Неудачная шутка

Джокер очнулся от собственной дрожи. Все было таким ледяным, что виделось ему не то голубым, не то синим. Это уже начинало доставать. Снова быть в себе? Он этого больше не хотел. Такое было для него неестественным. Он нашел себя разбросанным навзничь у опоры некрашеной стальной скамьи, на развилье, в окружении закопченных долгожительством красно-бурых кирпичных двух- и трехэтажных зданий, безоконных и бездверных. Над ним склонился великан: поверху, из экспозиционной пазухи боковины автобусной остановки бодро щерилась накрепко натурализировавшаяся хинду. Пропускающий белое и яркое просвет, безжалостно отражающий изображение плаката-побратима с изнанки, превратил ее, радостно завладевшую английским ключом от ее новой квартиры (при наличии лишь электронного замка, между прочим), в уродливое четверорукое и двуротое насекомье нечто, в параллельной реальности также беспечное, но в запуске воздушного змея во славу какой-то социальной программы. С трудом приподнявшись на упоре предплечья, он огляделся мимо этого сюра, и обнаружил только пепельную даль, отмеченную неподвижно застывшей в поклоне оранжевой шеей грузового крана. Сверху - небо пасмурное, бесптичье; понизу - безлюдно во все концы. Окрест что-то околопромышленное, в бетоне и ржавчине обещающее железнодорожный переезд, пустыри и перегоны, затопленные дождями, пестрящие граффити крытые паркинги, "пятаки" дальнобоев и полузаброшеннные скверы. Ни одного указателя - аншлаг станции вырван с мясом и исчез, в обозримой близости - ни вывески, ни адресной таблички. Не так уж несуразно для окраин, но близко к этому. Он тут же уличил себя в том, как, неусердный, рассеянный странник, мало знает этот город. Озеро, порт в паре километров к юго-востоку, вот он где. Тишина стояла аномальная, ни шороха, ни вскрика, но он полагал, что не ошибается, ориентируясь по пронзительному ветру и плотному от влаги воздуху со своеобразным запахом груженого угля и ждущих с лета водорослей, сквашенных в подпричальных приступках до илистой серности. По привычке осмотрев запястье, остался с носом. Но времени не должно было пройти много - белый день. Пора отправляться, эта дыра не была ему ни отправной точкой, ни, тем более, пунктом назначения, но, вставая, он запнулся, обмяк, бескостный в нахлынувшей слабости, на периферии сознания вяло мечтая о встрече с кем-нибудь на этом предстоящем ему пути. Он бы резал - впервые ни за что, впервые просто так. Агрессия - еще ничего, даже такая. Но смерть? Это никого не могло удовлетворить. Уж он-то знал, ему это было известно лучше многих... О, он догадывался, что это. Фрустрация. Как у всех остальных, как у тех, таких, как он. Он не псих! Вот только... разве что... "Выбор за тобой". О, как бы не так. В этом он не был себе хозяином. Крах наступил внезапно, и он был в нем беспомощнее котенка, дошколенка, наказанного о твердое старших! Не был таким образом самозначным - его воля была попрана. Это решение приняли за него, вытащив за шкирку из впервые по-настоящему спонтанного, а потому драгоценного желания. Быть навсегда. Остаться навечно. Фирменное "Бо-оже". И даже так: "Ладно, боже, не думал, что скажу это, не думал, что это произойдет, не думал, что ты способен на такое, но признаю, на этот раз твоя взяла". Ах да, он чуть не помер. Вот какие расценки на иные угрозы - меньше цента, когда обещание смерти превращается в спасение жизни. "После того, как я так категорично зарекся" - вот что он помнил, вот что ему поведало беспамятство. "Это будет нелегко, но я поставлю на тебя на этот раз. Есть вещи, ради которых можно дать себя обойти". Как это могло произойти? Что... Что вообще произошло? Как он очутился так далеко от места действия? Настолько неосведомленным он обычно не бывал, на пробу это оказалось премерзейше горькой пилюлей. Под стельками у него водилась пара-другая сотенных, и он мог бы выискать еще, но в этом не было смысла: отсюда (где бы он ни был в чертовом Готэме) не было билетов дороже, если к ним не прилагалось документов понеприметнее. Решение мира, но он всегда готов к войне. "Иначе зачем все это было?.. Это ужасная доля, я принимаю на себя колоссальное бремя, Джокер, но как так жить? Не допуская даже надежды на лучшее в людях". Надежду нашел! На лучшее! "В нашем случае это чудо, да? Но так вышло, что я чуточку разбираюсь в подобном". Умелец. Как благородно. Как обходительно, как простодушно. Сколько самодовольства в каждом вздохе этого существа! Разгоняясь на глазах, пошел снег. Понемногу, понемногу, посыпал, мелко и непрочно, но часто и густо. Он поприветствовал его понурой судорогой, вжимая голову в воротник, чтобы спрятать немедленно заплеванный им загривок. Вот кто проиграл, вот кто! Асфальт, напитанный переменчивым ранним теплом, темный, пористый испариной оттепелей, разрушал осадки еще на подлете. Не справлялся, белое стремительно подавляло его. Насыпало широкие полосы у обочины, навалило на дорогу, ажурное и гладкостеленное до первых шин, не одолело лишь низины луж. Мочевой пузырь был готов лопнуть, и он, стереотипно зыркая по сторонам, распрягся и пристроился под ближайший клен самым неотесанным из псов. Все вокруг было диахромным и немым. Он обернулся, и вдруг увидел... В паре метров справа, на ярко-темной оскалине, влажно неподвластной выбеливанию, на облыселом, камуфлированном поределой желтизной газоне, неровный круг, приметный на равнодушном дневном освещении. Когда-то он клялся себе больше не оставлять долгов неоплаченными... Но эта милость ему уже пожалована - на сегодня. Стоит поперек горла, тошнотворная. Он захлопнул рот, страстно улыбаясь зловещему пятну сжатым ртом. Теперь... когда он увидел... Ему не нужно было осматриваться тщательнее, чтобы узнать, что там. Красное. Он двинулся, будто невзначай, часто дергая плечом в надежде стряхнуть сырость, прогнать невидимый туман. Гнушаясь полноводной лужей, преграждающей путь, навернул лишний крюк мимо этого пролежня-проталины, юркая в проулок, ждущий его в пятидесяти метрах дальше, где уместнее всего было скинуть оба полицейских ствола, что он и сделал; оскальзываясь на неверных ногах и свежем ледке (как же холодно! он запахнул пальто, укромно пряча голое), проскочил закрытую комиссионку с полуопущенными ролетами (в бардаке витрины, среди полинялых бейсбольных кепок с автографами, путеводителей, кукол и подрамников, пылились затейливые немецкие ходики, но и те были бесполезны, стояли), зебру без пешеходов и машин, мусорные баки, поджавших дрожащие впалые животы трех идентично пегих дворняг, жмущихся друг к другу до сплетения в тесный мохнатый комок у заблокированного старой морозильной камерой заднего входа не то ресторана, не то прачечной; замешкался на новом перекрестке, у приметного ориентира пожарного гидранта, выбирая направление... И все в полнейшей тиши. Все так же пусто, тускло, серо, бесприметно. Обзор скрыт под пеленой снега, все размыто, но переполнено деталями, как бывает смутен и откровенен любой ночной кошмар. Единственный встреченный биллборд был чист, не сохранил ни следа прошлой оклейки. И правда, какое-то сонное царство. Безвременье, пространство внутри сувенирного шара. Итак, он облажался. Где-то был не прав. Неужели был все же какой-то план, и он испортил его своим вмешательством? Но памятный взрыв был, и должен был разметать обоих. Он был хорош, и поэтому Бэтмен остался жив... но и черри тоже? Ему стоило поспешить, отправиться тотчас же. Прочь из этого города! Экзоскелет? Полеты без крыльев и мотора? Да хоть Доктор Манхэттен! Наконец безлюдье закончилось - чары промзоны спадали, город начал населяться, подцвечиваться. Точно еще утро - навстречу ему попалась заплаканная дива, стучащая с ночной смены на подкашивающихся шпильках: зачесанные назад темно-серые волосы, апельсиново-рыжая шуба, испускающая обильный дым, измазанная сочной алой помадой перепуганная пасть, крохотные не то стринги, не то шорты, открывающие длинные ноги, неопрятные от пятен синяков и ярких струпьев язв, крупно исчерченные четкой черной сеткой колготок, сносных как невод на клиентов, но не способных, не пытающихся ее обогреть. Он направил на нее локоть, и она не смогла бы не подчиниться. - Где? - вращая глазами и повышая тон, осведомился он, обшариваясь по карманам в поисках гостинцев, поскольку даром не столовался принципиально. - Ну же, - то, что на его вопрос не существует ответа или что она оного не имеет, не рассматривалось. - Давай, метакрасотка, давай. Одна попытка. Проститутка всхлипнула, прикусывая тлеющую сигарету - по щеке бойко сбежала маслянистая, акварельно-голубая от растекшейся карнавальной туши слеза, фальшивый изумрудик пирсинга на крыле носа блестко подскочил - и махнула в неожидаемом направлении: обратно, налево. Он расплатился начатой упаковкой декседрина, хранимой как раз для таких случаев, и сиганул через дорогу, останавливая своим приближением беззвучно выплывшее из-за угла, но испуганно попятившееся, сдавая назад подальше от его голеней, такси. За рулем ждал кто-то черный, но лица было не списать - ровно напротив него на салонном зеркале маятником качался брелок-освежитель в виде желтой банной утки. Бабочка засеменила вдогонку, услужливо отворяя пассажирскую дверь, чтобы смотреть в ожидании подчеркнуто преданно и нервно, но Джокер перестал ее замечать, списывая к черту, как и все прочие дурные знаки. - Кто у нас тут самый наблюдательный, мм? Метрополис, дядя Сэм, Нью-Трой, - он даже замурлыкал под нос, чтобы заглушить чужое последнее слово. - Гленморган-сквер. Под подошвами таяла намокшей сахарной пудрой молодая, еще кажущаяся чистой слякоть. Свернул за угол, ныряя с холма в прогулочный простор акватории. Внизу - огибающее берег шоссе, заполненное снующим транспортом. На горизонте - маяк, насыпи и порожние, беспризорные баржи. Неоновое солнце, горячо схлестнувшееся с источаемым озером морозом, сияло сквозь мутную взвесь, неспешно текучую, словно в глицерине. Место должно быть таким: обзорным, но укромным. Ему понадобилось меньше десяти секунд, чтобы найти подобное. - Ага! Попался! - он кинулся к едва различимому силуэту, устало пережидающему немочь в тени магазинного закоулка, как какой-нибудь перебравший обсосок. - Тоже журчишь на общественный порядок? Подвинься, дай добавить свою метку! Он был на охоте, на подъеме, хранил для него сюрприз из лезвия за пазухой. Вот-вот, еще шажок, уже близко... Все потемнело, рассыпалось звездами. - Ты... - он изумленно схватился за переносицу, пошатываясь. Промеж глаз! Удар был аккуратный, даже выверенный, но в этой оглядке такой деспотичный, что ему пришлось проверить, чтобы убедиться, что ничего не сломано, не повреждена шея. - Вмазал мне! Ты мне вмазал, сучара! У меня завтра будут енотовы очки! Это смешно, но предпочитаю те, что проще стереть... Да ты мне в душу нагадил! Обуявший его азарт немного сбавился, но ненадолго - до заложенной вспышки ярче, до пепла жирнее впоследствии. Тяжелый ботинок звучно проскреб по асфальту, надежно выставился для упора, и за плечо его сцапали по-гидравлически мощные пальцы. Он поднял глаза, наталкиваясь на крупный, матовый кулак куда проворнее и решительнее собственного, снова направленный прямехонько ему в нос. - Прова...