ID работы: 4515659

«Ударник»

Слэш
NC-17
Завершён
301
Размер:
358 страниц, 44 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
301 Нравится 326 Отзывы 87 В сборник Скачать

Baby, did you forget to take your meds?

Настройки текста
Офисный запах бумаг и кофе из автомата, звуки работы компьютера и стук клавиш клавиатуры, случайные прохожие из персонала. Дима молча устроился на скамейке в коридоре блока, где в другом конце, за закрытой дверью, снова допрашивал Куплинова психиатр. Нонна расхаживала рядом, отпивая из стаканчика ту бадягу, которая спасает в ночные смены всех этих охранников, работников следствия, суда, морга и остальных. Пиджак был несколько шире ей в плечах, она куталась в него и так же, как и Карпов, молчала уже долгое время. Наверное, им обоим крупно повезло, что его отец был полицейским со стажем, иначе вот так просто находиться здесь они не могли. Правда, была еще причина: Дима имел некоторые сведения об Ударнике, и судья попросил сообщить все, что ему известно, следователям. Озвучивать было нечего. Больше нечего. И вообще казалось, что он озвучил слишком многое… — Нам позволят поговорить с ним? — хрипловато спросила Нонна впервые за этот час. — Не знаю. Возможно. — Дима посмотрел на нее. — Ты хочешь поговорить с ним? — Да… — Она поджала губы и взглянула на дверь. — Я не знала… Она выглядела еще более хрупкой и бледной сейчас. Пошатываясь на каблуках, с поникшими волосами и в этом огромном пиджаке. Глаза совсем опустели, были влажными и какими-то болезненными. Она присела рядом. — Он никогда не рассказывал мне. — Ее голос звучал как-то странно, словно отдаленно. — Я была ему самым близким человеком… — Ты обижена? — Господи, я не настолько эгоистична, нет. Просто… сколько еще он скрыл? Что у него еще осталось? — Я не знаю… Она неожиданно уткнулась лбом ему в плечо. Снова послышалось сбивающееся дыхание и мокрые всхлипы. — Я всегда хотела обогреть его, уберечь от новой боли, помочь хоть чем-то, чем только смогу… Он так изменился, Дим, он стал совсем другим, таким холодным, будто ему на все глубоко все равно, я радовалась этому, думала, это ему поможет… Что-то с грохотом переворачивалось внутри. Больно проходясь по внутренностям, изворачивая их, кувыркалось внутри неуклюжим червем. Жар от лица Нонны расходился по плечу и к шее. Руки ледышками лежали на коленках. *** Они снова были в квартире Нонны. Дима стоял напротив фотокарточек и бездумно рассматривал улыбающиеся лица. Нонна, выкуривая очередную сигарету, ходила по студии и размахивала подолом шали. — Мне нужно с ним поговорить. — Она повторила это уже раз в сотый, и в сотый раз Дима ответил: — Я не думаю, что это будет возможно. — Но ты ведь с ним говорил! Сделай что угодно, мне нужно с ним увидеться! — Нонна, у тебя другие документы, другое имя, ты вообще по теории — моя подруга, не относящаяся к этому делу. Я не могу пользоваться доверием отца столько раз. Она резко выдохнула дым и остановилась. — Когда тебе это нужно было, ты выпросил тот разговор. — И после него получил запрет на следующие. Он убийца. К нему не так и просто получить доступ, знаешь. Нонна медленно затянулась. Выдохнула. Оперлась бедром о столешницу. — А если я расскажу о себе? Дима фыркнул. — Он специально запарился и сделал для тебя другие документы, чтобы ты просто так раскрыла себя? Не дури. — Мне нужно с ним поговорить, — ее глаза блестели, — хотя бы в последний раз. Я прекрасно знаю, чем все закончится. Его запрут, и я больше никогда его не увижу. Никогда не почувствую. Я не могу так. Он молча смотрел на