Уравнение с двумя неизвестными

Эдик осторожно и как-то воровато заглянул в приоткрытую дверь деканата. Жанночка, на удивление, была на месте и, опять же на удивление, работала. Исключительно редкое явление, надо сказать. Девушка стоически выдерживала напор рвущегося грудью на амбразуру, а точнее, активно ищущего скандала, невысокого крикливого мужичка. — Я вам тут всем Кузькину мать покажу! — орал он, пытаясь грозно нависать над девушкой. Безуспешно, впрочем, поскольку не обиженная ростом белокурая кобылка была выше почти на голову. — Вы ещё не знаете, с кем связались! Моего сына? Отчислить? Да я… Да я… Да я жалобу на вас напишу! Декану! — Пишите, — согласно кивала Жанночка, тщетно пытаясь обойти дебошира и добраться до выхода. — Не веришь? — насупился тот. — А ну-ка, давай мне данные этого умника! — Какого умника? — Козла этого рыжего! — о-о-о, похоже, Сеня уже отличился. — Как его зовут? — Сенечка, — пролепетала девушка. — А по отчеству? — Борисович. — Арсений Борисович, значит… — записал на клочке бумаги скандалист. — И-иннокентий, — аккуратно поправила Жанночка. — Что «Иннокентий»? — не понял тот. — Иннокентий Борисович. — Так, Сеня или Кеша? — уточнил мужик. — Сеня, — кивнула секретарша. — Но Кеша. — Идиотка пергидрольная! — опять завёлся коротышка. — В паспорте у него что написано? — Рыжий он, — всхлипнула Жанночка. — Да меня не колышит его колёр! Где вас, дур таких, набирают? — посетитель цветом физиономии дошёл до кондиции варёной свеклы, а температурой — до закипающего чайника. — Я тебя по-хорошему спрашиваю, что у этого рыжего в паспорте написано? — А чего вы на меня кричи-и-и-те? — Жанночка скривила аккуратный рот, залилась слезами и, отпихнув всё же мужика с дороги, вылетела вон. — За рыжего не скажу, — доверительно шепнул борцу за справедливость подобравшийся со спины Эдик. — Сам до конца не въехал. Но у «пергидрольной идиотки» в паспорте написано, что она дочь декана… Оставив опешившего скандалиста осмысливать результаты собственной несдержанности, Остапов направился в конец широкого коридора. Туда, где темнея лакированным деревом, красовалась тяжёлая дубовая дверь с золочёной табличкой «Молотов М.Ф., декан фак. физики». Торопиться приближать наклёвывавшуюся экзекуцию, а по другому поводу декан его никогда и не вызывал, желания как-то не было, и он, услышав доносящиеся изнутри приглушённые голоса, малодушно прислонился к стенке. Ещё пара минут свежего воздуха. Ещё небольшая отсрочка. -…не успевает… Совсем стыд потерял… Это уже ни в какие ворота… — узнал он Сенечкин голос. Интересно, на кого он там так усердно капает? — … Эдуард Викторович… Вычленив своё имя, Эдик мгновенно насторожился и встал в стойку. Ещё месяц назад в такой ситуации он бы незамедлительно психанул и, пулей влетев в кабинет, начал бы пересказывать по памяти всю родословную Рыжего до австралопитека включительно. Но… Это было месяц назад. Это было до того, как, направляемый виртуальной рукой Солнышка, он взял на себя труд взглянуть на главу секретариата под новым углом. До того, как признал, скрепя сердце, что прилетало ему, большей частью, за дело. До того, как Эдик с изумлением понял, как часто рыжий тиран, матеря преподавательский состав с глазу на глаз на чём свет стоит, покрывал их оплошности перед деканом. А потому, сейчас он лишь перевёл дыхание и осторожно прислушался. — Ну, нельзя же так, Михал Фёдорович, — настойчиво увещевал Сеня. — Григорьев его совсем заездил. Я-то ничего с этим сделать не могу, но вы бы вмешались, а? А то, получается, что Остапов и преподаёт все пять предметов их кафедры, и мальчик на побегушках, и козёл отпущения в одном флаконе. Так как вы хотите, чтоб он ещё и проект свой успевал? — Тебя послушать, Сеня, — раздался глубокий утробный бас декана. — Так мальчик наш просто ангел во плоти. Ты с чего его так выгораживаешь? — Я выгораживаю? — возмутился Рыжий. — Да вы меня никак с кем-то путаете! Хотите, расскажу за что ему да стоит втык сделать? Поверьте, такого добра навалом… Если уж ругать собрались, так хоть за дело! Дальше слушать Остапов не стал и, решительно постучавшись, открыл дверь. — Вызывали, Михаил