Неудачная шутка

Брюс изобразил крайнюю степень разочарования. - Как скажешь, - покладисто выдал он, напоследок с нажимом затерев влагу костяшками пальцев во все освещенные поцелуями места, и - для чертова клоуна совершенно внезапно - отстранился, потягиваясь, определенно собираясь покинуть поле боя: если не сейчас, то уже никогда, раз уж он знал свое отражение лучше других, то и правда должен был оставлять право выбора ему, обделяясь. - Но учти, я догадываюсь, о чем ты думаешь. Никто прежде не осмеливался меня ревновать. Лестно, не скрою. Не злись зря, у нас еще много дел. Вот теперь и правда доигравшийся Джокер бодро перетек по нагретой ткани простыней, и прервал на самом деле запретное движение, властно разглаживая языком его припухшие от нужд тела губы, с досадой принимая предложенную высоту. - Мне по душе твоя реальность, - все-таки признал он тогда, кривя шрамы, подтягивая на себя иронично ухмыляющегося хищника под лоснящееся от испарины идеальное плечо. - И да, ты неплохо отсасываешь. Но не задавайся. - Я еще ничего не делал, из-за чего можно, как ты выразился, задаваться, - честно ответил Брюс, приподнимаясь, чтобы натереть своей излишне дрожащей ладонью бледный живот, и заполучил на свой член крепкое кольцо ловких пальцев. - Не задаваться, без проблем. Чего еще нельзя? Обсудим? Готов выслушать встречные предложения, я не крохобор. Поцелуй меня еще. Поцелуй, Джек, у меня уже все звенит. Все эти шикарные виды на суверенитет Вашего Величества... - Сам целуй, - взъярился осаженный Джокер, мрачнея, потому что не был уверен в своей возможности и способности что-то отдать взамен, но брюки и белье скинул достаточно поспешно, вызывая особо насмешливый взгляд; нелогично прикладываясь в новом подходе к таящему улыбку рту, он рассчитывал на то, что его, уж точно не заслуживающего шага навстречу, зажмут и отдерут, выбивая остатки сомнений, снова принижая до той преступной шлюхи чудесного стража справедливости, что он был для всех остальных, но Брюс оставался пассивен, возвышаясь каменным основанием над его дрожащим в напряжении телом. - Брюс? - требовательно позвал он, когда грубые руки улеглись на его локти, почти целомудренно тревожа их сухие выемки. - Что, Джек? - невинно поинтересовался его расслабленный мучитель, зажмуриваясь, когда раздраженный новой нерасчетной реакцией Джокер сменил аккуратные поглаживания на выдаивающие винтовые полукружья, стыдно слабо расцарапывая ногтями лунку уретры. - Что-то опять не так? - Ты знаешь! - взвыл Джокер, сатанея: нелогичность добивала его - это Брюс должен сейчас умолять, прирученный. Никакой системы, бардак, беспорядок. - Понятия не имею, - терапевтически заиздевался чертов Бэтмен, неприкрыто наслаждаясь так тяжело завоеванным положением: для иных незаметные, те усилия, которые он приложил, объясняясь, для его угрюмого духа были почти непомерными. - Тебе не понравилось? Я был плох? Останемся друзьями? Тебе чего-то недостает? Наконец выспаться? Проголодался? Я как раз заказал для тебя особенную рыбу. Давай только без второй серии шуток про протеин, мне правда они не по вкусу. - Слуга из тебя так себе, - захихикал Джокер, поигрывая вложенным ему в руку инструментом, призванным сечь и рвать, и стоило ли говорить, что и он не желал сражаться с безоружным? - Хочешь, чтобы я говорил прямо? Вдруг тебе не понравится то, что ты можешь услышать, мм? - О, да. Немного прямоты нам не повредит, даже если мы можем в погонях без труда следовать друг за другом по самым извилистым тропам... И так, скорее всего, и было бы, поскольку ты максимально непредсказуем, - просиял Брюс, все для себя навсегда решивший. - Чтобы эффективно взаимодействовать с тобой, клоун мой, мне надо держать себя в тонусе. Ты хочешь сказать, что пришло время отыметь