить это с идеей лизнуть острую кромку ножа или стеклянного осколка. Даже буквально: вряд ли что-то может быть безумнее... Надо было просто выкинуть его на холодную голову, переиграть, и так появилась бы прежде казавшаяся нереальной возможность запереть его на другом конце света. Облажался, верно. Но где-то в глубине он был даже рад. Покончить с этим навсегда, вернуться в нормальную... Вернуться в жизнь, прекратить эту слабость, эту зависимость. Не уметь ничего исправить. Желать этого? Разве не так становятся лучше? А он пытался очиститься за его счет, за счет абсолютного нуля. Возвышаясь, упасть так низко. Этого можно было ожидать. Кроме того, это еще не конец: Джокер будет мстить. Покажет себя во всей красе. Брюс вдруг осознал, что не может хотя бы примерно представить масштаб приближающегося бедствия - очень злой, очень опасный криминальный гений - катастрофа. Боже, что он может натворить в таком состоянии? В каком состоянии, он был спокоен... Сплюнул кровь и пошел, хладнокровный дракон. Переберет алфавит от эй до зет? Это уже было, но он мастер креативного подхода, и улучшит эту чудовищную идею так, что мало не покажется. Чьи это будут трупы? Девственниц? Благотворителей? Младенцев? Просто вырежет город-другой? Вдарит по самым слабым местам Готэма? Сколько еще ролей он может сыграть - Крысолов, Костолом, Михель-Великан? Нет смысла фантазировать, все равно не угадать... Можно только попробовать узнать, где он, и проследить, где может быть трагедия. Новая обязанность, или все та же... - Что я по-твоему должен был делать? - ворчливо процедил он, маскируя тревожный вопрос под ничего не значащий взмах равнодушия. Ничего не вышло. Он звучал так свирепо, что сам себя разозлил этим еще больше. - Вы были поражены, я понимаю. Преданы в лучших чувствах, - старик наконец замялся, но это было так недолго, что быстро забылось, не заметилось, - и он это про вас знает. Вы уже наверняка предлагали ему настоящее перемирие, и... - Какое это имеет... Он отверг меня. Предлагал ли я? - взбесился Брюс, уже не управляя собой, взведенный, заброшенный. - О, предлагал, загнанный им в угол. Мне казалось... Он только посмеялся надо мной, а после мы остались без белья, и это опрятное добренькое намереньице можно было выжимать, так оно запачкалось! Хотел знать, что происходит? Вот что. Вот что твой разумный хозяин поделывает в свободное время - сношается с безумцем! Омерзительно, да? Случки, - подчеркнул он, совершенно серьезно собираясь потопить остатки чего-то смутного и странного, но определенно чисто выглядывающего за массивом обиды. - Нечто непотребное. Между нами... реконструируем его любимую "тюрячку". Он нахмурился, захлопнул рот, окаченный стыдом и раздражением - Альфред стал смотреть на него, как на жестокого ребенка. - О, не обращайте внимания, я этот разговор не запомню, - легко пообещал тот, церемонно складывая руки. - У меня, кажется, начался маразм. Как вовремя! Брюс попытался расслабить брови, но у него ничего не вышло. Невозможные слова, что он вышипел ядовито, прояснили его смятенный разум, а сожаления - помогли успокоиться. - Прости, - в ужасе повинился он, отводя глаза. - Даже если ты не удивлен, - отметил он следом, сам удивленный. - Это было... Прости. Удивлен? Альфред едва успел отвернуться, чуть не повредив шею - был слишком близок к потере контроля над своим лицом. - Вы должны были это сказать, верно? - как можно неприязненней, чтобы убрать настоящие чувства, пробрюзжал он, суша тон. - Чтобы донести до меня его мотивы. Главное - весь груз вашей, как вам кажется, вины. - Хорошо, что тебе не надо объяснять многого, - сдулся Брюс, затухая. Эту повинную оценили, но в известность его не поставили. - Вы не так просты, насколько обвиняете себя в этом, - старик успокаивающе покачал головой. - Но, да, я понимаю. Не нужно грызть себя. Ваши отношения... Брюс стиснул зубы, но промолчал. Это была его подача, ему ее вернули. - Вы два самых несчастных глупца в этом городе, - припечатали его. - Просто в силу своих натур. Вы оба много страдали. Но... Его исказило. Он - не страдал, все было в прошлом. Тот, другой, пытавшийся заставить его - тем более. - Тебя это не отвращает? - тем не менее щедро оставляя мелочность, спросил он, тут же заносчиво правя плечи в линию. Он не хотел приближаться. Хотел держаться на расстоянии: так ничего не сломать. - Не перебивайте меня, молодой человек. Я и так предаю свои принципы. Но ваши родители меня бы поддержали... Если вы не можете сами... Нет, не отвращает. Важная вещь, определяющая... У вас это есть. Было, - старик споткнулся об его горький смешок, но сомнений с ним не разделил. - Серьезно. Было многое, но он пришел предупредить вас, когда ему показалось, что вашей анонимности что-то угрожает. Это все мания, бесспорно, в этом он совершенно