Фёдорович? — от его взора не скрылся настороженный и немного смущённый Сенин взгляд. — О, Эдуард Викторович! Проходи, дорогой, проходи, — декан махнул рукой в сторону своего ассистента, обозначая окончание беседы, и приглашающе указал физику на освободившееся кресло. — Будет у нас с тобой сейчас длинный и тяжёлый разговор. Сенечка, — окликнул он остановившегося в дверях ассистента. — Попроси Жанну принести мне липовый чаёк и чего-нибудь сладенького. — Ага, — кивнул Рыжий. — А тебе, Эдик, чего? — перевёл декан тяжёлый взгляд на физика. — Мне… Воды, если можно, — попросил тот и, вспомнив вдруг почти семилетней давности «Я тебе врач, что ли…», неожиданно вновь обозлился. — Хотя, нет. Мне, пожалуй, зелёный чай с жасмином, жжёным сахаром и двумя ломтиками лимона, — вот так. Чай он, конечно, терпеть не может, но пускай Рыжий поломает теперь голову, где такое чудо достать! — Ладно, — индифферентно пожал тот плечами и прикрыл за собой дверь. — Перейду сразу к делу, — тяжело уставился на него Молотов через пару минут напряженных раздумий. — Я только от ректора, где меня долго и муторно тыкали носом в кучу твоих какашек! Ты вообще соображаешь, что срок можно опоздать, можно перенести, можно отменить, если есть на то веская причина, но игнорировать срок, паршивец ты эдакий, нельзя! Ты доктор наук в Академии, ведущий исследование, или на променад вышел?! — Я… — начал Эдик, до того надеявшийся, признаться, что Сенино заступничество спасёт его, когда дверь опять приотворилась, впуская самого заступника с подносом. — Жанны нет, — пояснил он, проходя к столу. — Так что честь побыть официантом выпала мне. — Ваш чай, — поставил перед Молотовым большую глиняную чашку, исходящую паром и уютным летним запахом липы. — А это на сладенькое, — и выложил рядом две крупные белые таблетки. — Это что? — насупив кустистые брови, уставился на него декан. — Валидол, — ничуть не смутившись, пояснил Сеня. — Вы так орёте, что даже у меня сердце ёкает! — А вафелька где? — как-то по-детски обижено протянул пожилой мужчина, и брови Эдика поползли наверх. — Никаких вафелек! — строго обрубил Иннокентий, смотря на того сверху вниз. — Вы о своём диабете ещё помните или это сугубо моя прерогатива? Скопытитесь опять, я вам инсулин колоть не буду! Меня ещё от того раза дёргает… — Но, Сенечка, ты же врач! — Да какой из меня врач, Михал Фёдорович? — отмахнулся тот. — Сколько лет прошло, да и не закончил я — на психологию перевёлся… Но кое-что помню, так что никакого сладкого! — Цербер, — констатировал сладкоежка. — Цербер и тиран. — Я в курсе, — улыбнулся Сенечка и, со словами: — А это ваш чай, — поставил перед Эдиком… стеклянный стакан, наполовину наполненный восхитительно пахнущим чёрным кофе. — А… — Остапову впервые в жизни не хватало слов. Как? Ну, как? Откуда он?.. Но трогательность момента была уже через секунду разрушена самим рыжим паршивцем. — А это, — демонстративно выложил он на стол перед физиком большой синий тюбик вазелина, — вам, Эдуард Викторович, на сладкое. И танцующей походкой, победно помахивая пустым подносом, удалился под скрежет зубов Остапова и громогласный хохот декана. — Ой, не могу! — сотрясаясь всеми своими ста десятью килограммами, оттирал слёзы Михаил Фёдорович. — Ну, Сеня! Ну, паршивец! Как умеет разрядить обстановку, а? Ладно, Эдик… С ректором я как-нибудь и сам разберусь. Ты мне вот что объясни: ты же взрослый мужик, так? Ну и почему, если у тебя такие проблемы с главой кафедры, я должен узнавать об этом из посторонних рук? Ты что, не знаешь, как мой кабинет найти? — Да я… — опешил от такой резкой смены курса физик. — Ладно уж… Давай посмотрим, что с твоими сроками можно сделать…

_____________________________

— Вазелин свой забери, — на Сенечкин стол упал синий тюбик. — Помог? — усмехнулся тот, пряча его в недрах своей необъятной сумки. — Ещё как, — усмехнулся в ответ Остапов и, подумав пару минут, добавил: — Сень, ты это… Прости за утро. И спасибо тебе. — Спасибо в карман не положишь, — насмешливо скривился Рыжий. — Пиво пьёшь? — А как же! — Мы с ребятами собирались в бар после работы. Пойдёшь с нами? — предложил Эдик. — Я угощаю.