Неудачная шутка

Пожар, неосторожно призванный на склады, разгорался - температура все поднималась - шкворча, он радостно жрал дерево и бумагу, облизывал стены, недвусмысленно намекая на иные, не такие простецкие, блюда из человечины. Брюс, даже облеченный властью самого разумного из присутствующих, был слишком занят, чтобы опасаться его: хмурился в темноту, просчитывал непросчитываемое и логически необъяснимое, давил в себе звериную ярость и изо всех сил старался не смотреть на раны Джокера - прежде красивые руки - особенно на правую, покрытую коркой ожога, вид которой был слишком тяжел для него, на символичное инвалидное кресло с фиксаторами, ныне взрезанными. Вина обожгла его снова за тот удар вне противостояния, в самый открытый момент... Дезориентированный Джокер нехотя обернулся, отплевываясь через порванный уголок рта, и скривился, перенося больше веса на вжатую в стену изуродованную руку. - Джокер, ты слышишь меня? - позвал Брюс, не дождавшись реакции на импровизированную терапию, хотя сам нуждался сейчас в успокоении куда больше любого безумца. - Ага-а. Куда я денусь посреди номера, который взялся отрабо-отать? - протянул псих, собираясь с силами: обмануть. Каким-то образом подобраться поближе, и тиснуть ножом в кевларовую подмышку, прямо в резину, минуя титановый стык... И что? Что потом? В начале этого забавного домашнего собрания он залихватски наплевал на себя, разгромленный восторгом охотника - в висках только стучало имя, трубило охотничьим горном, а боль в дополнение казалась даже слащавой - слишком много оформления дает эта деталь, слишком выписывает вензелями нервы, и нынешнее развитие событий - уговоры - он предположить не мог. - Я не дам тебе убить ребенка, Джей, - декламировал углу Брюс. - Я знаю, когда ты собираешься это сделать и как, поэтому предупреждаю: не двигайся. Это для твоего же блага. Убивать - это дурная привычка, помнишь? Я лишу тебя ее. Джокер оскалился - верхняя губа обнажила желтые зубы, словно перед ним был бешеный хищник, готовый разорвать ему горло. - Мм, какой чуткий, - злобно прошипел он, с досадой определяя отсутствие блефа. Брюс грустно усмехнулся, но взгляда не отвел - еще чего, конечная была уже так близко. - Джокер, убери оружие. Покажи мне руки и сдавайся, - попросил он, против воли успокоенный удлинившейся жизнью мерзкого заложника. - Разве такого противостояния мы оба заслуживаем? Ты ужасно выглядишь. И хватит транслировать... что-то. - Не-а. Не разочаровывай меня, Бэтмен. Все эти твои штучки просто сладкая, вязкая куча милой, ничего не значащей херни, - просмеялся псих, горько сплевывая: придумал отличную шутку. - Но, знаешь, что? Экспромт. Линчуй пацана, и я разрешу тебе угостить меня стаканом воды. Такое наслаждение обещать то, что не надо будет делать, мм... - Как тебе мой папаня, герой? - вдруг через силу выплюнул юноша, обнадеженный совершенно непонятной, но определенно откладывающей страшный взрыв заминкой, безглазо пялясь на ботинки Бэтмена, не осознавая, что успокоен до наглости его защитой и надеждой из его рук. - Словами не передать, как он жалок. Червь, а не человек. Джокер повел подбородком, словно только вспомнив о его существовании, и был уже готов пырнуть его в глаз, провернуть, взболтать тупые мозги, и окончательно пасть побежденным... И тут произошло нечто невероятное. - Слова не могут, да? - снова по-хозяйски игнорируя ножевую угрозу шутовской Крысы, Брюс взял Алого за волосы, с усилием сжимая сустав хрупкого, трогательно не-взрослого плеча - что-то щелкнуло и паренек захныкал. - Но ты постарайся, мальчишка. Кто тебе платит? Кто