«Ударник»

Кнопка звонка в квартиру номер сорок три была обшарпанно-красной, старенькой, работающей лишь под определённым углом. Дима долго смотрел на неё, прежде чем тронуть, и оглядывался на лестницу — уйти, позвонить? Может, стоит вообще бежать со всех ног? Пахло штукатуркой и сыростью, холодом. Бледные стены давили на мозг. Ладно… попытка не пытка. По ту сторону двери раздалась трель. Тихо. Дима напряжённо проглотил сухую слюну, опуская взгляд к ботинкам, и кулаки в карманах его куртки сжались. Лоб влажный и холодный, сердце бьётся в горле. Зачем он, такой трус, наведался сюда? Адреналина не хватает? Тут шаги послышались сзади. Дима застыл. — Как сходил? — спросили негромко, находясь где-то у первых ступенек, рядом с лифтом. Дима потянул носом — отдалённо пахло дымом. Он крутанулся на пятках. Парень в упор глядел на него снизу, выпуская сизое бесформенное облако изо рта, и небрежно держался рукой за перила. Диме казалось, что он выдал себя с потрохами из-за выражения глаз — он был уверен, что в них так и бьётся страх и вопрос. Однако парень будто не замечал этого: притушив сигарету о перила, он выбросил её в мусоропровод и зашагал по ступеням вверх. — Выпить, говоришь? — ровно поинтересовался он. — А тебе не мало лет, чтоб пить-то? Дима фыркнул: — Вообще-то, мне двадцать три. — Да? А так и не скажешь. — Слушай, мне не только затем, чтобы трещать с тобой впустую, надо было приходить сюда, — самоуверенно затараторил Карпов, скрывая волнение. — Можешь рассказать побольше об этом твоём соседе? Мы пытаемся установить, сколько он уже скрывается, а он ничего не говорит. Семьи у него нет, похоже… — пиздел как дышал он, с каким-то ужасом наблюдая, как пальцы протискивают ключ в замочную скважину. — А нам надо срок давать… — Да, конечно, всегда рад помочь полиции, — бросил сероглазый, переступая порог квартиры. — Проходи. И сколько ты уже работаешь в полиции? — Не так и долго, — пробормотал Дима. Кривая насмешка на секунду показалась на губах парня. Карпов приостановился — решиться войти окончательно ему не позволяли настороженность и чутьё. — А ты кем работаешь? — осведомился он. — Я? А я на дому работаю. Фриланс, программирование… Чай, кофе, вода? — скинув ботинки и повернувшись к нему, спросил Дима. Карпов среагировал не сразу — его привлекла помятая бумага у двери, валяющаяся на тумбе для телефона и записной книжки. Коммунальный платёж, записанный на Дмитрия Куплинова. Мысленно он уже вписал это имя в нужную строчку на психологическом портрете. Карандашом. — А? — опомнился он. — Нет, нет, я ничего не буду. Спасибо. — Ты же хотел выпить, — без нажима, осторожно произнёс этот Куплинов. — Прости, алкоголя у меня сейчас нет. «Ага. Хотел просто потому, что это единственный предлог, который я на тот момент придумал», — усмехнулся Дима. — Ладно, как знаешь. Я, пожалуй, попью, а то на улице жара. — И Куплинов скрылся за поворотом. — Раздевайся, ванная тут же. На слове «раздевайся» Дима дёрнулся, тотчас шипя на себя. Сколько у него девушки не было? Год?.. — У Глеба, вообще-то, есть брат, — донеслось из кухни. Дима чертыхнулся — так и знал, что промажет где-нибудь. — Он не распространялся о нём, — внимательно осматриваясь, проговорил он. Обычная прихожая, обычная мебель. Ванная небольшая, плитка новая, полотенце, душевая кабинка… Одна зубная щётка, один тюбик пасты. Он глянул на себя в зеркало, моя руки, — лицо было белым, глаза нездорово сверкали, искусанные от нервов губы горели. «Шлюха», — шёпотом кинул Дима, отворачиваясь и вытираясь. — Вы можете позвонить ему, он больше расскажет. А так… я видел Глеба «не в себе» ещё когда только-только переехал. Куплинов говорил это, импозантно развалившись на кухонном стуле в углу, выставив ногу на стол и потягивая воду из гранённого стакана. Несмотря на жару, на