тебя, да? Отмолотить. Разорвать, верно? Не оставить ни клочка. Но этого не будет. Никогда. Именно это Джек Нэпьер и собирался сказать, чтобы смутить, опечалить, отемнить героя, чтобы прорвать тяжелую сферу своего душевного несовершенства - снова пасть как можно ниже, утягивая его за собой. Но, похоже, пришло время для иной гибкости... Он все еще самовлюбленно полагал, что нет ничего, с чем бы он не смог справиться. Если бы захотел, конечно... - К этому ты ведешь, к чувству вины опять... Никогда. Я так безнадежно втрескался в тебя, что ничего кроме этого не чувствую, - зашептал в его ключицу Брюс, пылая в последнем пожаре самоконтроля, улыбаясь, соединяя их лбы, плавясь и истекая. Южная кожа пахла слишком пряно, влажные губы у его губ были гладки и припухлы, а пальцы пожимали его так, будто пробовали, и он в ответ тоже осторожно приласкался к клоунскому члену, размазывая его скользкую росу мизинцем. Он увидел, как повреждает холодную натуру не-Джека массив его серьезности, весь, и с подмешанной к чистоте горечью в том числе, выраженный в одном слове, как более безобидное существо мог бы смутить - и сам тогда пострадал, виновный. - О, неплохо, как ты это делаешь... Джек, ты придурок, Джек... Почему ты просто не... Не хочу больше прыгать собачонкой... Или я все-таки не слишком хорош? - тогда резко хлестнул он на грани с недопустимым. Джокер встретил новый удар беспечным и неподготовленным. - Заткнись, - проворчал он, скрывая улыбку, и в образовавшуюся прореху паузы прорвался чей-то злой, хриплый стон, подозрительно похожий на его собственный. - Не за каждую мелочь стоит быть оскорбленным. Прекрати. Прекрати. Заткнись и дай-ка мне... Он мог делать с этим человеком все, что угодно. Совершить непоправимое, избавиться от наваждения и вернуться в уютную нору - и получить этим право на страдание: он такого не имел, был этого недостоин, а ведь всего день назад и годы прежде он не терпел, когда его считали неполноценным, и что могло измениться за пару часов?.. - Дать? Дам тебе пару минуток, - перебил его мрачный атлант, держащий их небо. - Или тебе надо побольше времени? О, да ты уже дрожишь. Можешь вложить всю ярость, что трясет тебя, в удар, я смиренно жду. - Не зли меня, Уэйн. Это добром не кончится, - легкомысленно предупредил Джокер, и в самом деле дрожащий - от плохо контролируемого возбуждения, от сдерживаемого смеха - странного, легкого и почему-то исходящего изнутри, из настроения - и уже собирался одарить его крепким клинчем, но больше этот трюк не работал: его самого подхватили, водружая на бедра. Он постарался не выглядеть обрадованным, и не слишком изящно, предупреждающе вскинулся, плотно ухватывая наглые плечи. - Надо же! Ты меня обнял? - насмешливо удивился Брюс в настороженное ухо, и захват ужесточился. - Нет! - раздраженно и абсолютно искренне отверг его Джокер, запрокидывая голову, чтобы сбросить нежданный градус: внушительный орган, ультимативно стоящий по его душу, совершенно случайно примостился между его ягодиц, и горел, будто раскаленный прут, лишая его возможности продолжать переговоры. Зарвавшийся Брюс оскалился в лучших злодейских традициях. - Нет? Наверное, показалось, - простодушно согласился он, и прижался губами к свирепо надувшейся вене на белом плече. - Но я тебе все равно зачту, не расстраивайся. Или ты боишься случайно сделать мне приятно? Тогда ты должен сейчас быть в ужасе, Нэпьер. Трепещи. Вариантов-то не так много: или это, или гангрена от слишком долгого простоя. А тебя ведь даже за это и по судам не затаскать! - Я тебя и правда на составные части разберу! - увлеченно пообещал Джокер, подаваясь вперед, уверенный в правдивости озвученных угроз... Но знающие только резкость языки сплелись, столкнулись, и это было благо; но когда сходились