Думаю что ты не вспомнишь все Мои черты лица Но я знаю что твой дом У трамвайного кольца
…
Я боюсь моя любовь
Слегка больна
электрофорез — зло
*** Обиднее всего было осознавать, что он тет-а-тет со сложившимися обстоятельствами. Дима выбросил себя в улицу, на ходу проверяя карманы куртки и джинсов. Ни пение птиц, ни тёплый ветер не отрезвляли голову — напротив, казались чрезмерно громкими, перенасыщенными. Всё словно было выкручено на максимум. А самое страшное — от этого было сложно убежать, ведь дома больше не безопасно. Дома у них с Нонной. Он нащупал кривые края тощей связки — ключи от квартиры Куплинова ласково легли в руку. Туда он и направится решать свои проблемы. Если Нонна не настроена помогать, придётся действовать в одиночку, как в старые-добрые. И, что приятно знать, ему даже не придётся возвращаться домой: все вещи, что были у Куплинова, матушка оставила в квартире нетронутыми, даже ноутбук и личные предметы вроде белья и зубной щётки. Даниил ни на шутку пугал его. Мужчина, которого он видел от силы раза два, представлял из себя гремучую смесь учёного и сумасшедшего, а его познания в биологии и анатомии не могли не наводить на мысль, что вещи, которые творил Дональт в отношении Нинимуши, весьма схожи с вещами, на которые способен Даниил. А может, он творил и что похуже. Одна только мысль о нём заставляла что-то внутри похолодеть, как бывает перед рвотой. Во рту всё ещё оставался привкус травы, но теперь он перестал быть таким приятным, как утром. Он не покидал его, постоянно напоминая: «Я был здесь». И где сейчас носит Нонну, интересно? На работе ли она? Или ушла по секретным делам? «Таким же секретным, как и твои, Дим» — прозвучал внутренний голос. Ему точно следовало проветриться. Вспоминая, как утром он додумался наехать на единственного человека, оказавшегося с ним в одной лодке, он чувствовал укол совести. Никаких доказательств, что Нонна причастна, не было. Хотя не было и доказательств обратного. В общем, всё было сложно — охуеть как сложно. Скорее всего, Нонна на работе. Готовит кофе и — вполне возможно — уже перестала злиться на него. Дима остановился на пересечении двух улиц. Пойдёт направо — сможет проверить, чем занята Нонна. И извиниться заодно. А налево… налево улица Баженова, за ней — Климовская. И его секреты. Он повернул налево и почти успел дойти до светофора, как остановился, вздохнул и двинул обратно. Что-то остро тянуло его проверить Нонну. В интересах расследования знать всё о подозреваемых. Едва произнеся это у себя в голове, Дима невесело усмехнулся. Замечательно, Нонна, его любимая Нонна теперь в списке подозреваемых. Лучше не придумаешь. День становился теплее с каждым часом: прогретый солнцем ветер трепал кроны деревьев, воздух пах тёплым асфальтом и землёй. По дороге ездили редкие машины. Его кроссовки негромко шуршали по пешеходной дорожке, потрёпанные и грязные. Там да сям раздавались крики птиц — и их тут же заглушали проезжающие авто. — Чувак, извини, — донеслось до него, когда он прикоснулся к ручке двери в кофейню. Дима резко обернулся, так, что даже в шее что-то хрустнуло, и рефлекторно дёрнулся. Парень, позвавший его, неловко улыбался. Тёмные волосы, рубашка — Дима сперва поморгал, прежде чем сказать что-либо, но образ быстро сложился, что не потребовало закрывать глаза и считать до пяти. — А? — только и выдохнул он, отрываясь от двери. — Я это… девушке цветы хочу передать… — И правда, в руках парень мял букет из розоватых и жёлтых роз в целлофане. — Мы расстались с ней, короче, извиниться хочу. Меня она видеть не хочет, можешь передать, по-братски? — Он задрал угол рта, обнажая неровные зубы. — А… — снова выдал Дима, но постарался собраться. — А, хорошо. А кому? — Вере. Русенькая такая. Она на кассе стоит. — Ага… — Дима протянул руку, и парень вложил ему в ладонь букет. Стебли были мятые и потные. — От Вадима, скажи. — Парень поджал губы и посмотрел на свой букет. — Она поймёт. — Окей, — Карпов кивнул на прощание и, чуть не врезавшись в дверь, поспешил зайти внутрь. Согревающий запах свежего кофе и выпечки обволок его сразу на пороге. Нелепо было заходить с букетом, как сопливый романтик. Дима обвёл взглядом помещение — кое-где сидела пара-тройка гостей, а в остальном зал пустовал. Он направился к кассе. — Здравствуйте, вам что-то подсказать? — раздалось у стойки, и уже через мгновение кудрявая копна показалась из-за прилавка с выпечкой. К лицу Веры едва заметно прилипли мелкие волоски со лба, как если бы она долго и упорно что-то делала. — А, это ты. Привет. Не то что бы они много общались. Нонна успела их познакомить однажды, однако дальше узнавания друг друга на улице и редких передаваний приветов дело не пошло. Он был просто рад, что Нонна дружна с напарницей. Небольшое заведение жило своей размеренной жизнью, его сердце стучало приборами и донышками стаканов, а лёгкие дышали кофе и паром от молока — и Вера вписывалась сюда идеально со своими лёгкими улыбками и выглаженными фартуками. Наверное, это место и сама Вера лечили Нонну. Кофейня совершенно не походила на «Стеллу». Бар был больным чудовищем, хрипящим и пропитанным этиловым спиртом и биологическими продуктами брожения. Вера сначала улыбнулась, а потом перевела взгляд на букет и улыбнулась ещё