нее. Ее лицо осунулось сильнее прежнего. Она скучает — он тоже. Она привязана к Ударнику — и он тоже, черт возьми. — Послушай… я знаю. Я тоже хочу к нему. Я тоже не хотел, чтобы он сдавался полиции, я уже был готов тогда навсегда пропасть из Новокузнецка, лишь бы быть с вами втроем, пусть он бы убивал, а ты кутила. Я уже сломан. Болен. Не знаю, как еще сказать… Но мы не можем, Нонна. Это не законно. — Он учил тебя тому, что закон — это бред. Ты любишь его. Твои чувства не так важны, как закон, придуманный бесчувственными уродцами? Дима продолжал смотреть в ее бледное лицо. — Я не знаю. Прости. Она вздохнула, развернулась и пошла к подвесному шкафчику над плитой. Вынула какую-то картонную коробочку, открыла ее. Что-то треснуло, а затем она развернулась, закидывая в рот таблетки. Ее кадык дернулся. Она опустила подбородок, зажмурилась, глотая, кашлянула и закусила сигарету. Антидепрессанты, обезболивающее — Дима не спрашивал, что она пьет. Сейчас, чтобы оставаться на плаву в этом гребанном мире, нужно постоянно сидеть на куче таблеток. — Я уже потеряла одного близкого человека. Двух близких людей, — поправилась она и снова зажмурилась. — Я не попрощалась с ними. А одного и вовсе — не знала. Я хочу попрощаться хотя бы в этот раз. Они долго смотрели друг на друга: Нонна — выкуривая остаток сигареты, Дима — переминаясь с ноги на ногу и сжимая сложенные на груди руки. — Посмотрим… Я не знаю, что из этого выйдет. Нонна улыбнулась и потушила сигарету прямо о столешницу. Улыбка была странной: глаза блестели и не моргали, пересохшие губы растянулись, но провалившиеся щеки будто не улыбались. Дима отвернулся к окну. — Звони папаше, — громко сказала Нонна и зашагала в ванную. «Она так скучает…» — Дима проводил ее взглядом и присел на диван. Дверь хлопнула, и через несколько минут послышался звук бегущей воды. Он опустился головой на прохудившуюся подушку, рядом с которой лежал перекрученный плед. Запах перегара и дыма ударил в нос. Дима прикрыл глаза и вдохнул поглубже. Отец будет считать, что он окончательно помешался на Куплинове. Он точно будет догадываться, что и с Нонной, его внезапно взявшейся подружкой, что-то не то, если он попросит об их встрече. Все в этом плане, в этой просьбе, будет странным, неестественным, все будет точно указывать на то, что Дима скрывает от него слишком много деталей. С другой стороны… Отец видит, как ему плохо. Он устроил его на эту работу, он заботился о нем, когда они с мамой развелись, он оплачивал психологов и других врачей, пытаясь сделать все, чтобы его сын был наконец в порядке. У Димы не было травмы, как у Куплинова. Никто не насиловал его в детстве, никто не избивал. Его отец напротив — старался делать все ради его благополучия. И что чувствовал Дима в ответ на всю заботу? Брошенность. Непонятость. Одиночество. Что с ним? Как это называется? Это ли та самая депрессия, когда ты не чувствуешь ничего, кроме изъедающей тебя изнутри твари, от которой все жизненные радости превращаются в обыденные скучные вещи? Если Куплинов и видел в них отражения, Дима не мог понять этого. Что он, что Дима страдали, страдали от этого мира, его жестокости, разница лишь в том, в какой степени. Карпов всегда чувствовал себя одиноким — не таким, как все, как бы пафосно не звучала эта фраза. Он просто никуда не вписывался, отовсюду он будто чувствовал насмешку. Он нигде не был нужен. Везде он был глупой шестеренкой, которую можно было бы и выбросить из механизма, но пускай побудет тут какое-то время. Он почувствовал себя нужным и задействованным в деле