губы, вот это было настоящее таинство: ни пола, ни потолка, никакого иного направления, только прямая естества, зеркало существования. - Джек, - хрипел в перерывах на воздух Брюс. - Джек... Когда частота поцелуев стала снижаться - какие-то технические неполадки, не иначе - Джокер был уже укрощен. - Это... кстати... - пропыхтел тот, елозя, чтобы выбраться из невыгодного положения, но лишь усугубил его. - Вполне мое имя. Дубль. Я почти уверен в том, что меня зовут Джек Нэпьер. Поддается... логике. Фамилия так точно моя. Он наклонился, надеясь продолжить, но вдруг оказался отвергнут. - Так не пойдет, - невозмутимо объявил Брюс, на деле еле подавляя агрессивный рык, и встал, удерживая захваченный вес так легко, что это было даже обидно. - Ты совсем свихнулся? - захихикал Джокер, поспешно скрещивая голени за спиной глупца и ухватывая его предплечьями под шею в чем-то дерганном, тоже слишком напоминающем болевой прием. - Колени... Эй, притормози, мышь, или отдай к черту поводья. - Ага. Колени. И свихнулся, - отверг его медицинские изыскания Бэтмен, размеренно добираясь до одной из пресловутых тумбочек с бэт-схроном, в одиночку казавшуюся недостижимой. - А вот теперь держись. Черт, не могу ждать, устроим привал тут... И прислонил свою ношу к стене, хотя с опытным гимнастом на руках было даже легче, чем он предполагал. После краткого предупреждения, выраженного в дерзком полушлепке прямо по смазанному, скользнул в вожделенное тело сразу двумя пальцами, и тщеславно оглядел искаженные в дикой улыбке шрамы, словно решал, какой из них достоин его внимания. - О черт... - заныл Джокер, вцепляясь ногтями в плотное полотно холеной кожи на склоненной над ним спине, когда он всадил пальцы поглубже, и развел, усмехаясь. - Мог бы и вернуться обратно, я вот ждал тебя, натурал, и ничего, пока не помер. - Не лги мне, ты такой же, - жарко возмутился перевозбужденный Брюс, вылизывая трепетно выставленное горло. - И как тебе, Джек? Подходит? Сойдет? Подхожу я тебе? Держу удар? Потому что все, у тебя ни хера больше нет выбора, понимаешь ли: я тебя уже выбрал. - Неудачный каламбур, бледненький, но... Сойдет, - вкрадчиво протянул Джокер, не менее возбужденный, да так, что был готов был перелиться через край: его принимали, называли по имени снова и снова. - Ты просто невозможный псих, Бэтс. Одна порода... Искрометный. Настоящая ярмарка... Ох, мне так нравятся базарные дни. Салюты, все пестрое, люди так плохо следят за своими детьми и бумажниками... Пальцы исчезли, в него, вскальзываясь, толкнулась перенапрягшаяся головка члена, под ребра ударил кистень чего-то тревожного, и он нахмурился, вдруг определяя изменение момента на что-то более решающее. Губы снова жадно нашли губы, словно получить воздух можно было только так. - Ты можешь разодрать меня к чертям собачьим, Брюс Уэйн, - тогда зарычал он, пылая в крепких объятьях. - Потому что никогда не будешь для меня, как они. Брюс шумно вздохнул и углубился, раскачиваясь, рассекая плоть плотью. - Джокер... ты... чертов клоун... ты знаешь? - сипло простонал он в ходящее ходуном кадыка горло и вдохновенно размял удобно легшие в его ладони ягодицы, проталкиваясь в долгожданные глубины. - Че-ерт... Как же хорошо... Держись... - А я... г'оворил тебе... что не надо выделываться, - начал Джокер, почуявший слабину вертикального положения, и припечатал пяткой крестец наглеца. - Прокля-атье... Отличная практика, мм? Вместо поддержания беседы Брюс подхватил твердые бедра, всадился до конца, впервые не умея мыслить настолько, что не осталось сил на аккуратность - вошел в ритм, ускорился - закружилась голова, рот наполнился чужой слюной. Голые лопатки простукивали тканевые обои, размазывая по ярким перьям райских птиц просто пот просто человека; тела