«Ударник»

До заседания суда оставалось несколько часов. Его рука лежала на спине Нонны, неподвижно, словно приросла к ней. Утро только заходилось. Несколько часов до того момента, как связующую часть их самих приговорят к пожизненному сроку. Однако Дима знал: в России, при наличии хороших связей, в бумажке могут написать что угодно, в то время как сделают совершенно иное. И он также знал, что у некоторых пострадавших такие связи имелись. В частности, у Сухопарого. Хотел бы он отомстить за тот погром, который Куплинов затеял в его баре? Безусловно. Отомстил бы он? Конечно, тем более что денег на лапу дать у него еще как есть. Эти мысли его и мучили. С одной стороны, Куплинов заслужил этого. Как бы не страдал он, он заставил страдать десятки людей вокруг. Он сломал жизни родным убитых, он сломал жизнь Нонне, он сломал жизнь ему самому. Но… Ему было больно за него. Так больно, как не расскажешь никому, ведь ни один нормальный человек не станет сочувствовать убийце. Убийце, желающему убить только одного человека, но не способного найти его… Пожизненное заключение в каком-нибудь «Черном дельфине», вот что ждало Ударника. И тот не слишком сопротивлялся. Но вот пуля в лоб… или «случайное» убийство сокамерником — вот что могло произойти на самом деле. Дима не знал, насколько Куплинову было все равно на себя, но быть убитым… От этой мысли становилось больнее всего. Карма, справедливость — Дима не задумывался об этом, он думал только о том, как не хотел видеть сегодня его, судью, присяжных, всех тех, кто с радостью был всадил Ударнику топор в голову, если бы только в зале суда был топор и не было охранников. А еще он ужасно не хотел представать на заседании в качестве свидетеля и пострадавшего. Если бы ему только позволили, он бросился бы на Куплинова, и пускай его бы застрелили вместо него, уже к черту нет никакой разницы, никакой справедливости, он сломан внутри, сломан без надежды на починку. Нонна тихо дышала ему в плечо. Казалось, вдвоем они дополняли друг друга. Как если бы двух кукол, обломанных с одной стороны, соединили в одно целое, сшив. Функционирование наладилось только спустя время, но ведь наладилось бы… Интересно, насколько больно сейчас Нонне? Чувствует ли она то же, что и он сам? Чувствует ли она себя в безопасности рядом с ним? Захочет ли она остаться пришитой?.. Оставалось несколько часов. *** Он вошёл в зал вместе со всеми, в совершенно ужасной толкотне и шумихе. Никто не узнавал его — пока что. Пока что никто не знал, что тем самым помощником следователя, наведшего Ударника на полицейский участок, является именно он — молчаливый, бледный, в компании некой девушки в пиджаке. Нонна держала его под руку и время от времени спрашивала, в порядке ли он. Ответ оставался неизменным: «да, конечно», несмотря на то, что состояние, в котором пребывал Карпов, с натяжкой можно было бы назвать неплохим. Ударник сидел за белой решеткой рядом со столом судьи, сложив руки на груди и бесцельно оглядывая входящих. Когда они встретились взглядами, он слегка изменился в выражении лица, однако разницу заметил бы только тот, кто рассматривал его лицо много-много раз. Дима заметил. Наверное, Нонна тоже. Она коротко выдохнула и отвернулась, выглядывая отведенное им место. Судейский состав также рассаживался за своим столом. Когда двери закрылись, все люди, находящиеся в помещении, встали. Куплинов медленно поднялся со своей скамьи и сложил руки на уровне паха. Его взгляд был прикован к судье — мужчине в возрасте, с жесткими поседевшими волосами и немного квадратным лицом. — Судебное разбирательство объявляю открытым. Рассматривается дело по обвинению Куплинова Дмитрия Александровича в совершении преступления, предусмотренного вторым пунктом 105-й статьи Уголовного кодекса Российской Федерации. Секретарь, доложите о явке на судебное заседание. Дима смотрел в пол. Голос судьи и секретарши стали монотонным шумом, рука Нонны, придерживающая его чуть выше кисти, слегка сжалась. Несмотря на то, что в зале было необходимо поддерживать тишину, люди оживленно