Станцуй для меня

Мэтт перебивает Кэтрин и проговаривает практически по слогам: – Мы хотели отрепетировать завтрашнюю сцену. Гарри непонимающе моргает. – Мы же договаривались вечер…ом, – его взгляд задерживается на полупьяных темно-коричневых глазах Даддарио, на капельках пота, застывших над верхней губой. Он п о н и м а е т. – Или нет? Мэттью дышит громко, почти, как Алек, признающийся Магнусу в любви во время своей панической атаки. – Нет, – будто лишнее слово заберет его силы. – Хорошо, – Гарри показывает на свой трейлер, но взгляд от Мэтта не отводит. – Я возьму сценарий? – У меня есть. – Нужен второй. – У меня два. Кэтрин переводит взгляд с Мэтта на Гарри и обратно. Гарри мысленно просит, у м о л я е т Мэтта отвернуться хоть на секунду, потому что в его глазах читается в с е. Гарри извиняется перед Кэт и идет вслед за Даддарио. Очень быстро. Словно их гонят черти.

***

Это не измена, повторяет себе Гарри, пока Мэтт снимает с себя всю одежду. Даже часы. Это не измена, потому что измена подразумевает прикосновения. Он не прикасается к Мэтту. Никогда. Единственные их прикосновения происходят на съемках, так что он не изменяет своей жене. Это то, что он повторяет себе каждое утро и каждый вечер, в надежде успокоить разрывающее на клочки чувство омерзения. Мэтт садится на кровать полностью обнаженный. Немного ерзает, а потом перемещается, оказываясь на коленях лицом к Гарри. Раздвигает их так, что становится отчетливо видно крепко стоящий гладкий член, который уже блестит от влаги. Шум сглатывает, проверяет дверной замок. Потом раздевается сам. Не полностью – снимает только кофту и кроссовки. – Стул, – говорит Мэтт. У него сухой голос. Сухой и вымотанный, словно его били днями, неделями, и сейчас его последнее желание – сделать глоток воды. Гарри ставит стул напротив него, рядом с кроватью, и садится, раздвигая ноги. Они проходили это десятки раз. Каждый раз Гарри противен сам себе. Каждый раз он твердит, что это не измена, это все равно, что порно посмотреть, но это не-прав-да. Потому что на порно может только встать, но ты не влюбляешься в актера из порно без памяти с каждой минутой. Ты не восхищаешься красотой его тела, симфонией его стонов и длиной белых пальцев, обнимающих твердый член. Ему интересно, а Мэтт тоже внутренне успокаивает сам себя? Мысленно просит прощения у Эстер, клянется, что это в последний раз? Или же он настолько сука, что ему плевать? Мэтт моргает и завороженно смотрит на то, как Гарри расстегивает свою ширинку. Гарри старается справиться с пуговицами, но их целых четыре, и он проклинает эти джинсы. Когда с пуговицами покончено, Гарри чуть приспускает пояс, чтобы освободить член… Мэтт шумно выдыхает и просит: – Дай мне… Дай свою кофту. И это тоже уже проходили. Гарри смотрит на него, облизывая губы. Так удивительно. Пять минут назад Мэтт настойчиво вел его в свой трейлер, рывками стягивал с себя одежду, едва ли не разрывая ее. А вот теперь сидит на коленях и просит его кофту, потому что хочет чувствовать его запах на себе. Гарри бережно надевает тонкую вещь на Мэтта. Ему самому она великовата, поэтому на Мэттью садится, как влитая. Прямо на его голое тело. Мэтт закрывает глаза. Гарри задерживает ладони на обтянутых тканью плечах, но быстро выдергивает, когда Даддарио накрывает их своими пальцами. Нельзя. Он садится обратно на стул. – Посмотри на меня, – просит он. Мэттью кивает и делает над собой усилие, наконец, распахивая глаза. В них столько коричневого золота, что можно ослепнуть, и столько боли, что хочется сбежать на край света, чтобы не видеть ее. Гарри рывком стягивает джинсы и крепко сжимает свой член. Мэтт ведет по своему члену сначала кончиками пальцев, а потом ладонью, мягко обнимая его. И Гарри теряет себя. Падает в пропасть, исчезает из реальности, проваливается на самое дно. Все, что он может видеть – приоткрытый рот Мэтта и его глаза, впившиеся в лицо Гарри, в его руки и член. Он может видеть, как длинные тонкие восхитительные пальцы Мэтта на секунду погружаются в его рот, а потом снова обхватывают член, лаская. Он стонет. Нет, не громко и пошло, как стонут парни в порно. Мэтт стонет тихо, на выдохе, слегка задыхаясь. Он стонет полной грудью, и этот звук, переплетаясь со звуком влажно-сладкого скольжения пальцев по члену – это то, от чего голова Гарри словно падает с плеч. Он теряет себя, когда Мэтт привстает, выпрямляя спину. Когда смотрит на него умоляюще, когда свободной рукой тянет на себя воротник кофты, зарываясь в нее лицом. Когда кусает губы, шепчет что-то, что Гарри не может расслышать. Когда крепко закрывает глаза. Когда кончает, выплескивая горячую сперму на свои пальцы, на простыню, немного – на джинсы Гарри. Гарри доводит себя до оргазма спустя секунду. Чтобы восстановить дыхание, ему нужна минута, а, чтобы восстановить свою жизнь – целая вечность. И той не хватит. Он вытирает себя салфеткой и делает вид, что не замечает белесой капельки на своей коленке. Он постирает джинсы, ему нужно только дойти до трейлера, он все исправит. Все поп-ра-ви-мо. Мэтт не шевелится, пока он приводит себя в порядок. Пока застегивает все четыре пуговицы одну за другой, пока встает, поправляя сбившиеся в одну сторону волосы. Всего один шаг к двери, и Мэтт хватает его за футболку, сминая ткань на груди, подтаскивая к себе, заставляя наклониться. Его искаженное болью лицо так чертовски близко – в трех сантиметрах. Его губы, глаза, его голое тело обтянутое лишь кофтой. Его пальцы, крепко вцепившиеся в одежду. Мэтт – его смерть. – Пожалуйста, дай мне что-нибудь, – отчаянно шепчет он. Гарри не может оторвать взгляда от его глаз. – Пожалуйста, что-нибудь. Помоги мне, я не попрошу снова, это единственный раз, только коснись меня, Гарри, дотронься, ты ведь видишь, что я умираю! Гарри готов молиться. Он собирается сорвать голос, пытаясь докричаться до Господа, лишь бы он помог, лишь бы спас от этого. Ведь умирает не только Мэтт… – Пожалуйста, – шепчет тихо, а словно орет во все горло. – Прошу тебя, умоляю, Гарри, заставь меня дышать. Сделай что-нибудь. Гарри целует его. Не дает себе ни секунды. В пропасть, так в пропасть, в ад, так в ад. Да, Господи, хоть к самому дьяволу! Когда он так смотрит, когда у м о л я е т, когда разрывает собой на куски! Один поцелуй – не измена. Это просто… Чтобы вдохнуть. Это ради спасения собственной жизни, он устал быть сильным. Устал. И еще миллион отговорок, тысяча тысяч способов послать совесть нахуй. Он целует его, чувствуя острую потребность разрыдаться, ведь губы Мэтта соленые и мокрые, его язык горьковатый и чувственный, а его тихие всхлипы в поцелуй – это хуже наркотика. Это то, ради чего стоит жить.