Неудачная шутка

Первые две недели после восстановления он обыскивал Готэм. Весь, каждый уголок: ожидаемо ничего. Создал новую личность для получения информации, подключил две старые. Ничего не затевалось, и Брюс почти оставил идею следить за ним. Как он умудряется быть таким незаметным? Оставалось только одно: он покинул город. К лучшему. Не в силах успокоиться, он обыскал весь штат, пытаясь только удержаться от личного своего участия. Разум все еще пребывал в подмороженном состоянии. В меноре не обсуждали злого клоуна с момента того стыдного разговора, но в голове у него все еще стоял его собственный голос: "нарушил... белоснежную". Стыд, скрутивший его после полного осознания своих ошибок, не отступил, но превратился в холодное оцепенение, даже равнодушие, с каждым днем все больше погружающее его в какой-то эмоциональный ледник. Но он выиграл? Да, он чувствовал себя победителем: цельности, может, он и не ощущал, и грядущие бензиновые беды обрекали - из-за него? нет - город на новые страдания, но он был тут, облаченный в панцирь справедливости, праведный. Возвышался, безусловный. Был ко всему готов. Глупец. К последней неделе октября все стало куда хуже. Сначала ему стали сниться кошмары - куда более жесткие, чем прежде, хоть, впрочем, и довольно традиционные. Стыдные и прорастающие черным пламенем, они сплелись с его тупиковым адом, пропитались им, пропитали его, просочились... Достаточно будет только одной смерти, высеченной белой рукой - даже косвенной, или условной - и совесть, и без того одичалая, изведет его окончательно. Но он мог все это терпеть, и это тоже было гадко и безнадежно... И он продолжал. Вставал, поднимался. Каждую ночь выходил в город, пылая от ожидания беды, ничего не находил - и каждое утро рождало надежду не увидеть его больше никогда. Ложился в свою холодную постель, видел очередной кошмар, потому что знал, что во всем виноват только он - что бы там не ждало любимый черный город, что бы не ждало оставленного без присмотра карнавального черного злодея... Опускались черные пологи сна, черные кевларовые пальцы впивались во влажные светлые волосы, запрокидывалось белое горло, трещала кожа, лопалась, расходилась по каким-то прежде неведомым швам... Можно было ожидать от своего специфического разума подобных эксцессов... И он вскакивал, долго сидел у изголовья, глядя на трость у стены, унимая возбужденное тело. Слонялся по промозглой роще до ужина, и в кабинет отца так и не зашел ни разу. Не заходил и в северную библиотеку. И причина была очень проста: страх. Вдруг прохладный воздух, или габардиновая обивка тахты, или сухие страницы книг сохранили жуткий запах несуществующего человека? Он слишком хорошо дорисовывал его, наброшенного так небрежно. Все это было ненужной ерундой - все эти исследования собственного безумия - есть ли оно, он, будет ли впредь? - чем кончится его бестолковая жизнь, когда наступит стабильность, в достижение которой он вкладывал в прошлом столько сил? Бегать за опасностью, словно пес - унизительно, но логично. За последние месяцы он пристрастился к логичному неимоверно. Но был еще один человек, желающий знать, где Джокер и, главное, обладающий опытом в выслеживании его - пусть и минусовым: если судить по серьезности, с которой чертов клоун активизировался, скрываясь, толк все же был. Замученный долгим рабочим днем непривычно отстраненный Джим никак не прокомментировал этот его визит, просто сделал все, о чем его попросили. Когда хмурая женщина ввела Коломбину, от ее взгляда Брюсу вдруг почудилось, что это он сидит тут неизменно уже много лет, а теперь - за хорошее поведение - получил возможность встретиться с прекрасной посетительницей. Под скрытыми овальными стеклами модных очков яркими голубыми глазами пролегли усталые серые тени, неожиданно сделавшие красивое лицо по-иному одухотворенным. - Добрый день, мисс Квинзел, - как можно вежливей выдал он, иррационально злясь почему-то на себя за прошлую, первую с ней встречу. - Хочешь поговорить о Джокере? - приветливо спросила она, беспокойно устраиваясь на неудобном стуле. Брюс, будто дипломированный искатель бед на свою голову, чуть было не спросил, куда делось прошлое, прежде уверенное летнее имя, и ужаснулся себе, даром что и правда пришел поговорить о Джокере. - Расскажите, кто вас нанял, - аккуратно начал он, упрямо не желая задавать побочных настоящим вопросов. Прекрасное