неадекватен. Жадность ли это, узурпаторство. Но это движущая сила. Созидающая - нечто совершенно нестандартное. - Хватит, Альфред. Он исказил меня, - не выдержал Брюс. - Нарушил белоснежную чистоту моего кодекса, прежде ничем... Альфред неопределенно поморщился, и встал, оправляя безупречно ровную ткань брюк. - Может быть, - допустил он. - Но посмотрите на это с другой стороны: он добровольно усмирял себя... Это ведь то же самое. Нарушение. - Кодекс подворотни? Я от тебя такой чуши не ожидал! - высокомерно выдал Брюс, хватаясь за голову. - Эти попытки - ничто. - Боже, нет конечно! - Альфред укрылся от этого для него не менее неудобного разговора, принимаясь возиться с подогревателем, чтобы напоить его горячим. - Не нужно даже шутить про правила в его отношении... Просто... Добавить единицу, убавить противоположный долг на эту единицу - не думаю, что что-то меняется... Ничто? Как они могут быть ничто, если пускай даже самые дрянные подонки, но остались живы? Посеют ли они зло или вернутся в дом, где женщина качает на руках ребенка... Уж это - выбор каждого из них - не ваше дело. - Боже, Альфред, - иронично вскинулся Брюс. - Ты злодей? - Я тоже убийца, сэр, - не медля, признался старик, чопорный и надменный, как и всегда. - Отчасти такой же, как и сами знаете кто. Он стал вдруг казаться очень хрупким, не выговорив любимой, но не часто используемой присказки: "я уже спорил об этом с вашим отцом", но явно едва не сделав этого. Брюс забыл, что не должен двигаться, и опять дернулся встать - резь под коленями остановила его, между тем, бдительная. Он не думал об этом раньше - его послевоенная служба на благо другой родины, таинственная и необсуждаемая... Не игры цирковых чертей! - Альфред, что ты... - занервничал он, непонятным разговором отталкиваемый в какое-то сюрреалистическое пространство, где оплот всего самого лучшего - его любимый наставник - так говорит о себе, и дело не в словах, а в тоне, холодном и ужасающе правдивом. - Более того, - продолжил невозмутимый дворецкий, ловко заваривая в чай белую таволгу, призванную многолетним опытом древней деревни под покровом Шеффилда утешить страждущего, - скорее всего, я истребил больше жизней, чем этот человек. Я говорю это вам только чтобы показать, что все относительно. Я знаю вас, сэр, не пытайтесь обманывать хотя бы самого себя... Я не могу облегчить вашу боль, - подытожил он не очень ясно. - Никогда не мог. Некоторые вещи просто не должны быть произнесены - и Брюс вымученно улыбнулся, приветствуя все мощнее накатывающую чувствительность - огонь, трещащие виски, сертифицирующие его как того, кто "сейчас не может". - Я не чувствую боли, - солгал он, усилием отвергая свою руку, желающую сжать что-нибудь как можно сильнее. - Если это не он... Поздно, он уже пустил это в себя. Если это не он. Зачем это ему? Он холоднее открытого космоса. - Святое небо, Брюс! - снова слишком хорошо угадал его Альфред. - Он ничего не чувствует. Эту функцию ему заменяете вы. Если это не он, с этих пор вы - тот, кто забыл о данном слове, и вам надо готовиться... в первую очередь постараться не принимать это близко к сердцу. - Если это он... - остался на месте Брюс. Куда? Куда тут... Теперь не было места сомнениям. Презумпция невиновности на этого человека не распространялась. Он не даст ему шанса. Он не дал ему шанса. Если бы он сам не был так глух и слеп. Что с ним такое? Ублюдок, бледный, хитрый ублюдок... Если бы еще он мог думать в его присутствии... - Если это он, то он сейчас, должно быть, счастлив, и обязательно покажется в ближайшие дни, чтобы собрать урожай, - предрек старик. - Но вопрос не в том, он или нет. Брюс это уже слышал. - Не надо. Не говори этого... - запротестовал он. Не нужно пояснений - если это он, остается только набраться терпения. Все будет так, как будет, все идет своим чередом, он уже ничего, ничего не сможет изменить. Правильно, пока он притирался с ним к диванам, в городе текла жизнь - такая, какая она была сама по себе, в своем... нормальном виде? Он вдруг обнаружил... До него дошло, и сложная, спорная концепция вилланов и виджиланте разом превратилась в простую формулу. На каждого не-спасенного человека был не-убитый. На каждую жизнь была смерть, и это было нормально. Все было нормально, и его высокомерное бэт-чистоплюйство и сверкающие доспехи были просто хобби, рекордами, пустыми цифрами... Просто протягивать руку людям - вот чем он должен был быть. Как он мог позабыть? Девушка, которая не будет изнасилована толпой наркоманов, потому что он наденет костюм и выйдет в ночь. Мальчишка, который не потеряет любимых родителей. Мужчины, женщины, старики. И только Джек Нэпьер, Джокер, брошенный в одиночестве, не будет достоин помощи. - Мастер? Мастер? - прорвался в его мысли голос наставника. Брюс тоскливо вздрогнул, отворачиваясь.