которую он жаловался, окна были закрыты. Карпов, несуразно кивая и бродя глазами по комнате, проклинал себя. Крайне неудобное, угловатое, острое чувство, разражающееся из груди, мешало ему дышать. Ножей нет, молотков, скалок и прочего — тоже… И всё равно сердце давит на рёбра и отдаёт в сухое горло, а руки горячие и влажные. — Можно… воды? — выдавил Дима. — Да, конечно. Нога скользнула вниз, и парень легко поднялся, каким-то слитным движением притягивая бутылку и ближайшую кружку. — Он, ну, Глеб, часто мешал? — пытаясь хоть чем-то занять тишину, спросил Карпов, отпив добрую половину. — Иногда орал, но чаще днём. Днём-то пофиг, пусть хоть убивается. — Куплинов принял прежнюю позу, невзирая на присевшего рядом Диму. Его глаза настойчиво пилили, и тот совсем смутился. — Ясно… — Значит, раз ты следователь, ты занимаешься делом «Ударника»? — внезапно нарушил молчание парень. По телу прошла дрожь. С чего этот вопрос? Праздное любопытство, способное занять тишину? — Да… и им тоже, — заставил себя ответить Карпов. — Запутанное дельце, да? — не остался в долгу Куплинов, задумчиво прижимая пальцы ко рту. Дима вперился взглядом в его руку. Ненависть, обращённая к себе, и страх били с двух сторон, орали: «ХВАТИТ ПЯЛИТЬСЯ!», но он словно намагниченный не мог повиноваться этим крикам в который раз. Это рождало больший страх. — Угу. — Он уставился в кружку. Вода уже вставала поперёк глотки. — Сколько его не могут поймать? Год? — словно измываясь, не отставал Дима, опуская кисть к столу и не отрывая от «следователя» внимательного, чуть насмешливого взгляда. «Насмешливого»?.. — Два, — с трудом поправил «следователь». — Я, безусловно, на стороне закона, но он большой молодец, не думаешь? — пробормотал Куплинов, вставая. Каждая мышца напряглась. Куплинов прошёл за его спину, к раковине, и включил кран. — Он отвратителен, — выжал из себя Дима. — Он убил двадцать восемь человек. — Поражает, да? — Нисколько. Парень промолчал, шумя водой. Дима всей спиной его чувствовал: и не сказать, что в контексте данной ситуации это его хоть сколько-то возбуждало. Кухня мелкая, чуть ли не три на четыре, но об уюте в ней и речи быть не может. Житейская, обыкновенная кухонька, где холостяцки выпивают и разогревают продукты быстрого приготовления, а веет от неё холодом. — Так что ты думаешь, Глеб может быть… ну, может он быть Ударником? — Конечно не может. Вопрос лишь для заполнения молчания, опять. Вода шумела, но в одиночку, под ней уже ничего не мыли. Куплинов, видимо, искал что-то на полке, или чёрт его знает… Дима поставил кружку. — Глеб? Ударник? — пробормотали позади, и Карпов крупно вздрогнул. Голос приближался к нему, звучал почти что над ухом. — Ты недооцениваешь Ударника. Рука сероглазого резко метнулась к его лицу и вжала что-то в нос и рот: мокрое, сладковатое. Вторая стиснула его поперёк грудной клетки. Глаза распахнулись, слезясь, Карпов подорвался, но его крепко придавили к месту, впиваясь в плечо и напирая сверху. Шум воды, резкое дыхание у головы, хлопки собственного кулака по столу — всё слилось в один громкий парализующий звук. Нос и губы зажгло холодом. Он еле-еле раскрыл рот и врезался зубами в тугой мокрый комок. Незамедлительно дёрнулся — десны точно кислотой охватило. — Будешь кусаться, повредишь слизистую, — проговорили в ухо, и он бросился рукой к Куплинову. Вцепиться в него не удалось: тот опрометчиво увернулся, сильнее вдавив в его лицо влажную тряпку. Достать ногами не представлялось никакой возможности, слишком далеко стоял Куплинов. — Тише. Стремительно наполняющая рот слюна мешала крикнуть. Он закатил глаза, мыча и пытаясь найти парня взглядом. — Полиция плохо старается, не умеет думать и наблюдать, — заговорили медленно, усыпляюще будто. По рукам и ногам пошло бессилие. — Вы проверяли всех