ливай, - прогрохотал динамик. Надменно искривленные губы, всхлипывая кровью, узко разрезались под злобой и отвращением. - Даю тебе шанс. - О, шанс! - растрогался он тогда, вызывающе наступая вперед вопреки предупреждению. - Что-то знакомое, мм... Даже слишком. Что же там было, где же я это... Ах да, да-да-да, сегодня же день чертовых последних шансов! - Уходи! - повторил Брюс, трясясь взбешенно, отплевываясь красным, отдуваясь, и ухватил его пятерней за шею - по-настоящему, до перехвата воздуха, так, что он вновь перестал ощущать опору, пробуя, но не доставая до земли ни пяткой, ни носком. - Сейчас я поставлю тебя, малышка, и беги, по-хорошему советую! Джокер иронично захрипел, тщась изобразить смех. Вышло плохо, только разбрызгал пахучую слюну. Он и забыл, что бэт-гнев бывает такой силы, такой интенсивности - что бы он ни делал, не мог добиться и половины этого накала, а вот ныне молнии прошибали его насквозь! Узнать, он должен был узнать, как выглядит теперь это лицо... но на пути к желанному открытию в который раз стояла маска. Хватка ослабла, и он шлепнулся на ноги, натруживая колени. На периферии зрения мелькнуло, и он извернулся, коря себя за ротозейство, но блока поставить не успел. Его снесло и сноровка не помогла - Брюс накрыл его полностью, бросил об стену. Кадык опять сдавило, в аорту нацелились мечеломы, и даже в напряженности его осанки была угроза. Он в ответ тиснул его равнозначно - со всей силы, использовав весь накопившийся запал. Они застряли в непримиримом клинче бедра к бедрам, толкаясь, плюясь и извиваясь, пока ублюдку это позволялось, но тот был переломан и изнурен, и оказался способен только на минимальное давление. Джокер напрягаться не счел необходимым, побрезговал. Сжимая предплечьями геройское подреберье, высвободился достаточно; доспех и прежде не был непроницаем от него, а в нынешнем довольно плачевном состоянии и вовсе соблазнял каждой брешью, и он всадил крюк из пальцев в одну из них, вкручивая те наскоро, но жаляще. Это должно было сбросить пару градусов - и так и случилось, его сразу же отпустили. Бэтмен складывался, оседая оземь. - Бэтс, - позвал он вкрадчиво, мягко ступая за его капитуляцией. Он был неудовлетворен, но счастлив - что он мог с собой поделать? Проигрыш на него делить не стали. Не жалость, которой он не терпел. - Бэтси! Он не замечал, хоть это было и очевидно: раньше этот отколотый кусок города был лишен звуков. Все познавалось в сравнении, и вместе с биением пульса у него в ушах, вместе с водным хлюпаньем слюны, рухнул со слуха ватный экран глухоты, пропуская в явь учащенное дыхание, беспорядочное под ризой вокодера, сип и хрипы, традиционный уже хруст зубов, суставные щелчки челюсти каждый раз, когда противопоставленный рот кривился или размыкал губы, но говорить не начинал, даже, кажется, наждачную сухость языка по небу. Пиликал разлаженно оркестр порта, крыш и дорог, несыгравшийся и за века, но и без того безупречно минорно сопровождающий это серое воскресенье, дребезжал в унисон с рокотом трассы и сосредоточенными стонами грейферов и погрузчиков. Если бы все могло оставаться таким - он нападал бы, Бэтмен - обращался бы щитом. Но тот вздыхал так устало, и смотрел всегда так пристально, не мог, не мог поместиться в нем, не давал ему места внедриться! Он вознамерился попробовать еще, уже лениво блуждая, пока решал, за какое из оскорблений отплатить, но тут Брюс, будто пугаясь, как бы его поражение не стало полным, отскочил, отворачиваясь, отвалил, вихляя, ухнул вон, широко перекладывая ноги. Неподалеку виднелся спуск в подземку, откуда было удобнее всего возвращаться, но он прошел мимо, к проспекту, в заросли из кустов и небольших деревьев, еще голые, но плотные. Джокер крякнул, без шуток ошарашенный таким пренебрежением, метнулся за ним, схватил за плечо, роняя, и тот чуть не упал еще раз, но и тут уперся. Они схлестнулись снова - молча, немые, то ли не зная изначально, за что, то ли забыв в процессе. Или он один такой неосведомленный - снова? Он не против был бы осязать под ладонью что-нибудь эффектное - ядреное, пестрое, блестящее, разрывное - но он был сейчас самым безнадежным из мудил, и знал, что развлечений не заслуживает. Движение вывело их за предел плиточной дорожки, за фигурную оградку, к склону, по облезлому дерну, еще соломенно-серому, безжизненному, не способному сдержать начинку из жирной желто-коричневой пасты, какой была эта глинистая почва под ними. Засилье сооружений кончилось - и Готэм, не скупясь, сыпанул в них статистами: справа выскочил взмыленный курьер пиццерии в распахнутой форменной куртке, за ним - шумная стая-экскурсия из прогульщиков средней школы, слева - оранжевые жилеты, голубые робы, разноцветные дождевики, какие-то все сплошь пожилые азиаты, пришедшие поглазеть на корабли... Можно было даже развлечься в одиночном выступлении, но было то, чем он делиться ни с кем не желал. День беспощадно выставлял то, что должно быть скрыто, его свет, софит-изобличитель, уничтожал лестные недомолвки - худшая из насмешек, даже он таких избегал! Размякла осанка в укрытых черным плечах, ослабело в облепленных броней бедрах. Плащ, волнительный глашатай мрака, болтался мокрой тряпкой, напитываясь свежей грязью. Ряженый! Безумие, это волшебство диких, рассеивалось, его было не сохранить. Ах, как жалко, жалко, жалко все это было! Нет, не только Бэтмен, обнулялся, опороченный, нет. Он сам таял, испарялся, покидал эти импровизированные подмостки нежизнеспособной без полуночи, засвеченной полуднем тенью. Тот, между тем, был серьезен - разошелся, бил, прикладывая все из оставшихся сил, не поскупился ни на прицельные удары в живот с прокрутом, ни на болезненные захваты, даже провел пару лоу-киков. Жалкое зрелище. Джокер запросто отражал эти нелепые взмахи. Кто-то в толпе замельтешил, размахивая мобильным - это отвлекло его, и он не уследил за самым главным: своенравная бэт-махина потеряла равновесие, допрыгавшись на покатом откосе. Он дернул его на себя, выставляя ногу, как упор, и смог удержать, даже если им пришлось замереть в такой эксцентричной позе - выставленные крыльями локти, два неловких полуприседа, обоюдные перехваты направленных друг в друга кулаков... Не хватало только объятий, чтобы абсурд происходящего стал наиболее полон, и он тут же исправил это упущение, взваливая на себя этот бестолковый манекен - выпрямился, прижал талию по изодранной резине, по обгоревшему неопрену, сцепил пальцы на его кисти, в скольжении вниз скрипя цветным по черному. Эта сцена, так им не подходящая, была им так не к лицу! Он знал, да - не ломом или навылет - но и подумать не мог, что все обернется таким унынием! Его обмораживало уже с десяток раз за эти сутки, но вот, пришла пора обвариваться. Лед в воздухе превратился в кипяток, токсичный, и он, игрушечный, бутафорский, обжигается в этой мутной вязкости. Не существовало ничего прочного! Брюс опал на него вовсе, всем весом, мокро взбулькивая у шеи - по ней тотчас же тепло потекло - и он захохотал, растирая онемевшим рубцом щеки сгустки старой крови по его щеке, по точеной кости, упрятанной так секретно за чертой маски, по загорелой коже, неразличимой за обмазкой из мороженого дождя, брызг уличной дряни и взбитой в пену слюны. - Раз. Два. Три, - выгибая спину, попробовал он, домогаясь до контроля за созданным их телами механизмом, расстроенным, скрипящим и валким, но еще работающим без критичных осложнений (прежде рубка этой конструкции была им незаслуженно заброшена, но кто еще мог позаботиться о непотопляемости главного судна?), и, осмелев, ускорился, ведя в этом ритме. - Раз-два-три, - переставляя ноги, продолжил он шепотом, нежданно даже для себя великодушный и всемогущий, - раз-два-три, раз-два-три... У провала, на самом краю. Он хотел этого, бывало такое. На парапетах. На каждой из крыш. В подземелье, над бурлящими сточными водами. В проулке, под дулом чужого зарвавшегося ствола. На электрическом стуле, в который под посторонним взглядом, не важно, просящим или ненавидящим, превращалось всякое кресло под ним, всякая диванная подушка. В той отнятой так унизительно, так вероломно украденной гибели. Он был занят, тягая тяжелое, балансируя без снаряда, подпирая без опор, поэтому подсечка, проведенная против него нетвердо, но пылко, застала его врасплох. Ну и номер. Брюс отмочил что-то настолько глупое! Кто бы знал, что он может выкинуть такое. Торжествовать, однако, было не с руки: грунт под их весом просел, провалился, порвались пронизывающие его промороженные корни, поплыл сжиженный песок. Окончательно потеряв равновесие, они упали, путаясь конечностями, покатились по липкой, комковатой от включений камня глине, подпрыгивая и сотрясаясь на каждой кочке; обрели ускорение, сваливаясь с бровки, кувыркаясь пополам с вращением, раскатывая редко расставленные то тут, то там чахлые чубчики-кустишки еще спящей осоки, доламывая полые палки купыря - разлеталась дрянь и клочья травы, гравий, раскисшие в непогоду газеты, листовки, обертки и окурки, набросанные с автострады... Джокер, прогребая виском землю, мученически щурился, отфыркиваясь. Перистальтика. Падение пережевывало их, чтобы выделить. Могло быть хуже. К тому же, повсюду кусты плотной дымчатой оградой. О, он вдруг полюбил местную флору: с юга, с той стороны, откуда он начал поиски, ныла заблудившаяся полицейская сирена. У него сразу же подкатило к горлу, поэтому он сгруппировался, по-плохому распаленно прижимаясь к телу наглеца, хотя ему, нагому без наколенников, налокотников и прочей чешуи, стоило бы поберечься, и скандальное путешествие по склону удалось прекратить до точки, у отбойника. Его милости не отдали должного: в живот ему нацелился локоть, и с удовольствием от ее выказывания пришлось повременить. Он вскочил на ноги, походя изловчившись на пинок в доспешную прореху под ребрами, выбивая этим из противника полувзрык-полувсхлип. Удары его ботинок были чреваты даже для цельного панциря, теперь же оббитый сталью мысок должен был принести справедливую боль. Повторив, он закрепил результат, гася бунт. Еще раз, еще, далеко отводя ногу в замахе; раздавил пяткой болевую точку у надчревья, возвышаясь над противником бдительно и предостерегающе, чтобы изничтожить у него даже желание сопротивляться. В их сторону, отсвечивая пижонскими очечками за отполированным до блеска лобовым, стал подруливать какой-то выскочка-доброхот на Камри. Его инициатива была бы достойна восхищения, если бы сумела бы продержаться чуть дольше: наткнувшись на раздраженный взгляд, тот, очнувшись, дристанул с места восвояси так споро и суматошливо, что чуть не организовал аварию, вылетая на встречную. Затрубили клаксоны, завизжали колеса в экстренном торможении, раскрылись-расхлопались двери, посыпались окрики, забегали глазенки. Джокер оценил перспективы торчать посреди ДТП, примагничивающего патрули и все больше зевак, и проклял полудурка. Этот краткий инцидент отвлек его достаточно, но когда он бросился проверять счет, обнаружил себя победителем: Брюс не только не накопил сил, перегруппировываясь, как можно было подумать, но даже уже, оцепенев в униженной позе на спине, не предпринимал элементарных попыток подняться. Он сел возле него на корточки, настороженно наблюдая. - Ох, мышуль, ты не такой упрямый засранец, как я думал. Знаешь, когда остановиться, - пробубнил он, потирая ушибленный лоб, но во всем этом не было смысла: было ясно, что тот просто-напросто вырубился. - Видал, как тебя здесь сердечно принимают? У них готовы факелы и вилы. Но пошли бы они на меня? Не-а. Донце слабовато, мм. Чертов снег усилился - искристое конфетти, осеребрил искатанный паштет обочин, припорошил прелые листья под ноздреватой, круписто паянной коркой бывшего наста, последнего льда в городе, оформленной в тон - в реверсный горошек - в серые язвы на светлом. Видимость стала хуже, их засыпало, следы стирались, перебеленные. Тем невыгоднее - они были темны и заплеваны до броскости, этот ластик не просто не справлялся, но и делал их приметнее на вычищенном и опустелом. Невесомые блестки кропотливо покрывали черное, усверкивая его, но когда он, ощупывая фиолетовым уголок рта, попытался заиметь одну из них, желая рассмотреть ее получше, та размазалась красным, утратив целостность. Испачкался. Ну конечно. Порезался, потому что осмелился трогать непокрытое защищенными пальцами. Разглядывая темнеющую кожу перчатки, неторопливо расцветающую образцово круглыми пятнышками, он вновь поддался слабости самоудивления. И правда, зачем он пытался устроить праздник из пластика, костров и чертовой воздушной кукурузы? Этот город состоит из мишуры более приличествующего бэт-образу материала. Смущенно покашливая (он собирался проделать кое-что не предназначенное для демонстрации, сообщающее о его навыках чуть больше, чем он желал бы обнародовать), приподнялся и, обняв голень поверженного, рывком перекатился вперед через левое, умудряясь, пожертвовав собственными коленями, минимизировать нажим на и без того дышащие на ладан геройские ребра. Инерция как всегда не подвела, и на ноги он поднялся уже с ним на плечах. На подгибающихся коленях, проваливаясь по рант подошв в грязь, пополз подбитой тварью, схватившей кусок на пропитание, под мост, в тоннель, распугивая соглядатаев - с такой ношей он был уязвим для внешнего излишне. Непривычное ощущение. От прицельных взглядов и указующих пальцев по нему текли помои, но добычу он бы не выпустил ни за что. - Как... это... говорят? - пыхтя, он вывернул шею, заглядывая за плечо приветливо, но не пряча клыков. - "Телега впереди лошади", мм. Эй, это не з'начит, что я мертвый груз. Это ты ломовой. Очень... очень тяжелый, Бэт, можешь больше на протеин так активно не налегать. С того момента, как его имидж позволил ему добиваться своего в основном болтовней, он непростительно расслабился. Стоило привязать себя за шею к покрышке, и наворачивать круги. Как он стал бы улепетывать от копов со ста двадцатью килограммами на горбу, возникни такая необходимость? Вслепую предполагая, что эти заботы - не то, что его сейчас должно занимать, зашустрил, зорко выслеживая потенциальные помехи. Одна мысль о том, что кто-то может коснуться этого тела, вызывала у него самую настоящую тошноту. Ох, или нет - во рту, у