перешептывались, а некоторые даже выкрикивали что-то, из-за чего охранникам приходилось то и дело их одергивать. Напряжение росло с каждой минутой. — Подсудимый, назовите своё имя-отчество. Дима поднял голову. — Дмитрий Александрович. — Когда и где родились? — Судья начал листать бумаги. Куплинов говорил спокойно, негромко, но ровно и четко. Время от времени его перебивали сидящие в зале, но он лишь оборачивался на них, слегка улыбался и продолжал отвечать на стандартные вопросы. Нонна медленно и поверхностно дышала, не глядя на него. — Есть ли у вас возражения по поводу обвинений, представленных судом? — Нет. — То есть, вы не собираетесь отрицать свою вину в совершении ряда убийств, совершенных с особой жестокостью? — Нет. Судья приподнял брови, но более на этот счет ничего не сказал. Это большая редкость, когда обвиняемый так реагирует — и это понимали все присутствующие. Обычно убийцы находят для себя с десяток оправданий, притворяются больными, симулируют припадки или галлюцинации. Но Дима не был удивлен — как и Нонна. Присутствующие вновь зашептались, начались выкрики. — Попрошу тишины в зале, — громко проговорил судья, и шум вскоре прекратился. Квадратные скулы слегка сдвинулись, взгляд обратился к Куплинову. — Согласно показаниям следствия, первое убийство было совершено два года тому назад. Вы убили учительницу начальной школы, Щеголину Ольгу Александровну. Следствию не удалось определить мотив преступления, поэтому слово предоставляется подсудимому. Подсудимый, разъясните суду и всем присутствующим, по какой причине вы совершили убийство? — Каждое слово судьи было точно выкачено, он с нажимом подбирался к последней фразе, отчего она прозвучало уверено и профессионально, но не хладнокровно, несмотря на то, что процессом тот управлял со знанием своего дела. Дима посмотрел на Ударника — того давление судьи не впечатлило. — Она раздражала меня, — спокойно проговорил тот. — По каким обстоятельствам и где вы познакомились? — По правде сказать, я хотел ее трахнуть, но она оказалась довольно занудной дурой. Шум резко возрос, судья выпрямился. Нонна вздохнула. — Попрошу выражаться сдержаннее, — произнес судья с тем же нажимом, глядя ему прямо в глаза. — Вы находитесь в зале суда. — Вам нужно заполнить бумаги, ваша честь. Это единственная причина, по которой я здесь. Я знаю приговор и считаю все происходящее бесполезным. — Куплинов спокойно смотрел на судью. Его лицо оставалось таким же невозмутимым, как и в самом начале процесса. — Нам необходимо огласить приговор в соответствии со всеми выдвинутыми обвинениями. От этого будет зависеть ваше наказание. Куплинов подошел к судье ближе. — Я обвинен в тридцати убийствах с особой жестокостью. За это, насколько я знаю, положено пожизненное заключение, так как я являюсь особо опасным для общества. Так? — Нам необходимо, — судья нажал на последнее слово, — узнать подробности убийств и ваш мотив. Еще раз повторяю: выражайтесь сдержаннее. — Он психопат, что тут выяснять! — выкрикнул кто-то в зале. Куплинов спокойно посмотрел на того человека, наклонил голову и обернулся обратно на судью. — Тишина в зале! — громко сказал тот. Дима смотрел на Куплинова, не отрываясь. Как можно оставаться таким спокойным? Из него будто выкачали абсолютно все эмоции. Осталась только оболочка, невозмутимая, ровная. Диме хотелось подойти и поговорить с ним. Хоть немного… Поговорить наедине. Однако это было запрещено. — Так как медэспертиза не смогла выявить у подсудимого признаков психических отклонений, суд не имеет права обвинить во всем нестабильность подсудимого. Он совершил преступления, находясь в здравом уме, соответственно, все убийства были умышлены. Каким способом вы умертляли жертв? — Я разбивал их головы. — Ударник вновь смотрел судье прямо в лицо. Снова волна шума. Дима не отводил взгляд. — Каким образом вы делали это? — Я брал человека за волосы на затылке и прикладывал его обо что-то твердое. Насколько подробно мне необходимо описать свои действия? — Достаточно. Вы совершали каждое убийство на почве ненависти