Неудачная шутка

Вжикнул трос. Он сбежал. Сбежал. Под окном уже никого не было, исчезли даже обрывки кевлара, черри тоже будто стерло, но после, об этом сказал шорох материи его кошмарно неуместной куртки. Ушел позже. А ведь это значило так много. Копы вязали грубо и с нескрываемым ужасом, но Джокер и не пикнул, даже схлопотав казенным берцем по почкам втихую. Гордон, шарахаясь от еще активной пены, метался в узком проходе площадки и лестницы от стены к стене, нарушая все должностные инструкции, но ему было можно, он сам их себе подписывал. Постепенно избиение из потайных укусов обернулось открытым обгладыванием - но он очнулся, лишь когда показалась кровь, и тогда раззявился и завопил, не используя ровным счетом ни одного цензурного слова. Полы его неизменного (того же самого, или такого же, похожего) темно-коричневого тренчкота шлепали ему по ляжкам, высохшим и покривелым - мужчина исчезал, вместо него пришел почти старик. Уподобившийся увязанной шпагатом индейке Джокер усиленно молчал, скромно стараясь не производить резких движений, чтобы не пришлось тащиться сотни ступеней на своих двоих. Его несло по рукам, как на рок-концерте. Споро выгруженный на улицу под плеск луж и топот ног, почти ослеп под контрастом белеющего утра, такого сырого, порывистого и зябкого, что он враз окоченел. Брючины, успевшие от нерасторопности законников вымокнуть в растворе куда сильнее, чем он ожидал, тут же крепко облепили колени и голени, ледяные. - Н-не н-найдется смирительной к-куртенки? - стуча зубами, поинтересовался он, вызывая изменения одновременно на двух фронтах: щедро распыляющийся фонтан комиссара мгновенно иссяк, зато хлебальники других открылись, изливаясь не менее обильно. - Как же шумно, - пожаловался он тогда. - Никаких манер. Я вот к вам домой прихожу покричать? А-а-а, с дудками и речевками, мм? Так-то. Было бы неприятно, да? Если бы я решил заглянуть на огонек? Ну? Кроме того, мне, между прочим, положена эта рубашечка. П-по закону! Знаете, что это? А то я встану и всех покусаю. Да, где все остальное? Надлежит еще применить ко мне инъекцию и капу. Всему вас учить надо... Дальше - ничего. Так должно было быть. - Даже если я сам сдался... вы, между прочим, запишите это... могу и передумать. Меня тут не ценят. Хочу горячего кофе. Обжигающего. Или бульона. Твою фляжку, - повернулся он в поисках начальственного лика, - и не говори, что перестал ее таскать, я не поверю. Еще то красивое золотое термоодеяло, как другим жертвам. Я по телевизору видел, меня не накрячишь. - Срань господня, Джокер, еще твоего остроумия мне не хватало! - Гордон нервно раскрыл зонт, ограждая их от гипотетической журналистской техники и случайных взглядов. - Ох как я по нему не скучал. Примолкни, не разжигай, прошу, я тебя на коленях готов умолять! Джокер самодовольно захихикал, бессмысленно красуясь за этим черным нейлоновым заслоном, будто кто-то и впрямь пришел бы на него поглядеть. Если бы - время, когда он блистал, давно прошло. Слава такая переменчивая штука. - Эй, автозак, с-серьезно? - еще колотясь, поразился он, любознательно вертя носом по сторонам. - Даже не бронированный? Я же вип-клиент. Ну вы и придурки... Бока намяли. Я на вас в суд подам, бездари. За превышение полномочий, за что же еще? Но здесь хотя бы не было ветра. Его усадили в угол для буйных. Что-то новенькое, с необычными фиксаторами, созданное, судя по всему, под пресловутых объебошенных гигантов. Руки и ноги у него уже были скованы попарно, и в отаре возник переполох: верх и низ железного кресла располагал, как водится, разделенными креплениями, но для них это стало невероятной неожиданностью. Он, скалясь, азартно порыкивал на каждое движение в свою сторону. Грязные лапы действительно оскорбляли его по голой коже. Кто любил досмотры? Но можно ли было это так назвать? Его обшмонали по торсу, залезли под резинки носков, избавили, после новой панической заминки, от пальто, покусились на кромку белья и парадные, полупустые карманы брюк, выискав лишь пару мексиканских кастетов, какой-то из спреев без маркировки (родамин, капсаицин или дифосген, он уже не помнил), несколько ножей и осрамившийся ствол - но и только. Поразительный непрофессионализм. - Пока меня не было, изменили процедуру? - отмашка, выданная Гордоном, добила его. - Мм. Вовсе отменили? - Замолкни, балагур, - тот наклонился так близко, что кольнул его усами в висок - гадость! - но внезапность этого вторжения подействовала, и он смог услышать его без той толстой мембраны-фильтра испорченного восприятия, что уже какое-то время преобразовывала все услышанное им в ржание и блеяние. - Что за сумасшедшая неделька, бог мой... Джокер мрачно зыркнул на него, скрываясь. Как все надоело. Он надеялся отдохнуть, а его опять втягивают. - Я с тобой не разговариваю, разбазариватель вещественных доказательств, - хохотнул он, втайне всерьез считая тот комиссарский проступок ужасающим. - Ты недостоин возложенной на тебя ответственности, мм. Он придирчиво проследил за тем, как обезличенные пальцы проверяют эти сковывающие его конечности скобы и запоры. Он стал несвободен по-новому, это была уже третья разновидность неволи на сегодня, и сразу же все зачесалось - под носом, на предплечьях и сгибах локтей; пот стал жалить шею, хребет, даже копчик. Путы, украшенные лаконичной "Дабл ю" на злорадно видном месте. Уэйн Инт. Новейшая система, надежнейший засов. О, метил бы уже своим фамильным гербом, щитом и шлемом, чего мелочиться! Под желудком, конвульсивно сжатым, зудело тоже - непривычно, колко, тонко и остро, заставляя его не находить себе места, но он оскалился лихо и нахально, чтобы досадить старому зануде. Когда они остались в кузове одни, нарушений, вместе с этим, было столько, что он сбился со счету. - Проклятье, Джимми! - в надежде разделаться с обязанностями свежепойманного зверя поскорее, вкрадчиво взялся он увещевать его тогда. - Если хочешь от меня чего-то, надо было общаться со мной посредством микрофона. На худой конец прислать переговорщика, какого не жалко - у вас непременно есть какая-нибудь полудохлая штабная крыса с самым низким КПД. Такой, ну - шесть перекуров в час, кража фруктовых йогуртов из общего холодильника, по два отгула в неделю по семейным обстоятельствам, фотки седалища на ксероксе, да еще ссыт в кулер, пока никто не видит. Что-то в этом роде. - Ничего мне от тебя не надо, - тот нахохлился на своем месте, устраивая там зад так вдумчиво, будто и правда собирался сторожить его самостоятельно. - Просто больше никогда никого не оставлю подле тебя. Джокер подавил тяжелый вздох, зазря гоняя по щекам рубцы, чтобы унять в них давно забытое, так несвоевременно вернувшееся ноющее ощущение. С того момента, как двери сомкнулись за ними, он уверялся все железнее, что все это - часть какого-то замысла. Это заблуждение продлилось не дольше минуты, но могло бы испортить ему настроение! - Я все могу понять, Джим, но у тебя же дети! - вытягивая шею, воскликнул он патетично, но предстоящие игры не завели его, и он с досадой осознал, что предпочел бы поскучать. Тоже стареет, что ли... - И у них, - помрачнел Гордон, веря даже в такую его игру, откровенно дерьмовую. - И у них есть родные, Джокер. - Красивая девочка, девушка уже, студенточка, мм? - поддел он его тогда, через силу отрабатывая программу. - Неродная только, да? Но мальчишка-то - единственное семя, которое ты посеял и взрастил... Или я чего-то не знаю? А-аа, ушлый ты проказник, наследил-таки! Вот ведь верно глаголят - "лучшее вино ищи в старом сосуде"! Эх, у меня тоже на подходе семечко было, да вот, повязали, не свидимся. Крохотное! Что? Чего смотришь? Я не вру. Тот не отреагировал, не поверил, конечно, сверху еще и всем своим видом пренебрежительно излучая, насколько мудрое суждение имеет о его беззубости. - Ох, Джим, ты отличный парень, вот почему ты мне нравишься! - Джокер попробовал взмахнуть рукой, но этим добился