притерлись, неостановимые, заскрипели половицы. - Джек, - снова позвал он, словно мог бы получить что-то еще, словно ему чего-то недоставало, сотрясаясь от невозможности прекратить слишком жесткие, болезненные фрикции, и был приостановлен новым поцелуем, глубочайшим и совершенным, остервенелым, долгожданным - плотный влажный язык вел, твердо задавая направление; отступал, замирая от удовольствия, откликался на предложенные движения. Когда от приложенных усилий губам стало больно, пришлось приостановиться. Ему казалось, что наступила полная слитность, что он просочился в другого человека - в этого человека - на каком-то ином уровне, поэтому он застыл, болезненно вжимаясь еще дальше, чтобы проверить это, и Джокер застонал, низко и дико. - Ты тоже... пожалуй... интересней, чем мои желания, - вдруг признался он, искривляя шрамы, словно от этого его настиг приступ глубочайшего отчаяния. - Не ахти какое достижение, но... - О, черт, - отреагировал Брюс на эту невозможную высоту, и совершил еще десяток диких толчков, шепча прямо в кривые губы. - Черт, Джек, черт-черт-черт, проклятье... Колени не должны были его подвести, поэтому он выделил время, не переставая разлизывать кадык на благосклонно выставленном горле, уселся на кровать, не размыкая слитности тел, и откинулся на руки, абсолютно серьезно намереваясь промедлением отомстить за справедливую насмешку над его гениальным вертикальным планом. Но не выдержал, раскачал Джокера на коленях грубо и властно, подбрасывая на себе, вбиваясь в сведенное в верной судороге тело; присосался к его губам, вбирая нижнюю, чтобы приласкать влажно и болезненно; выписывая языком непроизносимые вещи, доследил до левого шрама - и, повинуясь порыву, приложил ладонь к трепещущему от похоти в глубинах жилистой грудной клетки несовершенному сердцу. Мелькнул розовый язык, и он поднял глаза, взглядывая в медь, и в ответ получил подлейшую усмешку владельца. - Ты просто сатир, мужик! - задыхаясь, вывел вердикт Джокер, чудесно поднимаясь над пронзившим его телом, чтобы невзначай пуститься в нализывание плавной, колючей линии граненой геройской челюсти. - Ты... в моем... животе... Вторгся в мое.. бессознательное, мм... Опасные пальцы больно улеглись на хрипящее жизнью горло Брюса в надменном жесте правления - в ответ тот оскалился, сильно растягивая губы, и сумрак раннего утра разрезал яркий снежный серп его рта - дикий знак, стяг победителя, даже если сильные не выбрасывают белых флагов, все равно.... - Кто еще сатир, Джо-кер, - нахально откликнулся он, в такт толчкам оглаживая белое, серебристое в неверном ночном свете бедро, вполне серьезно ожидая иной активности. - Что ты такое употребляешь? - Поболтаем? - разлился ядом одним махом разъяренный злодей, но отвлеченно наклонился, завороженный, чтобы собрать губами каплю пота, преодолевшую по мощному плечу путь от яремной вены до ключицы, не осознавая, что переводит обмен жидкостями на новый уровень. - Да, - бездумно простонал разогнавшийся Брюс, млея от ощущения узости и теплоты, и прижал его под плечи так резко и близко, что захрустели кости. - Вот черт, да, да... За открытость он весьма несправедливо получил укус в камень бицепса. - Да? Ты настоящая шлюшка, Бэтси, просто... элитная. Пожалуй, еще немного поуделяю тебе внимание. Вопреки ожиданиям, Брюс не смутился, прижался еще ближе, приложил губы к белому уху поплотнее, словно их мог услышать кто-то посторонний. - Джокер, мой член в твоей заднице, - вздохнул он, резко насаживая жесткое тело. - Расскажи-ка поподробнее, как проходит процесс уделения внимания. Хочу знать: вдруг я могу получить еще больше, мм? Не отрывая взгляда от дрожащих от смеха губ неожиданного пародиста, Джокер возмущенно вскинулся, но было поздно: возможно, только что осуществилась самая