к жертвам? Куплинов промолчал. Он больше не смотрел на судью — развернулся и пошел к своей скамье. «Множественные шрамы на теле» Дима поднялся с места, и все тут же вцепились в него взглядами. Судья тоже посмотрел на него своими стеклянными глазами и лишь жестом показал ему присесть на время. Нонна обеспокоенно ухватила его за руку. Дима сел. — Подсудимый, ответьте на вопрос. Вы совершали убийства на почве ненависти к жертвам или у вас был иной мотив? Ударник опустил безжизненный взгляд и присел на скамью. В зале поднялся шум: выкрики, унижения со стороны родственников пострадавших, все это, несмотря на правила поведения в судебном заседании, взорвалось единой разноголосой волной. В какой-то момент Дима снова встал, всем вниманием обратившись к Куплинову. Тот даже не дернулся, когда прозвучало первое оскорбление, и не повернулся, когда послышались следующие. «Порой на нем не было живого места, настолько эта скотина расходилась. Дима боялся его. Старался не приходить домой допоздна, когда тот уже ляжет. Он раздражал отца сильнее, чем мать. А потом, когда ему было двенадцать, отца убили…» — Уважаемый суд! — стараясь быть громче воскликов, крикнул Карпов, и шум потихоньку стал утихать. Судья повернулся к свидетелю. — Назовите ваше имя. — Карпов Дмитрий Анатольевич. — Слушаю вас. Вы хотели высказать что-либо по поводу обвинения? — Я хотел бы… ну да. Я хотел бы немного прояснить некоторые вещи, — выговорил он, стараясь встать поустойчивей и бросив взгляд на Куплинова. Тот, на удивление, отмер и даже смотрел на него. — Прошу вас. — Судья сложил руки и обратился во внимание. В зале стало тихо. Он чувствовал себя крайне напряженно и не был уверен, что то, что он собирался высказать, хотел бы огласить сам Куплинов, но дело уже было начато. Он вздохнул и стал говорить как можно ровнее. — В медэкспертизе помимо всего прочего был один пункт, который меня заинтересовал. — Какой именно? — спросил судья. — Там было написано «Множественные шрамы на теле». Куплинов слегка, совсем неуловимо, подался вперед, смотря на Карпова. — Это показалось мне важным потому как я знаю кое-что из прошлого Куплинова. — Откуда у вас информация? — Как вы знаете, я был в заложниках у него какое-то время, и за это время мне удалось узнать многое. — Дима говорил, перебивая перешептывания и стараясь не обращать внимания на тот сверлящий взгляд, обращенный на него сбоку. — Я знаю кое-что о его детстве. Это не умаляет ужас всего, что он сделал, — он повернулся к Ударнику, — но позволяет его понять. Лично я… я был поражен, узнав это. Я никогда бы не подумал. — Тишина в зале! Продолжайте. — Когда Куплинов был ребенком, его отец избивал его. Это травмировало его. У него шрам от плеча до ребер на спине от расколотой бутылки. А также другие шрамы по всему телу. Его отец был ввязан в компанию игроков, у него были долги. — Несмотря на то, что он изо всех сил старался держать ровный тон, голос начал странно подрагивать. — Он срывался на Диме, когда тому было всего семь лет. Он срывался на его матери при нем, а Дима пытался помочь. Куплинов пристально смотрел на него — и, казалось, едва дышал. Его лицо нисколько не изменилось, только сами глаза будто стали темнее и сосредоточеннее. Нонна слегка коснулась руки Димы — тот опустил к ней голову, но она ничего не прошептала ему в ответ, лишь молча смотрела на него. — Несомненно, это важная информация для суда… — выдержав некоторую паузу, тише обычного проговорил судья, явно находясь в замешательстве. — Нам не было известно это до вашего выступления. Насколько я полагаю, вы считаете, что детская травма дала начало агрессии подсудимого? — Я не закончил. — Дима внимательно следил за взглядом Ударника. — Когда Диме было двенадцать, его отца убили приятели по азартным играм. Они разбили его голову об стол. В зале судебного заседания наступила тишина. Дима все так же всматривался в глаза Куплинова, стараясь понять, о чем тот думает. Куплинов сидел неподвижно, сложив руки. Его взгляд стал рассеянным — он точно не видел Карпова. Дима повернулся