только появления болезненного затира у сгиба кисти. - Не за твою вопиющую халатность для своих, нет - а за то, что говоришь без обиняков, мм. Вот-вот, я об этом! Очаровательно: ты даже молчишь та-ак многозначительно! Уверен, что достаточно подготовлен? Сотрудничаем! Помни, не запирай меня с кем-либо. Думаю, ты помнишь, что может случиться. Однажды я попал в камеру на двадцать человек, и выжил, заметь, только один из нас, это было так утомительно... Так плохо для статистики! И скажи своим не подходить близко к клетке - не люблю задавак. Кроме того... - Мы должны еще обсудить мое поведение? - саркастично хмыкнул комиссар, подслеповато помаргивая над очками. - Нарушенные предписания? В этой раздражающей даже для здоровых глаз полутьме он наверняка был не зорче крота. Отличное освещение для того, кому не хотелось бы показывать лица. Искусственная ночь, отдых на исходе долгого, долгого, долгого, бесконечного дня. От него заметно тянуло застарелым табаком и приторной ванилью домашней выпечки. Джокер поморщился, украдкой переводя, выправляя дыхание. - Не-а. Не. Не. Не должны, - разотрицался он, не скрывая, что это предположение приводит в его самый настоящий, неподдельный ужас: приказы, постановления, заповеди, устав, законы... - Скоро поедем? Я голоден. Гордон скрестил на груди руки, будто борясь с собой. - Это хорошо, - помявшись, он позволил себе удовлетворенную усмешку, но разве он мог себя обмануть? Грядет секундочка раскаяния. - Что не должны. У кого бы возникло такое желание? Джокер понимающе примолк, заглядываясь на обшивку поверху. Металл под его затылком начал проводить холод в него напрямую, но это было даже приятно. Огороженный желто-черной сигнальной лентой, он не мог успокоить себя привычными способами - жестикуляцией, пусть праздной и ненужной, из мелких, частых подходов к лацканам и манжетам, воротнику, волосам. Манипуляциями с предметами. С людьми. - И в этом году никакой весны. Даже если в феврале так мало дней, - доверительно поделился он с гладью потолка. Серое, плоское, неживое. Все, до чего ему не было дела. - В этом городе просто не бывает ясно. Незадачливого служителя справедливости настиг приступ совестливости куда раньше ожидаемого. - Когда мы виделись в прошлый раз, ты был совсем другим, - с готовностью посетовал тот в ответ, расстроенно потирая переносицу прямо по пластиковому мостику оправы. - Кажешься еще гаже, но есть что-то... Джокер прерывисто вздохнул, сбиваясь от его доверчивости. Заново, с начала. Терпение никогда не было его добродетелью. Проще было обратиться к стабилизаторам, но у него, весьма запасливого обычно, их даже с собой не было, что уж говорить о рукотворном чуде их извлечения и употребления. В тепле его развезло - после недружелюбно холодной бетонной кишки лестницы, после промозглой непогоды. Щеки горели, горло горело тоже, словно ободранное криком. Разбитые губы вспухли и потрескались, и жир от грима не помог предотвратить это - он так часто облизывал их, что поглотил его почти без остатка. Не самая полезная приправа: как бы не прополоскало. - Ага, я вроде как изменился, - насмехаясь над собой, похвастался он, делая вид, что осматривается в текущих владениях, - начал новую жизнь. Уже... который час?.. Неважно. Уже пару минут как веду новую жизнь. Не выношу этого, но предполагается, полагается, мм, что на каждого есть футляр. Раковина. С'творки. Раки-отшельники часто переезжают? Не знаю. Змеи меняют кожу, но сами не меняются, так что это не считается. Кому-то по душе крысы - затачивают клыки без передышек, делая их острее, но это не их вина, это их бремя: те растут и растут, могут пробить щеки и небо. Не люблю эти разговорчики, - рассердился он вдруг, хмуро оглядывая трусовато отложенные подальше комиссарские руки. - Херня какая-то. - Сам же начал... - буркнул их хозяин. - Ты правда не хочешь на свободу? Джокер кивнул, сухо, часто сглатывая вхолостую. Действительно, зачем он прилагал хоть сколько-то усилий? Сам-то зачем продолжал держать лицо? - Ты спрашиваешь из-за того, что я помог тебе с ар'хивом? - отпускаясь, рассмеялся он, но быстро захлопнулся - прозвучал слишком южно, чисто и низко. Вот, опять. И чего соблюдал ритуалы: имидж у него один хрен был безнадежно испорчен. Итак, все-таки что-то есть? Какое-то распоряжение на его счет. Иначе для чего им тут заседать? - Нет, - смутился на его акцент Джим, определенно приняв его проявление за ловушку. - И не из-за беспрецедентно щедрых пожертвований в... - Эй, эй, эй, поставить пару банок пива старым гончим - не такое уж большое дело, - заговорщицки зашикал он на глупца, умиленно складывая брови - такая опрометчивость была так кристально чиста, что даже не смогла его разозлить. - Забудь об этом, ладно? - Глупости какие-то болтаю, - запаниковал тот, но зря - ничего особенного не произошло. - Замотался... Нет смысла произносить вслух то, что и так все понимают. Секрет Полишинеля. Не нажалуйся ему только, окажи уж услугу. Джокер попытался изобразить пренебрежение, но в этом начинании не преуспел. Он что, должен был просто взять и поверить, что этот разговор никто не слушает и не фиксирует? - Есть еще кое-кто, - с неохотой сообщил он, посмеиваясь, - кому нужно расстегивать на суке лифчик, чтобы узнать, какое имя она получила при рождении. Поэтому не болтай на каждом углу о девичьей чести, не будь подлецом. Давай, выкладывай, - не выдержал он, сам себя удивляя. - Спрошу один раз: чего тебе? Не зли меня зря, Джимми, я и так не в настроении. Он ожидал ледяной крепости из спокойствия или, наоборот, огненного вихря гнева (хоть и основной версией была, разумеется, ненависть), но опустошение, посетившее его, было внезапным и неодолимым. За ним - ничего, да. Но так не было. Вырубиться не получалось: закрывая глаза, он видел слишком многое, его пустоту донимали искаженные световые квадраты, голубые и зеленые. Измождение ли это, или выход в тираж, не важно. Он был чуток к себе стабильно, по призванию, в его повседневности всегда было много телесного - но теперь он едва ощущал свое мясо. - Не понимаю, о чем ты, - нахмурился комиссар, и было видно - не понимает. - Угрожай понатуральнее. Думал, ты уже вышел из того возраста, когда мнят себя бессмертными. - Отстань тогда. Я собираюсь вздремнуть, - Джокер без труда принял его отказ. - Разбудишь меня на подходах, а пока можешь продолжать позировать перед паствой. Что? Я не прав? Он мог бы посмеяться и над этим - перетрудился в бессилии от безделья! - Думай, как хочешь, - не обиделся Гордон. - Не пойму, откуда столько возмущения. Ты учинил достаточно, чтобы я был в ужасе от этого твоего нового появления в моей, в нашей жизни. Я за них отвечаю, они все мне как дети. Пусть порой неразумные, иной раз тянущие одеяло на себя - моя семья, неидеальная, но настоящая. Все равно же сбежишь, и останутся одни клочки да осколки... А у меня за сутки - и это воскресенье так начинается! - три летальных, шестнадцать нападений, пара перестрелок и похищение ребенка. Прямо из своей колыбели. Простыни с утятами, Джокер. А вместо этого мы будем заниматься Принцем преступного мира - будем защищать тебя от этого самого мира, от четырех видов мафии, и черт знает кого еще, в награду в результате получив твой феерично-блистательный побег, когда тебе надоест. - Стража! Взять его! Ату! - это можно было только обсмеять, что Джокер и сделал. - Ох, знал бы ты, как мне похуй, - он заерзал, изворачиваясь, чтобы избежать традиционной посадки, прижимающей тошный след шлепка на его заду в сэндвич из брюк и сиденья. - Поехали уже. Я точно никуда не уйду. И я носил эту сраную корону всего несколько дней, когда выбирался из вашей дурки, так что хватит меня так называть. Все, встану только ради своей порции пюре. Я на пределе. Правда проголодался. Не знаешь, оно все такое же синее? Гордон странно посмотрел на него, но отвечать не спешил. За пределами фургона, в настоящем, но уже второстепенном