работников завода, где нашли училку, но так и не нашли нужного человека среди них. Вы не ведёте контроля за ними. Вы глупое стадо. — Улыбка резалась в низком голосе. — Вас легко сбить с толку. Дима мокро, бесконтрольно закашлялся, давясь слюной, тряпкой и еле просачивающимся сквозь ладонь воздухом. Зрение рывками расплывалось. Руки не поднимались, глупо плыли в пространстве. Он не мог даже лягаться. — Надо бы показать вам, чтобы не лезли туда, где ни черта не понимаете. Давно хотелось. А тут ты сам приходишь — чем не удача? Я слежу за вами, а вы не можете уследить за мной. Капли жидкости стекали по подбородку и забегали в нос. В голове бил маятник — гулко, на раз-два. Он застонал и умоляюще поднял глаза. Окружение скручивалось в петлю и постепенно начинало двигаться. Не вдыхать не получалось. Вдох за вдохом его наполняло сладким, приятным душком. Серые глаза наблюдательно смотрели на него. Уверенная рука держала комок тряпки. Неожиданно мышцы размякли совсем. Руки и ноги безвольно повисли, шея ослабла. Её с лёгкостью подхватила широкая ладонь. — Это хлороформ, — пояснил Куплинов, придерживая его голову и отнимая тряпку от его лица. Положив её неподалёку, он помахал кистью второй руки, выветривая из ближайшего пространства сладковатые испарения. Его голос слышался словно издалека, но тем не менее слышался чётко, фразы не съедались и доходили до его сознания понятными импульсами. Страх бился, но слабо, равно как и пульс. — Ты плохой следователь, — подытожил Ударник. Его колено упёрлось в стул между ногами Карпова и надавило. Стул отъехал к гарнитуру, и Куплинов аккуратно опустил голову парня на столешницу. Тот задышал чаще. Он слышал что-то о хлороформе… это вещество быстро испаряется, стоит дышать быстрее… пятнадцать или двадцать минут — минимальное действие… «Убьёт», — пронеслось в размытых мыслях. Затылок уже лежит на твёрдой поверхности, что ему стоит прямо сейчас размозжить черепушку… Однако Дима скрылся где-то за порогом… Может, у Карпова есть шанс?.. Конечности не поддаются сигналам разума. Лишь слабо-слабо шевелятся, как в замедленной съёмке. Всё кружится, плывёт… Потолок едет в сторону, свет бьёт в глаза размытым лучом. Вышло солнце?.. Темнота и свинец в веках берёт верх. Отступает, когда Дима ощущает, как кто-то коснулся его ног. Открыв едва видящие влажные глаза, он хотел резко вздёрнуть ногой, дав Ударнику под подбородок, но не вышло. Он всё ещё под действием… Куплинов затянул жёсткий узел верёвки. В голень впилась ножка стула. Карпов хрипло промычал что-то, что должно было быть «Что ты делаешь?!» — Твои слова и реакции, в том числе и страх, ещё несколько минут будут кашей, — ответил парень. — Скажем, десять-пятнадцать… Дима пошевелил руками. Прочно привязаны. Этот человек убил двадцать восемь людей. Этот человек забивал их о всё, что было удобно. Этот человек сидел перед ним на коленях и завязывал последний узел верёвки на его ногах. Сдавленный, хриплый крик выдрался из глотки. Куплинов лишь слегка вздрогнул. — Я могу предоставить тебе вторую ингаляцию. И третью, и четвёртую. Только твоя печень и слизистая «спасибо» не скажут. Он сумел протолкнуть в лёгкие вдох побольше. Стенки его носа и рта точно сузились, склеились слюной; дышать через них было практически невозможно. — Ты убьёшь меня? — затратным усилием высипел Дима тихо. — Как тех… — Нет, естественно нет. — Куплинов встал, безобидно осматривая результат. — Ты же из полиции. Вы там все тугоумные. С работниками полиции работать надо неспешней. Дима задвигался, проверяя на прочность верёвку. Намертво. По верхней губе неожиданно потекло что-то тёплое. Куплинов придирчиво взглянул на него. — У тебя кровь из носа, — проговорил он.

«Если копы собираются поймать меня, то им лучше присматривать за своей задницей, а то мало ли что…»