оплачивает твои чудовищные игры? Отпихнутого в сторону Джокера это так поразило, что он замер без сопротивления, щурясь расфокусированным темным взглядом себе под ноги, где Бэтмен бил ребенка. Бэтмен. Бил. Ребенка! Он начал терять контроль? Он? Серьезно? Почему? За его спиной загудели витражи, готовые лопнуть от разливающегося огненного моря. - Ух ты, Бэт! Неожиданный разнос, интересно... А еще он говорил, что ты жирный, - наябедничал он, пытаясь себя насмешить: единственный способ достичь с собой какого-никакого, но перемирия. - Я, конечно, не могу видеть через кевлар - может, он обладает утягивающими свойствами? Но он говорил в пустоту - его слова не оставляли следов. - Кто тебя нанял? - холодно продолжил требовать ответа странный герой, трепля Алого за воротник его глупого кожаного плаща, хрипя динамиком, вызывая у Джокера одобрительную ухмылку. Хотя он уже допросил его, этот пиздюк... - Пошел ты, старый пидор... - Бэтмен не отреагировал, и тогда Анархия поднапряг фантазию и выдал. - А что мой чертов папаша, глубоко берет у тебя? Как оно, а? Хорошо сосет? Под недвусмысленный скрип зубов Брюс сильнее намотал красные волосы себе на руку и прилично приложил мальчика лбом об пол. Оглушенный почище невозможной бэт-жертвы Джокер попытался справиться с шоком удивления - сколько всего можно вскрыть через коросту этого города? - и застыл, любуясь черными плечами, застывшими в гневе, мощной кевларовой спиной, острой не-тишиной, не лишенной стонов боли - о, он был так хорош. Он приготовился бороться и с возбуждением, не умея ничего скрывать от себя - пах мгновенно потяжелел: не каждый день Бэтмен избивает детей - но что-то было снова не так. - Значит, сосет... Посасывает. Так как, хорошо? Брюс снова поднял бедовую красную голову - из носа у подростка текло, все еще ослепленные неспешно вытекающей из рассеченного лба кровью глаза были затуманены безумием - и Джокер нахмурился и шагнул вперед. Успел подставить руку между сопляком и полом, даром, что в перчатке была стальная пластина. Замер удивленно, оглядывая свои непослушные конечности, словно только увидел их впервые. Прищурился, изучая линзы маски - ничего понять было нельзя, но он знал, какое выражение приняли глаза Бэтмена - страдание: оно горько улеглось в легкой, почти незаметной, крошечной тени у уголков губ. Алый перестал подавать признаки жизни, и он вдруг почувствовал, что это его не радует - скорее наоборот - поэтому неловко уложил пальцы на тощую вражью шею, пытаясь понять, мертв ли он. Привычная мантра вспыхнула огнем: все должно происходить только в соответствии с его волей; отсутствие влияния на ситуацию - чем не доказательство не-существования? - Все нормально, я знаю, что делаю, - подал голос герой-чудовище, выплевывая каждое слово. - Я просто вырубил его: если ты его уже допрашивал, я точно ничего не узнаю. Спасибо, что заботишься о моем моральном облике, Джокер. Спасибо. Очень мило. Джокер открыл рот и сразу же закрыл его - что он мог сказать? Это просто адреналин... Но для него это было так слащаво и паскудно, что он почувствовал прилив сил. Его объял восторг исследователя: как он умудрился обратить Бэтмена? Так, как и хотел, смазать ядом малахольного, старомодно вежливого, слишком благородного, неравнодушного, истого рыцаря, проходящего естественный отбор вопреки логике: в дар реальность получает возможность крошить его кости, но даже тогда он не опустится на колени. Что-то про оборотня вспыхнуло в памяти и остыло лавовым подтеком - черным и бугристым, болезненным - так это было аномально. - Бэт, это уже было? - растерянно просипел