мире, под аккомпанемент разгорающегося дня, слышалась небрежная ругань, перечеркиваемая иногда то гвалтом суеты у дорожного поворота, то раздраженными гудками клаксонов. Пауза подзатянулась. - Это неофициальная информация, - наконец сказал он, снимая очки. - Картошка? - растерялся Джокер. С водительского места неделикатно постучали, обращая кузов в гулкий барабан. Как правило, это символизировало готовность к отправлению. Теперь? Кто бы знал что здесь творится. - Нет. Нет, - Гордон, однако, вопросительный сигнал подчиненного проигнорировал напрочь. - Можешь считать это слухом, но будь уверен, твой номер переквалифицируют с... Он осекся, опасливо замолкая на резкое движение - Джокер, забывая о путах, дернул плечом, перепугав его этим. - Не надо, я понял, - засмеялся он разочарованно. - Черт, вот почему ты так медлишь. А я-то думал... Бедняга. Ты та-акой жалостливый человек, легавый. Доставили тебе напоследок пару неприятных минуток, да? - Бюрократы, ты же понимаешь. И без того подозрительно живо все обстряпали, - словно сам был закоренелым уголовником, тут же охотно засплетничал с ним комиссар полиции. - Сперва надо было свести вместе все твои приключения, но ведь это работы не на один год! Мягко говоря. Следов ты оставляешь так мало, что я, честно скажу, удивлен, что это вообще происходит, не упоминая о твоем нынешнем... хмм... явлении. Ты настоящее инкогнито, Джокер. Аноним. Форменное перекати-поле! К тому же, в Готэме ты больше гадить не стал. В его голосе сквозило подобие участия - впрочем, довольно блеклое. Ему было и любопытно, но кроме этого он транслировал еще что-то, неясное, неопознаваемое. Джокер фыркнул, щелкая суставами пальцев по очереди. Еще, по кругу. Продолжил, даже когда приятный хрусткий звук перестал появляться. - Кто же пачкает у кормушки! Ну и я от этого воздержался. Что ж, - он так и не научился определять эмоциональную гамму такого рода, вот и теперь остался ни с чем даже после довольно плотных исследований. - В Аркхеме было даже комфортно, буду по нему скучать. В этом штате же нет смертной казни? - Раньше выяснить и мысли не возникло?.. Насчет этого... - Гордон извлек откуда-то из-за кадра порцию дешевенькой минеральной воды в крохотной пластиковой таре. - Боюсь, на это тоже будут влиять. Ты поразительно активный путешественник. Был. Скорее всего, один из губернаторов проиграет отсутствие тебя в его вотчине в бильярд в какой-нибудь из пятничных вечеров, или это уже случилось загодя, вот и все. Джокер нашел этот прогноз утрированно ядовитым, но желания поспорить на этот счет в себе не обнаружил. - Жалеешь меня? - брызгая слюной, надменно отверг он самаритянский жест. - Роскошь для такого, как ты. На пощечину, высмеивающую его доброту как услужливость, комиссар только вздохнул, отставляя бутылку им под ноги. - Просто считаю, что все должно быть честно, - проворчал он, с мелким бряцаньем свинчивая пробку потертой фляги, и помог ему напиться. - Я идеалист? Может и так... - Идеа... кто?! - вознегодовал Джокер, отчмокав изрядно отхлебнутой дозой дарового острого рома. - Да ты отступник! От слов своих, от своих убеждений. Вы все здесь такие... Мм, - он потух так же стремительно, как и воспламенился. - Половые хоть не шьют? Вот чего никогда не касался. Занятно, кстати. Обо мне отчего-то идет молва как о растлителе. Мм. Кто-то клевещет на меня? Обидненько. Не хотелось бы лишней пыли... тюремщики чересчур рьяно чтут устои заключенных, знаешь ли. Слишком сладко. Жажда не ушла, конечно, но он на это и не рассчитывал. Алкоголь не смог его даже согреть. - Я кто тебе, прокурор? - Гордон двинул бровями так недоверчиво, будто был осведомлен о его похождениях куда лучше него самого. - Не опирайся о мою открытость, не забывай, что она вынужденная. Я мирился с твоим существованием, поскольку у меня не было выбора. За эти годы я вот ничуть не изменился, не буду врать... Ну и... Ты же не думаешь, что я буду с тобой... и потом? - Не-е, это в мои планы не входило. Да не расстраивайся ты так, мужик, - Джокер и в самом деле услышал жалость, и вернул сторицей. - Ты же мне и не... кто там этим занимается, психолог? Не мой духовник. Все нормально, все с твоей совестью будет нормально. Все это вполне логично, теперь-то они заявляют, что я не безумен. Что никогда не был. Но сойдет, последние пару лет у меня, кстати говоря о сопровождении, был отличный психотерапевт. Лечение пирогами, прогрессивная методика. С некоторых пор я даже не выпадаю в астрал. Мои затруднения? - желчно закривлялся он, приметив, что Гордон навострил уши. - Ну, знаешь, заморочки с властным отцом и чересчур... мм... множественной матерью. - Считаешь, что болен? - неподдельно изумился тот, не стесняясь обронить банальность. - Говорят, психи так не думают. Джокер прожевал зевок. Болен ли он? За все эти годы он так и не смог составить по этому поводу четкого мнения. Чем не подтверждение болезни? - Если бы ты видел то, что видел я, м-м! - прыснул он, глумясь над собой, но, поддавшись малопонятным сомнениям, пожалел о сказанном тут же. - Если ты что-то видел и не сумасшедший, это что-то реальное, - веско заметили ему. Мало кто не счел бы эту ремарку бессмысленной. - Так, да? Поболтать хочешь. А свистел... Без проблем. Могу и составить тебе компанию, пока ты... что ты там делаешь, я так и не понял... но когда засну - не тормоши, - он сгорбился, расслабил мышцы, уложил подбородок на грудь, блаженно смыкая пересохшие веки. - Вот я говорю - я выстрелил в человека, что скажешь? - Скажу, что ты арестован. - Ох, Дже-еймс, - протянул он, приоткрывая один глаз, - я уже-е арестован! За пределами сущего кто-то высоковато, коротко крикнул, лениво изображая властный тон - тяжелейшая, но блестяще проведенная операция по обезвреживанию опаснейшего преступника, кажется, перегородила своим нелепым парадом эту узкую улочку, вот откуда весь этот шум. - Тогда... Вы имеете право хранить молчание, - Гордон зашуршал плащом. - Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права? - он замедлился, смешавшись. - Если вы не гражданин США, вы можете связаться с консулом своей страны, прежде чем отвечать на любые вопросы. Ожила рация. Застрекотала хрипло, но фон быстро выправился, стал, подложенный под гнусавый и скучный доклад всем-и-без-того-известного, чище и яснее. Джокер по-медвежьи вальяжно ткнул лопатками в темноту, в твердое, зудливо надеясь найти среди гладкого и удаленного близкий выступ пошершавей. Сон не шел, но это - временно. - Да-да-да. Мне давно надоело это слушать. И да, я гражданин. США, мм. Тебе вот не надоедает? К тому же, мы не на допросе, а ты еще и в отпуске. От тебя так жена уйдет, если не будешь ей внимание уделять. Поверь моему опыту. О, да ладно, - кротко склоняя голову, фыркнул он, предсказав оробелый от его осведомленности взгляд, - можно подумать, я не способен запомнить, что у меня там в ежедневнике. Джим, я стрелял дважды. Что скажешь? - Ты же знаешь, что, пацан, - грозно запыхтело у него под ухом. - Чего ты от меня хочешь? Выстрелил. В человека... - Он не помер. Не-а. Хлоп! Упал, но потом встал, - он принялся перечислять поневоле взбудораженно, в темноте без зрения под слипшимися, сшитыми усталостью веками просматривая свой провал от вступления в бой до окончательного краха. - Оценил, как я птичку изображал? Вот тогда это было. Довольно давно, не так ли? Шок так не работает, да и... при чем тут это? - Ого. Какой-то особый броник? - Гордон подался ближе, забываясь. - Твой Глок? Ты его достойно снаряжаешь. Как же ты так облажался? Не всякий удар достигал цели. Иронично. Джокер машинально повел плечами, не желая, чтобы те, оставшись без дела, рухнули, рискуя потерять способность подняться вновь. - Вот то-то и оно. Я не успел настроиться. Не вошел в раж, не сломал ни ему, ни себе хотя бы парочку пальцев. Не потратил ни магазина, ни колоды. Бил наверняка, счел, что дело плевое, - презрел он условности из самолюбия