горла, что-то было, щекотало увулу. Подперев трофейное тело плечом о стену тоннеля, он предусмотрительно сплюнул на ладонь, выясняя, что лишился очередного премоляра! Суматошно шурудя языком в беглом досмотре (ну разумеется, тот, шатавшийся, никуда не делся), не глядя принялся искать по захламленным карманам пропуск отсюда к чертовой матери. Акробату понадобилось меньше минуты, чтобы прибыть под его ладонь. Послушный его воле бэтмобиль так развеселил его, что он стал снисходительнее с его хозяином. Выдыхаясь, затащил того внутрь, чертыхаясь на проектировщика этого танка, погоду, прожорливых качков, обилие хрупких приборов... - Было бы лучше, - он юркнул на водительское, сводя плечи, чтобы вывернуться из пальто, иначе и правда рисковал свариться в собственном соку, - если бы ты прислушался ко мне насчет заднего сиденья. Вот оно и пригодилось. Брюс? Брюс? Ты жив еще? Его проигнорировали, и он скорчился, поглаживая приборную панель - ненавидел быть хуже превосходного. Сохранить что-то? Исправить курс? Хрен знает, как это делается. Раньше ему такое было без надобности. Но копейщик в нем спал, и псих не выжил, и артист, и даже солдат отдал концы - разве мог спастись скромный придворный шут? Верно, не все может уцелеть. Не все можно сохранить. Управление поддалось ему с первого раза - пароль из чисел столь очевидных, что это было просто смешно: тот самый вечер в тупике. Он переключил на ручное, рассчитывая, что его успехи по взлому заметят. Заметил один ИИ, со стариком - неслыханно! - но было не связаться. В салоне было темно, темнее, чем в автозаке, и на какой-то миг ему вдруг представилось, что он там так и остался. Ничего не было, не существовало прошедшего, пространство расширялось (а это, как известно, не вело ни к чему хорошему), сглаживалось, стиралось все без остатка. Даже несмотря на то, что с места они стартанули в манере куда мягче хозяйской, Брюсу, молчащему, обмякшему в углу, хватило - тот согнулся, как если бы принял пинок в живот - но все, растворился, исчез тоже. Джокер визгливо расхохотался, протирая глаза. Довольно муторно, но он был к такому привычен. - Ты один пострадал, да? - рявкнул он, не глядя сдирая с него шлем - руки помнили ключи, его не остановила даже эта зыбкость не-бытия. Кто мог ему помешать теперь? Он повертел его в руках, выдавливая большими пальцами разозлившие его линзы до хруста, до дымка микросхемы. - Один ты... да?.. Не любишь быть в должниках, - чье-то горло громко хряпнуло, понеслось булькать, и он, гнусавя, повысил голос. - Не груби мне, это небезопасно. Да ты что! Правда что ли? Вот это было явно лишним, мм. Совсем обнаглел! Он собирался вдоволь полихачить, но интереса его представление не вызвало, хоть он и старался сплошь до самого заезда. Ни у лифта, ни на первом этаже дворецкий так и не появился, в проходе было пусто, и не слышалось не то что его шагов, вся пещера ощущалась необитаемой. В доме его тоже, судя по всему, не было. У угла на поворот, виднеющегося в арочном проеме, нашелся брошенным его стандартный передвижной набор для уборки (от полировки до политуры, от осветлителя до зачернителя на все случаи жизни), который тот таскал за собой по дому ежедневно, пока поверхности не начинали сиять, и место которого, вне его рук, было в укромном тайнике чуланчика подле его мудрецовой кельи. Джокер досуже пошлепал губами, оглядываясь. Что же такое стряслось, раз он даже не вышел встретить хозяина? Старые кости наконец не выдержали погони за образцовой чистотой? Заболел? Нашел время. Брюс, прежде инертный, вовсе уподобился мешку, и только мерно дышал, напрягая его плечо до треска и скрежета, и он свернул губы, скрывая победную улыбку: с предметами он умел обходиться куда лучше, чем с людьми. Парадоксально, но он не чувствовал больше ни тяжести его тела, ни той досады, что любой груз непременно вызывал в нем. - Тут направо, - не подумав, ляпнул он, когда тот заартачился у коридора на медотсек. Он звучал натужно, а указание было по крайней мере бессмысленным. От графитово-черного наколенника отвалился подсохший глиняный черепок, распался на куски на пушистом ковре. - Оставь меня в покое, - Брюс, похоже, исчезновением Альфреда удивлен не был. - Просто отойди. - Опять сбегаешь в папочкин кабинет? - Джокер нашел свою неосведомленность довольно прискорбной. - Будешь жаловаться пыльным грамотам и книжонкам, нюхая его халат? - ответа он не получил, пауза рисковала длиться и длиться. - Мне тяжело, - уронил он лживо, и громоздко поднял, взвалил его на себя еще больше, норовя лишить остатков мобильности. - И скучно, что куда хуже, имей в виду. От него сразу же попытались избавиться, но он был сильнее сейчас, настойчивее уж точно. - В ванную. В главной спальной, - наконец услышал он повелительное, но спорить не стал. На подступах к пункту назначения Брюс отстранил его - спокойно, но уверенно - отступился, вваливаясь внутрь, но далеко не ушел: игнорируя ждущие тут же банкетки, приступки, даже унитаз, шагнул к углу, в притулившуюся там душевую кабину прямо в обуви, покачиваясь на ее хромировано-стеклянном, незаселенно-аквариумном фоне, словно вдрызг пьяный. - Совсем уже... - ошарашился он - сам-то он шлепал в носках еще от карста, рачительно скинув измазанные местными достопримечательностями ботинки. - Избалованный мудак. Деду твоему и без этого срача есть чем заняться. Где он? Бэт? Ты ведь наверняка в курсе. Ответь сразу, знаешь же, что я его из-под земли достану, если понадобится. Давай без лишней беготни, мм. Неспособность обрести оформленное устремление изводила его. Он был взбешен, но что-то удерживало его на границе готовой бури. Брюс, сжимая приметно бугрящиеся даже под ширмой брони лопатки, по-простецки шмыгнул носом, будто был один и день был обыденным, и включил душ, не позаботившись о том, чтобы раздеться - его окатило, бурное, шумное, закрыло собой. С доспеха и неуместнейших здесь ботинок побежало, заторопилось по жемчужно-бежевому прорезиненному покрытию мутное серо-коричневое. Окружение заполнилось шорохом, будто популярной песенкой - поверхностно, без подвохов, но не отвязаться. Зашуршал опустившийся занавес, пролег рубеж, затворилась дверь... Джокеру были ненавистны любые лимитеры. - Ну уж нет, - рассмеялся он, метнувшись вперед, под струи, к навороченной сенсорной панели, заменявшей заурядный вентиль, и, не заботясь о том, как это может повлиять на электронные мозги, саданул по ней кулаком, чтобы искусственный ливень иссяк вместе с преимуществами и нюансами отчуждения. - Хер тебе, а не покой, Бэтти. Ты... Он замолчал, обуздываясь, отмаргиваясь от обжегшей ему глаза воды. Проиграл. Проиграл. Так и замер с выставленной прочь левой рукой. Как неприятно. Все это так ценно, поэтому он так жалок. Проиграл тому, кому насрать на противостояния. - Этот Брегет, - не преминул заметить Брюс, ужасно жуя слова, - водонепроницаемый. По подбородку у него вязко розовело, эту жижу не размыл даже сильный напор. Это он пытался скрыть? - Нет там никаких часов, - Джокер, резко отшвырнув проштрафившуюся руку, умудрился позорно звонко хлестнуть себя по воспаленному бедру. - Я их сломал. Не думал, что мне снова придется скручивать с себя твои кандалы. Ах, прямо в детство вернулся. - Сломал? - казалось, Брюс взорвется. Повалит его в захвате, и к этому стоило приготовиться. - Как символично... Есть предел качеству и прочности, когда речь идет о тебе, не так ли? Он замедлился, темнея, словно прозвучало что-то, оскорбившее его слух, а ведь отзвучала-то его реплика; и правда двинулся, его пальцы дрогнули, напряглись резиновым треском бицепсы. Ему точно было, что сказать, что возразить - но протянутая к нему рука подкосила ему колени, и он опустил голову, стаскивая с себя щитки, следом - ботинки... Это было так неприглядно, что можно было начать недоумевать, не позирует ли он. - Забился в угол, значит? Так, да? Сломал, да, да, разнес в щепки! Спасибо и на том, что ни один из нас не запирал их самостоятельно! - Джокер шагнул за ним, чересчур взбудораженный, чтобы искать разумный подход, до трясучки ненавидя то, как беспечно он собирается ступать на следы их - всех их - ног. - Как я выжил, Бэт? Что он сделал? Ты же видел это. Отвечай! Он был умелей в привычной среде - огня и металла - но тут все было водяным, и его натиск никто не сдерживал. Но разве это не лишало его и последующего, причитающегося маневра? Брюс апатично вздохнул и бросил руку себе за спину, на одну из кнопок. Настил поддона запыхтел детергентом из встроенных сопел, самоочищаясь. Они уставились вниз, отупелые от усталости. - Я не в духе, - очнувшись первым, зачем-то констатировал тот очевидное, язвительный на грани с истеричностью. - Ты не поймешь все равно, даже если я буду разжевывать... Или я не прав, и ваше величество не могут ранить слова, но способно их отсутствие? Не учитывая тумаки, о чем это я. Физический урон страшит только чернь, ну еще бы. Он дернул ртом (это, по идее, должно было быть исполненной достоинства ухмылкой гордеца), и вдруг, брызгаясь, грузно опустился на пол, во всей продемонстрированной неповоротливости, между тем, весьма компактно устраиваясь у отделанной керамической плиткой стенки кабины, но развалясь там торжественно и диковато, как бунтующий подросток, примостившийся за школьной лестницей выкурить косячок вместо посещения Весеннего бала. Если он хотел замаскировать невозможность стоять после пережитых приключений, ему это не удалось. Джокер скривился, отодвигаясь на пару шагов, чтобы было удобнее читать с его лица. Проницательно. Говнюк всегда понимал его уж очень хорошо. Верно. Не было способа, которым он мог получить что-то просто так, без единой уловки. - Не надейся, - задрал он нос, отказываясь и дальше разыгрывать накладное хладнокровие. - Такой боли я не чувствую. Ты, - он не желал больше сдерживаться, - должен был сказать мне. Это так сложно? Заважничал, и посмотри, чем это обернулось. Это все твоя вина. Я жду извинений. Брюс закрыл глаза, потирая щепотью веки, будто принуждая себя признать правомочность предъявленного ему. - Что стало с рукой Освальда, Джек? - однако нелогично спросил он, не выказав и капли долгожданной покладистости. Он говорил неестественно - скованно, будто держа за щекой жидкость, которую боялся пролить. - Что? - опешил Джокер. - Причем тут это? - Отвечай, - призвали его, и он с сожалением осознал, что промолчать не сможет. Но какое эта херня может иметь значение?.. - Нахер иди. Нахер, - заворчал он угрожающе, но, немного подумав, сбавился. - Я наказал ее. - Я сдуру признался тебе, что меня разозлило то, как она касалась тебя когда-то, и ты наказал ее, - Брюс, назидающе качая головой, стал расщелкивать горжет, чтобы дать себе больше воздуха - он дышал затрудненно, почти задыхался, его знобило. - Она еще тут, знаешь? Альфред хранит ее вместе с другими образцами в лабораторном холодильнике. Джокер пожал плечами. Логично. Выбрасывать было бы опаснее, да и экземпляр довольно необычный: хоть и сомнительной, но потенциальной полезности. - И? - не дождавшись продолжения, заторопился он, хватаясь за ждущие своей очереди клапаны на уцелевшей части нагрудника, за что огреб от его хозяина вялый шлепок по рукам, который, впрочем, едва заметил. - И что? - Что? Не понимаешь? Что ты стал бы делать, если бы я предупредил тебя о нем? - тот не скрывал той однозначной позы, какая бывает у человека, задающего лишние, бессмысленные, но неизбежные вопросы. - Я поставил бы тебя перед фактом: "Джей, один мужик напрягает меня. Останься дома, чтобы не пострадать, и дай мне разобраться, я должен, вынужден". Что ты сделал бы, случись такое? - Ты обязан был попросить помощи, - Джокер почувствовал, как теряет заряд - прозвучавшее было так резонно, что он растерялся, стандартно немощный против всего последовательного, но пресловутое туполобое стояние на своем все же было лучше, чем ничего. - У тебя не было выбора. Мы были бы заодно. Так, а не просто вякнув "союзник". Так это не работает, враг мой. - Не избегай вопроса, - стал подгонять его Брюс, и он вскипел мгновенно, гнев дал обильную пену: он едва не захлебнулся слюной и спесью. Все было так нескладно, искусственно. Куда там до чтения мыслей, они больше не могли даже говорить на одном языке! - Иди к черту, Уэйн! Я уже был сегодня на допросе, и у прошлого моего интервьюера было пусть и не слишком много прав на это, но уж побольше, чем у тебя! - И калибр у меня мелковат, не так ли? Всегда был таким для тебя - неподходящим для того, чтобы снабжать твое раздутое величество. Чтобы ты мог взять что-то от меня, не важно, что это, средства, ресурс, навязанная тебе защита или вот эта вот честь якобы называться твоим... сторонником. Джокер дернулся. Так выходило, что не он тут был самым разумным. - Да, даже сплетни не усвою, - занервничал он: подобная хаотичная откровенность от этого такого рассудительного обычно героя была ему в новинку. - Запомни, сука, я сам беру все, что мне надо. И не дам, если не захочу, даже... - ...