он, забывая, что непроницаем для реальности и никто не может слышать его мысли; замер, впиваясь поврежденными пальцами в лацкан своего бордового пиджака, словно его настигал сердечный приступ. Адреналиновый гнев, неудачно легший на природную жесткость Брюса, отступил, когда из поврежденной ладони обильно засочились тревожные соки. Кто-то из них должен был рухнуть под конец этой безумной ночи - и прежде он думал, что это он сам - падет, разрушится и развеется по ветру. - Черт... - загремел он, опускаясь рядом, чтобы почти невесомым комплексом сжатий и тычков заставить психа разнять пальцы. - Ты чертов придурок, Дж... Джек, прекрати. Прекрати, не повреждай себя. Скоро здесь будет нечем дышать, позволь мне помочь тебе. Джокер не ответил, оцепенело оглядываясь, и тогда Брюс легко подхватил его и взвалил на спину, удерживая руками под бедра, блокируя планер, и поднялся, прикидывая, что он услышит, если попросит его держаться за шею. Почти дрожащего от усталости, эта тяжесть его вдруг разом успокоила. - Ты бил "ребе-енка", - не оскорбился Джокер положением мешка с мукой, щедро подмешивая в голос фальшивую издевку, всем своим существом погруженный в удивление, и этим капитально обезоруженный: Бэтмен, озвучивший недопустимое, совершает это. Сломался? Вот этого в планах точно не было: ни нарушенной оболочки, ни трещин, ни ржавчины. - Ты нанес ему два удара. Мне хватило одного. Он потратил известное усилие, чтобы затолкнуть тошноту в себя подальше, тяжело сглотнул, сотрясаясь, совершенно помешанный, и плотнее прижался к неприятно прямой спине, подтягиваясь здоровой рукой в непринужденной хватке, уже не помня о том, как недопустимы проигрыш или подчиненность, столь ненавистные ему пару минут назад. Это не было самоотступничеством - даже ненавидя себя за бесформенность, пассивность и тягу к созерцательности, некоторые вещи было не проигнорировать. - Черт, Джек, отвали. Просто прекрати хотя бы сейчас, - устало отмахнулся Брюс, сгребая бессознательное тело того самого "ребенка" за шкирку. - Я... вышел из себя. Больше такого не повторится. Для моральных метаний не было места, не было пространства даже для сенсаций чужого родства, существовала только одна мысль - из-за его убеждений Джек снова пострадал. - Я тебе не верю, - надменно прошептал злодей, и при ближайшем рассмотрении эта неприкрытая эмоция была чем-то страшным. - Ого, какой ты нежный... - прошептал Бэтмен, и то, что задумывалась как злая шутка, вдруг прозвучало так пронзительно, прорвало нарыв: да, этот человек хрупкий, даже если он удивительно гибок и прочен, иногда он так уязвим в своем упорном, возлюбленном безумии... Он само зло, но он нуждается в помощи, и он ее получит. Оторвать что-то от себя, чтобы дать ему? Как нагло было так думать, на деле пожирая, принимая и растаптывая... Тяжело было существовать в выгребной яме, в которую превратилась его жизнь, и без того странная, но теперь он знал, что должен сделать, хотя бы сейчас, на данный момент. Потом все, разумеется, запутается еще сильнее. - Советник, вызови еще службы. Я пошлю координаты, первым пусть заберут мальчишку. И можешь идти спать, на сегодня достаточно, - просипел он в динамик и, не дожидаясь возражений, выключил микрофон. Обессиленный нервной встряской от прорвавшейся запретной агрессии, он слишком сильно и раздраженно толкнул дверь пинком ноги, ломая ее крылья-петли. Хрустнуло стекло и он поостыл, вывалился в неожиданно теплое утро, хлеставшее дождем, еще темное, но уже рассеянное, вдрызг окрашенное голубыми, синими и пунцовыми пятнами рекламного неона, смазанными под мутной пленкой водяных