и их вражды, обеспечивая картинную паузу, какая была бы уместна для обсуждения охоты или спортивного состязания. - В бедро - ничего. В торс, может... пускай, в плечо - ни перелома, ни ушиба. Упал ли этот мудила? Я уже не уверен, я этого не запомнил. Встал и дал мне на орехи. Но и это еще не все. Что, если я скажу, что после этого два раза колол его? В печень, под ребро. Один из них - своим любимым ножом, спецприемом. Не начинай: это тоже не сработало. Мне показалось, не было вообще никакой защиты, Джим. Он не выглядел упакованным. - Хочешь приберечь это заявление для освидетельствования? - Гордон, похоже, решил, что ему подсунули очередную утку. - Если то не будет фарсом... - немного погодя добавил он конфузливо, будто жалея, что атмосфера не может стать попроще. - Вот то-то и оно... Не уверен, что попал. Вот ножевыми, наверное, нет, - Джокер говорил уже, не помня, что его кто-то слушает. - Я был недостаточно серьезен? Может, сплоховал, был небрежен? Его не взяла даже острая нитка. Расчет был на то, что он не сможет двигаться какое-то время. Я тогда был уже на взводе, но почему-то решил, что это... бесполезно... Я слишком легко сдался? Я слишком легко сдался, но у меня тогда уже не было права голоса. Ты же знаешь, как важна инициатива - свою я утратил. Но он должен был хотя бы лишиться мобильности! Да куда там. Он прыгал так бодро, я не... Гордон опомнился не сразу. - Нитка. Ох... - пустился он упоенно примеряться к предложенной задачке. - Не могу поверить, что ты учудил такую эксцентричную... да уж. О чем это я... Чтобы ты всегда так не попадал. Раньше. Обычно... Джокер томно ощерился в его сторону. Лицемер. От праведного негодования этот святоша оправился не в пример быстрее! - Обычно, Джим. Обычно. Ну так что? Не замолвишь за меня словечко? Когда тебя вызовут, - он ждал логичного вопроса про мировоззренческую принадлежность безымянного вражины, как-никак, он выходил не только против таких вот ангелочков, но интереса у собеседника не вызвал. - К тому же, в ваших коробках каждый пук регистрируется, а? Для вечности. Ясное дело, предоставление записи - инициативка исключительно добровольная... когда ты из властей, мм?.. Но все же. Я - не в себе. Похер мне на ваши реверансы - Аркхем, Блэкгейт, что там придумают вместо того, чтобы вздернуть меня на вашей фирменной магнолии этой же полночью. Но неужели такое возможно? Не было там никакой брони. Ты - такое когда нибудь слышал? Во-от. И... - Вообще-то слышал, - перебил его тот, удостаиваясь вздернутой головы и прямого, изумленного взгляда. - Ты не следишь за новостями? - Простака себе нашел? - Джокер таких шуток не понимал. Нашел к кому сверху заходить! - Да я читаю каждую газету, кото... Гордон стал выглядеть чуть более самодовольным, чем можно было от него ожидать. - Газету, Джокер, ну да. Сейчас все в интернете, - он стушевался под скептичным взглядом "что - все?", одергиваясь. - Ну, может, это и не так уж общеизвестно... Я тут, хмм, выбираюсь иногда порыбачить по выходным с парой друзей. Мы знакомы еще с... - его пригвоздило мрачным молчанием. - Ты ужасный слушатель, Джокер. Ладно, сокращу. Военные. Было видно, что он ждет бурной реакции на эту сенсацию. - Что - военные? - его все же пришлось подталкивать. - Всему причина, - объяснил он тогда, мерно сияя. - Секретная разработка правительства!.. Напрягшийся было Джокер раздраженно цокнул языком. Кое-кто тут в детстве высматривал пришельцев в бинокль. Что странного? Кто еще мог стать настолько верным соратником самозваного героя, рассекавшего сумрак в черном, мать его, плаще? От разочарованного движения волосы упали ему на лицо, занавесили глаза, стали лезть везде - пристали к ослюнявленным губам, на лбу, на пористом налете маски, вылепили пожухлый вьюнок - уродливый, это чуялось по его извилистому оттиску. Над ним пролегала тайна: державный обруч иного рода, светящийся, голографический в белом и желтом нимб из муторной головной боли, сжимающийся ежесекундно - отравление или тяжелое похмелье. - Ты не разбираешься, - разочаровался он в казавшемся перспективным источнике информации. - Армией там и не пахнет. Экзоскелет? В данном контексте... компактный до суперизящности, максимально незаметный. Он криво ухмыльнулся этой глупости. Невидимый? Неосязаемый? Какая чушь. С другой стороны, все эти разработки НАСА - невесомые, особо прочные материалы-обшивки... Нет, не могло быть такого, что какая-то из технологий прошла мимо бэт-внимания. - Вполне жизнеспособная версия, разве нет? Получше многих догадок о нем. О том, что он умеет летать, например. Какой вздор, да? Знаешь, как его называют бескостные языки? Сверхчеловек. Каково, а? - хмыкнули на него. - Не пахнет армией... Откуда тебе знать? - Кто из нас еще мальчишка, легавый, - подмигивая, расхвастался он тогда, уязвленный одним намеком на необходимость спора по такому беспримерному вопросу. - Семпер фиделис. - "Всегда верен". Известный девиз. Именно поэтому морпехи отмечают своих, - Гордон насмешливо указал на рукав его глупой рубашонки, под краем которого было не рассмотреть характерной татуировки, чей слабый след сожрала темнота, будто те ублюдки никогда не ставили своих меток на хребтах и выях. - Но если бы это было так, ты не мог бы не знать, что разграниченный строго по уровням доступ в той системе - вовсе не красивый фасад. - Ага, - Джокер мечтательно покосился на него, скучая. - Не могу не знать, мм. Как думаешь, - выдержав паузу, задумчиво спросил он, теряясь у воображаемой картотеки, - монстры пользуются освежителем дыхания? Волосы перешли все пределы назойливости, и он закусил особо отличившийся на этой ниве локон, чтобы отплюнуть его подальше от исщекоченного носа. - Тут уж мне-то откуда знать? - отбрил его Гордон. - Ты не пользуешься. Хотя не помешало бы. Так ты с ним в самом деле встречался? Тебе померещилось. Джокер кивнул, хотя не был уверен, не находится ли и в самом деле в плену иллюзии. - Обычный хлыщ. Такими прилежными преппи после пубертата начинают притворяться все самые целеустремленные голозадые ботаники из маленьких городков. Рожа резиновая, - взялся докладывать он. - Не старше тридцати, белый, чуть ниже меня, брюнет, голубоглазый, особых примет нет. Высшее образование, но гуманитарное. Проживает в Нью-Джерси или где-то в этой области с широким диапазоном, не смог определить точнее из-за того, что он там не так долго - десять лет, пятнадцать. С оснащением, как видишь, не ясно, но облачение - ужасная дешевка. Прямо по нижнему порогу. Предполагаю, что это такой специфический гонор: не наряжаться для уборки улиц. Без права голоса, кто бы его стал слушать? Он хотел сдать новую бэт-противоположность как мог подробно, прекрасно осведомленный о том, что его собеседник - бульдог из самых цепких. - Джокер? - не отреагировал тот так, как ожидалось. - Что с тобой? - Гражданский долг, слышал о таком? - он мог бы и не отвечать, но он научился быть снисходительным к излишнему. - Подкидываю тебе холодненькое, папка из одного листочка. Порчу своим свидетельством показатели. А чего ты хотел? Я же все-таки злодей, мм. Говорят, я такой, когда голоден или хочу пить, - не удержал он саркастического самовыговора. - Делай выводы. - Мучимый жаждой никогда не откажется от воды в пользу глотка спиртного, - обличили его. - Неотвратимость наказания даже тебя делает обреченным? Ты ведь поэтому такой понурый? - Я когда-то был знаком с человеком, способным побороть любое чудовище. Тебе нравятся хорошие парни, Джимми? - рассвирепел он тогда. - Отважные, доблестные, готовые к принятию, мм, сложных решений? - Погоди... Он... - занервничал комиссар. - Что с ним? Джокер? Джокер опустил глаза, почти чувствуя, как скрипят шарниры, наживую закрепленные у его висков. Наконец-то у него-клоуна начало заканчиваться время. Он мог бы выдержать и еще, но зачем? - Не называй меня так, - он взялся долизывать и без того выглаженные натянутой пленкой