«Ударник»

Сычом Дима считал себя не зазря. Возможно, не работай он сам в полиции и не имей достаточно прочного положения мальчика на побегушках, его бы и приняли как одного из подозреваемых в «ударнических» деяниях. Внешне он был сутул, угрюм, но настроение его менялось в один щелчок, и он мог внезапно захохотать, отчего окружающие мигом подскакивали и обращались к нему с криком «балбес». Да, Дима Карпов однозначно походил на психа, и это вам скажет любой работник отдела шестнадцать. Кофе не любил, но временами бегал, точно ошизевший, к сигаретам тяги не имел, однако ж иногда трясся, словно непременно хотел покурить. К тому же, он всегда отказывался пить в компании, а это, как можно понять, во все времена будет вызывать ошарашенность и верчение пальца у виска. Никто не мог бы сказать, что у него было какое-либо хобби, и ничем он не отличался по достоинствам, ежели этими самыми достоинствами не считать мрачность, брезгливость и тёмную пошлость юмора. Вдобавок он никогда не желал заводить знакомств первым и косячил настолько часто, что странно, как его до сих пор не выперли с работы. Оную Дима ненавидел всей душой. Существовала ли душа, вот в чём ещё вопрос, но да ладно. Получить выговор или набедокурить было для него своеобразным развлечением — слушая упрёки в свою сторону, он чувствовал себя живым. Бедокурить было, с его-то ленью, элементарно: он лишь забивал на картотеку и ждал взрыва. А взрывало не кого-нибудь, а Сашу. Порой Дима думал, что и Саша становится поживее, когда буянит. Так что его праздность — общее благо. А что если он вдруг докажет всем обратное? Что он не просто бездарный мальчишка, по несчастью доставшийся следователю в помощники, а смышлёный парниша, способный поймать страшного преступника? Что тогда, а? Языки проглотят? Пусть его подозрения, возможно, обречены на провал. Наверное, он и вправду ошибается насчёт этого Димы, но кто запретит ему лишь присмотреться к нему, встретиться с ним повторно и попытаться выудить из него побольше слов? А вдруг паучье чутьё не подводит и он правильно ткнул в небо пальцем? В таком случае он хоть что-то сделает в своей дрянной жизни — спасёт десяток других. Хоть что-то, действительно… Он же даже не взял у него номер мобильного! Придурок! — Привет, — бросил Саша, стоило Диме войти в их кабинет. — Я отправил тебе досье убитого. Дима швырнул сотовый с проводом наушников и плюхнулся в стул. Приподнятость духа заминалась, сдувалась, испарялась. Он снова становился жалким человеком из шестнадцатого отделения. Однако и ему больше повезло, чем парню из сообщения Саши… Ему было тридцать, и он работал медбратом при хирурге. В свой последний день был нетрезв, возможно, сам Ударник его и напоил. Найден на улице Лазо… — Что?! — вскрикнул Карпов, подпрыгнув, и рванул к Саше. — Он был найден на нашей улице?! — А ты что, не знал? — горько улыбнулся тот. — Никитич всем вчера рассказывал. — Выходит, он был у нас под носом… — выдавил Дима. — Чувство юмора у него на высоте. — Саша стиснул челюсти и отвернулся в монитор. — А теперь иди распечатай мне его фото и досье. — Этой работёнкой он мог заняться и сам, но Диме же нужно было давать какие-то распоряжения. Узкоскулое, молодое лицо Лёни Кузнецова дышало добродушием даже на фото из паспорта. Широко распахнутые глаза лучисто смотрели в объектив. Один щелчок мышки на стрелочку на экране — и этот же человек мёртвой ношей лежит на боку, истекая кровью на поверхность… крыши? — Где-где он был убит? — Дима свесился на стуле, тщетно пытаясь заглянуть за стенку. — На крыше?! — Да, — буркнули из-за перегородки. — А камера на домофоне? — Ты думаешь, в нашем районе в домах установлены камеры? Я тебя умоляю. Ударник преспокойно отвёл его на крышу и забил его там, как нефиг делать. Ещё и положил к краю, чтобы