шире. — Горе-любовник. Нонна же на больничном, ты не в курсе? Дима даже рот не успел открыть, чтобы сообщить, от кого букет. Он вытаращился на Веру. Та невинно смотрела на него, не зная, какой ураган мыслей умудрилась вызвать своими словами. — Это не Нонне, это тебе… — пробормотал Карпов, хмурясь, и наконец всучил букет девушке через стойку. — В смы-ы-ысле? — Вера изогнула брови, всё ещё улыбаясь, от чего лицо её могло бы показаться Диме смешным, если бы не вся сложившаяся ситуация. — Ну, мне как-то неловко, знаешь… — Это от парня, который стоит на улице. Он попросил передать. Вадимом зовут. И, сказав это, он развернулся и пошёл прочь из заведения, чуть не сбив по пути горшок с замиокулькасом. Поток мыслей забурлил вовсю — Нонна связалась с преступником или покрывает его? Она знает, кто замешан в убийствах? Она пытается сама всё разузнать?.. Догадка за догадкой вспыхивали в разуме, а ноги не знали, куда ещё идти, как не в квартиру Куплинова. Дима удалился настолько поспешно, что не заметил ни резко изменившегося выражения лица Веры, ни всё ещё топчущегося у входа в кафе странного Вадима, ни машину, которая чуть не сбила его на пешеходе. Он вогнал ключ в непослушную скважину и дёрнул дверь на себя. Запах застывшей во времени квартиры ударил в лицо — тёмный, затхлый, пыльный. Дима шагнул за побитый порог, запер за собой и, не разуваясь, направился в небольшую кухню, скрипя половицами. Резко окружившая тишина легла на уши, и кипящий мозг наконец остановил свою деятельность, погружаясь в вязкие неизбежные воспоминания. Да, определённо, стоило сходить к психологу. Лёгкий укол страха ненадолго отрезвил Диму. Как бы часто он не заходил сюда, как бы часто не рассматривал каждый уголок жилища покойного, всякий раз горло сжимало. Верёвки. Запах хлороформа. Медный цвет жидкости в стакане Дмитрия, что нависал над ним, связанным, и проговаривал свои планы. Даже стул, на котором Карпов сидел тогда, несколько лет назад, и тот остался в квартире, задвинутый под стол. Но желание увидеть Ударника хотя бы в формате глюка не улетучивалось, подобно хлороформу с тряпки, нет, напротив, крепчало, как крепчали затягиваемые на ногах помощника следователя узлы. Было ли дело в личности Ударника? Стал бы Карпов так дрожать о воспоминаний, будь это другой мужчина? Что ж, это была бы определённо интересная сессия в кабинете психолога. Дима быстрым движением отодвинул от стола стул и приземлился на него. Почему Нонна пропустила работу? Что это за больничный? Что она, обещавшая делиться с ним самым сокровенным, так нагло скрывает сейчас? Он выудил из кармана свой обшарпанный телефон. Злостное желание набрать предательницу сию же минуту сумасшедше заворочалось в самых рёбрах. Раскусить, подловить. Или сделать это позже? — Сука! — Дима резко встал, швырнул мобильный, не глядя, и что есть дури пнул стул, тут же взвизгивая от боли и с рычанием направляясь обратно в коридор. Отвратительное чувство покинутости крысой заползло в кишки и заставило остановиться у бледной стены, чтобы прижаться лбом к прохладным шершавым обоям. Счастье не могло длиться вечно. Не в его никчёмной, жалкой жизни. Он с ужасом понял, что подвывает. Из глаз полились слёзы — и вот он, сопливый ревущий придурок, один в заброшенной квартире, против всего ублюдского мира. Красота да и только. — Я не знаю, что, блять, делать, не знаю, не знаю, что делать, не знаю… — как маленький затянул он, сползая на пол и прижимаясь спиной к стене. Прерывистое дыхание бесконечно одиноко звучало в чужом доме. — Господи, я ничего не знаю, не знаю… Больше всего на свете он надеялся, что пришпорившая его к паркету истерика заставит мозг выдать заветную галлюцинацию. Что сквозь слёзы покажется знакомое лицо. Что руками овладеет призрачное ощущение горячих ладоней. Но ничего не произошло. Часы, единственное живое в этой квартире помимо Димы, тикали и такали, отсчитывая бесполезные минуты одна за другой. Он бестолково развалился у стены, хлюпая забитым и налившимся краской носом, стучал зубами и зачем-то ждал, краем сознания прекрасно понимая, как глупо было бы на что-то надеяться. Тик-так. Тик-так. Тик-так. *** — Мне больше всего хочется, чтобы всё это наконец прекратилось. Но всё одно за другим: Дима с этими новостями, потом ты, этот косяк… Иногда я думаю, что всё это назло. Я не могу же защитить всех. Тех, кто дорог… Себя. — Тебе и не надо. Я под защитой, Нонна… Ко мне и опека ходит, и родители бдят. Дима сам за себя постоит, и у него папаша в ментовке. Лучше о себе, блин, подумай. Они шли вдоль потёртых гаражей и унылых пейзажей, словно бы и не было этих лет, этих событий. Словно бы Дима не устраивал тот серьёзный разговор на кухне. Андрей медленно запустил руку в сумку и пошарил в поисках потрёпанной пачки. — Дай мне. — Нет, дорогуша, ещё родители почуят. Оля надула губы. Табак не самое ужасное, что могло произойти в жизни этой девчонки, но раз уж он провожает её до дома, стрелять сигареты ребёнку не стоит. Лопнула капсула на зубах. Затяжка до дна лёгких. Они успели обговорить так многое, пока шлялись по этому забытому Богом городу и его тоскливым улицам. Андрей был точно уверен, что Оля не в курсе о делах отца, его знакомых и более того — девочка находится под присмотром органов и родителей, а от них не смогло