капель; скривился, устанавливая связанного клоунской, еще непострадавшей рукой мальчика у контейнера для сортировки мусора, малодушно игнорируя стыд от этого демонстративного действия, возжигавший его измученный напряженными часами разум. Слева, в двух шагах, завопили сирены. - Я от тебя такого не ожидал, - просипел чертов насмешник, слепо щурясь на черное плечо, пытаясь нащупать локтем под одеждой нож, на периферии разума еще помня о недопустимости поездки в участок. - Не тряси меня. Меня сейчас стошнит. - А я от тебя, тяжеленный ты мешок чистого зла, - придавленно откликнулся Брюс, так ни капли и не сбросивший чудовищное отвращение, которое сокрушило его в самом конце. - Пускай у тебя особые причины на милосердие, все равно. Но пока - давай-ка, прекрати скулить, мисси. Можешь блевать мне прямо на плечи, все равно после того, как я из-за Вашего Величества искупался в дерьме всей элиты Петли, этот костюм можно только сжечь. - Таким чистеньким мальчикам не стоит выходить из дома в белых брюках, - злобно прозвучало у его уха, и беспокойная рука цепко ухватилась за левую антенну шлема, словно пыталась ее отломать. Брюсу даже показалось, что Джек приходит в себя - в свое острое, затейливое стандартное настроение, раз позволяет себе выходки, которых никто не мог ожидать. - Не лезь, - мрачно осадил он дерзкую ношу. - Эта часть несколько... хрупкая. Там... - У нашей блятской мышки нежные ушки! - ожидаемое просипел Джокер, но обстановка только накалилась: в голосе его разливалось отвращение, куда более обжигающее, чем то огненное море, что они оставили за спиной. В машине, особенно когда совершенно разбитый, обезоруженный Джокер прикрыл глаза, опускаясь в упрямое молчание, Брюс почувствовал себя гораздо хуже. Уныло скалясь, стянул с себя маску, с него ботинки, подло прижимая коленом непокорное бедро, чтобы облегчить себе преступный, запретный доступ к телу, и обнаружил, что ущерб на ноги пришелся минимальный: чертова обувь оказалась с цельной стальной подошвой. Осмотрел пострадавшее предплечье, усиленно хмурясь. - Я не убил его. Я мог. Много раз, - наконец похвастался Джокер, продолжая тонуть в удивлении, царственным жестом показывая, что желает избавиться от галстука. Его охватывала какая-то тоскливая беда, лихо заполнившая прежнюю пустоту, да так, что он потерял кратковременную память - деревянные чувства обострились, обернулись хрупким стеклом - обычное дело для приступа, но он заметался, переломанный больше обычного. Когда неловкие кевларовые пальцы ослабили узел, дышать ему стало легче. - Это правильное решение. Разумное, - скидывая перчатки, устало ответил Брюс, тяжело сглатывая кровь, неведомым образом наполняющую его рот последние полчаса, и грубо преодолел сопротивление, отпарывая сразу два красных рукава: пиджака и рубашки. - Ты должен поесть. На колени ему хлынул поток черных стодолларовых чипов из местного казино, который ни один из них не заметил. Непонятый клоун зло засмеялся, возмущенно всплескивая руками, и осужденный герой, пользуясь случаем, вколол ему пол-ампулы с обезболивающим - сгустились тучи, взгляд ожег его предупреждением: глаза стали совсем непроницаемыми - просто черные сферы, по-волчьи глядящие из-под насупленных бровей. - Это электролитный дисбаланс. Причина, по которой ты так ослаб, не смог восстановиться, - раздраженно поднажал Брюс, но ничего не добился. - Не знаю, с чем связана твоя анорексия, но ты будешь есть. Никакой анорексии у Джокера не было, но рвань и мертвячий гной его рта на фоне бесконечного раздражения, виновника которого не стоило называть, не способствовали