только… только с Куплиновым. В тот самый день, в то самое время, когда они были в машине, всего несколько минут, но он чувствовал себя нужным. Этот поцелуй, этот сбивчивый монолог хриплым голосом, этот звон в ушах — это все было таким правильно-неправильным, таким ярким, таким… ощутимым. Настоящим, в отличие от всего, что он когда-либо чувствовал. Он слегка подался головой вперед и уткнулся носом в свернутую клетчатую ткань. Зажмурился. Нонна сидела в ванной, свесив ноги через бортик. На голову лилась вода из душа, размывая тушь для ресниц и стекая по ее бледному голому телу. Она молча смотрела на свои ноги, на пальцы с черным лаком на ногтях, на то, как резко они выделяются на фоне кафеля: бледные, даже белые, с выпирающими костями. На свои руки с незажившими грязно-розовыми червями на коже. На расслабленный член и мошонку под белым провалившимся животом. Дима горячо выдохнул в ставшую мокрой ткань и издал странный, вымученный звук, тихий, но запредельно громко прозвучавший в тишине квартиры-студии. ***

Отделение полиции. 19:40, начало ночной смены следователя Александра Михайловича Данилова.

Я чувствовал себя немного странно после всего, что происходило эти дни. Во-первых, меня сильно удивило решение суда провести повторную экспертизу, когда и так было ясно, что все с мозгами у этого Ударника было в порядке, и действовала эта сволочь, кристально-ясно понимая, что делает. Во-вторых, отец Карпова, которого я знал как человека твердого и законопослушного, разрешил сегодня встречу Куплинова и этих двоих, Карпова и его подружки. Честно говоря, я уже начинал беспокоиться за старика. Пытаясь сделать лучшее для своего сынка, он перебарщивал и шел на крайние меры. Мне было жаль и Диму, и Анатолия Степаныча, но вся эта ситуация выходила за рамки. Куплинов, этот психопат с мерзкой улыбочкой, не был человеком, которому можно было бы проводить посиделки с гостями по выходным. Этому ублюдку я бы лично прострелил голову. Я общался с родственниками и родственницами погибших, я видел их глаза и слушал их стенания перед судом, я чувствовал, как им больно! Если бы не отмена смертной казни, я бы настаивал на ней перед судом. Он бы точно получил ее, а не это поощрение в виде повторной экспертизы. То, что тебя изнасиловал твой поганый папаша, не значило, что ты имел право разрушить столько судеб. Едва видя, как Куплинова переводят из одной камеры в другую, я возгорался желанием плюнуть ему в рожу. И знаете что… Я чувствовал, что Карпов педик еще задолго до всей этой истории. Теперь я понимал, что дело ясно как день. Этот чокнутый гомосек привязался к своему убийце и отлипнуть от него не может. Я видел, как он смотрит на него. И как тот смотрит на Карпова. И если от поехавшего мудака, который разбивал людям головы, можно было бы ожидать поворота не туда, то от Карпова… я надеялся, что он нормальный. Теперь сомнений не было. Скоро он и его подруга приедут сюда, и я должен буду проводить их до камеры допроса. А уж там их будет ждать этот Ударник, охрана и Анатолий Степаныч. Поверить не могу, что он согласился организовать это. Хотя, может, из этого выйдет толк, тем более что Карпов может рассказать еще что-то стоящее о своем любовнике. Один только черт знает, зачем с Куплиновым захотела встретиться эта блондинка. Впрочем, девушкам нравятся плохие парни. У нас с женой все было хуже некуда. За то время, как я расследовал дело Ударника, мы совсем отдалились. Признаюсь, я приходил с работы редко и почти всегда был не в духе, но она должна была понять меня, я все-таки старался