кровь сползла по стене дома и труп поскорее заметили. Дима обесточено свалился обратно на спинку стула, будто выброшенная пересыхающая рыбёшка уставляясь на фотографию Кузнецова. Под каким предлогом парень согласился подняться с Ударником на крышу? Был ли он уже пьян? Стоял тёплый июль. Пахло травой, солнцем и нагретым асфальтом. И кровью. Для кого-то этот июль пах именно ею… Прошло два долгих дня: Карпов маялся чем угодно, но не работой, Саша всё так же сидел сиднем и мозолил глаза о компьютер, Никитич разговаривал с родственниками и знакомыми, да только проку от труда последних было столько же, сколько от безделья первого, — никакого. Кузнецов никому ничего не говорил о новом приятеле, никто не видел его в компании с незнакомцами, и подозрительности в последних днях Лёни не замечалось. Утром он, правда, был в скверном расположении духа, ушёл на работу ворчливый, но отработал нормально и ушёл со смены вполне довольным. Что заставило его связаться с убийцей? На каком промежутке его пути до дома тот перехватил его? Что он сказал ему такого, что медбрат запросто согласился выпить и подняться на крышу с малознакомым человеком? Ни один не знал ответа на этот вопрос. Двадцать семь предыдущих жертв показывали лишь, что Ударник хорош, и хорош дьявольски. «Господи, неужели я упустил его? — думал Дима. — Если это был он…» Прошло сорок два часа — и Дима всё ещё не выпускал из раздумий того сероглазого типа в рубашке. Брюнет, которого он с такой лёгкостью сдал, на самом деле оказался наркоманом, да ещё и со стажем: у него дома было найдено немереное количество различных психоделиков. В ампулах, в пакетиках, в косяках… Как только этот Дима узнал всю подноготную? Чуткая подозрительность или желание перекинуть внимание на другого? — Ты знаешь человека по имени Дмитрий, который живёт рядом с тобой? — дождавшись, пока все отвлеклись от него, подошёл к наркоше Дима. Тот рыдал и бормотал что-то вроде: «Вы не имели права меня арестовывать, я обычный парень, вы не понимаете, нет, вы не понимаете», — так что ответить на вопрос он не сумел. Тогда Дима прибегнул к изощрённой попытке узнать адрес этого типа в рубашке: он полез в дело. Безоговорочная информация, прямо на тарелочке с золотой каёмочкой. Сычом-то Карпов был, а вот сыщиком — навряд ли, и его самого поражала собственная заинтересованность. Когда он в последний раз так рвал жопу? Хм… Вот что делает с человеком желание показать себя. Отрыв нужный адрес со всеми подробностями, типа квартиры, этажа и подъезда, Дима сел с весьма вероятным и проблематичным вопросом: и каким хреном он проберётся в дом пойманного наркоши? Хорошо, допустим, его впустят по везению случая, а дальше-то что? Звонить по всем соседним квартирам в надежде, что дверь ему откроет тот подозреваемый маньячина? А если у него крыша едет, и он уже начинает следить за ни в чём не повинным гражданином? Как он ему, чёрт возьми, объяснит свой приход? «Ой, прости, я бы хотел больше узнать о твоём соседе, ну, знаешь, деловой интерес… А ты случайно не умеешь бить людей головой о столы? Что, слишком странный вопрос? Ничего, приятель, извини за это, у меня тяжёлый день, говорю всякую херню…» Проанализировать ситуацию с другой стороны Диме не позволяла гордость. Чересчур он лелеял надежду на свою адекватность, чтобы признать, что парень его заинтересовал не только в плане поимки возможного убийцы. Вернее, ничего против он не имел, бывало уже, пусть ничего и не вышло, но наступать на грабли не хотелось. Так что нет, его интересует исключительно возможность проявить себя как достойного помощника следователя. Порядком достало, что они принимают его за безответственного придурка, какая бы там степень правды не содержалась в этом их мнении… И всё-таки было что-то у этого Димы, что не