даже обещания, - подсказал ему тот. - Спасибо, я понимаю. Спасибо за бесплатные объяснения. - Сервис, мм. А что, есть заказ? - нужно было смазать, чтобы не застопорить налаживающийся контакт, и он оскалился, как если бы был весел, хотя, кривляясь так далеко от угла зрения зрителя, изрядно терял в иллюстративности. - Заинтересовался моим экспресс-курсом для дрессировки салаг? Всего за девяносто девять и девять любому поможет отрастить яйца! По нему назойливой паутинкой скользнул взгляд - и только, не более. - У нас тут не шоу Опры, Джек, отвали, - Брюс никогда не умел управляться со своими самыми противопоставленными чертами - суровостью и саркастичностью - одновременно, лишь с чем-то отдельным. - Тут только один мужик, и один сучий клоун с красивой задницей. Но он единственный, наверное, был способен вести себя так высокомерно, имея такой помятый вид. Темный от щетины подбородок хранил на себе свежую, зачерненную штриховкой пыли ссадину, испачканные губы разбиты и распухли, покраснели ноздри. Кожа на лбу треснула (такой ущерб даже с оберегом шлема, какой же силы был удар, нанесший его?), отметилась высохшим руслом бурого ручейка, по пути вниз забежавшего в левый глаз, замутнившего склеру, прилепившего веко; впрочем, капилляры там полопались в таком количестве, что, казалось, это из них, малиновых, сочится цветная слеза. Деликатно приглушенное сияние подвесных панелей льстило ему к тому же, в нормальном освещении среди его повреждений наверняка можно было бы высмотреть новые. - Спасибо, ты тоже ничего, - рассматривая его так же искоса, проворчал Джокер, вталкивая в ухо оттопыренный мизинец. Ненависть непритворная, и такого сорта, какой губит любого в любом деле, вот что ему послышалось. - Раздевайся. Давай посмотрим, что там у тебя. Отрешенно завертелся на месте, разглядывая добытый под ногтем мелкий сор из сухих рубиновых гранул: себя бы подлатать. - Со мной все в порядке, - получил он ответ, заставивший его оторопеть. - Мне не нужна помощь. Его проверяют? Он был недостаточно обходителен, защищая свое? - Не нужна? Он был так нежен с тобой? - склонившись над побежденной лесной тушей, задолжавшей его лезвию подходящую шкуру, томно заурчал он, сам набрасываясь на преграду, и стал тороплив и проворен - отбив выставленное в неубедительном предостерегающем жесте предплечье, материализовал нож, вогнал тот под обертку, неделикатно распарывая доспех по стыкам, кромсая неопрен. - Устроил мне шоу... Ты чуть концы там не отдал. Смешно. Да ты потроха выкашливал! Ничего? Увиденное заставило его замолкнуть. Бок обожжен: поджарен, уже покрылся, яркий, мутными, налитыми желтоватыми пузырями, кое-где лопнувшими, не иначе как от его методов приручения и буксировки. Он поспешно удалил остатки и зашипел, втягивая воздух сквозь сомкнутые зубы - выше тоже, и это с учетом огнестойкости брони! От тазовой кости до грудной мышцы, прожорливо поглотив сосок. И спросить за это было не с кого! С чего начать? Плечо явно вывихнуто, нуждается в правке, фиксации, тугой повязке. И этот ожог... Его бы помазать... чем они там их мажут, чтобы заживало поактивнее?.. и не теребить. И как совместить это? - Это царапина, Джек. Ничего такого, что не могло бы подождать, - Брюс нахохлился, комично выворачиваясь из его захвата, и он начал всерьез подозревать, что так с какого-то утра и не проснулся, и все это сладенькие глюки. А ведь обычно ему самому приходилось себя смешить! - Черт... - подбирая слюну, заметался он, не пересидев заминки с ним глаза в глаза. - Почему-то я знал, что ты это скажешь... Такие, как ты, всегда так говорят. Ненавижу тебя таким, Уэйн. Не выношу. Как ты вообще додумался до... до всего этого, всего, что натворил! - Такие, как я. Я снова как они для тебя? Занятно... Ты-то о чем думал? Был так самоуверен, что не удосужился проверить обстановку, прежде чем заявлять о себе, - того не только не смутило это нотационное вторжение, он оказался горазд на ответные меры. - А, нет, это и было прощупыванием почвы! Нет? Скажешь, пытался так встретиться со мной? Но для этого тебе нужно было лишь вернуться домой. Но ты не этого хотел, не так ли? Ты хотел совсем-совсем другого. Узнать, на каком уровне мой новый враг. Ну что, выяснил? Понравилось? Было весело, да, Джекки? Такое тебе по душе, чертов ты псих... - А мне надо было что, оплакивать потерю своей с'покойной жизни, или как я там должен был пристойно отреагировать по твоей мерке? - Джокера этот упрек настиг уже в другой комнате. - Кто еще псих. Ты чуть не убил себя! - он осекся, скупой до мелочей. Он сказал это излишне просто? Ничем не прикрыл, оставил недопустимо много свободы для интерпретаций. - Что с тобой не так? Романов перечитал, вояка картонный? Знаешь, кто их пишет? Руководства, мемуары, по реальным событиям? Эти шлюхи штабные. Если тебе надо организовать парочку взрывов, если ты планировал, мм, убить кого-то, к кому, как ты думаешь, надо было обратиться за советом? Давай, попробуй угадать. Без наводки. Вопреки ожиданиям, ни один из удобных зазоров для контратаки не был использован, хоть замечен, несомненно, был каждый. - Ты никогда не поймешь, - горько обличили его в спину. - Все, что я делал, я делал, поскольку у меня не было выбора. А ты? Джек, какие причины у твоих поступков? Что насчет тебя? - Я... - он стушевался, не усваивая услышанное в полной мере: аптечка (если можно было так назвать монструозных размеров сундучище, собранный запасливым стариком в каждой без исключения комнате, способный предоставить ресурсы, кроме прочего, для борьбы хоть с цингой, хоть с тоской, даже, может, как он подозревал, с антраксом или чумой), нашлась скоро, но у мини-бара он совсем заплутал, потерянный. - Я-то поступил так, потому что... В полумраке после ламп он был слеп, но даже ночника зажечь не пожелал, продолжая пробираться наугад, по памяти. Достигнув намеченной дверцы, нетерпеливо ломанулся к полкам, что-то схватил в темноте, похожее на еду, что-то уронил, смахнул, что-то загремело, задребезжало, что-то разбилось - громко, весело, влажно, стеклянное, о каминный стол. - ...так захотел, - снова закончил за него Брюс, и это было, пожалуй, даже слишком точное замечание. - Не старайся. Я про тебя все и так знаю. Про твои мотивы. В комнате кисло засмердело красным вином. - Пошел ты! - взвился он, рыская между комнатами в поисках графина, умудрившегося куда-то запропаститься так не вовремя. - Не верти, это я, я, я спасал тебя! И, заметь, весьма успешно. Захотел, да. Что, опять засрал себе все портфолио, предал амплуа, мм? Какая чушь... Захотел... - он завертел шеей, обкусывая губы, юля, не желая быть понятым. - Я сделал это, потому что это было правильно. Выкусил? Он сделал что-то исключительное? Что-то, что достойно такого категоричного осуждения? Нет, это многого не стоило. Уж точно не того, чтобы ему приходилось держать ответ перед кем-то настолько прилипчивым. Точно, у Брюса мощно и навсегда портилось настроение, стоило ему не пообедать. Тогда он делался самым сварливым из склочников. - Я смотрю, мой господин научился разбираться в том, что правильно, а что нет, - невнятно подначил его тот вполголоса, не утруждая себя членораздельной декламацией. - Ох, мне помнится, ты говорил, что не терпишь этого. Как же так? Джокер был слишком занят, едва ли не жонглируя норовящей просыпаться поклажей, чтобы взвесить значимость нападки. - Дыхание побереги, - огрызнулся он, серчая, но в основном на себя, и что-то слишком часто стало происходить подобное! - Не смей помирать, пока меня нет. Выйдя к полоске света, дотошно осмотрел добытое - подозрительно просто выглядящая минералка в стекле, выуженная со дна холодильника, до поры неопознанные сэндвичи в причудливо сложенной на манер оригами пергаментной бумаге, шоколад, пара бутылок, засахаренные фрукты. Ну и наборчик. Продуктовый план жиголо. Ликер. Откуда тут это? Он отбросил и его прочь, и донышко тупо и глухо грохнуло обо что-то, но в этот раз обошлось, не разбилось. Ему все еще кое-чего не доставало. Он повернулся, планируя добраться до обленившегося старика, так некстати вздумавшего саботировать прямые обязанности: кто знает, отчего люди извергают изо рта кровь. Это не может быть разрыв желудка, с таким долго не побегаешь. Или у надрыва есть ограничения? Он никогда об этом не задумывался. Однажды он надрезал одного здоровяка так, что форму пришлось несколько часов вычищать от ошметков трахеи. Ничего хорошего. Иного опыта он не имел. - Не дергай его, - угадал его намерения Брюс, и он без сожалений отдал этот ход, энергично хлюпая слюной над выбранным бутербродом в надежде погреть уши. - Мне сейчас не до этого. Ему, впрочем, тоже. Приходилось прилагать усилия, чтобы понять его - он говорил все неразборчивей, будто издевался. - Не-не, Бэтс, ты совсем не разбираешься в себе, - подкрадываясь к его нелепому убежищу, резюмировал он, чавкая индейкой и сливочным сыром. - В своем наполнении, мм. Все лечишь отжиманиями. С тебя станется перепутать мигрень и депрессию, поэтому твое мнение не учитывается, не-а. Не дергать... Не отвлекать. Почему? Чем он таким занят? - Не твое дело. Представляешь? - тот помрачнел еще сильнее. - Не все, во что ты желаешь сунуть свой беленький носик, твое дело, Джек. Будь реалистом хотя бы тогда, когда у тебя нет выбора. Джокер хмыкнул, сгружая добытое на полу по левую сторону, ему под бок, как мудрили на тех пыльных песочных базарах его юности - легче платить, когда товар уже в кармане. Места было с избытком даже для двоих, и он мог развернуться как следует. - Пей, - пропустив издевку мимо ушей, потребовал он, поспешно скидывая липнущую к спине рубашку. Он поколебался для проформы, но избавился и от брюк, уже снова промокших от коленей, скидывая их к черту вместе с гольфами. - Помню, помню, ты предпочитаешь теплую, но без твоего блудного нянюшки придется довольствоваться тем, что есть. Отвалить? Не пойдет. Не стану оставлять тебя в таком состоянии наедине с твоим маниакально-депрессивным, не-а. - Завязывай, - все-таки запривередничал Брюс. - Ты такой болтун, черт... Я бы попросил тебя прикрыть рот, но разве это поможет? Полумеры... Он сам, однако, был несообразно многословен. - Полумеры! Ты совсем уже. Это называется предательство, - обозлился Джокер. - Как же бесит... Выбросил в окно? Ты, может, забыл, но это моя фишка. Взрывчатка? Вот тут тебе не отмазаться. Да ты плагиатор, добрый рыцарь! Если один рыцарь дает монету... Брюс и к этой вспышке остался безучастен. - Тебе не удастся убедить меня в том, что ты не пришел от этого в восторг, Джек, - поморщился он. - Наверняка попадешь в девятичасовые новости, вот здорово! Если переживаешь о макияже, брось - он тогда был на высоте... какого-там этажа? Шучу-шучу. Все с ним было как надо. Бесподобно отвратительно. Джокер открыл рот, но вовремя остановился, растерянно сдвигая брови. Когда-то моральные ориентиры этого человека не позволяли тому видеть истину. Но не теперь. Он научил его плохому. - Ладно. Ладно, должен признать, - попытался отыграть он назад, - что мне понравилось. Ох, сто лет так не веселился. Он смутно, но начал догадываться, что на него гневаются не без повода. Если он накосячил, можно было и пойти на парочку уступок. Практика показывала, что такое поведение было выгоднее всего. - О, правда? - Брюс щелкнул языком, и он, привлеченный этим болезненным звуком, увидел, как уже однажды смытая кровь вновь проступает по кромке его нижней губы. - Почему же тогда ты звучишь так неуверенно, говоря об этом? Все в тебе тревожно сейчас, Джек. Даже запах. - Вроде не обделался, - заозирался он тотчас же, мотая на ус. - Это все собачьи колбаски? У меня в волосах. По твоей, между прочим, вине. Нашел, где падать, умник, - он сунул пальцы гребнем в волосы, к виску, дальше, но добыл оттуда, к своей удаче, только песок и листву. - Ты выглядишь не лучше. Нам нужно в душ. Мы и так в душе... Похер. Поднимись. Не мешай мне обмыть тебя и перевязать. Так что вы не поделили с этим бугаем? Что, территорию, да? Никогда не поверю. Если принюхаться, можно было уловить слабый составной флер - паленая плоть, химозная гарь, немного железа, застарелый уже дух пота. Страх, в это его пытались ткнуть? Это было всего пару часов назад, но он уже не помнил, каково это. Брюс набычился, темнея в воспоминании своего фиаско, но заносчивости от этого проблеска сознательности в нем не убавилось. - Полагаю, он представляет меня более основательным чистильщиком, чем я когда-либо мог стать... В градации от коллекционера