губы, размягчая их. - Я терпел и подыгрывал, но больше не хочу такой клички. Дурацкая. Трещины ожили, загорелись, стали донимать его. - Что с Бэтменом, Джокер? - накинулись на него. - Где он? - Джек Блэк, Харви Квин, Джон Уайт, Джун Мун, - он загнул по пальцу на каждый псевдоним, отставляя мизинец. - Изрядно поношенные, но смогут заменить искомое. Джек-в-цепях! Выбирай. А Джокера - забудь навсегда. Нет Джокера, и Бэтмена тоже не будет. Где? Тут его поблизости точно нет. Практичная шутка-штучка: мягкая таблетка сенсора внутри брегетова браслета, настроенная на антенны в бэт-шлеме, вибрирующая с расстояния в десять километров, молчала, неживая. Доводы? Никаких, но это было относительно недавнее изобретение. Его же еще не выявили? Не должны были успеть, он разумно активировал этот датчик впервые только на лестнице, как последнее средство, которым он мог хоть как-то заменить себе ставшими бесполезными глаза и уши. "Потому что Бэтмена больше не будет" - и Гордон принял это, как ответ на свои воззвания. - Хочешь так смыть с себя грехи? - взбеленился он, дрожа в тревоге глаз и щеточке усишек. - Не получится! Не выйдет. Он дорожил темным рыцарем, не скрываясь. В этом было мало достоинства. - Нет никаких грехов, Джимми, - Джокер вдруг ощутил к нему нечто вроде сочувственной приязни. - Эта концепция хороша в божьем доме, чтобы однажды перед каким-нибудь малышом встал вопрос о том, что именно считается содомией, аннулирует ли это его билетик в рай, если он не ведал, что творит, и отмолит ли настоятель свою долю, пока благодарит за "прожитый день" "уберегая душу от зла". Я и в ваши непрактичные приговоры не верю. Невозможно отдать за преступление две жизни. Два, три раза за убийство не умереть, а уж сидеть по семьсот лет - сюрреализм. Кто из нас свихнутый еще, мм... - Давай без философствований, - Гордон схватил его за плечо. - История жизни? - Не. У нас были телочки-монашки. Некоторые даже весьма сочные. Куда меньше агрессии, и та скорее морального свойства, бабы в этом понимают. Хочешь, - без перехода засмеялся он, подлаивая, - хочешь услышать, как я убил его, трахнул свою мамашу и пошел вразнос? Гордону, похоже, в его болтовне снова послышалось предупреждение, хотя он не лгал и не иносказательствовал ни капли. - Не отец, Джек, - воображая себя способным ориентироваться в услышанном, стал тот степенно направлять его как заблудшего психа. - Бэтмен. Что с Бэтменом? - Напишешь книгу. Мемуары, как тебе? - Джокер обнаружил, что по привычке уже какое-то время разминает-растягивает сухожилия, и заставил себя остановиться. - "Смертельная облава. Как я поймал матерого, или Петля затягивается". Тебе будет нужен материал. Гвоздь программы, эксклюзив. Все хотят знать, как я стал таким. Не оставляй их жадные рты без десерта. Надлежит периодически стачивать зубы, не забывай. Он стал елозить на своем неудобном сиденье под возникшим исподволь дискомфортом. Не так, не ясно. Он где-то сплоховал снова? Но он же ничего не делал. Это из внутреннего? У него там ничего не хранилось. - Что ты натворил? - затряс его комиссар. - Что с ним? - Да все с ним в порядке, - он выпрямился, чтобы дать отдых склоняющимся под гнетом переспелой полутьмы плечам. - Уже, наверно, подвесился вниз головой на жердочке в пещере. Еще чистит свою блестящую черную шерстку. Шорк. Шорк. Уже перекусывает горячим паровым кузнечиком с овощами, тушеными по-сычуаньски. - Кинул его? И все хихикаешь, - тут же непрофессионально осудили его. - Да что с тобой такое! Кто тут кого еще... - Не говори со мной в таком тоне, Джеймс Гордон, - надулся он на панибратский сленг. Кто мог подобрать слова на понятном ему языке? Он не подходил для этого, во всем этом он не мог ничего найти. - Ты знаешь, как я заслужил уважение. - Не уважение это было, а страх. Но сейчас... Ты кончен, Дж... Джек. Все кончено. - Да-да. Не зажигай фонарей, Джим. Он не придет. Он больше не хочет. Комиссар отчаянно уставился на него, забыв про очки. - Как ты можешь так равнодушно... - он будто вспомнил вдруг, с кем говорит, и понуро отвернулся. - Ни Бэтмена, ни Джокера. Человека не берет пуля, человек умеет летать... И если это так... Нас ждет новый мир?.. Джокер удивленно ощутил, как он успокаивается. - В новом никогда нет места старому, - зазлобствовал он, но без запала, и его слова не возымели эффекта. - Необязательно. Знаешь, что такое адаптация? - Гордон стал говорить неопределенно, закрываясь загадочностью так, будто сам был на пороге превращения. Джокер затряс головой, изображая ученическую подобострастность, хотя сам не вполне понимал, соглашается ли с ним, или все же издевается над его невинной мудростью. - Это для тех, у кого есть будущее. Я был зол, помнишь, как я был зол? Не знаю, было бы лучше, если бы мне, как ты выражаешься, надоело? - мягко прошептал он, подлинно благосклонный. - Думаешь, не нашлось человека, называвшего меня его подстилкой, мм? Ну и что? Я придумал себе имя. Сочинил прошлое, в которое сам поверил - для него. Это наверняка будет чудовищнее. Всего прочего. Жалеешь меня. Через губу, но все же. Жалко! О, да-да. Я еще мог бы. Может, выучился бы на бухгалтера? Занял бы свое законное место в вашей субурбии. Я неплохо складываю, умножаю и, мм, делю, но еще лучше не даю себя обсчитывать. Облысел бы, посерел, выплатил бы кредит на землю, взял бы женщину, разбив - на всякий, мало ли, усопнет раньше суженого - цветник за домом? Или с таким лицом меня никуда не наняли бы? Не приняли бы в обществе? Ох, жаль, жаль. Сперва я собирался сторчаться, подрабатывая автомехаником в Айове. Я специализируюсь на олд-мобилях. Мне часто говорят, что у меня золотые руки. Понимаешь? О чем я говорю, можешь понять? Эти руки. Он попытался вывернуть кисти ладонями вверх, чтобы продемонстрировать драгоценное напыление из порезов и мозолей, но получилось не очень - оковы держали намертво, да и перчатки с него снять не соизволили, это было так себе доказательство. - Ты удивишься, сколько запрятано в людях такого, о чем ты и не подозревал, - Гордон был сегодня странным. Подозрительным. - Ближе даже, чем ты думаешь. На какие поступки они способны... Как бывают хлипки даже самые надежные оковы клятв, - он махнул рукой на те единственные путы, что можно было считать таковыми, - связавшие самых верных, когда те что-то обещают себе однажды. Впрочем, ты все равно не поймешь. Истолкуешь по-своему. "Невообразимые прежде поступки", что характерно, бывали весьма разнозаряженными. - Поступки... Это вопрос престижа. Щедрости, если хочешь - когда даешь без сдачи, а не считаешь монетку к монетке... Джим, - тогда позвал Джокер, часто облизываясь, забыв, что проделал это уже три раза подряд, и нужды в этом нет никакой. - Ты не... Нет, не так. Ты все еще ненавидишь меня? Да? Да. Сильно? - Да. - Как сильно? Сильнее всех-всех на свете? Гордон нерешительно усмехнулся. - Ты как ребенок, - он, однако, быстро смекнул, что им пользуются, и переполошился так, словно такое между ними было беспрецедентным. - То есть... Я хотел... - Да я понял, чего ты хотел, - успокаивающе вскинул пальцы Джокер, усыпляя его благоразумие. Такому, как он, приходилось интриговать даже ради таких пустяков. - "Какой я был смешной, когда был Деревянным Человечком! И как я счастлив, что теперь я настоящий мальчик"! Джим, это он настроил тебя? - дерзнул он выпросить желаемое напрямую. - Это не так важно, потому что я - повторюсь - никуда не уйду, но все же. И ты не собираешься подождать определенное время, а потом... - Нет, - просто ответили ему, и это стоило так много, ничего в себе не содержа, но только для него одного. - Нет. Мы с ним не связывались. Вообще-то нас оповестили по... - Понятно, - он потерял интерес: его опыт подсказывал, что ему не лгут. - Понятно. Извини за грубость - это я вас сам заказал, поэтому не очень хочу слушать все ту же историю. Ясно. Ясно. Джим, он знает про переоценку? Он дальновиден в таком. Мне никогда