неудачная из всех его шуток. Спеша реабилитироваться, опрокинул наглеца на спину, чтобы уже основательней, постанывая и вздрагивая под каждой фрикцией, вылизать его грудь, высушенные невзгодами плечи, кадык, подбородок, щеки... Жар все нарастал, и Брюс рвано вздохнул, подался вперед, возвращая себе ведущее положение - одной рукой обхватывая горячую талию, другой овладевая важнейшей точкой контроля - переполненной прямотой его члена - желанно тяжелой, правильно твердой - и позабыл о себе, превращаясь в желание прижаться к венцу губами - небывало, учитывая высоты, на которых пребывал, зажатый в неровной, вязкой от геля тесноте. Ограничился тем, что добыл побольше слюны, не надеясь на остатки смазки на пальцах, и размазал ее по исходящей жаром головке, снизу вверх глядя в прикрытые темные глаза; выгладил ствол, тщательно растер, выжимая его между указательным и средним пальцами, вытирая, выдавливая ласку - и само по себе пересыхало горло, сжигалась роговица и диафрагма, когда он получил особенный отклик в противостоящих движениях и частоте дыхания: в его руку вложились, как в ножны. Пойманный на том, что ему куда лучше, чем он желает показать, Джокер издал придавленный, но явно одобрительный звук, толкаясь в неуклюжую руку, танцуя над пронзившим его телом. В груди что-то сжималось, набухало, щетинилось стальными иглами: он был сверху, он был снизу, это было правильно: двуликий валет, и он нашел в нем свое место, все то же, опрокинутое - не имея ничего, смог разделить это на двоих, и прибавилось вдвое... - Брюс, - неосознанно звал он, тяжело затягиваясь воздухом. - Да черт, Брюс... Брюс захлебнулся рваным вздохом, почти убитый горящим в крови восторгом. Все требовало внимания - противозавиток и мочка белого уха, надрезанная в горький час щека; одинокие уголки глаз, ключицы, соски, и он посвятил себя каждому аспекту, внимательно охотясь за каждым тайным вздохом; умирая от поклонения белизне и медности, протяжно прогладил бедро, завороженный контрастом между дубовой, извилистой темнотой собственных набухших на тыльной стороне ладони вен, и снежной, светлой простотой тонкой паутины волос, орошенных потом. - Ты слишком хорош, - отмер он, разгоняясь до пределов, взбивая гель, донельзя пьянея от получаемого отклика. Вместо ответа Джокер зашипел, вталкивая язык в потемневший рот, чтобы заткнуть неловкие словесные излияния, и пустился в судорожное выглаживание его лопаток, грузно напряженных широкими крыльями - сжался, нетерпеливый, зашатался поступательно, пытаясь перехватить контроль. Это было куда ближе, чем объятья, и Брюс, как мог, улыбнулся - будучи теперь соединенным с ним в еще одной точке, он заалел, потерял последнюю мягкость в плечах и пальцах, грубовато поглаживающих желанное достоинство, прекратил болтать, ускорился... Это и правда было нескончаемо: взгляд или слово, перетекшие в жар, выбивающее искры - от удара или тонкого касания, не важно - захват и слитность и, обязательно, неминуемая сдача, чтобы все началось сначала... Джокер, достойный каземата на самой высокой скале, Бэтмен, рожденный в соединении двух печальных смертей. Впрочем, привычное противостояние никого не обмануло: свет тающего молодого месяца высвечивал медь и серебро, и слюна сочилась, превращенная во что-то чудесное и колдовское; ритмично двигалась двусортная мускулатура, заточенная для битвы - перекатывалась, пластичная, уже одна на двоих, в ином предназначении. - Джек, ты знаешь? - снова зашептал Брюс, раскачиваясь в фрикциях до небывалых амплитуд, выбивая из севшего горла - то ли своего, то ли чужого - хрипы и полустоны. - Рас..