бы укрыться её общение с папашей. Да и Оле почему-то верилось без труда. Встаёт другой вопрос — кто же тогда знает хоть крупицу информации о Данииле? — Мы пришли. Он выдохнул раньше привычного и подхватил приблизившуюся обняться на прощание девочку. — Я бы сказала тебе, если бы знала что-то, чесслово, — повторилась Оля, отстраняясь. — Знаю, детка… — Угол рта задела невесёлая улыбка. — Нонна… — М? — Андрей вернул сигарету меж губ. — Если будет плохо, звони мне. — Конечно, мелкая. Оля пристально изучала его лицо, но он старался не подать виду. Тревога и смутные переживания, готовые накинуться с новой силой, как только девочка скроется в своём подъезде, дышали в ухо. В кармане завибрировал телефон — настолько резко, что и Андрей, и Оля вздрогнули. — О, а вот и Дима беспокоится, — он коротко улыбнулся и ещё раз приобнял Олину тощую фигурку. — Ладно, солнце, давай, я убегаю. — Да-да-да, хорошо, пока… — растеряно протараторила она уже в плечо, а затем поспешила к своей двери. — Привет! — Андрей приложил телефон к уху, параллельно помахивая девочке на прощание. — Что такое? — Ты на улице? — раздался глухой голос на том конце. Дверь подъезда закрылась, примагнитившись, и улыбка исчезла. Он осторожно развернулся и тихо зашагал прочь со дворика. — Да, курю, — специально выдохнул дым в динамик. — Ты такой серьёзный, малыш. За утро я тебя уже простила, — как ни в чём не бывало произнёс он. — Правда? А я уже собирался к тебе, чтобы помириться. — А чего сюрпризом не пришёл? — Андрей закусил губу, хмурясь и высматривая путь, которым можно было бы покороче пройти к кофейне. — Да вот хотел… Но решил перед этим позвонить. Так можно я приду? — Я совсем скоро закрою смену, сиди дома. Ещё нарвёшься на своих любимых гопников. — Шутливым тоном можно спасти любую ситуацию, но как же не к месту завертелась именно эта. — Да я уже иду. Угостишь меня. — Голос Димы был странным. В чём именно эта странность заключалась было неясно, но этот неуловимый тон в его речи настораживал. Надо срочно бежать в кофейню. — Хорошо, милый. Тогда бегу закрывать кассу… — Ага. До встречи. Андрей сбросил звонок, кинул телефон в сумку и наклонился к замочкам на щиколотках. Если бежать, то точно не на этих ботинках, которые и так успели натереть. Окна заведения всё ещё горели, когда он, босой, с прилившим к щекам румянцем, задыхающийся от бега, ввалился в дверь чёрного входа. Дыхание свистело, и последняя выкуренная сигарета была тысячекратно проклята. Ключ звучно провернулся в двери, Андрей спешно открыл её и почти упал внутрь тёмной подсобки. — Блять… — глухо простонал он, прислоняясь к двери. Судя по телефону, добежать он сумел всего за четыре минуты, а путь от дома до кафе составлял пятнадцать. Если рассчитывать, что Дима позвонил когда лишь выходил из их квартиры, у него было время договориться с Верой и привести себя в порядок. Андрей мучительно прошёл через подсобку к выходу в зал и дёрнул ручку. Резкий вскрик. Он застыл в дверях, наблюдая за Верой, которая чуть не навернулась на ровном месте, увидав его, и схватилась за голову, оседая на корточки. — Господи боже, блять, господи, Нонна! — Девушка осела на корточки, уткнулась лицом в колени и завыла, матерясь. — Блять, никогда так не делай! — Прости, прости! — Андрей тут же отмер и было ринулся успокаивать напарницу, но та вдруг вскочила, смотря убийственным взглядом. — Стой, где стоишь, — сказала она и, убедившись, что он никуда не сдвинется, обернулась на главную дверь. Потом обратно к Андрею. Да что с ней такое? К чему она прислушивается? Он тоже устремил всё внимание к звукам — ничего необычного. Едва уловимое скрежетание лампочек, работа вентиляции в уборной… На фартуке девушки, всегда выглаженном и чистом, темнело кофейное пятно. Её руки потряхивало. — Слушай, мне некогда, Вер, я тебе всё объясню. Прости, что напугала, я не специально. Пожалуйста, послушай меня внимате… Вера шикнула на него и снова отвернулась. Кое-где стояли тарелки гостей и горело несколько ламп, значит, девушка не закрыла смену, несмотря на время… — Что случилось?.. — настороженно спросил Андрей, медленно подходя к ней. — Там за дверью стоит парень? — Вера нервозно облизала губы и с надеждой на отрицательный ответ повернулась к нему. — Брюнет такой. Стоит? — Я не знаю… Я заходила с чёрного хода. — Господи, и как теперь понять? — Она наклонилась вбок, силясь увидеть что-нибудь из окна. Паззл медленно складывался. Андрей немного помялся прежде чем тихонько обойти Веру и выглянуть в высокое окно, выходящее на главную улицу — на измождённые лица обоих падал свет фонаря. Деталь одна за другой вставали в общую картинку, и та выходила больно знакомой. В опускающихся сумерках за окнами кофейни стоял очередной парень, решивший блеснуть своим умением завоевать сердце «уникальнейшим» образом. Андрей узнавал этот страх, который читался во всём виде Веры. Холодный, крадущийся — ты никогда не знаешь точно, что последует за встречей с таким типом. Стоит ли зажать ключи в руке? Или уйти другим путём? Набрать ли кого-то по мобильному? В полуприглушённом свете закрывающегося заведения стояли двое — девушка в фартуке на вспотевшую рубашку, и босой парень на гормонотерапии. — Если он угрожал тебе, нажмём тревожную кнопку. И скоро подойдёт Дима… Мы проводим