спасти и ее тоже. Я хотел избавиться от опасности и работал на износ! Между прочим, и ради нашей дочери. Сейчас же она все чаще заявляет, что я стал грубым, все больше не похож на того человека, в которого она влюбилась, и совсем не уделяю внимания ни ей, ни ребенку. Уделишь тут внимание, когда я завален этими чертовыми бумагами! Убийцу поймать — поймали, а вот разобраться со всем этим делом приходится еще дольше. Мне нужно и разговаривать со СМИ, и разбирать отчеты, и дополнительно помогать суду. Я рад был бы провести с ней недельку, но просто не могу. А она… она стала будто старше на несколько лет и злее даже ее матери. Вечер только начинался, а я уже был на взводе. Я стоял за администраторской стойкой недалеко от входа. Карпов и блондинка заявились вскоре после того как я приступил к очередному отчету для суда: нужно было заново оформить личное дело Куплинова. Педик выглядел не слишком презентабельно: весь ссутулился, бледный, взгляд исподлобья. Блондиночка тоже была не радостна: у такой девушки были слишком грустные глаза. Честно сказать, она приподнимала мне настроение. Красивая женщина всегда могла приподнять… Наверное, я слишком пересидел на своей работе. — Привет. — Карпов сжал челюсти и взглянул на меня. — Как дела? — Как обычно, — прохладно ответил я. Блондиночка смотрела в сторону коридора. — Вы сможете пройти в камеру через несколько минут, Куплинова еще не завели. Придется подождать. — Я рассматривал ее. — А как вас зовут? — Нонна, — бросила она и соизволила посмотреть мне в глаза. Я никогда не видел такой боли в глазах человека. Честно, это немного насторожило меня, а еще ее низкий голос (до этого я слышал его, но он был несколько звонче), но я решил, что пускай хоть что-то скрасит мне вечер, пусть и недолгий флирт. Думаю, Карпову сейчас все равно, что я женат. Я улыбнулся ей. — И что же такой красивой девушке понадобилось здесь, да еще и в камере с убийцей? — доброжелательно продолжил я. Она невесело приулыбнулась. Сложно было, конечно, назвать это улыбкой — только краешек рта дернулся. Но… она могла переживать из-за всего происходящего, да еще и перед встречей с Ударником, думаю, дело в этом! Губы очень красивые. Такие… припухлые, красноватые. Особенно в сочетании с такой белой кожей. Девушки тратят так много времени, чтобы сделать идеальный тон лица, по жене знаю. А эта… ее бледность, кажется, не была результатом пудры, иначе бы она убрала эти синеватые венки под глазами. Карпов повернулся к ней и оглядел ее. — Ты точно в порядке?.. — тихо спросил он. Я кашлянул. — Вообще-то, я тоже хотела поговорить с ним. С Куплиновым. — Нонна выпрямилась и тряхнула головой. От ее волос пахнуло чем-то сладким. Все же чудо, а не девушка, а шатается с этим педиком… — Ну, сейчас с ним хотят поговорить все: и медики, и СМИ, и следователи, — хохотнул я и оперся на стойку между нами, слегка наклоняясь поближе. — А что такое? Нравится получать адреналин? Она ухмыльнулась, копошась в своей сумочке. Девушки всегда копошатся в них, когда не находят себе место. Но она вдруг выудила из нее баночку, высыпала из нее несколько таблеток и, запрокинув голову, проглотила все. Да уж, и в ней что-то странное есть… — Что ж… — Флирт не клеился. — А у тебя как дела, Карпов? Оправился, или еще нет? — Я уже нормально, — проговорил он. — Так через сколько его до… Он осекся: блондинка закашлялась. — … должны привести? — закончил. — Уже скоро, — кивнул я. Когда я вел их к нужному помещению, мой взгляд упал на ее задницу. Боже, у меня было столько проблем с женой и с работой, и я мог