Один иду своей тропой, Мой мир пустой, но он лишь мой Кольца, платье и цветы… Таким, как я, таким, как ты. Таким, как я, таким, как ты. Таким, как я…
placebo — every me every you
*** Через распахнутое окно комната вдыхала тёплый ветер. Солнечные лучи прогревали кожу. Сладкий дым завис в воздухе с пылинками, подрагивая от порывов с улицы вместе с шуршащими кронами позеленевших деревьев. Утро начиналось как нельзя кстати хорошо. Карпов был настроен на продуктивный день. Прошла уже неделя, как он обдумывал произошедшее, а сегодня он придёт в участок, заберёт у отца список подозреваемых, внимательно изучит его на наличие знакомых имён и пойдёт в квартиру Куплинова, чтобы хорошенько взвесить всё и принять решение касаемо подражателя. Позади в постели просыпалась Нонна, разбуженная либо косяком, который он обнаружил на столе, либо шумом ветра. Он даже не заметил, как она пришла вчера — обычно она будит его, заставляет подвинуться и спрашивает, как прошёл его день. Последние дни же Нонна была значительно тише, неразговорчивей и задумчивей обычного. Дима списывал это на волнение. — Чем пахнет? — спросонья проговорила она и перевернулась на другой бок — от солнца. — Да вот нашёл у тебя, думал, скурю один. — Мгм… — Бледная спина поёжилась, заходили лопатки под тонкой кожей. Дима обвёл её силуэт с нежностью и тоской — к сожалению, ей знать о его сегодняшних планах не нужно. Да и о квартире Куплинова не следует. В конце концов, тогда придётся рассказывать и про старуху-мать и ключ, и о том, что он ходит «в гости к другу» именно на тот больно знакомый адрес. Пускай Нонна живёт спокойно, без потрясений. Повисла тишина. Косяк тихо шипел, затягиваемый понемногу. Шелестели листья берёзы за окном. Какая-то птица, пролетая мимо их крыши, что-то пропела серым панелькам. Наконец, заворачивая плечи в одеяло, Нонна присела в постели и повернулась к нему. — Дима, что ты куришь? Он не понял вопроса и взглянул на косяк. Обыкновенный такой косячок. Сладкий, не тяжёлый. Нонна тем временем откинула одеяло и подлетела к нему. Выхватила скрутку и поднесла к носу. Её мутно-зелёные глаза сперва сощурились — то ли от дыма, то ли от попытки понять что-то — и вдруг округлились. — Ты откуда это взял? — понизив голос, спросила она, и в зеленце глаз читалась предельная серьёзность. Диме неожиданно стало смешно. Возможно, из-за косяка. Ведь она сама хранила у себя на столе эту скрутку, а теперь — вот те раз — допрашивает его. — На столе взял, вон здесь лежала. — Он неопределённо махнул рукой в сторону рамок с фотографиями. — А что? Она не ответила и затушила косяк в стакане воды. Ещё раз посмотрела на почерневший кончик, прерывисто выдохнула и вдруг кинула его в распахнутое окно. — Эй! — Дима попытался поймать заветную скрутку, но та улетела в неясном направлении. — Да что такое, ну покурил бы разок, мне не помешает! — Ты что, совсем?! Это косяк Даниила! — Кого? — сперва не догнал Карпов, а потом ему резко перестало быть смешно. — Даниила? — Он делал их из чёрт пойми чего, а продавал только в баре! Откуда он у тебя? — Нонна приблизилась к нему, и он ощутил утренний запах тёплого тела, смешавшийся со сладким дымом. — Он у тебя на столе лежал, так что все вопросы к тебе. — Я не приносила это домой. Прошло уже пять лет! — Так а я-то что, я в «Стелле» пробыл от силы дня три, если ты помнишь, и у меня денег даже не было, как я тогда купил его?! — Дима, это ненормально, скажи мне, что это твоя очередная дебильная шутка! — Я, блять, не знаю, откуда он, ясно?! — Я тоже! — Ну так а чё до меня докопалась? — Потому что ты куришь его! — А что мне теперь, покурить нельзя? — Но не косяки Даниила, ёб твою мать, Дима! Они смотрели друг другу в глаза, словно пытаясь разглядеть, кто врёт. — Ты связалась с Даниилом, да? — начал Дима, скрещивая руки на груди. В голове словно начало что-то складываться. Нонна