тебя до дома и позаботимся, чтобы этот парень не преследовал тебя. Окей? — Андрей мягко положил руку ей на плечо. — Какую ещё тревожную кнопку? — Вера взглянула на руку, потом на её обладателя. — Я тебя умоляю. Это мой бывший, Вадим. В главную дверь — оба вздрогнули — постучали. Настойчиво и громко. Вера, сведя брови, поджала губы и забегала глазами по залу. — Ну что же ты, Верочка, даже поговорить не пустишь? — раздалось с улицы. — Я уже посчитала кассу и собиралась уходить, и тут он припёрся, — приглушённо заговорила Вера, обнимая себя руками. Пальцы с подстриженными под корень ногтями вцепились в хлопок рубашки. — Махал мне в окно… Мы расстались несколько месяцев назад, а он всё ещё обижен за то, что я ушла. — Вер… — Я ему тогда ничего не сказала, — она свела брови, глядя перед собой, — просто ушла с вещами. Не могла я уже это терпеть. — Он бил тебя? — Андрей спросил тихо, но вопрос всё равно прозвучал как-то оглушающе. В дверь снова постучали. Вера в эту же секунду коротко улыбнулась, потом опустила голову, выдохнула и подняла лицо, глядя на него. — Я думала, он просто вспыльчивый. А потом, когда он выкинул нашу кошку на улицу и сказал, что если я посмею её подобрать, полечу за ней следом, я поняла, что нихрена он не вспыльчивый, сволочь обычная. Он, бывало, поднимал на меня руку, но… — Снова эта короткая невесёлая улыбка. — Только кошка помогла мне понять, что это ненормально. Стук превратился в длительную дробь, действующую на нервы. Андрей кусал нижнюю губу, нахмурившись и решая про себя, как действовать дальше. Ледяной кафель под ступнями заставлял ёжиться. Удивление почему-то отсутствовало. Вместо него появилось неуютное чувство, будто он не тот человек, что должен сейчас успокаивать Веру. Его подкрепило то, что она сказала в следующую минуту: — Ты же понимаешь, мы для большинства из них… Мы для них никто. Так, дырки. Для него ничего не стоит ударить, угрожать, унизить. Я думала, что избавилась от него… Прошло уже полгода. И вот… Его передёрнуло. В таком всегда уютном зале стало не по себе. Кадык дёрнулся. Стыд снова встал за спиной. Дыхание не слушалось, стало тесно в собственной шкуре от доверительного взгляда девушки, которым она обросила его пластиковое ненастоящее тело. «А чем ты лучше этих парней? Ты лишь скрываешь своё нутро». — Значит, подождём немного и домой. Мы проводим. Хорошо? — Спасибо… — искренне произнесла Вера, потупившись. Со стороны стойки доносился химический аромат цветов, которые Вера даже и не подумала ставить в воду. Вянущие, завёрнутые в прозрачную плёнку, они лежали на полу за стойкой, медленно умирая. У Веры безбожно тряслись руки. Темнело стремительно, но времени прошло совсем мало. Вот-вот придёт Дима, а там этот тип… И Карпову всегда удавалось притянуть к себе внимание маргинальных личностей… Случились две вещи, после которых последующие события закрутились стремительно. Первая — оглушительный удар в дверь, от которого Вера и Андрей единовременно охнули, а девушка отошла подальше. И вторая — рычащий голос парня, зазвучавший чуть ли не в самую дверную щель: — Слышь ты, шлюха недоёбанная, быстро дверку отперла, шваль! Я тебе в уши долго ссать не собираюсь, уговаривать её ещё, дырку сраную! Вера побледнела и с омерзением посмотрела туда, откуда доносились слова. — Я тебя бросил, я тебя и верну, ясно, дрянь?! Удар в дверь. — Ясно, сука?! Его дёрнуло в сторону двери — босые ноги понеслись по кафелю часто и широко, с непреодолимой уверенностью. — Нонна, ты чего, Нонна, стой! Но худые пальцы уже рванули ручку двери — она распахнулась ровно тогда, когда темноволосый парень по ту сторону порога занёс кулак для очередного удара. Желваки ходили на обострившемся лице, вьющиеся пряди упали на глаза — Андрей выбросился за пределы заведения, налетая на Вадима всем весом. Послышался сдавленный вздох и мат. Колени ударились по обе стороны от приземлившегося на землю тела, руки безоговорочно нашли шею. Ладони с давлением легли на разгорячённую кожу — прощупывался кадык, гортань, густой пульс. Собственное дыхание перешло на рот, и Андрей склонился над парнем, выговаривая сквозь зубы: — Думаешь, можно прийти за ней как за игрушкой, ублюдина? Тебе не было ясно с первого раза, что надо было отправиться домой, поплакаться папаше и подрочить у себя в комнатке? Кого ты возомнил из себя, а? Распахнутые глаза Вадима словно были готовы полезть наружу — он вцепился ему в рёбра, силясь убрать с себя, но Андрей нажал на горло сильнее, терпя боль. Изо рта парня раздался хрип. — Я не отпущу твою мерзкую шею, пока связки не передавлю, — одно колено переместилось на правую руку, второе с усилием зажало левую, хватка на рёбрах ослабилась, — и тебе будет не выговорить всего того дерьма, которое ты успел сказать. — Нонна! Вадим забился под ним, дёргая ногами и извиваясь. Губы то открывались, то закрывались, лицо побагровело, по лбу тёк пот. От напряжения руки Андрея дрожали, но давления не убавляли, удерживая голову парня у земли. Резкий удар коленом в спину однако заставил их дрогнуть — Вадим мгновенно среагировал и высвободился из-под него, хватаясь за шею и с хрипом ловя ртом воздух. — Сука! — просипел он, гладя горло. — Тварь… — От твари слышу, — огрызнулся Андрей и пнул его в живот, отползая. Вера с широко