Нерассказанные истории

      Думала ли когда-нибудь Светлоспинка о том, что в какой-то момент все пойдет наперекосяк?       Вряд ли, ведь чуть раньше она была юной ученицей, готовой к любым свершениям (как ей тогда казалось), а еще раньше — самым обыкновенным котенком, которого интересовали лишь игры со сверстниками.       В принципе, неудивительно, что при становлении ею воительницей все изменилось. Она сама повзрослела, стала смотреть на вещи под другим углом, появилось еще больше обязанностей, а вся беззаботность, постоянно сопровождавшая ее в детстве, постепенно исчезала под грузом новой ответственности.       Но все переживают то же самое. Так что стоит ли Светлоспинке всерьез задумываться об этом, не считая то и дело проявляющейся легкой грусти и тоски по прежним временам? Однозначно нет — что было, то и прошло. Гораздо больше молодую воительницу тяготило настоящее, которое с каждым днем становилось все безумнее.       Рыжинка когда-то говорила ей о том, что в один день Светлоспинка найдет себе верного друга, заведет семью, как и все остальные кошки. И тут же добавляла, шутя, что точно не готова к тому, что ее дочь действительно вырастет и перестанет быть маленькой. Светлоспинка же обычно в ответ с наигранным раздражением отмахивалась — либо же отшучивалась в ответ. Если честно, то она до этого и не представляла, что вообще влюбится в кого-либо из соплеменников. Можно подумать, у нее и без этого мало проблем!       Но сейчас воительница уже не была так уверена в своей правоте.       Нет, конечно же, Рыжинка, как и всегда, оказалась права — рано или поздно влюбленность появилась. Но совершенно не такая, как предсказывала мать Светлоспинки.       Потому что нормально влюбляться в своего соплеменника. Ненормально влюбляться в своего брата.       И если раньше Светлоспинка рьяно отрицала свои собственные же чувства, то теперь уже, скорее, смирилась, приняла их, как данность. И надеялась на то, что правда никогда не откроется.       Надеялась еще и на то, что брат ничего не заметит. Ни постоянного стремления как-либо прикоснуться к ярко-огненной шерсти, ни изредка бросающихся в его сторону взглядов, ни желания быть с ним каждую минуту своего времени. Он точно не одобрил бы этого. И совершенно точно не ответил бы взаимностью — даже наоборот.       И пусть лучше Светлоспинка продолжит тешить себя несбыточными мечтами, окончательно вставая на неправильный путь, чем кто-то из родных или близких узнает, что скрывается за ее заботой и вниманием к брату. Пусть лучше мысленно продолжит без конца извиняться перед матерью, чем увидит хоть каплю разочарования в ее зеленых глазах. И, наверное, пусть лучше все остается так, как есть, потому что приходится признавать, что это единственный более-менее счастливый вариант и на большее рассчитывать бесполезно.

***

      А когда по нелепой случайности, по чьей-то глупой неосторожности погибает Огнехвост, Светлоспинка теряет всю надежду.       Это с самого начало было неправильным, безумным, ненормальным, не так ли?       Можно ли это считать расплатой за все то, что произошло? И возможно, если бы Светлоспинка поступила иначе, он бы остался жив?       Уже неважно.       И Светлоспинка будет обвинять Воробья, не спасшего ее любимого брата, молчаливо бросать яростные взгляды в сторону молодых котов, затеявших поразительно опасную игру на льду, укорять у себя в мыслях остальных воителей, которые не догадались спасти целителя, а стояли в стороне, ничего не делая.       А все просто потому, что слишком больно думать о том, что хотя бы отчасти произошедшее было ее собственной виной, а не чьей-то еще.