скажешь... потом, Брю-юс, - протянул чертов насмешник, лукаво щурясь и, опираясь на пятки, приподнялся, пошире разводя ноги. - Потом, а пока... отличный вид, мм? И тут все зашипело, заискрилось, закатились глаза - пульсируя, он провалился вдруг куда-то, переставая существовать... Горячо согласный с ним Брюс, жадно внимающий бесстыжей демонстрации, застонал, ухватывая своего покорителя под шею - лавина кульминации подхватила их, и осталось лишь сердцебиение, жар и сердцевина ночи - и, качнувшись поглубже, взорвался, засаживая, лишаясь зрения, и держал, не отпуская, до последнего толчка, почти не чувствуя никакого тела, кроме тела Джека, потому что знал, что тот чувствует сейчас то же самое - только удерживая его под поясницу - и принял в свою очередь брызги тяжелых теплых капель, обильно оросивших его живот. Волны туманов перед глазами истаяли, и он обнял часто ходящие, напряженные плечи, в мудрой печали ревниво отдаляя визит привычных демонов войны и недоверия - горячая, мокрая от пота изрезанная щека легла на его щеку, и он осторожно опустил бедра, воспаленно выскальзывая, пользуясь моментом чужого беспамятства. И огни на периферии зрения тоже последовательно гасли у обоих - и Джокер, Джек Нэпьер, почти испугался чего-то сильного, огромного, неподъемного - впервые, и это чувство опасения перед неизведанным не хотело проходить. Говорить с этим человеком - единственным, кто готов был слушать его, единственным, кого он признавал - не с помощью диких танцев - бензиновых, театральных или плотских - он не умел. С присущей ему категоричностью и безумной неуравновешенностью тревожно вгляделся в усталые тени, пролегшие под серыми глазами, почти видя, как опадает с костей гниющая плоть в тишине гробницы. Но канат, стропа, лонжа - из огня чистой радости в пламя насмешливой близости, в лед охраняющего страха и остроту самолюбивости, в покровительственную нежность, строгую мужественность - качающий их неизменно то в состояние эмульсии, то в кристаллы твердых решений - был, и был слишком прочен. Не просто убивать - отнять подобное, чтобы достигнуть этой цели. Никогда не брать в руки оружия ради того же самого. Внимательно наблюдающий за ним Брюс поднапрягся, меняя их положение в пространстве снова так, как ему было угодно: удобно устроившись на спине, уложил вздорного убийцу, втянувшего когти, себе на грудь, пойдя, однако, на определенную хитрость - развел колени, открываясь, выверенно устанавливая противовес гордости - непонятно, чье положение было уязвимей. Опустившись слишком низко от тяжести ценного груза, он мог видеть за окнами голые ветви деревьев, за которыми в неровной оболочке-дуге подмерзших облаков вспухала ярко-розовая улыбка горизонта. - Там уже рассвет, - зачем-то сообщил он о своем открытии, отводя взгляд на ломкие пальцы, обнявшие его левое плечо. - Красивый. - Мне насрать, - фыркнул неотесанный Джокер, недовольно подбирая губы. - Ты какой-то зеленый, - лукаво шепнул он куда-то в сторону, - тебе надо пожрать. А мне в душ. Хочешь пока кофе? - Нет, - ужаснулся Брюс, - я только-только завладел тобой, а для этого надо будет вставать... О, ладно, ты прав, уже сейчас пойдем, - повелел он, поборов себя. - Я бы не пропустил сегодняшний ужин: в году есть только два дня, когда Альфред соглашается сесть со мной за стол, и сегодня один из них. И как можно удержаться от лицезрения манерной неаккуратности, с которой Ваше Величество поглощает пищу? Как насчет того вина, Джек, сойдет? Я убедился, что бутылка еще покрыта благородной кровяной коркой. Вполне в твоем вкусе. Джокер был вынужден признать, что это, а также прямой и честный ответ, более чем в его вкусе, и снова усмехнулся, растягиваясь на преданно подставленной груди, чтобы извлечь из-под подушки темно-синий термос с несколько зловещей в сочетании с его убийственной аурой темноглазой и добродушной мордочкой медвежонка Паддингтона. Альфред всегда выдавал себя своим чувством юмора... И