резко поменялась в лице. — Что? — Ты связалась с Даниилом, ещё эти убийства… Ты что-то знаешь? Это он — подражатель? Или Сава, его тупоголовый сопляк? — Ты точно зря его выкурил. — Нонна развернулась и направилась прочь. — А ну остановись! — Я не собираюсь слушать, как ты обвиняешь меня. Проветрись, а потом поговорим. Дима усмехнулся и ринулся следом, наблюдая, как Нонна начала собирать вещи на работу. — Слушай, я ведь только хочу знать правду. Косяк этот, ещё ты вчера поздно вернулась… — Я не знаю, кто подражатель, Дима. — Нонна кинула джинсы на диван. — Я вообще узнала обо всём от тебя, и ты ещё скрывать от меня хотел, прежде чем всё-таки решил рассказать. — Начала одеваться. — Я знаю тебя, ты запросто можешь не говорить мне о чём-то, считая, что я не готов и бла-бла-бла… Нонна остановилась и убийственно посмотрела на него. Он тут же заткнулся. — Да что ты знаешь обо мне? — спросила она, оглядела его с ног до головы, быстро натянула джинсы и зашагала в прихожую. — Стой! Но она не слушала. Накинула пальто, надела ботинки. Даже не успела накраситься, а уже торопилась сбежать от него… — Скажи мне, Нонна, прошу тебя… — Дима схватил её за руку, разворачивая к себе. На платформе своих ботинок она была сантиметра на три выше него. — Да пошёл ты. — Скривила губы. — Проветрись. Хлопок двери. Стук обуви вниз по лестнице. — Блять… — Карпов вздохнул, закрыл дверь на замок и остался стоять в прихожей. Что Нонна скрывает от него? Или… может, не скрывает, а он действительно укурился и как конченный придурок стал обвинять её в масонских заговорах? В последнее верить не хотелось. И так он всегда всё портит. Это просто стало его сутью — притягивать к себе неудачи и расплачиваться за них из последних сил. Он взглянул на себя в зеркало — всё такой же нескладный, тощий, как и пять лет назад. И вновь угодил в передрягу. Десять из десяти, Дима, такой ты молодец. Но если рассуждать логически, откуда косяк? Следуя версии Нонны, она его не приносила. Он, по понятным причинам, тоже. Тогда откуда? А что если… Дима нахмурился. Нет, вариант, что Даниил собственной персоной явился в их скромную обитель отчуждённых, звучит как абсолютный бред. Но как говорится во всех детективных историях? Надо проверять каждую версию. И… самое время осмотреться. Он проверил подоконник на наличие грязи или следов от ботинок — ничего. А если Даниил действовал чисто? Тогда это можно узнать лишь с помощью дактилоскопии. На кухне всё было таким же, как и вчера. А вдруг… Вдруг Дима забыл закрыть дверь или окно второпях? Всё-таки он рассчитывал, что Нонна вернётся с работы вовремя… И как назло в голове не находилось нужного воспоминания… На первый взгляд квартира выглядела нетронутой. Выходит, проникли в неё спокойно: или качественно взломав, или воспользовавшись неряшливостью Карпова. Узнать об этом можно позвонив в полицию, но если Нонна узнает, и тем более если она замешана, будет только хуже. «Снова играешь в следователя, а?» — пронеслось в голове уже больно знакомым голосом. Колючим таким, хриплым. И всё же первое, что делает следователь, это узнаёт все подробности дела. Дима накинул куртку, сунул в задний карман телефон и вышел за дверь. Через минуту он вернулся. Закрыл окно в комнате, осмотрелся и, нервно сглотнув пересохшим горлом, закрыл замок на все три поворота. *** — Ты переработала. Это ясно. Но предупредить раньше ты не могла? Я морально не готова сегодня быть за двоих, и у меня не получается вкусный кофе… — Милая, я бы предупредила, но я сама не знала. — Этот тон кого угодно уломает. Ласковый, успокаивающий, баюкающий. — Градусник только утром взяла. Я иду в поликлинику. На том конце Вера цокнула, но не осуждающе — это уже победа. — Ладненько, я понимаю. Поправляйся, Нонна. Кинь мне, что у тебя. — Хорошо, спасибо. Давай, удачи. — Давай. Андрей свернул прочь от поликлиники, что