к судье и проговорил в завершение: — Я считаю, медэкспертиза не учла присутствия травмы. Я не слишком хорош в психиатрии, но мне кажется, что это посттравматический синдром. Он реконструирует смерть отца на своих жертвах, потому как пережитый ужас подталкивал его сделать с отцом нечто подобное, и вышло так, что за всю боль и мучения он не смог отомстить. Необходимо еще раз провести экспертизу. Лицо судьи было странно напряженным — ему явно было сложно решить, как поступить правильно. Тишина в зале стояла густо и монотонно. — Суд удаляется в совещательную комнату, — произнес судья, поднимая голову от бумаг. — Приговор будет провозглашен спустя несколько минут, прошу всех присяжных выдержать паузу и дождаться решения суда. Дима осел на свое место, прекращая чувствовать тело, и все, чем была занята его голова в тот момент, это решение суда. Возможно, только что он спас Куплинова от пожизненного… Он обернулся на Куплинова. Тот смотрел куда-то в пустоту, не обращая внимания ни на прямые вопросы-выкрики из зала, ни на пристальные взгляды. Он не хотел, чтобы Дима знал об этом. Похоже, что не хотел… — Я думаю, ты правильно сделал, — вдруг прошептала Нонна. — Даже если суд откажется переделать экспертизу, ты попытался. Несколько минут длились так долго, что Диме начало казаться, что он потерялся во времени и начал потихоньку сходить с ума. На него то и дело сыпались вопросы людей из зала, каждый желал знать что происходило с ним, каково было быть рядом с Ударником, Куплинов же не подавал никаких признаков того, что он понимает, как Карпов хочет просто поговорить с ним. Его отрешенность переворачивала в нем все органы — он точно совершил ошибку, рассказав о его прошлом суду. Неожиданно хлопнула дверь, и присутствующие постепенно прекратили разговоры. Судья, возвращаясь на свое место, выглядел несколько задумчиво. Дима встал. Сердце зашлось у горла. Он уже был готов получить отказ. — Суд принял решение о проведении повторной медицинской экспертизы, — Дима ошарашенно выдохнул, — Куплинова Дмитрия Александровича и предоставляет слово самому подсудимому. Подсудимый, вам есть что сказать? Куплинов медленно покачал головой — его взгляд так и не сконцентрировался. — Хорошо. Суд на время откладывает судебные прения и ожидает результатов экспертизы. *** Карпов так и не смог осознать, что на самом деле произошло, даже когда выходил из зала суда. Нонна вела его под руку, но тоже молчала — ее глаза были расширены и слегка слезились. Отец Димы, вышедший из зала в числе последних, догнал их и остановил. — Куплинова еще не увели, — сказал он Диме, беря его за плечо и обеспокоенно оглядывая. — Что такое?.. — не понял Карпов и развернулся к нему всем корпусом. Нонна сложила руки на груди и также вопросительно посмотрела на начальника отдела. — Он окликнул меня и попросил о разговоре. Дима кивнул. — Он попросил поговорить с тобой, Дим. — Отец поджал губы и обернулся к двери зала. — Я разрешил. Пойдешь? — Наедине? — решил спросить Карпов, хотя не до конца понял, что на самом деле сейчас хоть как-то поговорит с Димой. — Охрана будет у входных дверей, на всякий случай. — Хорошо… — Он посмотрел на Нонну, потом снова на отца, и двинулся обратно в зал. Куплинов все так же неподвижно сидел на своей скамье, однако теперь его глаза смотрели сосредоточенно, и когда Дима подходил к нему, его взгляд был напряженным и пронизывающим. Наконец, Карпов подошел к решетке. — Привет, — негромко произнес он. — Привет, — низким голосом ответил Куплинов и медленно встал, подходя ближе. Дима посмотрел вниз. Рука Ударника слегка потянулась к его руке. — Охрана наблюдает, — коротко сказал он, хотя ему очень хотелось просто протянуть ему свою руку и взяться за пальцы. Куплинов обхватил рукой прут решетки, резко наклонился к Карпову и выдохнул ему в лицо: — Ты забыл сказать, что он трахнул меня в шесть. Охрана подбежала, когда Куплинов отдалился от решетки и бухнулся обратно на скамью. Его голова рухнула вниз, и больше он не встречался глазами с Карповым. Дима ошарашенно смотрел в его макушку.