в этом доме, казалось, не хранилось ни одной новой вещи - было время, когда с этим его подарком Брюс не расставался ни на час, мечтая о том, как уйдет пилигримом по пустыням и лесам навстречу неизведанному, не нарушив наказа любимых пить горячее в ненастье - но он вдруг понял, что впереди все, новое и незнакомое, особенное, и это все было ему доступно, стоило лишь протянуть руку. Он так и сделал, пускаясь ласкать правый шрам злого клоуна, тихо стыдясь того, как ошеломительно сильно влюблен, и как много времени ему потребовалось, чтобы простить его за это... - У меня и сахар есть, - похвастался Джокер, не получив ожидаемого восторга, и указал куда-то в шов наволочки. - Справа, слева не трогай, там соль. Бертолетова. Да шучу я, шучу, - весело повинился он, растягивая губы, хотя никакой реакции не дождался, - разве я стал бы хранить в постели что-то, способное оторвать твой хорошенький член, мм? А вот на кресло я бы тебе садиться не советовал. - Ты злишься из-за того, что, имея перед глазами уникальный образчик изящного плутовства, я смею отвлекаться на проделки природы, - невнятно пробормотал Брюс, благодарно опрокидывая в себя горячий напиток, но его, к счастью, не поняли, так тихо он говорил, и его наказанием стали лишь профилактический тычок в печень, да загодя подкинутая в кофе изрядная доза какого-то алкоголя. - А ты, как будто, не зеленый. О чем ты думаешь? - серьезнея, спросил он проницательно. - О смерти? Пленивший его злодей заворчал, заворочался - опустились серые, бледные ресницы, бедра были больно общупаны в процессе сочинения какой-то особенной шутки, колени замучены острыми пальцами под благим видом обследования, на деле только отдаленно напоминающего что-то доброжелательное. - Не-е, - через паузу солгал он, инертный, обтирая семя своей мастерски выцепленной черт знает откуда футболкой сперва со стального тела, потом, так и быть, со своего. - Думаю, когда будет уместно надеть чулочки и снова соблазнить тебя. Нежданно обхаживаемый Брюс замер на выдохе и расхохотался, приятно растирая в горсти его глупый потный загривок. - Что-о? - расстроился невезучий шутник, снова получая неожиданную реакцию, потому что в планах пока было только занять паузу, чтобы предаться осторожным размышлениям. - Черт, опять промахнулся. Знал же, что тебя оскорбляет та чертова форма медсестры. Аж зубы сводит! - Нет-нет, меня она совсем не оскорбляет, - поспешил заверить случайного кросс-дрессера Брюс. - Я даже пару раз передернул на тебя в этом незабвенном образе, это сложно только на первый взгляд. Убери локоть, ты во мне дыру сделаешь. Настала тишина: Джокер выделил себе долгую паузу, в течение которой наводил генеральный порядок в собственных мыслях. - Охренеть, - наконец сказал он, рассеянно пытаясь закинуть оглаживаемую ногу себе за спину. - Просто охренеть. - О, не удивляйся так, Джек, - снисходительно просмеялся Брюс, тлея под шершавыми ладонями: ему от непрекращающихся пожаров желания сводило не только зубы. - Смысл был вовсе не в одежде, а в том, на ком она. Кроме того, твои глупые цветные носки под колено возбуждают меня неизменно больше, чем любые контрасты, больше, чем что угодно... Позволишь, кстати, взять тебе такси до Аркхема? Салон для некурящих, ручная кладь, радио не включать, верно? Может, и не стоило выбирать основным язык плоти. Все равно. Каждое подтверждение его воздействия на Джокера, каждый его растерянный от прикосновения вздох стоили того, чтобы переплатить впоследствии. Пока он самодовольно разглагольствовал, тот, почуяв сенсацию, быстро пришел в себя и пустился что-то усиленно высчитывать. - Помалкивай о несбыточных мечтах. Так когда это было? - нагло задал он один из самых неудобных на его памяти вопросов, демонстрируя свои исключительные способности