распахнутыми глазами стояла над ними, не понимая, что ей делать и говорить — взгляд, которым она смотрела на Нонну, ошалело блестел. — Блять!.. — Бывший схватился за бок; ему всё ещё не хватало воздуха. — Пошёл отсюда вон, ясно? — Тощая грудь Нонны ходила ходуном, растрепавшиеся волосы висели над глазами. — Чё ты сказала, шлюха? Ты кто вообще? А ты чё вылупилась? — Он повернулся к Вере. — Чё свою подружку не воспитываешь? — Вадим, уйди. Нам больше не о чем говорить. — Голос её был негромким, но сдержанным. — А-а-а, я понял. Лесбияночки, значит? Страшную ты, конечно, выбрала, Верочка, но сойдёт третьей в койке. Ну что, девчат, поговорим? — На постепенно приобретающем нормальный цвет лице показалась кривая улыбка. Тёмные глаза буравили девушку. — Что молчишь? Я готов простить еёные выкрутасы. Вера сделала глубокий вдох, — в мыслях вертелось лишь желание поскорее уйти и не видеть этого самонадеянного ублюдка — взглянула на Нонну и не узнала сидящего на асфальте рядом с бывшим человека. Сощуренные глаза, склонённая слегка вбок голова и закушенная изнутри щека. Неясное выражение на бледном лице. Нонна молча смотрела на Вадима с выжидающим видом, неясной хищностью. *** Дима подходил к нужному перекрёстку с мстливым, чешущимся ощущением победителя. Нонна разговаривала с ним явно с напускной небрежностью, но он-то знал, что она обманывала его весь этот день. И Вера не сможет солгать ему теперь, защищая подругу, — она уже сдала её с потрохами, так то даже если Нонна будет на месте, когда он придёт в кофейню, ей нужно будет постараться всё объяснить. Завернув за угол, он на минуту замер. Все мысли об отмщении и злоба переместились на второй план, ушли в расфокус. И только глухой звук удара костяшек о мясо, какие-то крики и фразы, которые терялись в вечернем воздухе, заняли всё место в голове. Он не сразу понял, кто, занося кулак для очередного удара, держит за грудки парня, который днём попросил его передать тот букет Вере, и орёт ему в лицо. Не сразу осознал, что у этого кого-то знакомо-незнакомого идёт кровь из носа и разбитой губы. Он сорвался с места и рванул к трём фигурам у входа в кафе в тот момент, когда Вадим, цепко перехватив руку Нонны, что было дури втащил в ответ. — Хватит, Вадим! — Шлюха ебаная! — Эй, вы! — заорал Карпов, и парень инстинктивно повернулся к нему. Дима открыл было рот выкрикнуть ему что-то ещё, но тут Нонна рыкнула и, схватив парня за футболку, толкнула того, второй рукой ударяя куда-то не то в скулу, не то в ухо. Вера вскрикнула, Дима затормозил. — Я что-то не ясно говорю?! — Удар в пах. Вадим съёжился и вдруг стал меньше. — Ублюдок, тебе повторить?! Голос Нонны был утробным, почти рыкающим. Дима тяжело дышал, глядя на неё — растрёпанную, расправившую плечи, стоящую над этим парнем, почему-то босую… — Ты такая же мразь! — выплюнул парень. — Я тебе ещё врежу, если ты не понял. — Сука… Перекошенное лицо злобно повернулось к ней. Из-под тёмной чёлки, упавшей на глаза, сочилась кровавая струя. Зубы у парня дрожали. Ноздри раздувались, как у взбешённого быка. Незнакомец, выглядящий совсем как Нонна, поставил ногу на грудь парню, нажал на рёбра и тихо проговорил: — Ещё раз ты подойдёшь к ней, будешь снова иметь дело со мной. И, напоследок надавив, Нонна убрала ногу и развернулась, поднося пальцы к своему носу — стереть кровь. — Что произошло? — ошарашенно спросил Дима, идя за ней следом к двери кафе. Он быстро догнал её и коснулся лица, стирая с кожи размазанную кровь. — Ничего, — негромко проговорила Нонна, морщась. Он, не обращая внимания, собрал потёки от её носа пальцами и неосознанно вытер их о собственные рукава. Послышался хлопок — они оба, вздрогнув, развернулись. Ударила Вера. Вадим, видимо поднявшийся защитить своё растраченное достоинство со спины, готовил кулак, но девушка нашлась быстрее. Держась за и без того подбитую щеку, он исподлобья смотрел на присутствующих, решая, уходить ему или придумать колкость поострее. — Я пришёл поговорить. Но вы общаться явно не умеете, — наконец произнёс он и посмотрел на Веру, что в ответ одарила его взглядом, полным отвращения. — Уходи уже, — бросила она и, не отворачиваясь, приобняла Нонну за плечи. Вадим промолчал и перевёл глаза на Карпова. Тот нахмурился, но вставлять своё слово не стал. Ему не терпелось выяснить, с чего всё началось, и лучше было бы сделать это внутри кафе в отсутствие злобного побитого парня. Один глаз у Вадима начинал заплывать — видать, Нонна нехило въехала ему. Тёмные, непроницаемые глаза заставили поёжиться, точно бы Дима ждал удар на себя. Он поспешно кивнул парню и проследовал за Верой и Нонной в здание, оставляя виновника драки зябнуть на улице. — Что вообще это было? — едва захлопнулась дверь, начал он. — Дим, погоди, а… — Нонна прошла за стойку и наклонилась к холодильнику, где держат барный лёд. Достав несколько кубиков, завернула их в полотенце и прижала к носу и губе. — Как так? — Это Вадим, мой бывший, — подала голос Вера и устало посмотрела на него. — Притащил букет и думал, что я к нему вернусь. — А как всё перешло к мордобою? — Он по-другому и не поймёт, — проговорила Нонна и присела на стойку. — Блять… — добавила, взглянув на окровавленное полотенце. — А что на тебя нашло? — Вера нервно поглядывала то на напарницу, то