«Ударник»

comes across all shy and coy just another nancy boy © placebo — nancy boy *** Веки непослушно открывались, дрожа и позволяя влаге выкатываться наружу. Они открывались так медленно, что, казалось, преодолевали расстояние в едва ли два сантиметра часа три, прежде чем предоставить возможность зрачкам сузиться и сфокусироваться на происходящем. Откуда-то слева сосредоточенно копошились, залезая назад, дёргая ручку, перебираясь через Карпова к бардачку, и настырно пахло табаком. Голова Димы упала в сторону, подбородком в острое плечо. Куплинов жевал губами сигарету и поправлял зеркало. — Где?.. — сонно произнёс Дима. — «Стелла». Слово вычурно и даже вульгарно вырвалось из щели рта, Ударник покосился на Карпова. Тот непонятливо свёл брови и заёрзал на сидении, переключаясь на то, что позади лобового стекла. Оттуда красным и оранжевым била по белкам вывеска некоего заведения, вся из себя невероятно безвкусная, поломанная местами: название собрано из скреплённых между собой красных точек-огоньков, и некоторые из них перегорели. Вокруг было пыльно и темно, словно бы на простой обочине, а позади здания скручивались ветки голых деревьев. Отшиб, не иначе. — Что это? — надоедливым ребёнком завёл Дима. — Зачем ты привёз меня сюда, эй? Но Куплинов уже выходил из машины, и в момент, когда Дима настойчиво выкрикнул очередное «эй», дверца громогласно хлопнула. Дима не попытался вырваться, когда дверь с его уже стороны напротив — распахнулась, и добровольно позволил Куплинову схватить его руку. — У меня некоторые дела, а ты просто подождёшь в зале, — резко выбросил тот. Внутри разливался запах кислого, явно не дорогой и не средней цены парфюма. С потолка горел ряд притушено-розовых и оранжевых ламп, мягко окрашивающих пространство в полутона, там да сям стояли столики и небольшие диваны красного цвета. Куплинов смотрел недобро, на миг повстречал взгляд бармена, кивнул в знак приветствия и крепче стиснул запястье Димы. Играла негромкая музыка — она раскачивала пространство бара, словно палубу корабля в неспокойную погоду, а чей-то мурчащий назальный голос заволок уши, едва Дима проследовал за Куплиновым вглубь заведения. Парень за барной стойкой, худощавый блондин с краснющими губами, оглядел их и прищурился. Горло у Димы заложило. Лишь увидев острые глаза на скуластом лице и тонкие углы губ, он понял, что этот человек не поможет ему. Что никто здесь ему не поможет. Что не просто так Куплинов привёл его сюда без страха и опасений. Он только сверил его холодным взглядом и фыркнул — издевательски так, надменно. Его рука только крепче стиснула запястье, а шаги стали шире и быстрее. — Я могу закричать! — шипел Карпов запросто так. — И потребовать вызвать милицию, как тебе такое?! — Ты не можешь, — проконстатировал Ударник, дёрнув плечом. В следующий момент его рука жёстко толкнула парня в лопатку, принуждая плюхнуться в кресло напротив столика под номером четыре. — But that's alright with me… Дима рыкнул, обиженно и надломленно, и провалился в мягкую спинку. Зудящая голова начинала нехило разваливаться на части. Голова Куплинова метнулась куда-то в сторону сцены, глаза сузились. Дима понятия не имел, на что он смотрит, и вдавился в кресло так, словно собирался по крайней мере слиться с ним в тоне, прежде чем перевести взгляд в сторону маячущей у на небольшом возвышении фигуры. Розовые губы с налётом золота интимно нашёптывали слова песни в микрофон. Тонкие руки изломано держались за стойку. Глаза — два тёмных колодца. Голос — нежная тоска. Это был парень. Чёртов парень с тонкими подвесками на тощей шее, коротким платьем на плоской узкой груди и аккуратными ногтями бежевого цвета. Русые кудри трогали скулы: — Sweatheart, — скалясь, молился он в микрофон: — I'm feelin' so tired… Really fallin' apart… — трогала костлявая кисть плоскую грудь, — And it just don't make sense to me, — подёрнутые поволокой глаза вцепились в Ударника, — I really don't know… Why you stick right next to me, — небрежно качались обтянутые ситцем бёдра, — whatever I go… Никого не смущало — нет, всем нравилось выступление трансвестита! Дима вытаращился на Куплинова, который без смущения пялился на льнущего к микрофонной стойке, будто кошка, парня, и, стараясь не привлекать к себе внимание