женское лицо отразило дичайшую скуку. - Хорошо, - сдался он тогда. - Давайте начнем с Джокера. Расскажите мне про Луну. Удивленный Гордон навострил уши, выглядя довольно забавно. - Ах, Луна. Наша колыбель, - просияла женщина, мгновенно преображаясь. - А что мне за это будет? Лампа дневного света, прямой линией застывшая под потолком допросной, равнодушно испускала мертвенный голубоватый свет, делающий кожу присутствующих - всех, без исключения - мертвенной, глаза - охваченными условной лихорадкой. Он тоже так выглядит. - Ваши условия, - Брюс сделал широкий жест. Наигранно выходит. Он уже разучился... Она замялась, потому что все, что ей только было нужно, было совершенно недоступно. - Я подам райдер позже, - однако, подхватывая тон, кивнула она, и легкомысленно подзакатила глаза, уже, похоже, приступив к его составлению. Брюс постарался не меняться в лице. - Луна, мисс... - Луна... Вот злой, - без перехода, неожиданно низким школьным колокольцем загремела она, снова преображаясь: у губ проявилась горькая складка, накинувшая ей лет пять, но неожиданно сделавшая ее еще более удивительной и по-иному прекрасной, - черный волк в своей семье - кровосмеситель, отец пятнадцати своих племянников или уставший от ебли мальчиков из церковного хора пастор слышат о "взрослом развлечении" в своем деревенском клубе. Это наш клиент, ясно? Усиленно игнорирующий раздражающие факторы Брюс только медленно кивнул. - Ждет темноты, выходит в лес или поле, ведущее к плацу, погасившему огни. На дороге его встречает гадалка, Мадам или бородатая женщина... фальшивка, конечно, ты ведь понимаешь?... с красным фонарем - о, этот милый намек на нашу блядскую натуру - ведет нашего кормильца к одному единственному шатру, украшенному цветами, если, конечно, сезон позволяет. Стоит их мерзкий сладкий запах, обманчиво приятный. Это уже половина представления. Она вдруг вспомнила, что должна любить цветы и приуныла, но память уже сильно увлекла ее. - Папуля отхаживает нас перед выступлением плетью. Манджафоко ебаный. Но не его: он любимый, к тому же, он потом очень изобретательно мстит. Отцу он нравился как раз по этой причине... Цветные стекла. Все мелькает, и занавес всегда опущен... Подают дешевый кагор, словно это причастие. Папуля был тем еще говном. Канат без страховки, трапеция, цилиндры, копфштейн на проволоке, сраные фокусы - ничего особенного, но все с каким-нибудь вывертом, чтобы щекотало нервы. Замигал свет, затрепетал в ловушке стеклянной ламповой трубки, прорвал морок повествования, и она замолкла, очевидно, не получив какой-то ожидаемой реакции; взъярилась, раздувая ноздри, зачастила откровенней: - Коронным номером программы был метатель ножей: на голову надевали пыльный бархатный колпак, и в артиста метали ножи, - она все ускорялась, будто ей надоело, и она хотела разделаться с этим поскорее. - Ему, безглазому... обнаженному... уворачиваться... Но все это, конечно, было заранее отрепетировано. Галдящие, жрущие свиньи, похотливо вскрикивающие при каждом ноже, упруго втыкающемся в мишень за моей... спиной... Ненавижу. Ненавижу. Знаешь, что? Брюс, притаившийся после местоимения "ему", вопросительно вскинулся. - Он мой нареченный, - смягчилась она, явно довольная реакцией публики. - Мы любили друг друга пятнадцать лет назад, будем любить и теперь. Он был моим первым мужчиной, остается единственным. Махом шокированный Брюс чуть было не выплеснулся чем-то вроде вздоха ужаса: ей было всего десять лет, не больше. Ему было ужасных шестнадцать. Этого он переварить не смог и побелел под маской. Он и правда отличный зритель для этой истории... - Охотно... Охотно верю, - пробормотал он, скрывая смущение. - Но сначала стоит найти человека, который вас нанял. Давайте этим и займемся. Вы понимаете, что он его... - Природа его так щедро наделила, - демонстративно перебила его Харлин, и кислота отвращения начала огненно расползаться по его горлу: он многое знал о том самом клоунском теле - щедро, язычески, без всякого сомнения обильнейше наделенном - и негодующе нахмурился, вдобавок к иным правдам еще и отчего-то оскорбленный. - Мисс Квинзел, расскажите мне про Алого, - недостаточно сухо попытался он сбить ее с мысли, поскольку она была источником полузапретного, и делилась этим весьма охотно. - Алый? Это хаос, - невнятно отмахнулась она, и сразу же забылась снова. - Отец считал его своим преемником - этот