нормальному функционированию. - Ешь, - угрожающе продолжил Брюс, но ничего не добился, поэтому заломил худые руки, оказавшие приличное сопротивление, прижал придурка спиной к груди и принялся впихивать в кривой рот пеммикан, попеременно чувствуя себя то взрастившей птенца сойкой, то настоящим зарвавшимся засранцем - но он уже так качественно все переломал, что хуже сделать было сложно. Для того, чтобы напоить его, тоже пришлось приложить внушительное усилие. - Нет аппетита, пока мои враги живы? - мрачно предположил Джокер, давясь и подыхая от стыда. Брюс прищурился, почти физически поврежденный его тоном. - Прости... - зашептал он вздутой от гнева вене на белой шее, вдруг не умея себя единомоментно обманывать. - Я знаю, что перегибаю. Прости. У тебя будет возможность отплатить мне, обещаю, уже скоро, просто потерпи... Скажи, он твой... Под белой кожей ходили таинственные жилы - стальные тросы этой воли - так, что во рту собиралась горечь, но он снова пообещал себе держаться подальше и закрепил клятву иным самоконтролем: больше всего прочего вроде отдыха и мира хотел прижать эту пульсацию губами. - Нет. Не трогал его, чтобы ты не разнылся, - лихо признался злодей, болезненно оглядывая самоуправца уголком. - Не слишком размахивай иглой, у меня внутри целая аптека. Или ты хочешь убить меня? Хочешь, чтобы я умер? Или меня и так не существует... Меня нет, да? - Джокер, не доставай меня, - угрожающе простонал Брюс, не справляясь с натяжением - привычным, почти родным, единственным канатом, по которому он смог сообщаться с другим человеком. - Вот черт... - вдруг понял он. - Вот почему ты... Думаешь, ты проиграл? Я прав, верно? Проклятье, ты нечто... Нет уж, ты меня сегодня разделал под орех, и странно, что мне приходится тебе об этом говорить. Он замолк, обнаруживая, как именно может наконец что-то ему доказать, когда демонстративно заткнувшийся Джокер наконец разозлился; не поморщившись, вырвал пострадавшую руку, хотя боль должна была быть острой, и забился в угол, ограниченный невеликим пространством вражеского автомобиля. Ноготь на мизинце отошел, хлюпал кровью, и он равнодушно сорвал его до конца, неопрятно отправляя его на приборную панель щелчком уцелевших пальцев. - Не дури. Ничего не трогай, я запрещаю, - строго осадил его Брюс, заходясь от гнева, и разрешил и себе жадно напиться. - Ты есть, Джек... - хрипло проворчал он, тяжело набирая в легкие воздух, когда закончил, и уложил бутылку на клоунские колени следом за украдкой сданным туда же трофейным Глоком. - Могу сказать это тысячу раз. Как ты себя чувствуешь? Говорить напрямую с Джокером всегда было нелегко, в основном потому что он боролся с потребностью нагородить какой-нибудь двусмысленной чуши. - Не твое дело, Бэт, - проворчал не менее трофейный пленник, с омерзением осматривая вернувшееся оружие, уверенный, что его магазин на тридцать три (разве что без учета служьей маслины), лично забитый под завязку, уже опустошен этой праведной рукой. - Не твое дело. Брюс виновато осмотрел его, ничего не понял, и приложил известное усилие, чтобы не скрипеть зубами. - Не надо. Просто не надо, - устало врезал он наконец, и принял в свою ладонь искореженные пальцы, невольно подстраиваясь под ритм чужого дыхания. Все было куда хуже: не только клещи - по узкой ладони, похоже, прошла и пара крошащих ударов - осколки разбитого ногтя на условно уцелевших пальцах крепко впились в обожженную мякоть плоти, и ему пришлось вынимать их кровопролитно и тщательно, чувствуя себя так, словно он все-таки встретил лепрекона, но тот уже разлагается. Это показалось куда хуже