на Карпова. — Хорошо ещё, что ты крепче. А если бы он нас обеих…? — Да уж, Нонна у нас сплошная загадка, — Дима многозначительно посмотрел на подругу, и та в свою очередь прищурилась, снова прикладывая лёд к пострадавшему лицу. Он вспомнил, зачем шёл сюда, и чем скорее рассеивался шок от увиденного, тем острее рождалось забытое желание отмщения. Как бы Нонна не поступала сейчас, её не было днём в заведении, она планировала обмануть его и просто-напросто нарвалась на карму в лице Вадима. Вполне может быть, что разбитая губа и кровящий нос — ещё малая кровь. — Дорогуша, я ведь выпроводила его, а это самое главное, — произнесла «Загадка» и вновь промокнула губу. — Ладно… Извините, что так вышло… — подала, наконец, голос Вера. Она стояла поодаль от них с Нонной, сложив руки на груди, и даже рабочий фартук не успела сменить перед тем как произошло всё это. Русые волосы растрепались, на щеках не успел сойти взбудораженный румянец. На самом деле, всех троих до сих пор потряхивало. Каждого по своей причине. — Всё хорошо, милая. — Нонна встала и окинула девушку успокаивающим взглядом. — Я серьёзно, если будет и дальше приставать к тебе, я ему не пожалею, добавлю ещё. — Как ты его так? — Вопрос, который мучал Веру, видимо, всё это время, но она не знала, когда лучше выдать его, наконец слетел с её губ. — Ну, Дима же сказал, я загадка, — лаконично ответила Нонна и покосилась на Карпова. Затем, подойдя к напарнице и быстро погладив её по плечу, она прошла в подсобку — забрать верхнюю одежду и обуться. Вера некоторое время стояла словно в трансе, переваривая развернувшуюся потасовку, но вскоре отмерла и взглянула на Диму. Он поджал губы, стараясь выразить на лице некое подобие утешения, но выходило плохо. Он ужасен в утешениях, что уж таить. Даже несмотря на то, что в основном его используют как рубашку для слёз. А ещё он плохо разбирался в отношениях между людьми и тем более не знал, что сказать почти незнакомой девушке в качестве поддержки. Однако она скоро отвлеклась от своих мыслей — её глаза уставились на его руки. Проследив её взгляд, он опустил и собственный. — Блять, — только и смог сказать. — Сука. — Перекись, — пробормотала Вера, всё ещё рассматривая размазанную по его рукавам кровь. — А? — не понял он. — Перекись выведет пятна, — она отвернулась и прижала руку ко лбу, — извини. Ненавижу кровь. Ещё и из-за меня… Они больше не разговаривали, молча дожидаясь Нонну в зале. Вера наконец сняла с себя фартук и выключила оставшееся освещение. Силуэты слов и кресел превратились в чудаковатые фигуры, дарящие волю воображению. Приглушённый свет фонарных столбов отбрасывал тени от фикусов и замиокулькасов, рисуя на полу лавкрафтовских чудовищ. Послышался мерный стук подошв ботинок по плитке, и Нонна вернулась, нарушая затянувшееся молчание. — Спасибо, — Вера снова виновато приулыбнулась, тут же получая ответную улыбку. — Не за что. — Нонна набросила тёмный шарф. — Тебя проводить? — Нет, я уже вызвала такси. Он подъехал. — Хорошо. Иди, а я закрою. Дверь вскоре хлопнула. Они молча следили, как девушка залезает в нутро подъехавшего такси. Шины зашуршали по асфальту, и машина неторопливо отъехала от тротуара в сторону мигающего светофора на перекрёстке. Дима всматривался в лицо Нонны в полумраке, в запёкшуюся корочку на нижней губе, в припухший силуэт носа, задумчивые глаза. Наконец, она двинулась в сторону двери, чтобы выйти на улицу. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — Собственный голос прозвучал чужеродно. — У меня был тяжёлый день, — только и произнесла Нонна. — А что ты хотел услышать? Сырой воздух обнял голову, когда он вслед за ней перешагнул порог кафе. Звякнула связка ключей, и один из них тихо протолкнулся в замочную скважину. Нонна невозмутимо закрывала заведение, в котором пробыла сегодня разве что половину вечера. — Не знаю. И всё-таки? Совсем ничего? — Мне многое надо переварить. Как-нибудь поговорим, но не сейчас. — А ты не думаешь, что у нас с тобой нет времени на твоё переваривание? Она взглянула на него и нахмурилась. — Что ты хочешь этим сказать? — Да так, ничего. Просто в городе есть человек, который убивает народ и притворяется нашим общим другом. А ты просто не хочешь со мной честно поговорить. — Дима, — она нажала на его имя, — я прекрасно знаю, что сейчас небезопасно. Не надо обвинять меня ни в чём. — А где ты тогда шлялась сегодня, раз понимаешь, что небезопасно? Она вздохнула, не отводя тяжёлый взгляд. Сердце участило свой ход после сказанного, но Дима и не думал сбавлять напор — слишком долго он был трусом в своей жизни. — По-твоему я — подражатель? — произнесла она. — Да без понятия я, кто подражатель, Нонна, я хочу только знать, что ты не пытаешься… — он мотнул плечами, — хрен знает, сама всё разведать. Я волнуюсь, между прочим. — А сам-то. Нашла за что зацепиться. Короткая фраза кольнула что-то внутри, но он не подал виду. — Где ты была сегодня? — В городе. — Она мотнула головой. — Или мне нельзя побыть наедине со своими мыслями, привести их в порядок? — Приподняла брови. — В связи с последними событиями идея так себе. — Я самостоятельно решаю, что мне делать. — Нонна бросила связку в сумку и зашагала по улице. Он — за ней лёгкой поступью. — Зачем тогда сказала Вере, что заболела? — А