чудовищ по вольерам до пожирания их мозжечков под брют, особенно когда он принял во внимание мою, - он обвел рукой антураж, - дневную личность. - У него есть основания, - напал на брошенный кусок его слов Джокер. - Ты довольно спорно выглядишь в своих ночных прогулках. Слишком... рьяным. Так где ты его подцепил? Когда? Давай. Долго же ты водишь меня за нос! Ты должен был... - Ищешь, где такие клюют? Здесь ты его не найдешь. Заблудился? - заязвил тот грубо, не скрывая мелочной желчи. - Даже у такого профессионала, как ты, бывают осечки, надо же! То, что он без труда видел через явленные намерения, не отменяло того, какие... самостоятельные выводы он делал из этой информации. Чудак. Джокер пожевал щеку. Почему отложена охота, вот о чем его спрашивали. Не о том, будет ли она, не о том, когда закончится положенная ей отсрочка. Но... неужели он не понимает? - Ты бил наверняка, не так ли? Что ты использовал? Ты был уверен, что это сработает. Почему не подействовало? - он старался не торопиться, но, начав задавать вопросы, остановиться не смог. - Подействовало, но не полностью? Кто он? Почему так силен? Почему непробиваем? Брюс проигнорировал их все до единого. Снедь, даже любимый имбирь и гурманские фиалки, воду и лекарства - тоже. Однако с неочевидным прежде успехом был принят недобитый алкоголь, на поверку оказавшийся бренди шестидесятилетней выдержки, о чем гласила приметная надпись на этикетке - тому он даже уделил пару секунд легкой задумчивости. - Раз уж ты тут, вымойся, - он приложился к бутылке, делая крупные, обильные глотки, даже через раз полоща рот! - Об этом та-ак ненавязчиво зашла речь. Давай, начищай перья. Не обращай на меня внимания. В наставшем молчании, разбавляемом через раз редким переливом жидкости в горлышке стекла и в его горле, проколотыми мехами сипели его легкие. Можно было держать пари, что никто никогда прежде не видел его таким раздавленным. Его облик добровольно отравленного, следом - умирающего с улыбкой, с этим, конечно, было не сравнить: тот был полон покоя. Джокер затих, совсем теряясь в оглушившем его припадке беззвучного смеха. - Э-э, кажется, я начинаю врубаться, с чего у тебя такие специфические отношения с выпивкой, - присвистнул он, оказывая ему настоятельную помощь в избавлении от обрывков лонгслива. Сопротивления не было, что в сложившейся ситуации можно было счесть даже выражением признательности; но за изъятие кальсон пришлось побороться, и он отомстил за свои непризнанные труды тем, что стащил их вместе с бельем, пользуясь внушительным накладом вывиха. - Чистейшие с'вятоши рождаются из отъявленных грешников, мм? - Так и есть, ты не ошибся. Алкоголь и наркотики затягивают еще быстрее, если ты сирота, обремененный огромными деньгами и не меньшей ответственностью, - Брюс откинулся на кафель, замирая в квадрате его орнамента породистым портретом воплощенного гонора. - Мне было пятнадцать, когда я покинул этот дом. Тогда я думал, что навсегда. Девяностые, ночной Готэм, изведавший этого мужчину еще некрепким, молочным, румяным, безусым... порочная метка серьги на мочке уха. Джокер повел носом, едва не сбиваясь с пути. Нельзя было не счесть, что подход в корне неверен. Надо было говорить о себе, желая услышать о других, вот где была лазейка. - Меня обошли, мне обидно, - совершая чудеса самоанализа, объявил он, только осознав это. - Почему ты допустил это? Ты готов был покориться ему, и ради чего, ради достижения цели, ничем не отличающейся от проигрыша? Даже не спросив меня! - он сам стал пить, пялясь в потолок, пока спирт обжигал ему пищевод. Нужно было просчитывать и вычислять, но в голове было пусто. - Хорошо. Ладно, Бэт, ладно, - утираясь запястьем, прохрипел он, налившись до края. Он жаждал чего-то, чего - не знал сам, но поклялся себе получить это. Ответы? Точно, возможно, пускай. Ему нужны ответы. - Твои условия. Согласен выслушать их. Точку зрения, мм. Нужно было уравнять счет, поэтому он, весьма довольный тем, что додумался до этого жеста доброй воли, избавил от трусов и себя. Его улучшившееся настроение длилось недолго: скосив глаза, он обомлел - Брюсу не было до его даяний дела! - Я полагал, мы все уже выяснили, - неохотно отозвался тот - он все что-то серьезно обдумывал. - Так много говорили, позволив чужому слушать. Слова, слова, слова, так много слов... Совершали поступки, характеризующие нас. Ты же все понял уже, чего тебе еще? Нет, ничего рационального - он был сокрушен, он тосковал. Впервые разговор с ним был таким беспредметным. Их обычные вздорные перепалки не бывали так бесполезны, как это пустословие. Джокер раздраженно ссутулился, повял, разрешая себе перерыв. Гниль улицы и правда все еще непозволительно тревожила его, поэтому он сам настроил прежде так прогневавшие его водные струи, и принялся смывать и тереть, дрожа от холода, поскольку обделить ожог не сумел, и поток под него подобрал самый продолжительный и прохладный из возможных. От разлитого геля разило тягучими ладаном и сандалом. Он легко мог бы представить себе тот непальский рынок почти двадцатилетней давности, и то, как случайный выбор прошлого стал определять все аналогичные предпочтения этого человека. Ерунда? Это всего лишь мыло. Но он в этом весь, так у него во всем. Не отступает от однажды выбранного. Воплощенная консервативность. - Мне не нравится. Не нравится, - походя избавившись от грима, забормотал он, прячась у его виска, чтобы укрыться от заливающейся в рот воды. - Не стригись так больше. Верни как было, как всегда, "ночные кудряшки", или как там... Темные волосы были жестки, знакомо приятны на ощупь, но слишком коротки, чтобы можно было причинить ему боль. - Что ты пообещал ему? - снова подступился он, когда остатки пены растаяли, не оставив следа, кроме скрипа на коже. - Брюс? Вы о чем-то договаривались, - он знал ответ, но, может, было что-то, о существовании чего он не подозревал? - О чем? Уничтожить Бэтмена - и? Что еще? Бэтмен... - осенило его. - Это ведь уже не важно? Слова и правда занимали избыточно много места, и стоило сократить их применение. В погоне за разрушением под собой пьедестала он совсем забыл о тревожном кровотечении, нуждающемся в исследовании. - Да, - подтвердил Брюс, вяло взглядывая через вымученный прищур куда-то в сторону выхода. - Не так уж и важно. Джокер нахмурился. Чувство дискомфорта достигло невероятных высот. - Ты в ярости, - вдруг на самом деле понял он, протягивая руку к его плечу. Или это он сам? В ярости. Он никогда не отличался покладистым характером, но после десятилетия по мозгоправам научился знать себя досконально, даже если не хотел. Это был весомый промах, ведь он был далек от этого открытия, даже схлопотав промеж глаз, но он себе быстро простил. - Нет, - Брюс свел брови, норовистый, как всегда, с перебором, словно признать больше одной правды в минуту было для него немыслимым. - Нет, это не так. - Понимаю. Все нормально. Все нормально, - заскрипел Джокер. Он успел смастерить двухуровневую повязку для многострадального торса на опаленный живот и вывернутый сустав, и теперь щедро поливал антисептиком обдиры на своих запястьях, изнывая от обиды: его все еще не учитывали, его до сих пор исключали. - Мне он тоже понравился. Может, мм, может зажать старого клоуна в уголке, если захочет. Достаточно хорош. Но, может, так и есть, и дело не в физических параметрах. Он был уязвлен, вот и слабость. Брюс резанул его взглядом, застыл, оскорбленный. Его наконец удалось достать - и тогда, когда в этом не было нужды, к этому не было стремления. На его долю тоже выделили дополнительное обеззараживание, но тампон, нацеленный ко лбу, он отбил так, будто подозревал, что тот смочен ядом. - Никто, Джей, никто не прикоснется к тебе, - наконец полноценно заговорил он, и хрипота в его голосе определенно равнялась весу сказанных слов. - Даже если уйдешь. Если будешь мстить, даже если будешь умолять отстать от тебя. Даже если я лишусь рук, ног, языка. Даже если буду мертв. Никто. Джокер, бросив возиться с компрессом из мешка со льдом, удивленно замер. Неслыханное нахальство. Он мог бы разозлиться. Обязан был. - Что, серьезно? Я заслужил, я хочу этого: это имеет грандиозную ценность - такого желаешь ты для себя, - он был раздражен, поскольку во всем этом совсем не разбирался. - Что важнее - не желаешь, чтобы это досталось мне. Он сбился под отдаленное уханье - старый дом кряхтел, впитывая их обливки. Хайтек хайтеком, но вся эта элитная шелуха была подсоединена к пусть добротной, но отжившей свое канализации, и догадываться, зная бэт-замашки, кто налаживал ее установку, было не нужно. Трубы, гудя, изредка попукивали, тут же смущенно переполошенные этим в отголосках. Но хоть до полной тишины было далеко, это значение было почти достигнуто. Даже если стена за его плечом отделяла их не от остальных вечно молчащих комнат, а от полудня, подъездной дорожки, парка и намедни включенного с зимы фонтана, она была слишком толстой, плохо пропускала звуки, поэтому складывалось впечатление, что они так и не покинули подвала. - Почему все к тебе цепляются? - не выдержал он, опуская руки, и грелка смачно плюхнулась вниз, оставшись без его надзора. - Они не стали бы, если бы знали... Брюс чихать хотел на его хлопоты. - Ты не лучше, Джей, - он выставил у глаз ладонь, словно с нее можно было что-нибудь вычитать. - Не стал бы, если бы не знал. Ноздри трепетали, плавали желваки, вот что был призван прикрыть этот веер. Злить его всегда было приятно, но сейчас это лишь утомляло. Какое он имел право предъявлять претензии? Тут один кредитор - в пару к этому должнику. - Это глупо, - осатанел Джокер, надвигаясь на него, чтобы гарантировать его внимание, чтобы заполучить его взгляд. - Ты не понимаешь, о чем говоришь. Мы не можем даже... Не делай больше ничего настолько тупого, ладно? - Ладно, - покладисто согласился тот, и его глаза погасли. - Ничего больше настолько тупого, без проблем. Я не предал тебя, Джек. Не предал бы, а ты этого не знаешь. Что с этим сделаешь? Никто не мог быть обижен на то, что его хитрость подействовала! Джокер подавленно вытаращился на свои пальцы, зеркаля увиденное. Если бы он мог просто взять это, непонятное, и раздавить! Но нематериальное никак не хотело доходить до него. Нужно было действовать поэтапно. Что там на очереди? Нужно было что-то делать с внутренней травмой. - Я не знал, что с тобой, - высоко задирая подбородок в неподотчетном жесте отчаянной гордости, как можно равнодушнее сказал он, используя выгодную возможность для шпильки поболезненнее. - Было довольно неуютно. Унизительно. Это был максимум из того, что он мог, не нарушая условий - не лгать для него, но и не тратиться зря на себя. Но все кончалось - плоть под его руками дрожала, и скрывать причины этого было уже невмоготу: урон для эго, пинок в самооценку. Да не умел он жалеть. Не мог поставить себя на чье-то место, даже если это касалось Бэтмена. - Я устал, давай на этом закончим, - отклонил тот его волю, неприязненно приподнимая верхнюю губу в гримасе омерзения. - Но это было увлекательно. Узнать, как ты относишься ко всему в реальности, вне моих миражей. Черт. Черт, я был таким глупцом. Думал, что могу сберечь... Что могу доказать тебе, что действительно стоит беречь... Что-то наше, Джек. Что-то, что ты не смог бы никогда упустить из виду, даже если не способен иной раз заметить самого себя... Через углы рта вновь просочилась кровь, его белые зубы, виднеющиеся сквозь оскал, были все сплошь розового цвета. Безобразно. Ни слова не понявший Джокер, обдумав вводные, присвоил конфликту среднюю степень тяжести. - Все, я за лепилой, - отрезал он, понимая, что с этим препятствием проволочками и болтовней не сдюжить. - Опять за свое? - прикинулся он освирепевшим, когда его порыв стали гасить - смуглые пальцы нескромно удержали его за колено. - Почему ты всегда такой невыносимый? По-видимому, это я сегодня натолкнулся на откровение. Вот как ты, - он твердо выделил местоимение, - думаешь обо мне, да? Как я, видно, дерьмов в твоих глазах, раз могу сидеть и ждать, когда ты наконец откинешься от... че' у тебя там внутри разорвалось, мм... Давненько он не видал такого беспорядка. - Это ты невыносимый, - Брюс насупился, хватая бутылку, отчего-то вдруг пристыженный. - Это не разрыв. Не беспокойся. Он, похоже, замыслил упиться, наплевав на раздавленные внутренности. Джокер, полагая, что у мелких склок есть предел, счел, что для равновесия стоит попридержать мнение по этому вопросу при себе. - Да кто тут беспокоится за тебя, харя богатейская! - все же вспылил он, разозлясь на собственные подсчеты. - Не разрыв? Откуда тебе знать? Для Брюса этот вопрос был крайне неудобен. - Просто знаю и все, - угрюмо взбрыкнул он, между слов наливая