горсти восьмерки в его животе. - Я тоже сделал это не потому, что это твой сын, не думай так, - добавил он, когда понял, что его не слушают: отличный момент сказать что-то важное. - Дал слабину, признаю, но ему будет полезно. Хоть я этим и не горжусь, но в его возрасте я пытался подняться на Дэдли Беллс, когда мне хотелось что-то доказать, а не лез на способных меня пополам переломить. Не смотри так, можешь стрелять. - Он не... - начал Джокер, но осекся, стремительно мрачнея. - Ты отказываешь мне в моей воле, в самом существовании, вот что ты все время делаешь. И, знаешь... Мне срать на твои мемуары, мужик. Похер. - Поговорим потом, - совесть удобно молчала, заглушенная не до конца утихшей яростью, и Брюс прекратил безнадежные попытки в областях духовного, достал полимерные водонепроницаемые бинты, эластичные и дышащие, и перевязал многострадальную руку. - Все твои экзистенциальные драмы - потом, ладно? Белая прежде кожа покрылась яркими пятнами ожогов, кое-где вскипела и вспенилась, готовясь изойти пузырями, и невольный лекарь не сдержался - все же скрипнул в ярости зубами. Джокер совсем замкнулся, печальный и опасный, и слепо трясся от перенапряжения весь неочевидный побег в менор. Брюс, нигде не останавливаясь, притащил его к своей кровати - о, ему совсем не тяжело - и рухнул следом у его ног, скрипя суставами и эластичными вставками у колен и в подмышках - он и не знал, что доспех может издавать такой звук - неожиданно нуждаясь в передышке. Теперь он проклят одиночеством - и виновно не стечение обстоятельств, даже не семена-завязи-плоды зла и чудовищных ошибок, а он сам. "Раздвинь" сказал он тому, кто сам опустился перед ним на колени, и не важно, кто это был и какие эфиры зла или зноя заставили его. Время для откровенности, хотя бы перед самим собой? Отлично. Куда делась холодная рассудительность? Временами он бывает не лучше любого мальчишки... О, нет смысла обманываться: вся его жизнь и его долг - это пост, усмирение жадного, жирного монстра внутри. Назвать его другом и растоптать хуже, чем последний враг. Прижимать его к себе прежде, и так отплатить за хрупкое, неожиданное доверие... - Ложись спать, Джек, - наконец хмуро выдал он, грузно поднимаясь. - Или ты хочешь, чтобы я вымолил прощение? - продолжил он сдуру, когда Джокер осмотрел его с нескрываемым сарказмом: потерянная игрушка, приблудное животное, зараженное водобоязнью, достойное производства ста сорока четырех уколов в воспаленную плоть, соприкоснувшуюся с этими клыками. Он поднял глаза и увидел признаки гнева на побелевшем под осыпавшимся гримом клоунском лице: вот теперь он был на самом деле зол. Внимательный, лукавый, горящий темный взгляд обмяк, подернулся пеленой бездумной ярости. - Ты серьезно? - зашипел потерянный злодей. - Отпущение грехов? Кто я такой по-твоему? Кроме того, шаблон религии, всей этой высокопарной чуши, лицемерен. Брюс был с ним согласен, но в вынужденную паузу - Джокер снова выпал из реальности - молчал. - И дьявол есть только такой: я его время от времени вижу в зеркале, - продолжил несносный псих. - Ты вовсе не такой. Дьявол? Ты просто наглый мужик, не задирай нос, - печалясь, выдал отвергаемый герой, рассеянно забывая об осторожности. - Черт, Джек... - не умея остановить себя, он судорожно уцепился за тощие плечи, рванул их на себя. - Джек. Ты знаешь? - зашептал он совершенно невнятно, потому что сам не до конца понимал, о чем говорит, но смысл был очень близко, доступный и неуловимый одновременно. Но Джокер, конечно, ни о чем смутном или тонком не знал. - Нет? Не такой? - уязвленно рассвирепел он, вскидывая