она бы меня так просто отпустила? Я не говорю ей ни о чём, что с нами сейчас происходит. И эта шмаль твоя утром. Мне надо было проветриться и подумать, что делать дальше. — Хорошо, окей, а мне-то нахуя врать? — Да потому что ты проходу мне не даёшь. — Она обернулась к нему, не успевающему за её шагом. — Ты тревожишься за меня так, словно я ребёнок, Дим. Стук ботинок и шарканье кроссовок ещё некоторое время перемешивались в тишине, пока он укладывал язвительное желание наговорить пару ласковых. Да, он тревожится за неё. Потому что она единственный дорогой ему человек. На его тревогу есть причины. А вот на её скрытность не нашкребёшь ни одной! — Что у тебя в голове, Нонна? Она остановилась и повернулась к нему. — В смысле? — Ты почти не говоришь со мной. Ты где-то бродишь. Я перестаю чувствовать, что ты вообще-то мне родной человек. Тебе как будто поебать и на меня, и на Диму, и на всё, что происходит! Кто-то, может, прямо сейчас бьёт очередного бедолагу о столб башкой, и завтра скажут, что это подражатель Куплинова! — И что дальше? — Нонна убрала руки в карманы пальто и посмотрела в небо. — Да то, что они не знают, какой был Дима, он для них просто имя в новостях, какой-то злодей, на которого косплей, блять, делают! — Ты слышишь себя? — Одна её бровь поползла вверх, а глаза настороженно всматривались в его собственные. — Да! А ты меня? — Дима, он был убийцей. — Нонна заговорила тихо, но уверенно, приближаясь к нему. — Он отнял жизнь у огромного количества человек, лишил людей близких. Какое бы у него не было прошлое, это не давало ему права отбирать чью-то жизнь. — А если его собственную жизнь изуродовали? Ты вспомни, Нонна, — зашептал он отчаянно, — его папаша изнасиловал его, годами мучал, ты сама мне рассказывала! Мамаше было насрать, что с ним творится! Он хотел отомстить за себя. У него не было детства… — Меня тоже насиловали, Дим, — прервала она его. Он сжал челюсти. — Я тоже многое пережила, — продолжила Нонна. — И тысячи людей пережили насилие. И что теперь, устроим бойню? — Суть в том, что кто-то считает, что за Ударником стоял только жестокий убийца. — Карпов прошёлся языком по губам и сделал глубокий вдох прежде чем продолжить. — Я знал его другим. Ты знала его другим. И сейчас небезопасно, потому что этот кто-то — точно псих недоделанный. И да, я буду тревожиться за тебя, потому что ты мне дорога. Так что выкладывай сейчас же, блять, что ты от меня скрываешь, — найдя в себе силы, нагло озвучил свои мысли он и с вызовом запрокинул голову, ожидая, что под таким неожиданным напором Нонна сломается. Она же издала какой-то странный удивлённый смешок и сложила руки на груди: — Ты будешь мне указывать? — Да. — Он вложил все остатки самоуверенности в это короткое слово и принялся ждать. Нонна долго и внимательно пытала его глазами. Иногда ему казалось, что она умеет разговаривать взглядами — и однозначно ничего хорошего сейчас он не читал в них. Она была взбудоражена: дракой, его давлением, характером разговора, который он превратил в допрос, сам от себя не ожидая. Они оба начинали замерзать на этой пустынной тихой улице, однако не двигались с места. Нонна решала что-то в своей голове: ещё немного, и ему удастся увидеть чаши весов, которые она тщательно взвешивает. В ней явно что-то поменялось за то время, что прошло с момента неожиданного известия. И метаморфоза эта была для него непостижима. Тихая, хитрая Нонна стала кем-то незнакомым, кем-то, кто подбирает слова, а не выпаливает их в лицо — и думай, что думаешь. Что же она «переваривает», как она выразилась? Почему не посвящает его в свои секреты? — Послушай, — она заговорила негромко, но он вздрогнул, — я ничего не хочу скрывать от тебя. Я тоже волнуюсь. Но есть вещи, которые пока должны подождать. Обещаю, недолго, пока я не разберусь с ними. — Но… — И я пока… не прикасаюсь к эстрогену. Наверное, это я могу сказать тебе сейчас. Он часто заморгал и было приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но не знал, что. — Я не знаю, что со мной. — Нонна пожала плечами, бросая пустой взгляд куда-то ему за спину. — Не могу даже себе объяснить… — Как долго ты не колешь?.. — перебил он её. — Двадцать седьмого — всё. Буду ждать до следующего месяца. Потом придётся уколоться, но я уменьшу дозировку. Посмотрим, но пока я хочу снижать… — Почему ты мне ничего сказала? — Дима закинул руки за шею, обнимая затылок. — Я, по-твоему, кто? — Близкий мне человек. — Родные глаза незнакомым взглядом обводили его лицо. — Тогда хрен ли ты молчала? — Потому что мне тяжело, Дима. — Знаешь что, мне тоже тяжело. — Он ощущал, что что-то горячечное, накаляющееся расширяется в грудной клетке. — Я тоже себе место не нахожу. И вот сейчас я узнаю, что ты мне о таком не сказала. Что теперь? Кто ты сейчас? — Что?.. — нахмурилась она. — Кто ты сейчас? — Он зашагал вокруг неё — или его? — и грудь стало распирать настолько, что терпеть больше не становилось возможным. — Девушка, парень? Может быть, жираф? — Ты хоть слышишь, что ты несёшь? — А что! — Он всплеснул руками. — Мало ли что ещё я о тебе не знаю! Ты же перестаёшь принимать гормоны, значит, поменяла решение и об операции. Я правильно понимаю? Она — или всё-таки, блять, он? — молчала, смотря на него ошарашенными глазами. Как