позволить себе просто посмотреть на аппетитную фигурку молодой девушки… Вдруг Карпов приобнял ее за талию, отчего я на пару секунд оторопело замедлил шаг. *** Дима понял, что необходимо немного поддержать ее, когда ощутил ее болезненный взгляд на своем лице. Он осторожно обнял хрупкую талию, словно бы даже не обнимая ничего, такой она была прозрачной от голодовок в последние дни, и притянул Нонну к себе. Чуть позади Саша как-то странно выдохнул. — Все хорошо, — прошептал Дима. Нонна взглянула ему в глаза и кивнула. Она глубоко и сбивчиво дышала, медленно делая шаги ближе к той самой двери. У нее стояли несколько человек: отец, охрана и Никитич. Стена была стеклянной, но пока Дима не видел в комнате никого. Нонна стала идти чуть медленнее. — Здравствуйте, — негромко поздоровался он и поджал губы. — Привет. Дим, — отец посмотрел на остальных присутствующих, — ты только узнай от него побольше, ладно? — Конечно. Это то, зачем мы здесь, — ответил Дима и слегка расправил плечи. Он уговорил отца о встрече лишь под предлогом выудить из Куплинова признания в возможных других убийствах или преступлениях, так сказать, чтобы расширить его карточку. — Вы точно считаете, что справитесь? — спросил у Нонны Никитич. — Мы приглашали нескольких наших психологов, но ни у одного не получилось найти с ним общий язык. Сами знаете, нам нужно понять его мотивы. Некоторые ученые даже спрашивают у нас разрешение на обследование его мозга: чрезвычайное сходство с жестокостью Чикатило, которого так и не удалось толком изучить. — У вас нет женщин среди психологов, — сказала Нонна. — А женщины, уж простите, в психологии разбираются получше. Они знают, что значит быть униженными и как справляться с этим. Все промолчали. Дима кашлянул. — Да, да… — Отец вздохнул и снова оглядел его. — Можете проходить. Мы никуда не уйдем, в случае опасности — мы все увидим. — Отлично. — Нонна обогнула его и первая вошла в комнату со стеклянной стеной. Дима поспешил следом. Дверь за ними закрылась. Куплинов сидел на скамье, прижавшись затылком к стене. Его руки лежали на ногах, закованные в наручники. Увидев, как они заходят, он слегка улыбнулся, но промолчал. Нонна остановилась напротив него и судорожно выдохнула. Дима остался у двери. Казалось, он стал еще более костлявым. Лицо заросло щетиной, глаза провалились в темные глазницы, голубоватые тени залегли на нижних веках. Сухие тонкие губы продолжали легко улыбаться. — Ты пришла, — только и сказал он, и от звука его голоса Диму встряхнуло. Куплинов посмотрел на него. — И ты тоже… — Он оттолкнулся от стены и сел ровно. Нонна сделала осторожный шаг ближе. Дима всем нутром ощущал, как хочется ей сделать это быстрее и просто повалиться на Куплинова. — У нас не слишком много времени… — проговорил он и тоже подошел ближе. — Дим… Прости за то, что я рассказал все вчера. — Они нас не слышат? — Куплинов повернулся к стеклу и посмотрел на следящих за ними людей. — Нет. Я попросил отца. — О, так вот оно что. Он настолько большая шишка? — Ударник приподнял брови. Нонна закашлялась, и Дима ответил лишь когда она кончила. — Вроде того. Ты… ответишь? — Что уж там. Это было трогательно с твоей стороны. А с твоей — знаешь, я не думал, что расскажешь. — Дим… — Она прижала руку ко рту и подошла еще ближе. Куплинов принахмурился и встал. Тут же повернулся к стеклу — люди за ним напряглись. Кивнул им. Обернувшись к Нонне, он тихо спросил: — Да?.. — Я так... — она кашлянула, — так скучала по тебе… — Я тоже… — Он нахмурился сильнее и сделал маленький шаг на встречу. На мгновение