не удавалось переиграть его на этом поле. - Ну... Думаю, знает, - призадумался Гордон. Он принял непроницаемую, казалось бы, позу, но его руки дрожали, когда он поспешно и неловко водружал очки обратно на нос. - Он даже осведомленнее меня, скорее всего. Все-таки... - он замялся, отчего-то озлобляясь. - Знаешь, думаю, тебе не стоит оглядываться даже на вчерашний день. Ни в коем случае. Кто тут просил совета? Джокер сглотнул колючий комок - всего лишь высохло горло, или из него что-то лезло, паучье, власяное, терновое?.. Почему именно он должен без конца отрекаться? - А то пр'евращусь в камень? В соляной столб, - засмеялся он, но получилось тоскливо. - Или это Орфей? Орфей пр'евратится?.. Я, я забыл. Но ты ведь знаешь, я неуч, ничего... ничего удивительного... Что это за звук? Он не мог проигнорировать это. Отдаленное, подведенное в это пространство уведомление, зашифрованное помехами, но броское, которого не должно было быть, которого быть не могло. Действующее уже некоторое время. - Большие мальчики не плачут, - начал терять терпение Гордон. - Посмотри на себя. Забыл свое место. Джокер закрутился, запрыгал на сиденье, сожалея, что не может закрыть себе уши. Реальность снова стала меняться - растрескалась на куски, разлезлась дурно сметанными лоскутами, и следовало было что-то пустить в себя или, напротив, выпустить наружу, если он хотел остановить распад. - Что за гул? - заныл он, вовсе истрепываясь от смеха. - Там, вот там, ты не замечаешь? Разве это не... - Это моя рация. Сейчас... - Постой. Постой. Не выключай. Минутку, - он понял, что теряет влияние, и взял себя в руки. - А, ну верно. Когда мне что-то понадобилось, сразу морда. Знакомая тактика, молодец. Или это потому, что Бэт меня продал, мм? Само собой, с таким покровителем мне было ниче' не страшно, и вы, мундиры продажные, по струнке ходили. Эта резкая смена полюсов сработала - она всегда работала на добряков - и он получил желаемое. Ему удалось пристыдить мужика, и он дожал его, сам себя удивляя аккуратностью, с которой совершал нужные расчеты. В вычислениях иного свойства закралась неизвестная, и он, даже не желая этого, должен был узнать больше. - Нет, - пробормотал он вслух, косный, потому что в его безотказной схеме сейчас шла сахарная морковка, которой обязательно надо было сменить кнутик. - Это беспилотник. С приставкой "бэт", как и все, что ему принадлежит. Как все, что он делает своим. Бэтптер. Окей? Только придумал... Откуда идет передача? Откуда, Джим? С крыши. Сверху. Он здесь. Здесь. И он здесь не за ним. - Ты такой общительный... - насторожился Гордон. - Ты не понимаешь? - Джокер, быстро соображая, зашарил взглядом по углам. - Нет? Нет? Не понимаешь? Брюс завел недавно две сотни таких. Его лопасти, моторчик. Черный полимер, легкий и прочный, в стыдноватом, восхитительно наглом виде летучей мыши. Как можно бесшумнее, но всему есть предел, и он смог опознать этот легкий след. Он не должен был это услышать, его здесь быть уже не должно было. Но этот временной промежуток был создан не для гарантии - он был необходим для чего-то другого. Ждал. Но не Джим. - Джокер? ...а Брюс. Тот чего-то ждал, и вот оно, прибыло. Срочной доставкой. Вот черт... - Выпусти меня, - повелел он тогда, клацнув зубами, и ринулся грызть их с мокрым слизистым хряпом. - Живей. Пошевеливайся. Повелся. Повелся, и дал себя исключить! Нельзя было... Он был пуст и туп, не знал, не мог угадать, рассчитать, что может случиться, и отступил. Он сейчас мог бы быть там, на втором тайме. Нет такого доспеха, который не пробить. РПГ, да хоть танковая башня - с запасом. Он перекосился, изнывая. Нет, нет, нет! Что-то было не так. Ведь его руку не приняли. - Выпусти меня! - дичая, зашипел он, напрягая шею и предплечья. - Что. Это. За. Звук? Этот ласковый лживый рот. Страстный, мучительный, суровый, печальный. Все совсем не так. Не новый раунд, нет. - Только что ты говорил... - Гордон поспешно заглушил источник раздражения, тщетно ловчась исправить положение. - Джокер, ты... Ну началось... Тише. Тише! Джокер бессильно содрогнулся в оковах, раздувая ноздри. Висок треснул, оттуда потек пот. Последний, не следующий. Почему он еще тут? Он рванулся еще, но так и не смог сдвинуться с места. - Включи назад! Включи! Не надо мстить, вот как он сказал! - забился он, выпучиваясь до почти слышимого звона лопающихся сосудов в глазных яблоках. - Выпусти! Выпусти, жопошник ст'арый, а то... Пошли к черту! Все, все идите на хуй, откуда вы все взялись?! Этот звук, ты не понимаешь, мне нужно знать, верни обра... Ему пришлось подавиться смесью из крика, густой, вязкой слюны и отработанного воздуха - ладонь, защищенная коричневой перчаточной кожей, хлестко, твердо и больно зажала ему рот и нос, преобразовывая его выкрики в тупое мычание. - Не заставляй меня, - Гордон схватился за кобуру, сжимая ему щеки все сильнее, до высаживания сустава челюсти и визга десен, и снял с предохранителя отточенным многолетней безукоризненной выучкой службы взмахом большого пальца. - Не надо. Я не хотел решать это так. Ты даже не понимаешь, что ты со мной сделал, да? Как ты виноват передо мной, перед всем нами? Куда тебе... Но вот, пожалуйста, ты смеешь ставить меня в это положение... Очередная отместка, еще и без квитанции? Джокер закатил глаза, выщелкивая клинок из мыска ботинка. Он должен был стать сжиженной жирной слизью, узким скользким щупальцем. Сучий капкан причинил ему боль - последняя капля. На волю он вырвался полупомешанный. Стрелять будут на поражение. Сделают из него решето за старину начальника. У патрульного Форда, клейменого его имуществом, устроил взбучку: уклоняясь, подныривая и сокрушая стекло, хрящи и кости, избавился от стражи. На ходу влезая в рукава отыгранного пальто, потратив на это драгоценную тройку секунд, сунул руку к пристяжному чехлу на подкладке, только чтобы вспомнить, что оружия при нем нет. Там, наверху, среди мужчин, будет вот теперь настоящая дуэль. Брюс мог еще сражаться. Почему не сделал этого раньше? Ему что-то мешало? Чего-то недоставало?.. Если он не мог победить, разве это не значило, что он собирался... Почему не взять оружие? Их предки приспособили палку, чтобы выбивать дерьмо из соперников, это привело их вид к экспансии планетарного масштаба. Но... кто сказал, что у него нет плана?.. Но - что? Что в итоге? Он останется последним победителем, получив взамен свободу. Невеликая награда. Пригибаясь, достиг первого препятствия. - Кто-нибудь вызовет наконец пожарных?! - грохнул он встревоженно, подкрадываясь к зазевавшемуся спецназовцу сзади. Тот резко обернулся вспугнутым зайцем, светя (ну разумеется) поднятым забралом, и он, не глядя, разбил ему сталью накладки зубы, погружая кулак в это единственное слабое место поглубже, чтобы исключить настоящий крик о помощи. - Пожар! В здании остались люди! Помогите, спасите! Кто-нибудь, позвоните в службу спасения! На крыше в ловушке заперты люди! Отличная подстраховка, хреновый план - даже если он получит подъемник в кратчайшие сроки, многого это не изменит. С учетом допусков и вероятностей, высоты башни хватит, скорее всего, лишь до двадцать пятого этажа включительно. Он не знал, куда именно ему нужно, но предполагал, руководствуясь интуитивной картой, что на самый верх. Лишь вырубив цель, он заметил, что едва, но кровоточит. Кожа на запястьях содрана. Полудурки не сняли с него часы, и заваруха в автозаке оставила от корпуса одни обломки, ловко, ловчее его реакции облетающие с него мертвыми листьями, клочками бумажного пепла. Он зажал их в невероятно, неприлично неуклюжих пальцах. Штучные детали, уникальные. Ведущие туда, к парку за кладбищем, сквозь яворы, каштаны и вязы, вперед, по подъездной дорожке, по мигающему элитностью маршруту, который осилит даже безмозглый слепец. Он потратился и на это, упрятывая их в потайной карман за пазуху, но по причинам в основном какого-то иного, неуловимо непрактичного