могло не зацепить. Карпов прекрасно понимал: его очень легко подловить искренней улыбкой и добрым взглядом, из-за чего он уязвим, как никто другой. А кто ему мешает тихонько влюбляться и столь же тихонько отпускать? Правильно, никто. Подумает об этом парне пару недель, и всё как рукой снимет. Может, ещё и девушка очередная приглянется. А что? «Было что-то у этого Димы»… Это настораживает. До него у Карпова всё случалось гораздо неторопливей: вот к ним устраивалась какая-нибудь девушка или какой-нибудь мужчина, работали потихонечку некоторое время, они с ним или ней общались, и только потом Дима начинал что-то чувствовать. А здесь этому типу пришлось лишь поговорить с ним всего несколько минут, и Дима всеми поджилками ощущал, что пиздец, он ему нравится. Почему пиздец? Есть две причины. Первая: он не любил, как бы парадоксально не звучало, влюбляться в парней. Слишком запарно. К девушке ещё можно попытаться подкатить, а в случае с парнем всё усложняется в миллионы раз. В лучшем случае его одарят кулаком в челюсть. Вторая причина: этот сероглазый в первую очередь является подозреваемым. С чего бы он в другом случае стал бы доносить на своего соседа? Только чтобы отвлечь внимание, вариантов больше нет. Хотя… Дима действительно недоверчив к людям, возможно, что и в этот раз придирается, позволяя фантазии властвовать над рассудком. С этим парнем всё сходится. Он обаятелен, разговорчив, умён и быстро располагает к своему обществу. Среди его двадцати восьми убийств, семнадцать — девушки и женщины. Их он влёгкую мог очаровать низким голосом и выразительными чертами лица. Дима открыл ящик стола и вынул копию психологического портрета Ударника. Достал ручку.

Предположительное место проживания — ? Климовская улица, дом 12, третий подъезд

Осталось лишь наведаться по этому адресу — проверить теорию. Серийные убийцы… Он до этого не задумывался, насколько на самом деле страшны эти парни. Да, они убивают, и убивают много, это общеизвестный факт, но стоит вдуматься: это такие же люди, как мы. Они среди нас. Сколько мы встречаем на своём пути людей ежедневно, еженедельно, ежегодно? Сотни. И каждый из них обладает таким же набором клеточек мозга — варьируется, конечно, но ненамного, — и теми же возможностями. Каждый из нас теоретически может убить другого. У человечества есть все средства для убийства: начиная от обыкновенного хозяйственного молотка или пакета. Мы даже руками способны убить, своими же силами, без посредников и посторонних предметов. Именно это и вызывает страх. В большинстве своём люди одинаковы. У нас одни и те же потребности, всем нам надо зарабатывать на жизнь. Мы ходим на работу, ездим на метро, подсказываем друг другу маршрут и время на улицах. Мы все — большой муравейник, где так или иначе всё сообщается. А что если одно крохотное звено в этой системе сойдёт с ума? Наш коллега по работе, продавец, что пробивает нам молоко, прохожий, который спрашивает, как ему пройти до остановки? Что если любой из них в определённый миг подумает: «А ведь от моих действий действительно зависит жизнь остальных». Согласитесь: наш быт изменится, если кто-то, сойдя с катушек, с размаху втащит нам по голове. Наша рутина обретёт абсолютно иной смысл, если кому-нибудь в голову придёт мысль давить всех и каждого на своём Ауди. Мы зависимы друг от друга. И когда кто-нибудь из нас начинает вершить собственное правосудие, при том скрываясь, ухищряясь, — мы полностью беззащитны. Безумцы среди нас. Тысячи людей рождаются ежедневно. Каждый может делать, что ему вздумается. А мы зависим, и рандомный человек в силе целиком возыметь контроль над нашей жизнью. Ворвавшись к вам в дом с огнестрельным оружием, он решает, будете вы завтра смотреть матч по телику или лежать на столе в морге, пока медработники