к скоростному анализу данных и крепкий иммунитет к подковерным играм. Брюс рассчитывал освоиться и компенсировать разницу. - Не скажу, - отрезал он, пытаясь отвлечь его хаотичными прихватываниями всего, до чего мог дотянуться. - О, мне так нравится твой запах, знаешь? Джокер ничего подобного не знал и предположить не мог, поскольку первое упоминание об этом не усвоил, и застыл, плавно, но неумолимо обрабатывая информацию. - По-животному? Вроде бы не положено, - деловито уточнил он, приходя от обзора такой отличной обширной платформы для выступлений в усиленно скрываемый восторг: нажать больнее и увидеть, что произойдет? Как можно больнее... Притвориться жертвой, спровоцировать большой пожар, открыть лицо, практиковать каннибализм, и тогда пощадить его последнюю кость и позволить сожрать и себя... Как еще он мог получить желаемое? - Сентиментально, - не дрогнул Брюс, терпеливо открываясь, все и так отдавая. - У тебя сейчас все на лице написано, ты в курсе? Джокер наклонил голову, изучая странное явление, представшее перед ним. Реальность умножилась, распухла - он мог многое, но теперь мог куда больше. - Не боишься показаться... - удивился он, но, конечно, договорить ему не дали. - Нет, - веско возразил несгибаемый Бэтмен, потому что знал, что прав, и мог себе это позволить. - Не может быть, что ты дашь мне в чем-то преуспеть по сравнению с тобой. Можно рассчитывать на равенство, раз уж мы не можем друг друга одолеть, и я... Обернуться на тебя, и увидеть, что ты смотришь... Знать, что ты идешь впереди, и что есть воля, и она все определяет. Даже если это когда-то пугало меня, потому что могло погубить, такие мелочи делают меня лучше - всего, совсем, а ведь я жуткое бревно, дубовый сруб... Ты такой же, верно? Ты ведь понимаешь, о чем я? Джокер сам удивился тому, что понимал: верно, в дни, когда его накрывала темнота, неодолимая, потому что приходила она из него самого; тогда, когда у него был готов за пазухой камень для этой лишенной хитрости мыши, его почему-то увлекали странные вещи - может ли пылать эта кожа под его пальцами больше, чем уже пылает? Получится ли вызвать на этих губах улыбку и какую? Достаточно ли высоко он оценен, пленил ли это эго, обращен ли только на него этот стальной взгляд, и что за печали плещутся там, отраженные памятью. - Понимаю, да, - хрипло проговорил он, и получилось уж очень откровенно в кровожадной верности. - Но если бы не понимал, то плакали бы твои мелочи, потому что я... Тут ты дал маху. Он снова держал равновесие, но знал, что отбрасывает какую-то неправильную тень - сгорбленную, зыбкую, кривую. - Да? Пожалуй. Зато отвлек тебя. Я опять победил, - самодовольно просмеялся чертов быстрообучаемый Бэтмен, принимая все, даже это. - Но у тебя всегда есть возможность отыграться. Хочешь? Джокеру это, конечно, показалось отличной идеей, и он быстро набросал пару пакостей, отложенных до времени. - Какая циничная попытка, мышара. Неловкая! - вывел он спустя паузу, властно ощупывая живот наглеца в частично угрожающем жесте - рельефные мышцы отозвались, напрягаясь, и ему показалось, что он царапает влажный камень, нагретый солнцем. Посерьезневший Брюс, конечно, так не считал - отличная ведь была попытка, кроме того, он не лгал. Подался вперед, прижимаясь плотно и неодолимо, потому что так сказать что-то было куда проще. - Я тебе все отдам, и хочу от тебя всего, - прямо сказал он, протягивая руку. Между слитых грудин застучало чье-то сердце, и Джокер фыркнул, но рукопожатие свершилось. - Идет, - как можно отстраненнее просипел он, грубо сжимая снова закровившую ладонь, но что-то звенело, и тянулось, яркое, и он прищурился, ослепленный. - Идет. Просто не сдыхай, оставайся... Всегда. Брюс приподнял брови и поцеловал их накрепко сцепленные пальцы.