брови. - А так? Круговое движение кистью недвусмысленно указывало на угрозу, но было слишком театральным, чтобы относиться к нему серьезно, и Брюс не стал даже опускать глаз, не желая видеть, как выпадает очередной нож из уцелевшего рукава. - Так, я думаю, ты тоже ничего не изменишь. Как и я. Глядя в пустые глаза пристально и твердо, он вдруг понял, что не смог бы одолеть его даже если бы угроза была реальной. Если она теперь реальна... Какая чушь. Это Джокер. Он обязан его удержать. Тот самый выкидной щелчок, но взглядов они не разорвали. - Раздевайся, - махнул оружием убийца, отстраняясь; встал, покачиваясь от усталости и болезни, и холодно улыбнулся. Брюс неверяще застыл, пытаясь определить, что думает по поводу намечающегося изнасилования. Но страшная пустота в медном взгляде - старая знакомая, единственное, что он увидел когда-то, впервые встретив этого странного человека - сейчас была заполнена чем-то нечитаемым. И Бэтмен улыбнулся не менее холодно - ледник - и начал последовательно снимать нагрудник, наручи, ножные латы. Расстегивать неопреновые брюки, хотя мог бы уже вжимать Джокера в стену, вдавливать в пол, поставить на колени, отдирать за волосы... Жаркая тень памяти мелькнула, пронеслась под кожей, летняя, но истаяла перед нежданной серьезностью момента. - Поможешь мне? - горько спросил он, пытаясь изобразить нечто бодрое, а если получится, даже издевательское - нелегкая задача с его нетренированной мимикой. Гримасы благочестивых переживаний и без того утомили его лицо - мышцы у глазных орбит особенно пострадали, болели, казалось, почти трещали от натуги. Жуткий клоун вздрогнул, резко скривился - чуть не сорвал пару шлевок у пояса, когда рывком выдернул анидовый подкладной ремень, и сильно хлестнул им себя по поврежденной кисти и бедру, не рассчитав силы. - Чего еще изволите, Ваша Светлость? - прохрипел Бэтмен, оглядывая, как двигаются кривые, окрашенные губы, как все быстрее мелькает розовый язык. - Руки подними и держи перед собой, - приказал Джокер сипло. Приказ был исполнен, и Бэтмену связали руки собственным ремнем: черная шнуровка ощутимо врезалась в запястья - памятный японский шрам исказился, натянулся. - Снимай, - приказал разъяренный злодей, вскидывая подбородок. - Брюки снимай. Черт знает, почему он так разозлился - выступать против него в Айсберге оказалось менее дерзко, чем позволить ему взять причитающееся... - Еще немного, Джек, - не скрывая злобы в голосе, поднажал он, вдумчиво пробуя на вкус прежде неизведанное подчинение. - Еще чуть-чуть. Помоги мне. - Думаешь, я поверю, что ты не можешь управляться с такой, - Джокер махнул на обмякшие кисти, безвольные пальцы, увязанные ремнем, - помехой? Давай. Спускай штанишки, блядина, и я тебе кое-что покажу. - Ты не выглядишь уверенным, - вернул ему издевку Брюс, не умеющий теперь страдать в одиночку - не с ним, не в такой момент. - Мы же хорошо знаем друг друга, не лги мне. - Сейчас... еще лучше... узнаем, - возвестил насильник, обещающе вскидывая брови, быстро разлизывая потемневшие, блестящие от обильно выделяющейся слюны уголки взрезанных губ. Брюс угрюмо застыл, активно рассчитывая исход - искупление, осквернение, отчуждение, и никакого выхода - но брюки спустил вместе с бельем. Джокер нелогично помрачнел, внимательно следя за ним. - Какое рвение. Я говорил только о брюках, куда торопиться? На колени, - объявил он, быстро утираясь от слюнотечения уцелевшим рукавом прокопченного пиджака, суетливый и нервный. - Снова. На. Колени. Поцелуй в чертовом тоннеле под Айсбергом вспыхнул на губах, и Брюса вдруг накрыло страшнейшей