выявляют причину вашей смерти. Он решает, останетесь вы без глаза или ноги, или нет. И в этом контексте серийный убийца — это нечто потрясающе-ужасное. Страшное и удивительное, невообразимое. Мы можем считать его отвратительным, можем ненавидеть его и в то же время поражаться, как он сумел провернуть столько расправ над чужими жизнями, стать для них и палачом, и судьёй одновременно, стать Богом для них, главным определяющим, будучи с ними наравне, имея такие же возможности и физические показатели. Ибо каждый может сойти с ума. Дима тоже был по-своему сумасшедшим. Не каждому ведь дано умение выдерживать в себе сыча двадцать четыре на семь, а он ещё как мог. Да, пожалуй, именно потому его никто и не стал подозревать в убийствах. Несмотря на то, что «в тихом омуте черти водятся», он слишком закрыт и неприветлив, чтобы заманить к себе людей. Угрюмо поглядывая на прохожих, он кутался в куртку и шёл по адресу вдоль Климовской, ища глазами номер нужного дома. С неба не менее мрачно глядели тучи: набухшие, тёмные, так и навевающие ощущение ближущейся грозы. Лица идущих навстречу людей были непримечательными, однотипными: все усталые, но при этом сосредоточенные и ненавистно сверкающие колкими взглядами. И были они такими не потому, что искали глазами так называемого Ударника, остерегались за себя и тому подобное, нет. Они были такими всегда, и три года назад, и четыре, и десять, и через одиннадцать лет будут такими же. И кто сказал, что средь всех этих лиц нет ни одного, кто совершил убийство или задумывает вышибить мозги другому? Городок их небольшой, промышленный и серенький, люди здесь в большинстве соответствующего пошива. Каждый третий — алкашня, каждый пятый — гопник. В особенно замечательных районах бьют себе тату, будто бы сидели. Или не будто бы. Ещё один пунктик в минус того, чтобы подкатить к парню. Даже если тебе ответят взаимностью или снисхождением, окружающим ваши чувства уж точно не понравятся. И хоть все подряд они «православные» да «против самосуда» — бежать придётся ого-го, иначе не жить тебе, смертный, ведь против количества не попрёшь. Посеревшая от времени табличка на доме с надписью «Климовская 12» заставила Диму остановиться и глубоко втянуть в лёгкие воздух. Под ложечкой засосало и задрожало. Лоб похолодел, пальцы стиснулись и вдавились в ладони. Была не была? — Опа, здорова! — донеслось сзади. Карпов подскочил, еле удержавшись, чтобы не вскрикнуть. К нему подошёл никто иной, как тот самый Дима, с улыбкой на губах, взъерошенной причёской и двумя омутами-глазами. В этот раз на нём тоже была рубашка, но уже другая, и джинсовые шорты по колено. В руке он нёс некий пакет. — П-привет, — нервно выдавил в ответ Карпов, ненавидя себя за пошатнувшийся тон. — Что ты тут делаешь? — Парень подошёл ближе, выуживая ключи от дома, и не без любопытства оглядывал его, прижимая к домофону брелок. — Я… мне… — Лицо стало горячим. Дима сгорал от стыда и страха. — Я ж помощником следователя работаю, мне… Мне поручили осмотреть квартиру твоего соседа, ну… который наркоманом оказался… вот я и тут… — О, ясно. — Сероглазый повёл подбородком. — Проходи, чего. — И внезапно открыл дверь, пропуская Диму вперёд. Побледневший, с неистово колотящимся пульсом, тот шмыгнул внутрь, невнятно бормоча «угу, спасибо». План идёт наперекосяк — у него нет доступа в квартиру наркоши, нет ключей, нет приказа! В лифте оба стояли молча. Карпов сглатывал чаще положенного, отчаянно не зная, куда ткнуться взглядом. Этот тип будто весь лифт собой занимал, а ведь стоял всего-то в углу, оставляя между ними приличное расстояние. Жарко. Господи, как жарко… — Помощником? А я думал, ты следователь, — прервал молчание мужчина. — Д-да это одно и то же почти, — бросил Карпов как можно непринуждённее, но вышло не