жадный старый ублюдок даже был готов фальшивое усыновление превратить в настоящее - но он ушел, никому ничего не сказав. Словно его гнало что-то. Это нормально. Он перерос нас, он пустился в поиски чего-то... Настоящий мужчина должен нагуляться. Мы нашли его потом очень быстро, но об этом - молчок. Это было беспрецедентно смешно - подобные инфантильные суждения - ироничная волна вдруг успокоила его гнев, и в этой реакции легко угадывались черные ростки кое-чьего влияния, но определенно не желающий теперь знать о подобном прошлом Брюс подавил вздох. С этого момента будет довольно... стандартно. - Я спрашиваю про человека, который нанял вас, - ровно поднажал он. - Сколько он вам заплатил? Это была верная тактика: под равнодушным отблеском диоптрий ее длинные пушистые ресницы дрогнули от возмущения. - Ничего он мне не платил! - горячо возмутилась она, может, забыв, что какую-то плату они все же взяли, а, может, не придавая этому верного значения. - Почему же тогда вы сделали то, что он просил? - задал Брюс новый вопрос, не заостряя на этом несоответствии особого внимания. Харлин с наивным вызовом облизнула губы - о, плохая пародия на тот его вынужденный жест! - и оставалось только надеяться, что он сам не использует богатую палитру особенных жестов ее безумного принца. - Он "просил" захватить для него Джуна. Он сказал, что так он перестанет... Я же собиралась только встретиться с ним. Сделать его счастливым. Брюс ни черта не понял, но побоялся ее спугнуть. - С помощью критической дозы снотворного его нельзя сделать счастливее, - устало заметил он, удерживая руки неподвижными. - Он чуть не погиб. Ее губы задрожали. - Мне надо было осмотрительней выбирать подружек, - между тем несерьезно хихикнула она. Конечно, именно это и нужно было делать... - После этого он лежал в коме две недели, - неожиданно сам для себя горько сказал Брюс, поражая Гордона за своей спиной, заставляя ее, толстокожую, застыть и начать анализировать ситуацию. - Он не может умереть... Он может быть мертв? Его может не быть? - неожиданно потерянно зашептала она, и в голосе возник признак рыданий. Брюс замер - женских слез он вытерпеть никогда не мог, каменел и терялся. - Ты просто лжец, - наконец уверенно прервала Харлин неловкую паузу. - Откуда ты можешь знать, что с ним? Он неуловим. Блуждает по стране, никакой яд не удержит его на одном месте... - Он просто человек. В него нельзя стрелять, травить спецсредствами, бить его ножом! - Он гораздо большее, чем человек. Не говори о том, чего не знаешь, странный мужик в безвкусном трико. Головной убор, кстати, в помещении пристало снимать, а уж сидеть в присутствии дамы - да ты мужлан! Можно ли спорить с ней? Конечно нет. Сказать, что чародей ее состоит из костей, сухожилий, плотной, жесткой мускулатуры. Что газовая шашка способна извлечь из него слезы? Что его горячая кожа иногда повреждается, горит, покрывается потом? - Как вы встретились с Алым? - вместо всего этого просто повторил он. - Это был телефонный звонок? Курьер? Как называлось заведение, в котором проходила встреча? За время его неслышного, странного монолога эта Коломбина немного расслабилась, и теперь прекращение обсуждения неназываемого клоуна ее, похоже, не устраивало. - А как вы встретились с Пончиком? Джокеру, определенно, не стоит знать всех своих имен... Брюс мстительно представил себе его реакцию на кондитерско-лингвистические упражнения Харлин, и позволил себе смягчиться и применить иной подход. - Мисс Квинзел, от ваших ответов может зависеть его жизнь. Алый без всяких сомнений собирается убить его... - не очень-то справляясь с вкрадчивым тоном даже без учета динамика, попытался схитрить он, не желая даже думать, сколько правды может быть в этих словах: чертов клоун, конечно, силен; чертов клоун, без всякого сомнения, ужасно беспечен... Она вдруг захохотала, некрасиво изгибая губы. - Алый хочет кое-чего другого, - неожиданно развратно облизнулась она. - Чего? Я тебе не скажу. Но Плюшечку невозможно встретить, пока он сам не захочет... Брюс зачарованно двинулся в ее сторону. Бессердечная ищейка - его личный монстр - в его глубинах бодро отозвалась, почуяв желанное: таинственный преступник, угрожающий городу. Жертва, обладающая информацией сразу о двух подобных субъектах определенно вызывала желание получить ответ любым способом. Но это был самообман - он был не способен повредить беззащитной