была по пути, и пошёл по направлению к мосту, где они расстались с Олей. Мысли были заняты одним — что, чёрт подери, происходит? Что происходит с его жизнью снова? Неделю назад он не вколол себе дозу, сегодня Дима разбудил этим долбанным косяком, который мог сделал только Даниил. Связано ли появление Оли с этими событиями? Ведь именно Оля натолкнула его на мысли, которых он так боялся. Обнимая хрупкие предплечья руками, он шёл, глядя с моста на заводские строения. Стучали ботинки. Было промозгло — ещё не вступило дневное тепло. Телефон не заряжен, всего 40 процентов. Он выскочил из дома незамедлительно — оставив Диму одного обдумывать сказанные им слова. И как тот только посмел обвинять его? Действительно, что он о нём знает? О Стыде? О его жизни? О них с Куплиновым? О том же Данииле? Да ничего. Мне надо поговорить с тобой. Не по телефону. Это важно. 09:35 Пока что галочки не подсвечивались — Оля, наверное, в школе, а может, ещё спит. Но в любом случае перспектива остаться дома рядом с рвущим и мечущим Димой не привлекала. Ему хотелось разобраться с собой, со своими мыслями и плюсом ко всему — с этим неожиданно появившемся в их квартире косяком. Так просто — в твоей жизни появляется голубоволосая девчонка, говорит пару неудобных вещей, а потом ты сидишь, рыдая в туалете, и думаешь, как ты докатился до жизни такой. А может, Оля просто долила последнюю каплю в накопившуюся муть и та окончательно сорвала дамбу. Нонна, Педик, Ошибка, Андрей — всё перемешалось. Он понятия не имел, кто он, зачем он и что будет делать. Было ясно одно: колоться дальше не хотелось. Почему-то это казалось неправильным теперь. Временно или нет, но в ближайшие недели он не притронется к ампулам эстрогена. я на уроке 9:40 зайди ко мне на перемене 9:40 улица зелёная школа 56 9:41 *** Дима как раз подходил к участку, отчаянно зажёвывая пятую подушечку мятной жвачки, когда впереди, за углом, показался знакомый силуэт. Он стоял у стены соседнего здания, опираясь на неё и покуривая сигарету. Родной, всегда долгожданный и запретный. Ненастоящий. Карпов с силой сжал веки. Сейчас не время говорить с галлюцинацией. Ему надо зайти в кабинет к отцу и взять бумаги. После, когда он доберётся до квартиры Куплинова, они могут поговорить. Но не сейчас. Вероятно, на появление глюка повлияла шмаль. — Играешь в следователя? — донеслось ровно в тот момент, когда он заходил в дверной проём. На втором этаже, шесть ступенек до которого Дима преодолевал, засовывая в рот шестую жвачку, как прокуренный школьник, его встретил Саша. Он изменился с того времени, как они вместе пытались раскрыть дело Ударника: стал сутулее, заметно отрастил щетину, снял обручальное кольцо. Пересёкшись взглядами, они разошлись. Саша смотрел с презрением — ведь именно по вине Карпова, по его мнению, они развелись с женой. Конечно, ведь это он якшался с Ударником, плохо помогал и был идиотом, а вдобавок — педиком. Впрочем, это уже было не важно. Дима закусил щёку, нашёл глазами нужный кабинет и двинулся к нему. — Привет, пап. Папа сидел у себя за столом, что-то читая в телефоне. Увидев сына, он снял ноги со стола и отложил мобильник. — Доброе утро. Садись. Дима подчинился, опускаясь на стул напротив отцовского пьедестала. — Так рано пришёл, я думал, поспишь ещё, как обычно, до обеда. — У тебя-то работа с утра начинается, я решил не тянуть, — проговорил Дима и посмотрел на стопки бумаг, лежащих тут и там. — Что из этого мне посмотреть? Отец поцокал языком, задумчиво озираясь. Листы А4, сложенные по разным кучкам, занимали большую часть стола. — Мы проверяли в основном задержанных в «Стелле». Хотя исключать постороннего человека нельзя. В общем-то, все имена здесь. Просто прочитай и скажи, знакомы ли они тебе. Дима внимательно оглядел протянутый отцом лист, но в голове ничего не щёлкнуло. Да и странно было