щеки, чтобы сдуть их понемногу небольшими глотками. - Дай... Дай мне отлежаться, и я с удвоенной силой буду вытанцовывать под твоим звонким прутиком. По его лицу прошла темная, объемная мимическая волна, и Джокер испытующе вперился туда. Выглядело и впрямь хреново, но если принять его убежденность за константу... - Это во рту, мм? - просиял он, с удовольствием сбрасывая с плеча смутность момента. - И ты так, прошу прощения за мой ф'ранцузский, лечишься - хренача коньяк! Твоя и без того неидеальная дикция еще хуже. Это не челюсть, не щеки, там не будет хлестать так интенсивно. Да ты прикусил язык! Черт, придурок. Хлебал себя, потом блевал этим, и ради чего? Ради того, чтобы не уронить авторитета главного стоика! Ты его этим грохнул, ты в курсе? Давай. Давай-ка. Дай-ка доктору Клоуну посмотреть, - вальяжным жестом распахивая подходящий отсек кейса, приказал он, отхихикавшись. - Ну же. Нет, я никому не проболтаюсь. Черт, животное. Не мог сразу сказать? - Не лезь ко мне, - Брюс попытался завладеть сразу же обретшими популярность медикаментами, но он ему не позволил, веселея в той же прогрессии, в которой тот становился все дичее. - Я, знаешь ли, не специально. Не было возможности сплюнуть: скрипел на тебя зубами. Хватит гоготать, надорвешься. Заполучить пострадавший орган на осмотр вышло не без задержек - лишь после минутной борьбы. Джокер предусмотрительно поутих до времени, выуживая тот на свет. - Ничего непоправимого, дырка-крохотуля, - лихо шмякнул он диагноз, осматривая довольно внушительный тройной след с одной экстремально глубокой, криво рваной лункой от клыка посередине, после каждого промакивания вмиг заполняющейся до краев. - Льет, конечно, ужас. Но согласен, таскать капу не вариант. Видел одного такого, смотрелось смехотворно даже на мой взгляд. Чистая соска! Он, знаешь, так щепетильно ковырялся, пока доставал ее, чтобы поугрожать мне, а потом шустренько хапал обратно! Она ему не помогла, как можно было дога... Все-все, - вплоть до сметки все этапы прошли без сбоев, но там пациент с подозрением зачурался его размашистых стежков, игла в дрогнувшем зажиме устремилась вверх, к десне, и он остановил ее в последний момент, но плавным движением, - не дергайся, если не хочешь, чтобы я ненароком сшил там что-нибудь не то. Тогда не выйдет со мной препираться, а? Как бы там ни было, к вечеру отек будет такой, что ты и так этого не сможешь. Что? Жалеешь небось, что не позвал Фреда, мм? А я тебя предупреждал. Ох, Бэтти, - перевел он дух, заканчивая, - ты, оказывается, бываешь таким растяпой, это, почему-то, так приятно... Тот подзакатил глаза, выставляя шею, чтобы ускорить процесс. - Да, ты тут один... такой... ловкий, умелый... проницательный и осведомленный, - нещадно зашепелявил он, терзая себя натяжением и сталью инструментов, - а остальные... еле-еле справляются с тем, чтобы подвязать на себе штаны. Джокер скорбно сложил брови, скрывая усмешку. Неужто так сложно было помолчать пару секунд? - Чтобы ты знал, я испытываю нежную привязанность к своим подтяжечкам. Они гораздо функциональней, чем может показаться, - он не отказал себе в удовольствии якобы перекусить нить зубами, низко склоняясь над этим ртом, незаметно направляя капающую скверну слюны подальше, а край у шва - срезая спрятанным лезвием. - Вот и все, готово. Подуть? Давай подую. Острое около нежной влажной плоти напомнило ему, что он голоден. - Наслаждаться подобной властью, Джей - мелко даже для такого, как ты, - Брюс стал еще невнятнее, но с помощью приложенных им усилий его еще можно было понять без особого труда. - Что такого, да? Нас всех нынче настигли небывалые открытия. Все такой же озлобленный, он все-таки озаботился участием в операции - подтянув к себе колено, чтобы опереться туда, оскальзываясь локтем по маслянистой влаге пота, принялся расковыривать айспак, чтобы добыть себе льдинку на ранение, и даже соизволил сам выбрать и принять не только обезболивающее, но и антибиотик. Вряд ли он хорошо знал, что делает - инструкция уведомляла, что с алкоголем оба препарата совместимы весьма условно, но это его не остановило. - Помолчи. Не напрягай язык, не то швы разойдутся, - осадил его Джокер, шумно сглатывая, чтобы унять взбунтовавшийся желудок. Никакой благодарности за свои труды он не обнаружил, разве что несчастный растерзанный пакет льда у себя под боком, у отшлепанной ягодицы. - Хватит копаться, как можно скорее покажи деду. Не, я-то в своих навыках уверен... видел бы ты, как я чиню себе одежду! Этот незначительный акт вандализма о чем-то ему напомнил, но так размыто, что образ остался неясным, но был достаточно рельефным, чтобы жалить его исподволь. Но Брюс не стал молчать. Напротив, будто назло, его охватил приступ какой-то мятежной, лихорадочной возмущенности. - Не обольщайся, думая, что победил, - процедил он через поднемевший рот, боковым движением челюсти устраивая лед за щекой поудобнее. - Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, о чем взялся судить. С его благородно-бунтарской окклюзией и без того было пикантно, а так - вообще умора! Джокер, однако, аннулировал большую часть подколов, следуя неоспоримому предписанию умеренности. - "Спасибо, Джей-Джей, ты настоящий ангел", - глумливо пришепетывая и гундося, сымитировал он суровый тон. - "Пожалуйста, Элли, всегда пожалуйста". Ты же не думаешь, что я буду молчать, пока ты споришь с моим двойником? - не спустил он ему. - Это у тебя в голове, знаешь? Знаешь? З'наешь, как я ненавижу это? Чертовы тени! Это не я! Как он сразу не понял! Это вина. Брюс чуть не сделался убийцей. Для него такое всегда было чрезмерно болезненной темой. Тот поежился, опуская плечи. На шее, над ключицей, задвигалась крупная, истеричная жила. - Тогда сколько? Сколько мне еще ждать? - он вдруг повысил голос, не заботясь о том, что все еще говорит невпопад. - Сколько мне еще ждать тебя? Наверное, я и правда казался тебе законченным идиотом. Без перерывов заглядывающий в твое лицо... Чего тут думать - он был в ужасе от своего поступка, что еще с ним могло происходить? И поделом. Быть вынужденным сотворить то, что так яростно осуждал - достойная кара для любого чистоплюя. - Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Замолчи, - Джокер, находя предел у своего терпения, ухватил его под шею, но, не встретив отпора, обнаружил, что не знает, что дальше с этим, завоеванным, делать. - Замолкни. Когда-то он жаждал для него подобного познания. - А чего хочешь ты, Джек? - придавлено улыбнулся Брюс, но такой сальной, печальной, злой усмешки носить на себе нельзя было никому, и ему тоже, даже ему, ему особенно! Джокер засмеялся ему в тон, разжал хват, стал ласкать горячее горло. - Хочу твою кость, - нахально натирая твердый выступ кадыка мякотью ладони у сгиба кисти, ляпнул он первое, что попросилось на язык, хотя прекратил так слабовольничать еще в те годы, как обучился человеческой речи. - Хочу твою кость. Бедренная отлично подойдет. Хотел бы ее. Еще не договорив, он почувствовал, как сам катится вниз ко всем чертям. - Здесь тебе не Айсберг, - попытались отвлечь его, но ничего не вышло. - Еще свежую, нагретую, всю в бархатных пленочках. Розовая, белая, с бледно-желтой - пастель!.. - суставной г'оловкой, такой округлой, знаешь, такой г'ладкой... - плоть под его пальцами вздрогнула (то ли в припадке гадливости, то ли под иглой гнева), и он ускорился, боясь не успеть до прихода разума. - Если бы я мог! Изымать! Каждую твою часть. Всего бы растащил на трофеи. Я стал бы коллекционером, мм. И тогда был бы привязан к земле. Нужны были бы емкости для каждого экземпляра, им бы нужен был дом. Живые, бьющиеся, безропотные, сочные части, шелковые, нежные... Он нес эту белиберду, и не мог остановиться. Звук выходил съедобный, сдобный, неимоверно жалкий - губы сами складывались в слащавые, пудровые о-образные знаки, и каждое слово было кристалом сахара, плевком сиропа. Отвратительно. Конечно, это не Айсберг. Он так и не думал, он никогда бы... Его затошнило, но из этого опыта экстренного постижения новой самодряни он извлек ценный урок. Это было все, что он мог. Что-то очень близкое этой мясницкой лавке, сродное этому указанному мослу. Не нужно спешить - что-то противоположное любому вожделению, плотскому в том числе... Давно пришло время для изобретений - на неизведанной духовной ниве. - Ты можешь изымать, почему нет? - Брюс наморщил лоб так, как делал, когда слышал что-то непристойное. - Ты же в курсе. Что можешь попробовать это сделать. Что, я слишком сопротивляюсь? Уже сдался? Джокер отдернулся, проминая все еще протянутыми к его горлу пальцами занавес воздуха. Он был рад, что его поняли именно так. Что он на самом деле имел в виду под всем этим, он и сам не знал. - Вот как! - обрадовался он тогда задорно на этот сомнительный, но комплимент, не отделяя его от почудившегося ему вызова. - Могу, да? Разрешаешь. Звучит многообещающе. Но, - он вдруг погас так же быстро, как загорелся, - не уверен, что понимаю, зачем мне это. Так не будет настоящего веселья, сечешь? Он отказывался сдаваться. Даже если единственный доступный метод был неприменим, и другого не было... он собирался изобрести подходящий. - Ты тоже, бывает, тупишь жутко, - недовольно буркнул Брюс. - Это изнуряет даже больше, чем излияния твоего остроумия. - Не дерзи мне! - взорвался он, шваркая кулаком в стену у его уха, в этом порыве истерично меняя направление. - Не зарывайся! Надо же, что-то вызвало неудовольствие самого Бэтмена! Знать бы еще, что это. Если бы мне хотелось развлечься в шарады, я бы так и сказал. Сечешь, к чему я? На это тот только подпер щеку рукой, будто был беззаботен и легок. - Как вас это задело, сеньор мой, надо же, - его локоть упирался в большую мышцу бедра, подле вальяжно разложенного там члена, к его счастью, переносящего холодную воду без потерь для своей представительности, и точка нажима покраснела. - Я разочарован, Джек. Никогда не бывал так разочарован... Он замолк, прикрывая глаза - в свой недужный час без раздумий и фальши атласа и перин собирался прикорнуть в душевой, на полу, вымокший и замерзший, избитый, кровоточащий... Насколько же сильно он поврежден? Как измучен, раз так пассивен? - Из-за чего? - перепросил Джокер, рассеянно разглядывая эту дистиллированную, непредсказуемую наготу. - Чем? Про что ты? Брюс, впрочем, вовсе не выглядел сконфуженным своим затянувшимся нокаутом. - Не прикидывайся, - лениво откликнулся он. - Я про то, как ты крутил жалом у Бэтмена на коленях, лживый ты ублюдок. Выбросил? Я сделал это, чтобы ты прекратил светить своими грудками. Впрочем, мне все равно. Все равно уже. Джокер уставился вниз, разглядывая свою грудную клетку. Плоская, бледная, костяная, пронизанная просвечивающимися зелеными проводами жирных, раскормленных напряжением вен. Покрытая редкими обезьяньими волосами, синими полосами от ремней того самого спонтанного альпинизма и белесыми шрамами-уродинами. Грудки. Сосочки. Скажет тоже. На губы поползла ядовитая мокрица непрошенной, опасной улыбки - вот почему, вот. Поэтому он еще тут. Поэтому они оба все еще живы: с ним никогда не скучно. Не бывает. Не может быть скучно. - Что, ничего общего с искомым не нашел? - с неприязнью спросили его, и так он узнал, что на него все еще смотрят. - Нет, не нашел, - как мог, смутился он, но навыка, даже развитого, не хватило, и прозвучало расчетливо, хитро, лукаво, как и было на самом деле. - Поможешь? - Твой итальянский мальчик пусть ищет, - тут же, пошленько осклабившись, отмахнулся от него Брюс. - Нравится окружать себя стоящими по тебе пенисами? Я от тебя такого не ожидал. Серьезно, что это было, Джек? Найди еще парочку воздыхателей, и сможешь построить частокол. Джокер вскинулся, но выражение его лица было до такой степени невозмутимым, что эту неказистую брань-напраслину можно было считать автоматически этим отмененной. Его просто провоцируют. - Лоб - самое крепкое место на тебе, Бэтс, но туда ты принял, видимо, капитально... - пробурчал он досадливо. - Скажи, чего ты хочешь? Я готов потратиться, чтобы тебя ничего не отвлекало от услужения мне, - взялся он торговаться, даже себя вспугивая спонтанностью выбранного маршрута. - Готов быть более нормальным, чем твои обычные-остальные. Идет? Соглашайся. Ты - мой, поэтому я устрою для тебя такое. Любой... любой инструмент требует ухода и заботы. Подходящего хранения. Мне ли этого не знать... Все же это была приятная игра. Времена, когда они сражались против самих себя, полагая, что соревнуются друг с другом, давно прошли. Можно было сожалеть об этом: теперь ничего не оставалось, как делать это в открытую. Поддавки! Это всего лишь вопрос престижа, да. Но как не быть щедрым и уступчивым, когда сам себе оппонент?.. Он все еще не