"У нас проблема," — думает Йен. — "Я тебя люблю."
***
Утро у Галлагера начинается привычным поцелуем от Тревора. Йен незаметно даже для самого себя морщится, выдавая сонную улыбку, шлёпает босыми ступнями по солнечным квадратам на полу, наливает себе стакан воды и прислоняется лбом к шкафчику, отодвигая пластину дерева, чтобы посмотреть на спрятанное за ней фото. Йен выдыхает, открывая глаза, потирает Имя, скрытое широким браслетом. — Ты жалок, Галлагер, — говорит он сам себе, выливая нетронутую воду в раковину. — Ты так жалок. Микки понимающе усмехается со старого снимка.***
– Скучал по мне? Йен захлёбывается воздухом, выдыхая слабое, но такое нужное и родное «Микки». Как же он, блядь, скучал. Как же он, мать его, устал быть без него. Как же он, черти его дери, счастлив слышать этот насмешливый тон. Йен забывает обо всём, прижимая Микки к себе, тянет ноздрями любимый запах, сходит с ума, горит заживо, влажно целуя, перестраивает кости, чтобы увеличившемуся сердцу хватило места – Йен просто едет крышей, хватаясь за чужие руки. Микки практически привязывает к себе поверхностным дыханием, прикушенной губой, хриплыми выдохами, осторожным «Йен, блядь, я же тебя…» Йен затыкает грубым поцелуем, всё ещё надеясь на нормальную жизнь.***
– Я не могу так, Микки, я уже не тот, – говорит Галлагер, а у самого внутри сверхновая взрывается, уничтожая внутренности подчистую. Микки тянет на себя, хватается за запястье, снимая полоску плотно прилегающего браслета, спрашивает: – Ты уверен? Голос хрипит от грубой нежности, когда он проводит пальцами по выжженным буквам. В этом весь Милкович – грёбанные противоречия, чёртово ощущение жизни, ёбанная дыра без него. Йен пытается вырвать руку из крепкого захвата, дать себе шанс на спокойствие, но Микки и тут рушит всё к чёртовой матери, прижимаясь губами. – Ты знаешь наверняка, что без меня будет лучше? Он смотрит в глаза с испугом и насмешкой, а затем проводит языком по заветным буквам. Йен скулит, наконец избавляясь из плена чужих рук, но вместо того, чтобы протрезветь, пьянеет ещё сильнее, обхватывая чужое лицо ладонями, царапая короткими ногтями стриженый затылок. – Будь ты проклят, Микки, – яростно сужает глаза, шипит прямо в растянутые в довольной усмешке губы. – Я с рождения проклят, – хмыкает тот, а глаза – серьёзные, шальные, бешеные, словно Милкович обдолбался и ничего не соображает, просто действует на инстинктах, забирая то, что принадлежит ему по праву.По праву.
Йен дёргает уголком рта в каком-то подобии улыбки, прикрывает глаза и погружается в это безумие с головой, едва ли не вылизывая чужой рот. У них никогда не было иначе, всё время – будто на грани, за границей разума, за пониманием того, что делаешь, за неспособностью объяснить свои действия. Галлагер с трудом отпихивает Микки от себя, шумно переводя дух и вцепляясь руками в волосы. Отходит на пару шагов, ерошит рыжие пряди, упирается ладонями в нагретый металл автомобиля, прикрывает глаза. На обратной стороне век – Микки, на подкорке – Микки, в венах, в чёртовом ДНК, в подсознании и во всех мыслях – ёбаный Микки, чтоб его, Милкович. Йен переводит взгляд на незащищённую метку, горько усмехаясь. Даже тут он, захватил всё, подчинил себе, ну и что тут поделаешь, о какой нормальной жизни можно говорить, да и когда она хоть у кого-то из Галлагеров была – нормальная жизнь? Кого он пытается обмануть, если его разрывает на части без Микки, если каждый вдох – с осознанием того, насколько хочется делить один воздух на двоих, если каждый взгляд прошивает насквозь? Зачем ему нормальная жизнь, если он без него даже функционировать нормально не может? – Пошёл ты, Микки, – цедит сквозь зубы. – Пошёл ты нахуй. Микки усмехается, забираясь на пассажирское сидение, Йен стирает чужую самодовольную улыбку поцелуем."У нас проблема," – думает Йен, ловя чужой взгляд. – "Я не люблю никого, кроме тебя."
Милкович прикрывает глаза, откидывая голову на сидение и улыбаясь уголками губ, сползает ниже, чтобы солнце не слепило так глаза, и Галлагера перемалывает в крошево от мимолётного осознания: он и не должен больше никого любить. Йен смеётся, показывая фак американской стороне границы. Он дома. Наконец-то он дома.