заворожённых песней головорезов, подался к нему, яростно вышептывая: — Мы пришли посмотреть на травести-шоу?! Куплинов лишь сверил его пренебрежительным взглядом и вернулся к сцене. Певичка играла пальцами с бусинами на своей шее, спускаясь от ключиц ниже по тощей груди к веткам-рёбрам. Бритоголовые мужчины и разукрашенные дамы не без интереса наблюдали за представлением, и кто-то даже выкрикнул: «Сколько берёшь в час, крошка?», однако парень не среагировал, продолжая тянуть свою бархатную мелодию, от которой только вены вскрывать. Настоящая фантасмагория. Живой цирк уродов. Когда парень спустился со сцены, игнорируя сальные комментарии и пьяные взгляды, он целенаправленно проскользнул к их столику, так и не сводя ласкового взгляда с Куплинова. — Привет, милый, — растянулись в кошачьей улыбке пухлые губы. — Кого на этот раз привёл? — Не сегодня, Нонна. — Дмитрий махнул рукой. «Нонна» с любопытством оглядела Карпова, словно в платье тут был он. — Побудь с моим приятелем немного, мне надо уладить дела. — Всё, что ты попросишь, дорогой, — не сводя пристального взгляда с Карпова, проговорила Нонна, и к ужасу Димы, в тот же момент Куплинов куда-то испарился, оставляя место рядом свободным. Часто дыша, он еле-как выпрямил спину и угомонил дикий вопрос во взгляде. Глаза жадно цеплялись за этакое явление, раздражение наполовину с шоком и отторжением бурлило во всём его сознании. — Не бойся, — шепнула Нонна, блеснув глазами. Кажется, они были охристо-зелёными. — Со мной ты в безопасности. Поток самоненависти, этот ужасный мандраж в груди и ожидание наихудшего, шок от вида этой самой Нонны и её появление, всё разом ударило по нервам. Дима глянул на дверь. Снова на парня в платье. Вновь на дверь. Если бы он смог собрать силы и метнуться опрометью мимо стойки и всех столиков, выпрыгнуть на улицу и побежать что есть мочи, если бы он не испугался на половине пути… Но он глупый ребёнок и видит это слишком отчётливо в себе, в своём неуклюжем теле и нервных необдуманных смешках. Он не смелый, как хотел бы, он не взрослеет, как надеялся всю жизнь, он один из кирпичиков в большой стене, крошечный неумелый придурок в мире взрослых. Нонна несомненно заметила его растерянность и нервное внимание к выходу. Её тонкие руки потянулись к его коленям. — Эй, — выдохнула она, — ты о чём думаешь? Его совиные глаза уставились на неё. Лёгкая пудра на скулах, подводка на нижних веках, ласковые кудри, касающиеся кожи… Слишком много уродств прячется под косметикой и шёлковыми сорочками. — Что же ты за фрукт такой, раз Дима называет тебя приятелем и просит присмотреть? — Веки Нонны дрогнули. Рот открылся, но тут же захлопнулся. Она проверяет его? Имеет ли он право сказать правду? Конечно, тупица, имеет! Даже такому, как этот парень в платье. Очередной женственный мальчишка. Очередная потерявшаяся душа. — Он… — Дима отшатнулся. — Он убийца, — сумасшедше заявил он, загнанно дыша, — убийца, убийца… В лёгких стянулся спазм. Осознание волной вновь нахлынуло на берег разума, вновь сконцентрировало мысли и вновь ударило по скрученным нервам; он дёрнулся и распахнул веки широко-широко, безумными покрасневшими глазами впился в лицо Нонны и её зрачки под густыми ресницами. Женственный парень грустно потянул уголки губ вверх. — Знаю, — протянул он. — Знаю, милый. Карпов застыл, не смея сделать вдоха или движения. Кровь гулко била в ушах. — Но… Но он убийца… Он людей убивает, он должен быть в тюрьме, разве ты не понимаешь, идиот, дай мне телефон, нужно позвонить в полицию, нужно сообщить о нём немедленно! — громким шёпотом заголосил Дима, наклонившись к нему. Пульс болел в теле. — Пожалуйста, дай мне позвонить! Пожалуйста, он убил человека буквально недавно, он убьёт ещё, будет убивать, пока не побьёт цель, его надо остановить, прошу, его н-адо остан-новить… — Соль вдарила в белки, нос скрутило и обдало теплом, щёки вспыхнули. Лишь спустя минуты две Дима осознал, что сладкий аромат, бьющий ему в нос, и мягкое тепло, окутывающее его повсюду, — потому, что он утыкается лицом в грудь Нонны и бесстыдно рыдает ей в платье. А тихие слова нежности, звучащие над его макушкой, — это попытки Нонны успокоить его. Попытки Нонны прикрыть Куплинова. — Он убийца! — сипло выдал Карпов, отрываясь. Загнанный в тупик в свете