женщине. - Расскажите мне больше, - контролируемо просящим тоном проговорил он, скрываясь. - Нет. Так как вы встретились? - она снова облизнулась, губя остатки выписанного ей за половую принадлежность кредита уважения. Шел уже двенадцатый час ночи, и Брюс явственно услышал, как разбиваются надежды Гордона на отдых, и виновато вздохнул. Надо было использовать последний шанс. И он, недолго думая, использовал. - Он сказал, что приехал в Готэм, чтобы встретиться со мной. Эффект был впечатляющим - она сжала свои красивые губы, впилась пальцами в робу, но спокойно сказала: - Уведите меня. Какой смысл с тобой разговаривать? Сраный лжец. Бесхитростная попытка красавицы блефовать окончательно разозлила его. - Хорошо. Отлично. Что ты хочешь за информацию об Алом? - завязал он с вежливостью. - Мы можем рассмотреть систему послаблений... - Скажи правду. Пронеслась бензиновая, оранжевая вспышка памяти; загудели собачьим лаем бесконечные стены из арматуры и бетона. - Я был частью его антре, - неожиданно даже для себя признался он. - Индейкой на заклание, аккурат под День Благодарения. - Во-от. Это более убедительно. - Что Алому нужно от него? Она, в полной мере испробовав манипуляции с ним, хитро сузила глаза: будет пытаться еще развлечься. - От кого? - От Джокера. - Не знаю, мы, понимаешь ли, не так уж близки. Он не очень-то любезен временами, несколько... нестабилен. Подвержен частым сменам настроения, от такой, знаешь, ясной радости, до... - в приторном комично-гнусавом голосе Харлин явственно скользнул страх. - Немного... грубоват... временами. Но я проверила его и стало понятно, что он одержим Плюшкой не меньше чем я, - она наклонилась ближе, - или чем ты. - Что? - не понял растерянный оговором дознаватель, хмурясь. - Как проверила? Харлин самодовольно выпрямилась, поправляя черт знает для кого тщательно уложенные волосы: - О, он заполнил анкету. У удостоившегося кокетства Бэтмена дернулась верхняя глазная мышца. - Какую? - Отличная штука. Из Космо. Когда Брюс скрипнул зубами, заставляя себя встать и, более ничего от нее не желая, собирался испариться, Гордон выразил своим печальным лицом потребность то ли наставить его на путь истинный, то ли приободрить. Но когда он заговорил, непривычно уверенно проводя его на крышу, в темный угол, он сказал нечто необычное: - Не мне судить тебя, Бэтмен, - непривычно жестко, даже раздраженно выдал он. - Я, конечно, уверен... хмм... Уверен, что ты знаешь, что делаешь. Неожиданное, неясное, но определенно сильное осуждение - Брюс мог бы подтвердить угрюмое замечание: таких, как он, и правда судить будут как-то иначе - на закрытых процессах. - Нас проездом посетил один гастролер, - продолжил Джим, уныло осматривая свои руки так, словно не доверял им. - В результате его действий приличная часть мафиозной верхушки мертва. Завтра узнаешь из газет... Брюс непонимающе наклонил голову: не мог же он осуждать его за невнимание к безопасности Короны, которой, кроме того, до поры ничего не угрожало? Кроме Джокера, но он потратил изрядное количество времени и сил, скрываясь от бывших нанимателей. Не мог же он заплатить тому самому "гастролеру".. - Ходят слухи, что ему кто-то заплатил столько, что хватило бы купить весь департамент с потрохами, - продолжил Гордон, все такой же мрачный. - Одновременно, ходят слухи, что этот... кто-то не пожелал аннулировать заказ и на себя, заключенный еще пару месяцев назад. Его проницательные темно-серые глаза темнели за стеклами очков, теперь не просто лишенные привычной мягкости и тревожности, но и содержащие оценивающий блеск подозрения. За эти годы Брюс впервые удостоился от него оценивающего взгляда - словно на преступника. Он был уверен, что настоящая причина недоверия от него скрыта, ценил продолжительную верность этого человека, испытывал к нему искреннюю привязанность, и даже ощутил потребность шагнуть вперед и прояснить набежавшие тучи... Но он не смог, лишенный чего-то важного, и пустоты эти было не покрыть даже теперь, и он костенел и дальше, задушенный своим комфортным аутсайдерством. - И где теперь этот "кто-то"? - вместо всего важного и своевременного спросил он. Гордон неожиданно смягчился - совершенно нелогично? - но ответил нечто странное: - Прости, - отмахнулся он, поворачиваясь. - Нет времени. Жена заказала итальянскую еду, ну и... ты, пожалуй, понимаешь. Брюс, пожалуй, понимал. Да нет, ни капли.