надеяться, что он увидел бы там имя Даниила. Мужик — химик и патологоанатом — пропал вот уже как пять лет, его дочь прозябает в приюте, а полиция давно забросила поиски. А ещё сегодня утром он курил его косяк. Вот и без вести пропавший, называется. — Неа, я никого не знаю. — Дима бегло взглянул на папу. — Уверен? — Тот положил бумагу на стол напротив сына и наклонил голову, пытаясь заглянуть тому в глаза. — Да, пап, уверен. Я надеялся, у вас хоть что-то с мёртвой точки сдвинулось, но, видимо, всё как обычно. Кто главный по делу? Отец усмехнулся. — Саша, кто ж ещё. Он до сих пор думает, что смерть Куплинова была сфабрикована, а вы с ним на Мальдивах прохлаждаетесь. Дима нерешительно поддержал разразившийся хохот, хоть и понимал, что смеётся отец скорее наигранно, чем всерьёз. — Саша вызвался сразу, как мы стали замечать подозрительную схожесть, — отсмеявшись, заговорил начальник отдела. — А уж когда письмецо подложили, весь взбудоражился, опять картотеку переворошил, сидит, как чёрт злой, лишний раз не сунься. Это он из-за жены, ясно-дело. Дима слушал в полуха. Голова была занята другим — если имени Даниила здесь нет, то выходит, его искать не будут. Его карточка всё ещё висяк. Нонна явно скрывает что-то, а сам он оказался вляпан по самые гланды в очередную хуйню. Значит, придётся самому искать Даниила? Но как? А что если Даниил сам нашёл его, и этот утренний косяк оставил в качестве примитивной надписи вроде «Я здесь был»? Тогда искать не придётся, он сам наведается. Он лишь хочет, чтобы его ждали. *** Приземлившись на какую-то балку рядом с футбольным полем и возведя глаза к небу, Нонна ждала. И Андрей ждал. Оба они вспышками сменялись в голове. Полнейшая неразбериха. Хоть вешайся на той сетке, натянутой на ворота. Щекотливые ласки Стыда щупали рёбра, но Андрей лишь набирал в грудь побольше тёплого воздуха и направлялся мыслями в школу. Где-то там заканчивает урок Оля. Скоро она сбежит вниз по ступенькам, вылетая из входных дверей заведения, и ринется к нему в объятия, даже не представляя, что обнимает уже совсем другого человека. Впрочем, она и сама уже другая — несмотря на то, что всё так же трещит без умолку. Он учился в этой же школе. Да их и не так много в городе, потому не удивительно. Увидев знакомый адрес в сообщении Оли, он счёл это за ещё одно испытание, которое послала ему судьба вместе с Олей. Те же лужайки, то же футбольное поле, корпус, даже крыльцо не изменилось. На этой же балке он отсиживался, пока в столовой одноклассники гоготали над его «патлами», «задницей, как у тёлки» и накрашенными ногтями. Ему в школе было не слишком сладко. Если девчонки были рады принять его в свою компанию, то от парней то и дело слышалось что-то про заднеприводность. Быть парнем — быть похожим на них. Говорящих будто на другом языке, не способных к принятию, отчаянно боящихся за свою гетеросексуальность и соревнующихся друг с другом инопланетян. Девушки будто бы понимали, в какой системе он и они оказались — ещё бы, с обочины дорогу видней. Волосы упали на лицо, закрывая его до скул. Худая грудь ходила ходуном. Он помнил, как его пихали в женский туалет. В самом нахождении в туалете для девочек не было ничего унизительного, но сам факт, как они, прижимая его группкой, с размаху ударили его в приоткрытую дверь, заставляя валиться на мокрый пол и сбивать выходящую в коридор девушку, был отвратителен. Или как били за школой — пятеро на одного, а Даша Антонова, заставив его пойти с ней, прикладывала к разбитому носу и губе замороженные брокколи у себя дома. Он помнил, как впервые подумал, что не хочет этого больше. Всё вышло не так, как он ожидал: его опущенная голова вдруг оказалась прижатой к чьему-то животу, и тёплые руки опустились на спину, обнимая. — Привет! — Раздалось сверху, и он быстро выпутался из объятий, поднимая лицо. Бледное, с блестящими