их с Карповым взгляды пересеклись — и взгляд Куплинова был серьезным и вопросительным. Дима подернул плечами и зашагал к ним. — Дим… я… — Нонна подняла лицо к нему и вдруг сделала последний шаг, прижимаясь к его груди. Люди за стеклом подошли ближе, чтобы убедиться, что все под контролем. Куплинов приобнял ее, осторожно устраивая руки на спине. Карпов быстро обернулся и жестом показал, чтобы к ним не входили. Взгляды были ожидаемо настороженные, но никто не двинулся к двери. Дима повернулся обратно к Нонне и Куплинову. — Я скучала, скучала… — Ее бледное лицо раскраснелось, щеки намокли. — Я тоже… — Он гладил ее по голове и смотрел в блестящие глаза. Дима проглотил подступивший комок. Они оба так нуждались в нем. И оба теряли его… А Нонна… Нонна знала его дольше, чем Дима. Она надеялась, что он исправится… Она заботилась о нем, она принимала его… После Йунг, после всего, она доверяла ему, она смогла его полюбить… Он был груб с ней. Он ни раз делал ей больно и при том давил на самое больное. Она злилась, кричала на него, она ударяла его… — Все будет хорошо… — Куплинов тихо повторил это еще раз, и еще… Нонна просто обмякла в его руках и бесповоротно плакала. Но она его любила. А он любил ее. Несмотря ни на что. Дима закусил губу и опустил взгляд в пол. Нонна вдруг подняла голову и подалась к лицу Куплинова. Ее губы прижались к его губам, и тот прижал ее к себе теснее. Дима старался не смотреть на них. Он сам хотел этого… И хотел поцеловать его после Нонны… Но он не мог. Просто не мог — отец, Саша, все бы увидели это. Он молча смотрел в серый пол, ожидая, когда это кончится. Когда они смогут просто поговорить обо всем… И он был счастлив за них. Чмокающие звуки сменились кашлем. Не одним покашливанием, как это бывает обычно. Кашель вдруг стал заходящимся. Дима медленно поднял голову. Куплинов еще не успел отстраниться от лица Нонны, и их губы до сих пор соприкасались. Алые. Что-то алое тяжело капало вниз. Дима охнул и подлетел к ним, хватая ее. Нонна кашляла и кашляла… Куплинов подхватил ее и наклонил вниз. На серый пол закапало алым. Дверь распахнулась, в комнату вбежало несколько человек. Кто-то кричал про медиков и скорую. Ее испуганные глаза смотрели в пустоту, в то время как ее вновь и вновь сотрясало в позывах. Бледная, ослабшая — ее ноги вдруг подкосились, и она стала сползать на пол. — Нонна! Куплинов впервые выглядел таким. Дима схватил ее поперек груди и тоже кричал: — Что с тобой? Нонна, что с тобой? — Черт, черт, черт… — Ударник держал ее за плечи. — Что ты выпила? Отвечай, что ты пила?! Зачем?! Таблетки. Дима вскинул голову и встретился глазами с ним. — Она выпила что-то перед тем как пойти сюда… — Кто-нибудь, вызовите скорую! — Куплинов злобно орал на людей вокруг, которые были настолько шокированы, что, казалось, даже забыли, кто он. — Вызовите врача сейчас же, у нее передозировка! Она со свистом хватала воздух. А потом начала кричать. Дима никогда не забудет этот крик. Это не был крик боли, отчаяния, испуга… Она кричала так, как будто ее сжигали заживо. Как оказалось позднее, почти так и было. Внутри ее желудка растворилась капсула с ядовитым химическим составом. И он начал разъедать ее изнутри. Медики вбежали буквально через минуту, и ее вынесли из комнаты допроса, чтобы как можно скорее доставить в больницу. Ударника увели в камеру. Дима жадно глотал воздух — лицо горело, руки оледенели, в груди было пусто и рвано.

Он остался один, падая вниз, изо всех сил стараясь не потерять разум.

Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.