баран на новые ворота. — Меня задолбало, что вы все ни во что меня не ставите! — выпалил Дима. — Ни отец, ни ты! Я для вас травмированный сопляк, который однажды полез не в своё дело и теперь должен жить с клеймом жертвы! Мне ничего не надо рассказывать, потому что я не переживу, видите ли, боли, которую могут причинить мне ваши слова, ничего нельзя доверять, потому что я опять полезу куда не надо! Я и сам себя могу закапывать, но это делают мои родные люди! — Дима… Он выставил перед ней палец. — Нет, блять, послушай меня. Я действительно полез, куда не надо. И я жалею об этом, потому что если бы не я, Дима был бы сейчас жив. Тебе-то всё равно, ты начала жизнь с чистого листа, для тебя он серийник и точка. Больной психопат, который «не имел права». Но я его знал, Нонна. Он как мы с тобой. Ему было больно. Он не понимал, куда эту боль девать. И он виновен, я знаю! Но что такого в том, что я хочу, чтобы он не платил за свои поступки?! — Ты полюбил его, — Нонна глухо прочистила горло. — И ты оправдываешь его, потому что любишь. — Я устал от того, что вы меня не понимаете, что бережёте меня от боли! Я заслуживаю доверия, я заслуживаю эту боль! С этими словами он развернулся и зашагал к углу улицы — лишь бы как можно скорее не чувствовать этот взгляд на себе, этот чёртов пронизывающий взгляд сочувствия! Почему все считают, что он слабый? Потому что он такой и есть? Да и что с того? Да, он слабый, ему больно, ему тошно, страшно, мерзко, одиноко, колко, холодно, пусто, дурно, злобно, тревожно, горько, скорбно, жутко… Больно! Больно! Больно! Он завернул за угол, шаги становились всё чаще. Кроссовки цеплялись за неровности, он едва не падал, но останавливаться в ответ на крики Нонны — или кто это теперь? — он не собирался. Он отчаянно бежал, нёсся прочь, не разбирая дороги и спотыкаясь о камни. В какой-то момент догоняющие шаги Нонны стихли — она устала бежать следом и, видимо, осознала наконец, что после всего слова поддержки будут бессмысленны. Карпов, запыхавшись, вскоре и сам остановился. Наедине с опускающейся ночью, один во вновь ставшем опасным городишке. Попадись он снова в руки убийце — он бы не раскис. Хотя бы потому что убийца этот — не Ударник. Но какая теперь разница? Диме вспомнился тот день, когда он впервые увидел Нонну. Как мечтал тогда избить её, лишь бы выместить злость на себя. Как она всё время называла его «мальчиком». Что ж, она до сих пор его таковым считает — незрелым, слабеньким и нуждающимся в спасении. Господи, а что она сам теперь должен думать о ней? Как она могла не сказать, что неделю назад перестала колоть эстроген? Ведь он каждый день спрашивал её, как она, не плохо ли ей. И все те разы она напросто лгала в ответ. Что будет, когда она снизит дозу до минимума? Будут ли они продолжать… Дима не знал даже, можно ли назвать их отношения романтическими. Будут ли они «парой»? Будет ли она «Нонной»? Возьмёт другое имя? А нужен ли этому новому человеку Дима, раз он даже не сообщил ему о своих намерениях, пока не прижало? Потемневшее небо над головой заволокло светлыми, как вата, облаками. Где-то вдалеке стучала поздняя стройка и кричала чья-то машина. У каждого человека в этом городке была своя жизнь — кто-то пил чай на одинокой кухне, кто-то бежал надеть куртку, чтобы выскочить и успокоить надрывающуюся сигнализацию, кто-то возвращался домой после тяжёлой смены, а кто-то только что нагадил в подгузник. У всех были свои заботы и мысли. Но можно ли скрывать их от тех, с кем судьба свела тебя самым причудливым образом? И сколько делает это без всякого зазрения совести? Кто-то прямо сейчас изменяет своей жене, крадёт у родителей деньги, подсыпает бабушке лишние граммы лекарства… Но кто ещё в этом городе связан со своими близкими так, как связаны они с Нонной? А были ли они связаны? Он ненавидел её. Чувство не утихало, лишь росло, как раковая опухоль. Столько любви, времени, заботы он дарил ей каждый день, когда сам не справлялся. Она же в ответ на это не удосужилась даже честно ответить на его «как ты?». Эту ночь хотелось переждать где угодно, но не у неё в квартире. Пускай он продрогнет до кишок, уснёт у какого-нибудь гаража или нарвётся на вышедших в ночной рейд бомжей, к ней он не пойдёт сегодня. Да и у него, честно сказать, есть, где переночевать. А утром, когда она отправится на работу — или куда ей там надо — он заберёт свои пожитки. Пусть справляется сама со своими проблемами. Он не будет держать ей волосы, когда её начнёт рвать. С этими мыслями Дима неспешно шёл вдоль стихших малоэтажек. Может, было проще, если бы его вовсе не стало прямо сейчас — улица была бы пуста, ночна и тиха, никакого сгустка зла и самоненависти вперемешку с эгоизмом не существовало бы. — А ведь ей так же тяжело, как и тебе. Карпов резко развернулся на голос, но никого позади не было. Он с колотящимся сердцем обежал угол здания, которое только что минул, но и за ним было безлюдно. Единственный нужный голос как прозвучал, так и растворился в холодном воздухе. Чёрт его дери, Куплинов где-то здесь, дьявол, он играет с ним! Дима заметался по улице. Заглянул за мусорный бак, обогнул ещё один дом, взглянул за деревья — никого. Бледное лицо раскраснелось, стало жарко. Он расстегнул куртку и опустился на скамью. Тик. Так. Тик. Так.