глазами. — Ты же ждала меня, м? — спросила Оля уже не таким весёлым голосом, внимательно вглядываясь в знакомые с детства глаза. Нонна поменялась, это точно. Да и что мог помнить пятилетний ребёнок? Воспоминания были отрывочны: дощатый пол бара, запах алкоголя, подсобка, где они с Нонной рисовали или раскрашивали те книжки, что она ей приносила, дядя Дима и запах табака от него, мальчик, которого тот привёл с собой, много мигалок, скорая, интернат. А ещё Сава, который вечно приставал к ней, но Нонна быстро прогоняла парня. Она помнила Нонну другой: ласковой, баюкающей, грустной и нежной. Опорой. Мамой даже. Сидящий перед ней сейчас человек тоже был Нонной, но совсем другой. Казалось, этот человек вот-вот закричит: такое было выражение у её глаз. Не от боли, а от злости. Дрожащие ноздри, подрагивающий кадык. Бледная, почти просвечивающая кожа. Нонна смотрела на неё, поджимая губы, как бы силясь сказать что-то, но передумывая. — Чё случилось, говори. — Оля зацепилась за худую руку и дёрнула на себя. Нонна неловко поддалась, не ожидав рывка. — Мало времени. Нонна приулыбнулась, смотря на неё сощуренными глазами. — Я дум… думала тебя сначала подготовить к этому разговору. — Обойдёмся без вазелина. Говори сразу, зачем надо было так срочно говорить «не по телефону». — Ладно, — Нонна дёрнула головой, и они вместе пошли вдоль стадиона, — сегодня утром я увидела, как Дима курит один из тех косяков, которыми торговал раньше твой папа. Он давно без вести пропал, а единственная ниточка, которая связывает утренний инцидент с ним, это наша с тобой встреча. Если думаешь, что я не помню, каким ты была ребёнком, то это абсолютно не так. Лучше сообщи мне, если это ты подложила мне косячок в честь извинения. Оля засмеялась: — Я бы хотела подарить тебе что-то такое, но у меня редко есть деньги даже себе жижу купить, а тут косяк. — Солнце, я серьёзно. — Нонна остановилась, взяла её вдруг за плечи и наклонилась к лицу. — Если это ты, не юли, мне надо знать. Иначе это значит, что… — Мой папаша заявился в город? — Оля вздёрнула подбородок. — Нонна, я не обманываю тебя. — Пожалуйста, солнышко, просто скажи… Скажи, что это ты. — Она смотрела на неё с надеждой, однако обе они уже понимали, что исход не из приятных. Оля покачала головой. Нонна отпустила её и отошла, берясь за голову. — Может, он к Диме заходил, а? — попыталась девочка смягчить ситуацию. Нонна молча с силой пнула столб, на котором держалась сетка, и, взъерошив волосы, повернулась к Оле, но взгляд говорил, что мысли уже далеко за пределами территории школы. Обвела губы языком, покачала головой. — Нет, Дима всё валит на меня, он давно слышать не хочет о баре. Оль, всё серьезно. Я… я не знаю, что-то происходит, что-то страшное. Может, твой папа в этом виноват, может, кто-то ещё. Не знаю, стоит ли мне всё тебе рассказывать. — Нет уж, расскажи. — Девочка подняла брови. Это ли то, что заставило Нонну так измениться? Оля чувствовала, что с большей степенью вероятности да. А ещё она чувствовала, что известие о папе заставило её взбудоражиться. Это повод прогулять урок, расспросить Нонну до посинения, пока не выяснится правда. Он бросил её. А вернувшись, в первую очередь пошёл не к дочери, а к какому-то Диме, мальчику, который живёт с её Нонной? — Не так давно начали находить тела. С разбитыми головами. Как… как раньше поступал дядя Дима. Но он мёртв, и все считают, что это подражатель. А тут косяк… косяк твоего папы. — Папа дружил с дядей Димой, да? — Не то что бы. Он им восхищался, называл «экспонатом» и интересовался его прошлым. Но близко они не общались. Оля сложила руки на груди и обернулась к школе. Оттуда слышался звонок, но возвращаться она не собиралась. — И ты думаешь, что папа — подражатель? — Я пока ничего не думаю, милая, — Нонна вздохнула и с грустью посмотрела ей в глаза, — я не хочу тебя