свойства. Игнорируя массивный карабин, разжился, в дополнение к начальственному Кольту, у вырубленной сошки ожидаемым Зиг Зауэром и форменной дубинкой, твердой и прочной, и ломанулся, петляя по кривой, в направлении входа. На поверженном теле остались его вызывающе яркие следы, но будущая, возможная идентификация по ним его внимания не стоила. Нужно было еще понять, как попасть наверх, каким образом. Как попасть обратно! Вот какова цена ошибок, нерешительности и минут слабости. Вот, что бывает с теми, кто переоценивает себя. Воздаяние, вот его настоящее наказание - воплощенное упрямство, Брюс Уэйн, Бэтмен. Его личное пожизненное, его заслуженная смертная казнь. Лифт тоже не вариант - хотелось бы, но маловероятно, даже если конструкция позволяет. Упор он раздобыл, но стоило ли пробовать, надеясь непонятно на что? Двери черного входа - первая граница, за ней начнется полицейское перестроение. Он будет свободен: никто не полезет за массовым убийцей-продрывником в неразведанное помещение, и винить их за трусость было нечего. "Тебе это недоступно из-за твоей природы". И так и оказалось! Он не смог понять - ни как можно отмолиться у смерти, заплатив ей своим достоинством, ни как погибнуть ни за хер собачий теперь - не мог понять, Брюс был прав. - Но как же я? - возбужденно бормотал он, прячась перед финальной перебежкой за выступом стены. - А как же я? Вот уже дело к развязке, а так ничего и не изменилось! Ничего не изменилось... Вовремя - за спиной бахнуло. Это точно не бобы! Нужно было решать: подставить спину (опять, сколько можно!), или быть травоядным. Жалким быть больше не было сил. Маршрут не предполагал прятки, и выстрел грохнул совсем рядом. Его обдало осколками и стеклом, левый бок взял на себя горсть дроби. Примитивной арамидной пластины, вшитой под шерсть пальто, хватило на погашение этого урона - пара ударов женским кулачком, не более. Быстрее, быстрее. Быстрее. Как же постыдно! Он бы не стал клясть себя в такой момент, но его посетила досада почти обыденная - этот путь, преследование беды, побег наоборот, такой непривычный, был бы не нужен, если бы он был умнее... Второй раз - когда он был так плох, что ему приходилось повторять что-то? Если бы он был умнее, если бы не был так туп, если бы был лучше себя, он бы не попал в это невыносимое положение опаздывающего. Если бы он не был собой. Он силился бежать - ему казалось, что он ползет. Быстрее, он не имел к такому сноровки, быстрее - но выходило все равно медленно. Прежде он хотел притормозить, но все летело; ныне все тянулось, как жвачка. В холле он заметался, едва ли не паникуя. Нет места для экспериментов: он никогда не испытывал себя на хоть сколько нибудь тождественный этому подъем. Неподходящая обувь, изношенность, не-готовность тела, отсутствие энергии, форс-мажоры. Он не марафонец, сколько у них бы это заняло? Не меньше пяти-семи минут? Он хуже раз в десять! У него, к тому же, не было и этого времени. Его вообще могло не остаться! Может, уже поздно. Верно, он опоздал уже давно - незримый счетчик его нынешнего провала замер в ту секунду, когда появился коптер. Фокс! Мир состоял из препятствий, и он взвыл, осознавая, что покраснел под гримом. Невыполнимая задача. Но кого в этом винить? Сцену выбрал он сам. С самого начала не стоило забираться так высоко, вот что. Орфей спускался! Спускался... Он был разъярен, а это совсем уж лишнее. Причиной был страх, он испугался того, что не мог проконтролировать. Неизвестность напугала его. Отвратное, пронзительно чувство. Грудная клетка сузилась, сжалась, там что-то холодно обмирало. Побочное, это все - побоку. Ярость заводила его, делала сильнее и выносливее. Даже если еще не конец, пока он медлит, насколько близко к нему подобралась погоня? Можно ли обойтись без разминки? Нет ли на пути перекрытых проходов? Точно ли нет короткой дороги? Он уже ничего не соображал. Он мог бы отступить, он должен был уже бежать. Путь был перед ним, был открыт и был безопасен. Но он вильнул в сторону, к шахте лифта. Ремонтная решетка была заперта, но когда это его останавливало? В конце концов, разрушение - это все, что он умел. Глупо было даже думать добиться желаемого тупыми повторениями. Он закончил в рекордные сроки, но поскупился даже на мимолетные дорасчеты: ускорение, которое он придал себе, вытягивая себя на руках по витым ржавым выступам из приямка, размыло зрение, захватило пульс, затуманило разум, таким бешеным оно было. Вспомнить, как он оказался у кабины, не вышло бы, но это было и не нужно - отжав двери дубинкой, отбрасывая ее на ходу, он нырнул в ее темное чрево сразу на корточки, на ощупь выгадывая идеальную позицию у поручня. Достаточно надежный, и форма не подвела - и он повернулся к нему спиной, распиная себя на нем, выворачивая еще тяжелые и онемелые после двух приложений критического усилия руки. Прижался плотно, схватился покрепче, напряг каждый мускул. Ладони под кожей перчаток взмокли, взопрели ступни - без дела, в ожидании, он тут же дрогнул, подтаял. Довольно надежная, толстая сталь - хорошо, прочная; с другой стороны - тяжела до крайней фатальности. Сколько он сэкономит? При предполагаемой скорости все займет меньше трех десятков секунд. Уж результативнее гламурных атлетов даже на допинге. Авантюра. Безумно. С большой вероятностью убьет его. Везунчиком он никогда не был. Он ошибается. Наверняка. Он ворвется туда и все испортит, но... пока оставалась хотя бы минимальная возможность того, что его догадка верна, он не мог усидеть в теплом мусоровозе. В глубине души он знал - если не для чего все это, то что это все значит. Во что это все превратилось. Неправильная сказка, в которой волшебный порошок, способный спасти и город, и короля, слили в унитаз, чтобы спасти местный аналог дракона: аллигатора в канализации. - Я не зверь! - откликаясь на тысячу призывов, отложенных им навсегда неотвеченными, невнятно прорычал он, брызгая-захлебываясь возмущением. - Не может быть! Вот и проверим! Это ты такой! Пре'датель, сукин сын, обманщик... мой герой, какой... какой же ты предатель! Никаких эмоций, одна физика. Он переживал без особых впечатлений десятки ножевых, несколько пулевых, миллионы пиздюлин, рвань вместо мимики, и никакого наркоза - но именно ныне нервы, оголенные, визжали нестерпимо, кислота разлилась на каждом клочке кожи, вдоль костей, в вывернутых хрящах, в животе, превращенном в отбивную. Он хотел кричать, утешая себя в агонии гнева, но ему не хватало дыхания, и он начал хрипеть, не унимаясь - хоть слог, выплеснуться, иначе он взор... Раз. Таймер, оброненный где-то и когда-то, или просто затихший (как давно он его не слышал?), вернулся вновь, и был куда оглушительнее прежнего. Все стучало им, стучало везде - вены визжали, раздувая кожу, молоточки мучили барабанные перепонки, осиротевшее без браслета часов запястье, подранное его неистовым освобождением, пульсировало, и в горле у него застряло не что иное, как его собственное сердце. Два. Этот орган становится надоедливым. - Давай. Давай же. Давай у'же, давай, давай, давай... - с усилием затыкаясь, бережно сложил челюсть прочно и жестко, зажмурился. Что он сказал бы ему, выдайся случай? "Ненавижу"? Нет. "Сделай, как я велю, подчинись"? Нет, нет, бесполезно. "Ублюдок, урод, сучья порода"? Неплохо. Нет. "Прошу"? Еще чего. "Не надо"? Нет. "Это твоя вина"? О, да! Нет. Нытье... Что? Что он сказал бы ему, если бы мог? Еще раз, хотя бы еще один раз. "Спасибо"? Откуда тут это?.. "Прощай". Три. Очередной фокус, просто представление. То самое, давно знакомое - коробка из гигантских карт, железных, острых и непрочных, ровно как их родственники-невелички у него в рукаве, в которую он водрузил себя, зеваку-добровольца из зала, собственный ассистент и мастер, плюс немного здоровой клаустрофобии, да щепотка магии пороха. Можно расчленять себя в зеркалах, можно прятать белых голубей или бумажные розы. Мир мастей - уже черный, еще не красный - застонал в предсмертном крике, одноразовый. Пуск. Под утробную вибрацию взрыва и вой канатов, уничтожившего ловители и стопор, повинуясь рухнувшему противовесу, истерично задребезжавшую махину с его хрупким мясом внутри подбросило на высокой скорости, понесло неостановимо, еще быстрее, с разгоном! Перегруз, лопнуло что-то, завыли жилы в унисон с перекрытиями, но он был еще жив, даже не потерял ориентацию в пространстве. Все тряслось, звенело в ушах... Стены треснули, стали складываться, с искрой скребя по бетону и кирпичу. Пол заходил волнами, будто бумажный, от потолка отпал, размахивая потенциально смертельно опасным углом, увесистый кусок, неопознанный в абсолютном мраке. Скорость выше расчетной? Разрушение конструкции началось необъяснимо рано. Грохот и скрежет были несносно сигнальны, ни о каком тайном проникновении не шло и не могло идти и речи. Полминуты - предельный срок для выживаемости. ...