очень. — Он, если что, жил этажом выше, — проговорил Дмитрий, едва кабинка остановилась, и нажал кнопку на панели. Дима мысленно расцеловал его за подобную помощь. — Да, я знаю, — неловко соврал он. — Ну, давай, пока, что ли. — И всё-таки пересеклись, — напоследок молвил тот, уже делая шаг на выход. И тут Карпов выпалил: — Может, ну, встретимся сегодня ещё, как только я закончу осмотр? Выпить можно было бы, подружиться. Как ты на это смотришь? Он не пьёт, не знакомится так просто с незнакомцами, не заводит дружбу. Что он, мать его, творит, идиот?! Выйдя, сероглазый замер вполоборота, обмысливая предложение. Двери лифта дрогнули и стали сходиться. — Да, почему бы нет, — вдруг произнёс он в стремительно закрывающийся проём. — Я в сорок третьей живу, заходи. Дима глупо улыбнулся, ловя спокойный взгляд за стёклами очков, и закивал. Идиот, идиот, идиот… О чём думает серийный убийца, да и убийца в целом, пока пудрит мозги своей жертве? Смакует предстоящую расправу, наслаждается общением и своей властью? Что? Каким безумцем нужно быть, чтобы сначала обсуждать бугенвиллии, а потом что есть дури забивать человека о стену, вбиваться молотком ему в череп, кроша кость и смешивая её с серым веществом, выдирать ему глазные яблоки, чтобы не видеть его взгляда? Люди — единственные существа, которые додумались убивать не ради выживания, а ради своей выгоды. Или в удовольствие. Милое развлечение, знаете, — успокаивает нервы. В мыслях мелькали фотографии размозжённых голов и бестолковые позы, в которых застыли убитые люди, отключившись после первых нескольких ударов. Сердце колотилось чаще, руки не слушались. Лифт остановился на девятом этаже и распахнул двери. А вдруг всё это совершил и впрямь он, этот Дима в очках? Невозможно, нет… Карпов засомневался в своих догадках. Он ведь глупый и безалаберный, ворчливый, брезгливый. Не может этот парень с доброй улыбкой никого убивать. Нет… Он сел на ступеньки — делать-то больше нечего. Придётся какое-то время помаяться дурью, прежде чем возвращаться. Устроил себе квест, дурак… Нет, у убийц, тем более серийных, должно что-то такое мелькать во взгляде, что заставляет похолодеть жилы. Должна у них во внешности быть такая мелочь, что вызывает чувство небезопасности. Должно быть что-то маниакальное, пугающее. Но даже если и есть в облике его нечто отталкивающее, как удаётся ему манить к себе? Взять Андрея Романовича — если быть честным, только его биографию Дима и знал в подробностях, — он был невероятно омерзительным. Тощий, сухой, в больших очках, с безумным, психическим взглядом — ну вот как, как он заговаривал уши детям? Что заставляло их следовать за ним? Что такого он умел говорить? И даже у Чикатило были понятные поводы убивать: он был больным на почве своего либидо. На него легко можно повесить ярлык: сексуальный маньяк, серийник. Всё просто. А как быть с Ударником? Он не насилует, не избивает, не ест, не выбирает людей с определённым типажом внешности или интересов. Он убивает — вся его подоплека. Но и нельзя сказать, что его наслаждение в том, чтобы убить. Тогда он бы выбирал более изощрённые методы: резал бы, расчленял, делал бы всё, чтобы наблюдать за мучительной смертью. Он убивает быстрым и почти безболезненным способом. Его жертвы не чувствуют боли — отключаются. В чём его суть? В мании превосходства? Дима вздохнул и тут же осёкся. Его вздох прозвучал громко и отдался о стены. Парень, которого он встретил два дня назад в парке… хочется верить, что он не может быть Ударником. А вдруг… — Ой, дура-ак… — протянул Дима, скрываясь в похолодевших ладонях.

«Я специально не ловил и не искал жертв. Просто случайно попадались такие же, как я. Многие из них голодные, выбитые из жизненной колеи, неблагополучные в жизненных ситуациях. И они ко мне прилипали…»