ввязывать. Знаешь, сколько бы я отдала, чтобы эта история меня не затронула? — А я хочу знать, что там с папой. Я хочу! — настояла Оля и выжидающе уставилась в её лицо. — Я пришла сюда, чтобы услышать, что это ты подложила косяк. Тогда всё было бы хорошо. Но теперь я не представляю, как и кто его подложил. — А Дима? — Дима начал обвинять меня, что я скрываю от него что-то. Будто бы я в курсе, кто подражатель. — Она цокнула, судорожно набрала воздух, снова облизала губы. — Я ему не говорила о нашей встрече. Ему вообще ничего не надо знать, он не готов. — Он не готов? А кто готов, я, что ли? — Оля приблизилась к ней и зашептала. — Я живу, блять, в приёмной семье, хожу по психологам сраным. Это касается меня напрямую. Пусть он подберёт сопли и займётся делом! Обвинять тебя — это пиздец. — Оль… — начала Нонна, но девочка тут же перебила. — Не защищай его! Это пиздец, Нонна, полный пиздец! — тараторила она шёпотом. — Ты вроде говорила, что его папа — начальник в полиции, так чё он на жопе сидит? Пусть они работают, пусть всё узнают! И нехуй ему на тебя гнать, мы должны вместе понять, где папа! — Вместе? Оля, ты в это не полезешь. — Это мой отец, блять, а я его почти не помню! А если он виноват в этих убийствах? Надо выяснить, почему. — Оля, тебя почему в классе нет? Они вздрогнули и повернулись к словно из-под земли возникшей учительнице. Оля быстро глянула на Нонну, а потом заговорила: — Извините, я просто… — Семейные обстоятельства, — сказала Нонна, поворачиваясь к учительнице. Оля не без любопытства смотрела на образовавшуюся картину: Нонна и Наталья Фёдоровна. Просто сюрр. — Я вас знаю? — Наталья Фёдоровна была будто бы растеряна: строгость куда-то пропала, а вот непонимание отчётливо читалось в суженных глазах. — Это мамина подруга, — встряла Оля, — мама попросила её зайти за мной. — Вы учились в этой школе? — неуверенно проговорила учительница, странно оглядывая Нонну. Андрей поджал губы и поморгал. Взглянул на корпус. На учительницу. Наталья. На вид примерно столько же, плюс-минус, сколько и ему. Наталья… — А что? — спросил он осторожно. Почва была хлипкой, еще и приходилось играть некую авторитетную мамину подругу. Оле палец в рот не клади… — А брата у вас нет? Вы мне кого-то из одноклассников напоминаете… — Наталья принахмурилась и всмотрелась в его лицо. И точно — Наташа Лыдко. Андрей кривовато улыбнулся ей в ответ, опуская голову и ища повод сменить тему. Хрупкие плечи едва заметно передёрнуло — то ли от ветра, налетевшего из-за домов, то ли от мысли, что Лыдко встречалась с парнем, который помогал мыть его голову в унитазе. Он закутался в кофту и… повернулась к ней. — Думаю, нет, мы с вами не знакомы. Вы учительница по…? — Литературе, — уточнила Наташа. — Литературе, конечно… — Нонна улыбнулась и вздёрнула бровь. Сочинения Наташи всегда были лучшими в классе. Может, потому что она заставляла Гришу писать их для неё, а может, потому что мама была директрисой. — И всё-таки вы мне ужасно напоминаете одного одноклассника моего. Андрея Гринёва. Вы его не знаете? — И хотя было видно, что Наташе неудобно спрашивать, её любопытство и привычка засовывать нос куда не просят перевешивали даже желание докопаться до Олиного прогула. — Действительно! — наигранно распахнула глаза Нонна и сложила руки у подбородка. — Действительно, знаю его. — Вы сестра? Короткая, зубастая улыбка. Очень рвалось наружу едкое «нет», но Оля, явно занервничавшая, тихо прокашлялась. Наверное, поняла всё. Или ей хотелось быстрее уйти от надоедливой училки. Он помнил, как Наташа смеялась, когда он выходил из туалета с мокрой головой. Как предлагала варианты, пока парни думали, что ещё написать маркером в его дневнике. Как она стояла поодаль, ожидая своего парня, а тот проезжался ботинком ему по рёбрам. Воспоминания, наглухо запертые до того в ящике «не трогать» прорывались одни за