получил причитающееся. К нему в процессе демонстративной жестикуляции была протянута рука, и так и забыта, и он притворился, что припечатывает ее к боку предплечьем, оставляя держаться там лишь на надутой возбуждением момента косой мышце. - Ты не можешь взять и сделать вид, что хочешь этого, - Брюс, конечно же, заметил эту уловку, но касания не отменил, и они застыли нос к носу в странных полуобъятьях. Легко ли их разрушить? Или, наоборот, из них не выпутаться, даже если пожелаешь? - Почему не могу? - Джокер сдался первым. Злобно жмурясь, прижался по голому, ластясь к привлекательному повреждению: ожог манил его, просил о прикосновении - знак битвы, признание его торжества - и он огладил его границу, розовеющую у собственноручно аккуратно запечатанного края защитной салфетки, неуклюже водя там вяло сложенным кулаком. - Потому что это ложь, - осудили его, но он на этом ничего не потерял: чуть ниже последнего позвонка, у копчика, расцвело невозможно робкое для этих рук, печальное тайное касание. - Ну и что? - оно взбодрило его, но не надолго, исчезнув так же мимолетно, как появилось. - Что может быть логичнее, чем солгать, когда это требуется? Это могло звучать вульгарно, но разве оспоримо? Пусть его непреклонный оппонент и мог всегда найти, чем возразить. - Ох, не знаю. Что? Вот то-то и оно, - тот скрипнул зубами, хотя разозленным не выглядел. - Стоило мне перестать развлекать тебя всякую секунду, и - вот, все, ничего не выходит. - Ты кинуть меня хочешь, что ли? - можно было радоваться хотя бы этому, знакомому эмоциональному проявлению: хоть что-то не требовало расшифровки. - Ох, учти, я не собираюсь, как ты выражаешься, "оставаться друзьями"! Брюс покосился на него с таким ехидством, какого от него никак нельзя было ожидать. - Я так не выражался, Джей, - флегматично фыркнул он, не дрогнув. - Ты такой циник... Купить меня вздумал? Ничего не получалось. Джокер скуксился, приглаживая волосы в буквальном жесте растерянности, хотя однозначности избегал стабильно придирчиво. Он так потратился, и все зря! Просадил столько времени, но даже не понял, что не так, не говоря уже об остальном... И ведь ответ был так близко. С девяносто процентной вероятностью был максимально незамысловат. Почему он не мог нащупать хотя бы ниточку? - Как примитивно, - надулся он, протестующе причмокивая. - Да и вообще... не думаешь, что это мелко? Разве это в нашем стиле? Совсем на тебя не похоже. - Какой еще "наш стиль", Джек... - вздохнул Брюс. - Видишь? Об этом я и говорю. Это на него не похоже. А я-то совсем другой. - Да о ком, проклятье, ты... - но разве это было не очевидно? "Он". Тот самый, кто встал между ними - впервые, легко, прочно. - Я другой, - медленно проговорил Джокер, тяжело ворочая мозгами. - Я - другой. Я хуже? Он наконец догнал приглянувшийся ему автобус, и, вот, как по написанному - не знал, что дальше. - Я - другой, вот о чем речь, - поправил его тот. - Никаких двойных смыслов. Я обычный, Джек. Обыкновенный, и даже моя семья не делает меня чем-то менее ординарным. Мне скоро сорок, я зануден и пресен, и иногда бываю очень... да что уж там, часто бываю таким ужасным брюзгой... - Ты серьезно? - вознегодовал Джокер, обрывая его. Он наелся до отвала и одним описанием на сегодня, но не прочь был добавить и свое, раз уж возникла оказия. - Я знаю наперечет, сколько волос у тебя на заднице, а ты решил представиться? Очень приятно, мистер Уэйн, Джон Уайт к вашим услугам, сэр. Около тридцати пяти, образование эпизодическое, вредных привычек, недостатков, кроме некоторых дефектов внешности, не имею, из плюсов - неплохо гоняю в карты, сносно обманываю, а так же могу уговорить любого боксера укусить бордюр всего за три минуты. Надеюсь, мы поладим. Когда аванс? Когда уже? Разве я, - он наклонил голову, искренне раздосадованный недооценкой своих потуг на примирение, - плохо с'тараюсь? Он притаился, заосторожничал - что-то очень мощное было готово испепелить его... даже если ему было так холодно. Его колотило - ничего нового, сквозняки и слишком сыро... - У меня на заднице нет волос, - обиженно бросил невпечатленный его резюме Брюс. - Именно! А я о чем? Конечно, я знаю, что нет, - активно одобряя его средненькую, но контактность, закивал он. - Та азиатка с лазером отлично над ней поработала. Завязывай ты с этой ерундой. Я знаю тебя лучше, чем все остальные, лучше, чем ты сам себя знаешь. Такой, не такой... это не важно, это не главное. - Вот именно, - усмехнулся тот. - Это он не такой, это в нем это не главное. Об этом я и говорю. Джокер, подброшенный внезапной догадкой, рванулся вперед, сцапывая его челюсть в беспомощно стращающем жесте. - Что это за выражение? - пытливо поинтересовался он, втискивая пальцы в граненое под колкой кожей, не сумев спрятать жадной жажды до всего дурного. - Что ты чувствуешь? Я такого не знаю. Я такого - не чувствую. Пустота от сомнений. Зрачки почти булавочные, бескрайнее зимнее небо. Отчаянная преданность чему-то, неистовая, буйная. Вариантов было так много, и все были сладки, но он поставил на ненависть. О, такое ему мигом наскучит - все эти глаза сегодня, полные страха и отвращения, все эти рты, изогнутые в похотливые полумесяцы, плотоядные до любой его части, даже самой грязной: Джокер. Джокер-Джокер-Джокер! Табу и идол, два в одном. Вещь, пусть заостренная и функциональная. Брюс надменно двинул подбородком, словно надеясь скинуть его руку. - Я ревную, - заявил он. - Что? - Джокер заморгал, кубарем выкатываясь из возвышенного самоугодия. Ослышался? Что могло заставить этого гордеца... - Бэтмен. Я ревную тебя к нему, - повторил тот, такой угрюмый, что всякий должен был опасаться его кулака. - Вот что ты почуял, разнюхивая тут. Он оставался индифферентен ко всему - всегда до крайности властный и легковоспламеняющийся, он совсем не походил на себя теперь. Прежде хватило бы одного обещания такой маеты, что изводила его сейчас, он не стал бы и того терпеть. - Я недостаточно болен, чтобы это понять! - хохотнул Джокер, изображая непринужденность. - Ты помог мне, знаешь? - ни с того ни с сего севшим голосом сообщил он, но прочищать горло не стал, зная, что с ним мухлевали, а он был так слабоволен, что позволил себя провести. - Помог, был так любезен, мм, и я отплачу, как бы несподручно мне все это не было. Так вот... Ты - Бэтмен. Бэтмен - это ты. Брюс отвернулся, сонно глядя, но в этом выражении, казалось бы, вполне ординарном, чудилось что-то неуловимо, но безумное. Будто он видел что-то на экранах век, стоило ему закрыть глаза, и это что-то мучило его чрезвычайно. - Ты смотришь только на него, - прошептал он у его уха, поникая. - Хотя я всегда, всегда жду тебя здесь, в этом доме. Джек... Знаешь, что он сделал бы с тобой? За все, что ты вытворяешь, чтобы он не отводил от тебя глаз. Знаешь? Джокера прошибло, но пронять не смогло. - О-о, - затянул он, легко адаптивный, - догадываюсь. И? В этом проблема? В том, что он тоже не знает, как еще привлечь мое внимание? Чепуха все это. Я сплю только с тобой, Уэйн. Строго говоря, я вообще ни разу не был с Бэтменом. Он был уверен, что этого аргумента будет достаточно. - Можем устроить, - Брюс, кивая на то, что осталось от его геройского убора, ухватил его за запястье, примощая то себе на грудь, и он моргнул, бессознательно растопыривая шире пальцы. Иллюзия исчезла, с ним снова говорил поглощенный яростью строптивец. - Ты совсем уже... того... - все равно размечтался он, суетливо растирая призрачный кевлар. Черствое, грозное, антрацитовое, смоляное овладело им. - Фанатик. Патриот, но какой-то неправильной родины. - Паяц, - машинально отбил тот, но, вновь не выдержав натяжения, вдруг повалился ему на плечо, обессилев, или это было усложненным движением доминации?.. - Как глупо было думать, что я достоин тебя, - пожаловался он удрученно. - Как наивно. Мои щеки самые обычные. Я - ничем не отличаюсь. Все еще не объятья. Ничего похожего. - Что с тобой, Бэт? - он решил считать это агрессией - даже его привычное к уличной обвалке жесткое мясо и луженые жилы с трудом выдерживали этот непостижимый надрыв, и он чуть не надломил себе локоть, поначалу опрометчиво пытаясь держать его вес. - Кто-то умер сегодня? Под ладонью стучало, трепыхалось что-то, укрытое за шелковым платом кожи, за тугой набивкой под ней, за не менее прочными прутьями грудной клетки. От этого удара Брюс даже содрогнулся, сглатывая так неосторожно конвульсивно, что определенно должен был повредить швы. - Не надо, - взмолился он, но разъяренно, сквозь зубы, и это стало просто напросто угрозой. - Перестань. Замолчи. Это был правильный ответ? Верное направление? Джокер азартно вытянул шею, унимая готовые растянуться шрамы. - Джокер. Он мертв, - глядя понизу, нажал он, без помех питаясь, но не насыщаясь напряженной атмосферой. - Его больше нет. На его пути была новая преграда - в этих недообъятьях было так комфортно, что он, переполняясь саморазочарованием, почувствовал, что теряет волю. Тепло. Сглаживает ущербность местного климата. - Хватит, - Брюс просил, ничем не маскируя вибрацию в голосе. - Я понимаю, что ты пытаешься сказать... Джокер умер, спасая Бэтмена. Какая ирония... С него текло, хотя влага от помывки должна была уже высохнуть. Светлый пот накопился в острой складке кожи у лобка, собирался там, в низине, прозрачно и сочно. Джокер с усилием заворочался, насильно твердея в ледяном и непримиримом, придавленный гнетом совершенно неопознанным. Он был близок. Должен был потерять лицо. Но разве рядом был не тот, кто только отдает, не прося ничего взамен? - Тебе не по себе? - любознательно засмеялся он, понижая и голос. - Некомфортно? Что такого. Всего-навсего перестану красить губы. Может, сдамся наконец на перекройку? С таким ртом... неудобно. Нет? Он был нужен ненадолго. Этот "чертов клоун". Навсегда такой, как он, не нужен. Ему и правда было весело. То, что он видел, было занятным, было смешным. Брюс задвигался, ожидаемо оживленный. - Улыбаешься, - укорил он его, но без должного пыла. - Сделал мне больно и счастлив. - Поэтому и счастлив, - пожал он плечами, тут же охладевая к этой случайной забаве. - Это ведь доказательство. Влияние, отпечаток. Невыносимо, не существовать невыносимо, Бэт, если бы ты... Это секрет, но твой язык был у меня во рту, поэтому тебе я могу сказать. - Любопытный критерий. А если кто-то принудит тебя, - Брюс поджался - затвердела челюсть, заледенел взгляд, - и вылижет вовсю? С ним тоже можно будет поделиться? Он тоже станет посвященным, а, Джей? Джокер скорчил рожу, пряча энтузиазм исследователя. - Не заставляй меня думать, что тебе приятны эти мысли, - хихикнул он, нехотя отрываясь от наблюдения за горячим источником в мышечной расщелине - это тело, напротив и как всегда, сопровождали вихри жара, обстоятельства и обстановка никак не влияли на его тропическую ауру. - Ну и фантазии! Во рту давно пересохло. Небывалое, это с ним происходило все чаще. - Не думай так, разумеется, неприятны, - от него просили сбавить обороты, чего еще? - Черт, ловушка ходячая... Джокер... Но меры он не знал. - Он мертв, - перерезанные лицевые мышцы, сросшиеся кривыми кусками, ослабить не удалось, а та, что отвечала за подъем губ слева, так и вовсе забилась в истерике, рискуя выдать его с головой. Улыбка. Он весь был ей. Чувствовал ее так четко, как давно уже разучился. - Нет, - вспыхнул Брюс. - Нет, нет, нет. Нет. Не потому, что это важно, его существование, - прорвало его. - Не потому. Если ты избавишься от этого имени, от личного - тоже, от всех своих имен, от своего лица даже - ничего. Даже если потеряешься. Даже если уйдешь. Все равно - тебе не скрыться, я тебя узнаю, я тебя найду, выслежу, будь уверен. Но... могу я, черт побери, быть к чему-то привязан просто так? Знаю, я не заслужил, быть может... Я совсем не справляюсь, не тяну. С тем, что взял на себя, я совсем не справляюсь... Джокер всплеснул руками, нахапывая воздух в легкие так жадно, что подавился слюной. - Ну супер, - раскашлялся он. - Бэтмена мне значит выбирать нельзя, ты ревнуешь, а Джокер тебе дорог и это окей. Охуеть, - он был всерьез расстроен, когда выяснилось, что он не только не продвинулся, напротив, оказался отброшен от желаемого. - Почему надо избавиться от него? Не понимаешь? Как ты сам сказал, он чуть не послужил твоей смерти, Брюс Уэйн, вот поэтому. Все та же пропорция. Соразмерность. Гармония. Честно говоря, я хотел списать его еще раньше... Слушай... - попробовал он взять крепость панибратским похлопыванием его по спине, будто это он поперхнулся, но, похоже, в этом крупно промахиваясь. - Мы все еще ссоримся? Мы ведь повздорили? Уточни, а то я запутался. И Брюс уточнил. - Я просил у тебя пощады, - холодно выплюнул он, но все это, даже сумбурное, было