бумажное поле

это лето было по-ублюдски жарким. иваизуми запоминает его по вырвиглазным клетчатым шортам ойкавы, в которых он выходил и побеситься на пляже, и побесить местных барменов в гей-клубе недалеко от его съёмной квартиры. как говорится, ни в пир, ни в мир, ни в добрые люди, но переосмыслено и на константу выше. иваизуми запоминает это лето по вечно работающему на полную мощность кондиционеру в гостиной — единственной жилой комнате, помимо заставленной ненужными банками (это шампунь, кондиционер и гель для душа, ива-чан. мнение человека, который пользуется средством 14-в-1 для «настоящих» мужчин, не учитывается. прости, не я устанавливаю правила) ванной — с полутораспальной кроватью со смятыми простынями. иваизуми говорил, что ойкава способствует глобальному потеплению таким образом. ойкава отвечал, что, может быть, хотя бы оно растопит ледяное сердце иваизуми. как парень — novio по-испански, — тоору был ну просто отвратительным. временами дотошно ревнивым, временами чересчур игривым и капризным. он целовал хаджиме так жадно и так отчаянно, что у обоих потом гудели головы и подкашивались колени: бабочки, поселившиеся в животе, вооружились ножами и перешли в активное наступление. сам иваизуми, к слову, был не лучшим парнем — boyfriend'ом, если по-английски. к слову, может, в разы отвратительнее. если бы он обнимал ойкаву чуть крепче, то сломал бы тому позвоночник. но обоих всё устраивало, хотя тоору вечно ныл сначала из-за долбанной половины планеты между ними, потом из-за того несчастного селфи с ушивакой, а затем уже из-за того, что все бармены наливали хаджиме бесплатные бокальчики «секса на пляже». в пятнадцать лет они боялись поступить в разные университеты, а в двадцать один неожиданно обнаружили себя на разных континентах. иваизуми терпеливо дожидался аргентинских восьми вечера для ежедневного звонка по face time, искренне радовался совместной фотографией с хинатой шоё и даже игнорировал тот факт, что тоору везде разгуливал в его клетчатых шортах, купленных на распродаже. по квартире novio ходил полураздетым, да и вообще не стремился одеваться. как и boyfriend — впрочем. иваизуми запомнил это лето по горячим, искусанным им самим губам ойкавы, по своему облезлому носу (спф для тебя какая-то шутка, да?) и парным браслетам из бисера, которые они оба назвали ну просто детской забавой и не снимали их до следующего лета. уживаться с тоору было просто. уживаться с настоящим тоору — то ещё испытание. но хаджиме никогда не искал лёгких путей, да и слабым назвать себя не мог. до этого лета уж точно. никто не говорил, что прощаться будет так тяжело. никто не говорил, что ойкава — с его заморочками вроде ужасного испанского произношения, просмотра рождественских фильмов в плюс тридцать восемь или комплекса неполноценности напополам с нарциссизмом — въестся под кожу, как хлорка, и пропалит ладони до сухих костей. иваизуми не понимал, как могла планета вообще не взорваться, не вывернуться наизнанку и не остановить свой ритмичный, оттачиваемый веками ход после всего, что хаджиме успел сделать с тоору за это короткое лето. чтобы забыть его нужно терпение. так и пошло терпение на хуй. ведь его ледяное сердце действительно дрогнуло под горячими в любое время суток ладонями ойкавы и палящим аргентинским солнцем.