красных ламп и под взглядами бармена, шлюхи и какого-то мужчины в дальнем углу помещения. — Послушай меня, мальчик, — посерьёзнев, произнесла Нонна и склонила голову вбок, — тебе нужно кое-что знать. — Я и так слишком много видел, — проскрежетал Дима. От безвыходности заныла злоба. Он мог бы вскочить, мог бы удрать, как трусливый заяц, отбиваясь лапами от преследователей, кровоточа доползти до нужного места и выхрипеть в телефонную трубку нужные слова, но… — А я говорю о том, что тебе необходимо увидеть. Я думаю, что он не будет против освещения некоторой правды о себе. — Она посмотрела куда-то в проход и издала «ха». — И не только потому, что я шлюха. Знаешь, большинство думают, что шлюхи болтают лишнее. Но дело не в этом. — А в чём же? — буркнул Дима, падая обратно в кресло. У него нет сил, в этом всё «но». Он самонадеян, но не сейчас. Он ослабший и жалкий. У него немыслимо дерёт глаза от слёз. Ему беспричинно нужно перебить всё красивое здесь. Выбить всё дерьмо из приторно ласковых «девушек» лёгкого поведения в количестве пока лишь одна штука своими неуклюжими дрожащими кулаками. Изодрать костяшки до крови, неумело попадая по скулам, выбивая из них румяна. — В том, как ты смотришь на него. Карпов задохнулся — вдохом, возмущением, ужасом, отвращением. — Не как жертва на хищника, и даже не как подчинённый на начальника, — продолжил этот странный парень, поправляя волосы. — Как на нечто большее. Влюблённость видно сразу. — Не смей говорить такое. Дай мне телефон, это приказ, — рявкнул Дима, неожиданно для себя жёстко. Как же хочется выдрать этой суке кудри и ударить по напудренной скуле. Как же хочется встретить кулак с этой тощей грудью. Выдрать все цветы, что находятся в красной книге. Изничтожить всё прекрасное, что оставалось. — А почему ты до сих пор не подошёл к бармену? — спросила Нонна невинно. Карпов промолчал, буравя её взглядом. — Ага-а, так вот, в чём дело. Ты понимаешь, что здесь всё играет против тебя и на руку Диме. Умный мальчик. — Она грустно улыбнулась. И эти припухлые от химической помады губы с налётом золота у самой линии, как они закрываются, — как невозможно дёшево, как неимоверно мерзко, волнующе, ужасно, красиво. — Я скажу тебе так, бунтарь, — Нонна откинулась назад и киношно выудила из-под невесомой шали трёпанную пачку скруток, — тебе лучше прислушаться к даме, а не кричать и сжимать зубы до боли. Я многое знаю, и вполне возможно, что мои знания пойдут тебе на пользу, ведь я тоже чувствую холодок по спине и тяжесть в груди от понимания кошмара, творящегося по вине этого парня. Ты мог бы прислушаться, это так просто, — она щёлкнула зажигалкой и поднесла её к кончику сигареты, — и легко, милый. Успокойся. Легко сказать, так просто выдать эти клишированные слова с улыбкой и блеском во взгляде, да! Дима рвано вздохнул, сощуривая веки. Его ноздри задёргались — дым ударил по обонянию, слишком обострённому сейчас. — Прикурить? — спросила Нонна. Он скрежетнул злобное «нет». Женственный парень оставил сигарету в зубах и выпрямил руки по маленькому круглому столику, едва ли не дотягиваясь пальцами до сведённых коленей Карпова. — У него сегодня много дел. Успеется рассказать многое за это время, — выдохнул он. Встретить кулак с впадиной на щеке, как раз под скулой. Размазать точку у челюсти, нарисованную тупым карандашом на манер Монро. Разорвать ткань на чрезмерно узкой для мужчины талии, толкнуть в юношеское бедро, завалить на низкий стол, избивать до потери сознания — чьего без разницы. Размазать эту химикатную помаду по коже и не слышать больше этого чересчур нежного тона, чересчур осторожных успокаивающих слов, этого голоса, принадлежащего юноше, но утончившегося за счёт только начавшегося или действующего слишком слабо курса принятия женских гормонов. Шлюховатая ласковость. Шлюховатый тихий тембр. — Сколько ты знаком с Куплиновым? — спрашивает он. — Одну ночь и половину дня, — шипит Дима. Нонна выдохнула ему в лицо — сладковатый дым тонких сигарет. Какая мерзость. — А я — три года, — проговорила она. Карпов резко поднял взгляд — что он несёт, этот парень-шлюха? Небось, обслуживал Куплинова и считает периодические минеты достаточным знакомством?! — И нет, мы не просто трахаемся. — Она усмехнулась, притрагиваясь губами к фильтру.