он выскочил в последнюю секунду, уже познав ступнями бездну, в уродливом кувырке увернувшись от летящего в грудь обломка, откатился от тяжести, жаждущей проломить ему затылок, поднимаясь на ноги без передышки - и продолжил бежать, ковыляя на первых порах, давясь смесью из кислой рвоты и носового кровотечения, не щадя костей, не стараясь сохранить дыхание. Последний рубеж он преодолел молниеносно. - Неужели для тебя это на самом деле так важно? - услышал он невыразительный голос врага. - Я не смогу тебя понять. Психованные. Вы оба. Это было именно то, что он не хотел здесь обнаружить, то, ради чего он сюда так спешил. "Уничтожит сам"? Как бы не так! Это и правда больше не был Бэтмен. Он извел его под ноль, вывел собой, извратил. Как это было уродливо! Они и впрямь не должны были приближаться друг к другу. Грехопадение, наконец-то. Кто из них двоих, противоестественных выродков ночи, был ответственен за это чертово яблоко? Он, еще бы, это он сам поставил его в это положение, своей природой, верно, ей поставил. Выбор для него был такой с самого начала: или дать себя сокрушить в крошево под безумной доминацией таинственного чужака, теряя правую руку в прямом и переносном смысле, или пустить все на самотек, и это произойдет само собой. Наконец, потрепыхавшись еще немного, смотреть, как будет испита чаша высшей меры, не будучи больше героем, оскопленным в этом. Оставшиеся варианты... Что ж, верно, побег в последний момент на край света - не их стиль. Разделиться можно было только так: один мертвец, один беглец. Тасуй сколько хочешь, ничего не изменится. Джокер часто заморгал, надеясь прогнать из глаз призрачный песок, раздражающий зрение. Его сообразительность, которой он так гордился, в этот раз не доставила ему удовольствия. Странно, он должен рычать от восторга. Он и желал этого - реветь, искусать, устроить бойню - но по причине прямо противоположной. Все тот же чертов вопрос, даже если он бежал, отбивая пятки, то есть был занят на полную ставку: что делать? Даже формулировка ни на гран не меняется... Угрожать суицидом? Совсем не забавно. Он мог бы солгать об этом, не проблема, но ему бы никто не поверил. Унизительно, но сравнительно полезно. К месту? Нет, долго, у него такой возможности нет. Напасть? Но каков процент успеха?.. Как бы то ни было - успел. Успел. Еще нет, нет, нет. Он задышал носом, брызгая мелко и красно, ворочая мозгами. Успел - чужака нельзя было захватить раньше, тот бы вырвался. Брюс не мог управлять этим, или не мог прежде, остановленный необходимостью запереть цель на месте. Совпадений не бывает - выходит, он колебался. Тот шагнул к врагу, заключая его в объятья - цепкие, крепкие, открытые, даже нежные - тесно ставя колено ему между бедер. "Каждый из вас двоих ищет смерти, чтобы выживший смог отомстить". Край высоты, чтобы наверняка убить говнюка: падение после взрыва, пулеметной очереди, да хоть лазера, что он там подготовил. Максималистично - не важно, что самому не уцелеть. Ох уж эта склонность посвящать всего себя основному плану, пренебрегая запасными... Джокер поднажал, отдуваясь - это была его фишка, а Бэтмен намеревался увеличить тротиловый счет! Но он недооценил не-свое упорство. К черту. Ему все эти завитушки были не нужны - он сам был вспышкой, он был тараном и громом, почти безупречным теперь, не героем, но настоящим чемпионом. Он был так близко, почти вплотную к ним. Поверху что-то низко загудело с тревожным, по-свинцовому величавым звуком (снаряд с коптера, как он и думал, хоть раз бы ошибся!), и он вдруг увидел... Лицо черри истаяло, оплыло, под гладкой рябью оказываясь по-бычьи сытным и крупным - скулы, выступающие надбровные дуги, неприятно раздвоенный подбородок. Всего лишь мгновение, но этого хватило. Он его уже встречал прежде, и опознал без промедления. После пыльненькой работки нянькой-миндером однажды (бессилие, жара, пробитая стопа, песок, гниль принципов почище его собственной), он больше никогда не забывал лица журналюг. Да уж, этот пентюх и тут не изменил себе, умудрился так удивить его. Ему стало немного лучше: по крайней мере, все его промахи были мелочами, по большому счету от него малозависящими, а этот новичок каждый раз обсирался совершенно по-идиотски. Жаль только, что ничего сделать с этим знанием. И передать его не было возможности. Он заурчал, свободный, и, запустив себя снарядом, врезался в черное, тяжелое, твердое тело, сокрушая его всем, чем мог. Почти сбил его с ног, выбил с места точно, сцепляя их локти. Брюс сопротивлялся, распыляясь на десяток необходимостей, но добился лишь того, что их отстранение из эпицентра пошло с его бока. Поздно. Взрыв, сошедший на них с неба, был мощнее, чем представлялось прежде. Выключил звуки, стер периферийное зрение. Джокер хохотал сквозь сомкнутый рот. Как приятно светло! Не нужно даже размыкать век. И в самом деле, в этом городе все же бывает солнечно. Ярко, к тому же греет первоклассно: до румяной корочки. Ударная волна была его текущим противником - отшвырнула их, как пушинки, могла разлучить, но он, превозмогая боль и дезориентацию, удержал их вместе, сведя грудины, сплетя ноги, сложив лбы... ...в самый апогей, в миг самого сильного напряжения, усмехнулся, раскрывая руки, сбрасывая хватку. Да, он был самым ледяным из ублюдков, поэтому предугадал и все последующее. Значит - победил. Их вынесло из огня и дыма. Черные пальцы судорожно метнулись к нему, но рукопожатий он больше не хотел. Почти достали его, прошли в миллиметре от рукава, почти дорвались до запястья. Он бы был благосклоннее, если бы мог посмотреть в глаза... что за сентиментальное желание? Ничего альтруистичного. Он делал все это, поскольку не желал "вспоминать сказанное много-много лет", поскольку вожделел иного: быть навсегда в подобном горестном воспоминании, пусть и так безобразно. Над происходящим что-то раздражающее потрескивало, пойманное амплитудой, превращая конец его жизни во все тот же сраный сбитый секундомер, он не сразу понял... дозиметр? У него был с собой - в числе прочего на всякий после отравленного подземья. Сломался? Можно было беспокоиться о том, что удар с такой призрачной опорой, как воздух, выйдет слабым, но он всегда играл по-крупному, поэтому, беззастенчиво пользуясь бэт-упором, опрокинул себя в падении, раздвигая ноги вертушкой, и с хрустом впечатал ботинок в кевларовый живот, уже переворачиваясь вверх тормашками. И они не упали вместе в попытке вместе спастись - инерция от этого не без умышленной издевки возвращенного пинка отправила Бэтмена обратно, на бетонную плоскость крыши, его - еще быстрее вниз, к асфальту, по уже знакомому пути. Он хотел бы помахать на прощание, но этот ужасный крик отрицания, перекореженный вокодером, бьющий даже через стекловату, забившую уши, через пухлую прослойку пустоты... Не важно, он упустил момент. Все равно, это была бы туповатая шуточка. Неудачная. Столкновение с землей отчего-то произошло гораздо раньше, чем он предполагал, и он исчез.