волной жалости - бедное, больное, безнадежное существо, желанное, темное, кривое... Равнозначное ему. И он сам опустился на колени - можно было искать не только его мягкости, но и его твердости, если он и правда хотел что-то менять хотя бы в себе - и усмехнулся против воли. - Никакого уважения для тебя, - просипел очевидную вещь Джокер, обессиленно опускаясь следом на корточки и неловко скидывая искореженный, взрезанный пиджак. - Никакой надежды. - О, да, - мягко подтвердил Брюс, умудряясь выглядеть благородным и гордым даже так. - Надежды тут и правда... маловато. Обожженная рука вцепилась в неопреновый ворот, кривые губы приблизились к его потемневшим губам. - Ты меня не боишься, - пораженно обнаружил побледневший под полустертым гримом Джокер, и Брюс вдруг подумал, что столько эмоций в нем он видел только однажды в библиотеке, даже если в иные дни он заходился хохотом или выл от гнева. - Ты не унижен? Да почему?.. - Твое желание спустить с меня брюки, Джек Нэпьер, единственная хорошая примета, в которую я верю. Верю в тебя. Перейди черту и мы сразимся снова - столько, сколько будет нужно, чтобы держать тебя, - нахально прохрипел не-униженный герой, потому что в горле было отчего-то горячо. - Даже если я знаю, что это ничего не меняет. Натяжение просело, провисли стропы, но гнев, качающий его все время, бушевал в его крови - он стыдно самодовольно радовался своему самообладанию - сдерживать было почти невозможно, а он справлялся - в животе роились его острые грани, словно рык или всхлип; он двигался по пищеводу, застывал в желудке... Джокер, подлый пес и дрожащая тварь, подполз ближе, тяжело дыша, огладил все еще обтянутой перчаткой рукой спину под неопреном, нервно облапал голый крестец, замер, сотрясаясь. - Не меняет? Ты меня так и не понимаешь, Брюс... - с нешуточной тоской прошептал он, скрючиваясь от жуткой боли в висках. - Ты... Не так. Это невозможно. Ты... Он вдруг двинулся в сторону. Острый локоть приятно замер в миллиметре от ребер героя, и тот подался в сторону, с наслаждением насаживаясь на него довольно серьезным ушибом, не соображая, как это провокационно выглядит - потому что эта боль была подтверждением реальности происходящего. Ощущения этого не хватало ему много дней: сны шизофренически сплетались с унылыми серыми днями пресного настоящего, с чернющими, горячими ночами Готэма, с ослепительными, тающими воспоминаниями о потерянном доме и безоблачном прошлом, и в этом, главное, было место и этому человеку... - Джек? - устало позвал он, когда Джокер затих, дрожа. - Твоя сущность, Бэт... Я могу понять ее, знаешь? С другой стороны. В тебе есть то, что мне нужно. Было, все еще есть. Ты понимаешь? Нет, конечно, нет... Злые руки задрали неопреновый верх, стянули его неловко и печально. - Джокер... - прохрипел замученный сам собой Бэтмен, приваливаясь боком к обтянутому бордовой тканью бедру, почти вызывая страшный ожог у обоих, пекущий даже через одежду, и мир за пределами комнаты снова не существовал, и все, что было жутко или мерзко, с ним превращалось в их привычное блуждание, спасительное и чудесное, в блаженную агонию. - Может, не понимаю. Объяснишь? Я знаю одно: ты, Джек Эн, дополняешь меня. Открываешь мне глаза. Могу ли я поверить, что и... Вместо ответа Джокер снова вздрогнул, и просунул руку между мощных смуглых бедер, поддаваясь темноте и злобе. Полувозбужденный, гибкий орган трогательно лег на грязную фиолетовую кожу, и Брюс сглотнул, прикрыл глаза: личный хищник, верно, справиться с ним может только он сам, повторить сто сорок четыре раза, потому что поверить - не получается.