другими, а ведь Андрей даже не осознавал, насколько важными деталями паззла были они в картинке того, как он дошёл до «Нонны». Он ещё раз взглянул на Олю, которая переживала за его ответ. Едва заметно дёрнула головой, спрашивая разрешения. Оля сощурилась, а потом словно поняла. Взглянула на учительницу, что в недоумении переводила взгляд от одной ко второй. Вернулась к Нонне и одобрительно кивнула — при этом хитро задрав уголок рта. — Нет, не сестра. И кстати да, припоминаю тебя, Наташ. — Андрей слегка покачнулся на носках и медленно обошёл бывшую одноклассницу. — Как Кирилл? Наташа приоткрыла рот и попыталась придумать, что ответить. Оля расслабилась и теперь лишь наслаждалась зрелищем — и это придавало ему сил. — А откуда вы… — Наташа осеклась и поняла, что можно разговаривать менее официально, — ты знаешь о Кирилле? Андрей рассказывал? — Так вы не вместе, значит? — Андрей махнул рукой. — Мне так и так казалось, что ваши показушные отношения далеко не зайдут. Вам даже поговорить было бы не о чём, если бы не ботаники и тихони, которых вы обожали доставать. Не подумай, я вовсе не психолог, но думается мне, что и в школу ты устроилась, чтобы продолжать унижать не таких, как другие. Оля за спиной у Натальи Фёдоровны, чьё терпение уже доходило до предела, улыбнулась, кивая. — Кто ты вообще? Что ты себе позволяешь? — наконец выговорила Наташа, злобно глядя на него. Значит, задело. Значит, всё правильно. Он не хотел издеваться над ней. Не хотел опускаться до её же уровня. Но слегка «подёргать за косички» хотелось. — У, так что ж это я, совсем забываюсь, — он обвёл её взглядом, следя за реакцией, — я не сестра и не родственница. Я тебя вспоминаю. Ты не изменилась, в отличие от того, что произошло со мной. Но не волнуйся, с тобой такого не будет. Она таращилась на него нервно и ошарашенно, прежде чем что-то во взгляде медленно, но заметно поменялось. Сначала глаза слегка округлились, потом спустились вниз, по его груди. Ниже, к паху. Ещё ниже, к ботинкам на подошве. Женским, она не ошибалась. Затем глаза вернулись обратно к лицу, но открыть рот Наташа будто не могла — вероятно, присутствие Оли сильно сдерживало её в выражениях. Зато Андрея будто немного перестало сдерживать. Стыд щекотал, безусловно, но ощущение Свободы, пока такое призрачное, едва уловимое, как запах лета в конце мая, постепенно наполняло лёгкие. Он проткнул иглой себя в прошлом, продел нить и воткнул острый кончик в себя настоящего. Потянул — края обоих слегка сошлись. На этом пока было достаточно. Дальше — ещё больно. Но как же приятно на этом промежуточном этапе. — Нам пора, её мама ждёт нас. Хорошего дня, «Малая», — неожиданно пришло в голову школьное прозвище Наташи, доставшееся ей от Кирилла, которое знал только класс. Кажется, ещё одна игла проткнула уже Наташу, которая словно пришпоренная осталась стоять, глядя вслед удаляющимся Оле и — как она уже безоговорочно осознавала — Гринёва. Они шли, не оборачиваясь: он, подняв подбородок повыше и словно хватаясь за каждый глоток воздуха, и она, сжимая лямку рюкзака и изо всех сил сдерживая смех. Оля даже покраснела: цвет лица резко контрастировал с цветом волос, а ладонь, прижатая ко рту, подрагивала от выдыхаемых тихих смешков. Они завернули за угол, и её прорвало: — Ты даёшь! Твою мать! Я её никогда такой офигевшей не видела! Как рыба! — Девочка картинно открыла и закрыла рот, изображая рыбёшку, выброшенную на берег. — Охуеть! — Это меньшее, на что я… — Он задержался на вдохе, прикрыл рот и улыбнулся, покосившись на Олю. Но та не заметила осечки, смеясь и пытаясь разглядеть, что делает учительница, через пролёты в заборе, вдоль которого они шли. Андрей прикрыл глаза, вздохнул, набрал полную грудь и выдохнул, всё ещё улыбаясь. Приложил кончики пальцев к обнажённой коже в вырезе кофты. Слегка погладил. Тремор постепенно проходил.