весомо своей абсолютной, без единой правки, искренностью. - Я попытался вылепить из того, что чувствую, слова, чтобы остановить это сверло, проткнувшее мне желудок. Пустота! Твоя извечная... Что ж, я корыстен, да. Хотел быть единственным из всех людей для тебя. За тебя Джек, ради тебя, ни с кем ни делясь! Вот ты и воспользовался одной, одной минутой моей слабости, чтобы наконец шлепнуть мне по губам побольнее, и все бы ничего, но у этого была лишь одна причина - эта пощечина была идеально ужасающей, вот почему ты не мог позволить себе прозевать этот удачнейший случай для нее. Не спорь, я знаю тебя. Глядя мне в глаза, ты смеялся, погибая! Он собрал больную руку в кулак, занес ее, но не для удара - это нужно было, чтобы унять себя. - Брю-юс, - неутомимо прицепился к нему Джокер, отлавливая ее у его колена. - Тебе было больно. Я сделал тебе больно, да. Но все же ты ужасный эгоист. Разве не принятые тобой решения сделали это... - он замялся: тут подходило "сделали возможным", но он чуть было не сказал, как думал - "таким уместным". - И что? Считаешь себя недостойным? И говоришь это без обиняков, не робея. Это разве не просьба? "Утешь меня, Джек, убеди, пообещай". Стоило начать отпираться, но он позволил себе сократить программу. - "Утешь"... Какой деликатный подход, - тихо засмеялся тот, сотрясаясь от дурноты, но к опоре стены не вернулся. - Ох, ты только посмотри на себя, Нэпьер, - он вдруг повысил голос, сверкая на него глазами, - какие грустные темные глаза, какой кроткий мальчик. Сама невинность! Сраный флюгер. Ты готов менять направление по сто раз на дню, если твоей наглой морде это выгодно. Дай угадаю. Думаешь, что я размазня, раз так трясусь из-за тебя? Мне стоит лучше заботиться о том, чтобы не потерять актуальной в этом сезоне крутизны в свете твоего прожектора, не так ли? Джокер на секунду даже потерял дар речи. Все не так. Даже учитывая, что вслух такое произнесено быть не могло, он мог признать, что сам хочет казаться "крутым", хочет выглядеть непобедимым в этих глазах. - Мне уже много лет не нужно симулировать невинность, - окрысился он, неожиданно даже для себя дергая веком на "мальчика". - Сколько-нибудь эффективным это вообще никогда не было, если тебе интересно, - он перешел на доверительный шепот, кривляясь, - вкус пиздюлей не меняется. Брюс немного отстранился, но их лица были все еще слишком близко. - "Что, если он неправильно меня поймет? - неожиданно проговорил он. - "Что, если я напомню ему о плохом? Нажму сильнее, чем хотел, и сломаю его. Что? Что тогда?". "Перед кем я буду чувствовать вину, и буду ли несчастен более... Перед ним? Или перед собой? Насколько я плох на самом деле?". "Могу ли я довериться, зная, что нельзя?". Я так часто думаю что-то вроде этого... - "Придет ли он посмотреть? Как в зоопарке. Нет, не посмеет", - взбеленился Джокер, а, продышавшись, развратно зачастил еще пуще, развязно подлаивая, сам остерегаясь того, что потерял контроль. Больше не было места лжи, и очень зря - та была попродуктивнее чистого бешенства. - Так странно это, Бэт. Странно. Таким непрочным, меня видишь только ты. Другие... Я сам себя таким не знаю. Ты смотришь неправильно. Как объяснить?.. - он запнулся, не помня, не понимая, о чем только что говорил, осознавая лишь уверенность в том, что это было лишним. Ничего. Не скучно. Завораживает. Даже немного устрашает. Строгая ладонь героя, оставшаяся спокойной, все еще лежала там, куда он ее определил - на боку, на напряженном мускульном изгибе. Почувствовав что-то схожее с бессильным протестом пропущенного раунда, отданного хода, он ослабил узел пресса, и та, лишившись его поддержки, и правда предала его - свалилась вниз, по бедру, на пол. Ничего не выходило! Тело налило свинцом, и в каждом мускуле хранился экстаз усилия. Темнота была приятна. Отчаяние непонятого - восхитительно. Его легкие сжимались-разжимались, широко, горячо, болезненно. Грудина тряслась, и в руках, даже неподъемных, хранилось куда больше силы, чем он умел применять. - Осколок. У меня в глазу осколок кривого зеркала, ты хочешь сказать. Как мило, - негромко проговорил тот. - Хрупким? Я тебя таким не считаю. Когда-то, мельком, быть может, ты казался мне таким, но это было ошибкой... Я не лгал, ты силен и ловок, как это можно отрицать? Но чтобы ты вернулся, Джун Мун, если тебя выкинут, для этого ты должен быть бумерангом, не меньше. Пока же ты наковальня с небоскреба. Ты не неуязвим. Кто знает тебя лучше? Я твой, да. Но это не бесплатно. Мы обменялись, если ты не помнишь. - Это сейчас что такое было? Показалось? Что за наглая... Выкинуть? Прогоняешь меня? - Джокер без раздумий зацепился за подходящую возможность перевести стрелки. - Ничего не перепутал? Брюс тут же порастерял весь форс. - Ты меня не слышишь? Если я не буду прогонять тебя, ты уйдешь... - вдруг застонал он, и его лицо исказилось, стало почти уродливым. - Джей, пожалуйста... Прекрати, пока это не надоело нам обоим, - он быстро взял себя в руки - или нет, лишь сделал вид. - Я должен был поступить так, как поступил, что тут обсуждать? Тебя бы забрали, а я бы мог только подносить чемоданы с наличными в приемные, чтобы выторговать тебе пару лишних лет. Я бы платил, чтобы откладывать вынесение приговора, деньги не проблема, это даже не так дорого. Но при чем тут это? Они бы достали тебя все равно. В холодной клетке. Среди врагов. Кто знает, что они могли сделать тебе? - А-а, - изобразил просветление Джокер, сочиняя себе, переносному, бессловесному сундуку и кофру, шлеи, зипперы и цупферы, приклепанные для лучшей сохранности, - не хотел, чтобы твою суку ебали толпой, поэтому решил камикадзнуться. Ну что ж, благородно. Как от тебя и ожидалось. Возвышенно даже. А уж как лирично, м-м! Ах, и замки, как он мог забыть. Не самые надежные, как было прежде, но отныне - по индивидуальному эскизу. С лаконичной монограммой. - Дурак, - скулу обожгло касание: Брюс толкнулся туда ребром ладони, подтирая в сторону шрама. - Но нет, я бы этого не хотел. Тебе угрожают стаи зловонных крыс, их заточки и паразиты, как это терпеливо снести? Но, главное, в клетках ты теряешь себя, теряешь по кускам. Я видел - тогда, в апреле, в День дурака - что с тобой сделал Аркхем. Едва не свел тебя с ума... Не хочу это терпеть, значит - не должен. Ты не понимаешь, и не поймешь. К счастью. Не принимай в расчет ни одного моего слова. Ничего из того, что двигало мной, для тебя, да вообще ни для кого, кроме меня, неактуально. Поэтому я не стану... - Ну уж нет, Бэтси, давай уж, подскажи, - можно было требовать без оглядки, пока он был так однозначно виновен. - Говори. Говори, раз начал. Хочу убедиться, что я правильно понял... причины. Но... доказать ему себя невозможно? Он так думал совсем недавно. Какая же это была грубая ошибка! Да он полностью погружен! - Речь не о справедливости, - тот безуспешно попытался сохранить достоинство. - Я отказываюсь даже говорить о справедливости, когда они так рекордно бесчестны, что пытались оболгать безусловного преступника. Мне притвориться, что ты получил бы по заслугам? Это ведь несложно. Но я никогда не стану таким беспринципным, какой бы нелепицей это заявление ты, все вы бы не считали. - Срочные новости! - встрял Джокер, недоумевая, отчего все злятся на закулисные проделки властей, целесообразные и закономерные. - Что я слышу! Это я вдруг стал как они для тебя, так что ли?.. Софист. А если бы они следовали букве, мм, закона, что тогда? Как бы ты заговорил, какую отговорку бы использовал? То-то же. Никакой разницы. Оболгали? Тоже мне, большое дело, пфф. Брюс его не услышал. - Именно потому, что они такие, - он разыскивал что-то, пристально глядя ему в глаза, - ты... Однажды ты бы сбежал. И тогда я не смог бы защитить тебя. Оказался слишком слаб, чтобы защитить тебя... Не хочу такой жизни. В самообвинении... потому что... да, проигравшим... Проигравшим - потому что без тебя. Он прервался, не иссякнув: закашлялся, и грохотал легкими довольно долго. Джокер ощутил поразительно иррациональное удовольствие от того, что это происходило теперь, уже после того, как он узнал, что подозрения на кашу из потрошков не подтвердились. - У мертвых нет жизни, - мягко возразил он, - со мной или без меня. Веские, весомые пальцы все еще гладили его по рубцу. Могли прожечь его насквозь. - Мир без тебя... - Брюс агрессивно уставился на него исподлобья, и он вильнул, открывая ему шею. - Мир без тебя, Джек, это... Маневр завершился у разлета смуглой скулы, где истошно билась надувная, скорбная жилка. - Это отличное место, мм? - поскорее перебил он его, примеряясь к едва заметной, тонкой и сухой полосочке-лучику морщины у уголка его глаза. Когда-то он враждовал с назначенной и этому телу старостью, но теперь он чувствовал даже что-то вроде приязни к ней, познав простую истину: увядание - повинность оставшихся в живых. - Это будет раем, если в этом не будет такой сволочи, как я. В таком мире из-за отбросов не будут погибать отборные... в том числе. Брюс... Он начал понимать, в чем его обвиняют. О, в самом деле, как он был неправ - однажды думал оплатить подобной сдачей мужество. Жалкая ублюдина... Облажался, конечно. Пришел в магазин с горстью пуговиц, вот как это было. Но тогда Брюс... Он тогда... По спине прошел разряд - у позвоночника расслоилась, потекла жирным воском кожа, и он уныло засопел, изгибая руку, чтобы вычесать галлюцинацию. Он знал, что не сможет выдержать - его душевное устройство, мироощущение вырожденца, не подходило для такого. В прошлый раз, когда от него требовалось сохранить необходимое, он просто забыл половину. Сотрясение... но такое было и сейчас - в ушах звенело, тошнота прижимала его плечи вниз-вместе, темнело у линии с надбровными. Брюс так и не ответил, тоже смурея над своим плечом. Стыд. Поражение. Он нуждается в компенсации? Джокер нахмурился. Что он мог предложить ему? Ничего, он голодранец. Ничего не скопил, не наладил нужных связей, испоганил каждый источник, к которому выходил на водопой, каждую кормушку, отвоеванную у конкурентов. Признаться, отчего в первый самый их раунд спасовал, добровольно отдавшись бетонной рубашке больничной камеры? Отчего? С того дня, как он познакомился с интерьерами этой, северной психушки - когда-то давно, опрокинутый, подвешенный вниз головой (по своей воле, благодаря массе выверенных действий!), как вляпавшееся в сладкую липучку надоедливое насекомое в кладовочке запасливого зверя - не то мышки, не то паука - ему мерещилось безразличие титана, которого он прибыл одолеть. Разве этого он добивался? Нет, нет, то, что вышло, было совсем, совсем не тем, на что он рассчитывал! Могло ли это быть лишь страданием? Пустые рыдания. Был виден только его рот, но как же тот был сер, почти стерт без остатка! Неужели его представление оказалось скучным? Нет, невозможно, невозможно. Это его тогда так сильно отвратило, так стыдно ударило, что он сдулся проколотым шариком - впервые в жизни не находя слов, попятился, отступил, бессильный, запорол заготовленные победные речи, не дождался понимания... Лишь бы не лишаться иллюзии могущества, которой, может, сам наделил этого человека в своих фантазиях: бесконечный потенциал для потех и поединков, форменная мания, берсерк, такой же отверженный, такой же жесткий, олицетворенный принцип. Кроме того, в остальном - идеальный антагонист, полное отражение. Почти брат, родная кровь. Нет, нет. Он не хотел этого знать. Предпочел забыть, и не вспоминал впредь больше никогда. Верно, так ничего не выйдет. Его герой останется таким (непригодным, израсходованным, не имеющим ни одного желания, именно таким, каким он увидел его тогда сквозь маску перед и правда велиководораздельным, судьбоносным Рубиконом-Аркхемом) навсегда, если он не найдет того самого, единственно верного средства. Сломал, вот теперь и правда сломал... Он был никаким, обесцвечивал все, чего касался. Это всегда было досадной палкой в колеса - а сейчас этот изъян, это уродство мешало ему... получить... желаемое! Так чем он может отплатить? Чем? Такое от него потребовалось - значит, все, все... В прошлый же раз - пропал, стал никем. Только брал, он у него только брал... Джокер - принадлежит Бэтмену, создан таким, ни для чего больше не нужен. Вот он и отдал его руку... ему так просто. Хотя бы, как минимум! Не задумываясь. Первый равный. Первая настоящая улыбка, первый проползший по коже страх. Самый занятный человек из существующих. - Я люблю тебя, - бесстыдно врезал он, холодный, уверенный, что получит все, на что положил глаз, поскольку в найденном решении чувствовал себя весьма вольготно. Это нужно было ему самому в первую очередь - нейтрализовать десертные мольбы. Сыграть наконец по-крупному. - Это неуместно, - его, не дрогнув, отвергли.