бумажное поле

бесконечные походы в банки, дефолты, теневой курс доллара. вернее, сначала нужно обменять юани на доллары, потом доллары — на песо. первую десятку ойкава меняет в аэропорту по грабительскому курсу, чтобы доехать до центра. договориться с таксистом на скидку не получается, тоору смотрит на движущиеся губы улыбчивого загорелого старичка, но не может понять ни слова: испанский в учебниках и испанский в реальности — это два разных испанских. обменяв пятьсот долларов на улице флорида (ива-чан, наверное, там уже с ума сходит с ушивакой, североамериканский засранец), он стучит колёсиками чемодана по отсыревшей за аргентинскую зиму плитке (а у ива-чана сейчас лето). деньги уходят быстро: на жильё, еду, бытовые траты, новую сим-карту, на миллиарды бюрократических дел, которые не имеют никакого смысла. ойкава не из тех, кто быстро выдыхается, но на третьей неделе бесконечной нервотрёпки и близкого знакомства со всеми менялами долларов на песо он уже готов выть и лезть на стены неотапливаемой съёмной комнаты в коливинге. — слово такое противное, — жалуется ойкава в утреннем звонке ива-чану. — не могу прямо. у ойкавы уже десять часов, у ива-чана — всего шесть. хаджиме, вообще-то, сова, но он всё равно просыпается пораньше, чтобы поговорить с тоору и послушать его жалобы на новую, такую желанную жизнь. вообще-то, это не так уж и трудно: бросить всё и начать заново на другом конца света, — труднее только осознать это и продолжить двигаться дальше. — пришли мне по почте солнца и немного тепла, — просит ойкава. — okay, без проблем, — отвечает ива-чан и привозит много тепла и много-много солнца с собой, когда выбивает у ушиваки-старшего (у них разные фамилии и имена, дуракава) (меня не волнует, гены у них одинаковые) двухнедельный отпуск. тоору виснет на нём в холе аэропорта, как маленький прилипчивый мальчик, которым он никогда не переставал быть. хаджиме дышит через раз и целует-целует чуть загорелое лицо ойкавы. поцелуи его — освежающий дождь посреди жаркого и безоблачного аргентинского января. — деньги тут не меняй, — болтает тоору, ведя ива-чана к такси через весь вестибюль. — и с таксистом буду разговаривать я! ты не представляешь, какие они вредные с туристами, а особенно с англоговорящими. знаешь, тут вообще с английским не очень, поэтому могу дать пару частных уроков испанского за недорого. чего так смотришь? ну ладно, тебе бесплатно, как первому ученику, но чур ты чинишь нам стиралку. вообще, мои соседи согласились тебя пустить только на этом условии, потому что, ну, представляешь, мы ждём сантехника уже два месяца! хаджиме слушает всю эту болтовню и думает, что тоору сильно повзрослел, но совсем не изменился. кажется, что сейчас сорвётся с места и побежит просить автографы у всех известных и неизвестных аргентинцев, которые хотя бы отдалённо похожи на игроков их любимой команды, и кажется, что иваизуми побежит за ним следом. иваизуми действительно чинит им стиралку. вдобавок меняет все лампочки в комнате ойкавы, точит все ножи и помогает занести вентилятор на девятый этаж. все обитали коливинга сходятся на решении кормить «этого обаятельного, замечательного, умелого, милого, красивого японского novio» весь оставшийся месяц за свой счёт. сэкономленную пару сотню долларов иваизуми меняет у хорошо знакомого всем мужчины с улицы флорида: деньги идут на благотворительность и в инвестиции. он дарит ойкаве обогреватель для будущей зимы. тоору из вредности сначала отказывается от такого презента. говорит: «я, вообще-то, уже не маленький и сам могу себе заработать на какой-то обогреватель. верни в магазин немедленно», — а потом сидит на полу, разбирается в инструкции. она на китайском. хаджиме, садясь рядом на самый краешек кровати, утыкается носом в каштановые, пропахшие океаном волосы тоору и дышит два через раз. надышаться не может этим запахом. был бы ойкава парфюмом, иваизуми носил бы его каждый день. — ты будешь скучать по мне? — спрашивает. вопрос остаётся без ответа. тоору отрывается от инструкции, развернувшись к хаджиме лицом: — долго ещё меня обнюхивать будешь? — он кладёт голову на коленку к японско-американскому novio. — это крипово. напоминаешь старого педофила, который облизывается на свою жертву. — тебе пора перестать смотреть документалки про убийства перед сном. иваизуми гладит ойкаву по волосам. от аргентинской воды те стали чуть мягче и светлее, или они такими были всегда, а он просто этого не замечал, как не замечал многого, хоть и был рядом всю свою жизнь. — в аргентине туристам можно вступать в брак. ты выйдешь за меня, ива-чан? хаджиме не отвечает. хаджиме понимает, что это был не вопрос, когда две недели спустя ищет в своих вещах хоть что-нибудь белое для прогулки до загса. по пути можно выпить кофе со льдом, чтобы спастись от жары и летней сонливости. идти минут двадцать. из белого у иваизуми с собой только олимпийка и кепка, у ойкавы — того хуже — майка-алкоголичка, которую он клялся выбросить ещё с начала старшей школы, и кроссовки. — зато женимся летом, как положено, — говорит тоору, покупая им по американо (специально разрабатывали формулу для тебя и ушиваки. или вы на пару только протеиновые коктейли пьёте?) (мы ещё даже не вступили в брак, но я уже хочу подать на развод, дуракава). конечно, американо в пластиковом стаканчике без крышки выскальзывает из рук, и в загс они заходят облитые кофе и немного запыхавшиеся после провальной попытки отстирать одежду в общественной уборной. — no pictures, please, — смеётся иваизуми, когда одна из свидетельниц-соседок по коливингу наводит на них камеру. — ничего, она дизайнерка. отфотошопит эти пятна, — уверяет ойкава. — если хочешь, она на фото тебя может даже повыше сделать. тоору после ставит фото со свадьбы на заставку всех гаджетов. именно ту самую версию без фотошопа. хаджиме поступает так же. — я не буду скучать, — врёт ойкава, прижимая к себе своего законного мужа на том же месте в аэропорту, где они обнимались месяц назад. — теперь ты вообще не сможешь никуда от меня деться. тебе придётся снова приехать в аргентину, чтобы развестись. — я тоже не буду скучать, — врёт иваизуми и наклоняет голову своего husband like for real, чтобы поцеловать его в лоб. — te amo, хаджиме. — i love you too, тоору. а потом приходит сезон дождей. даже обогреватель не спасает от нависшей над буэнос-айресом непогодой, хотя эта адская китайская машина и так включается через раз. счёт за электричество приходит безумно неприличный, и ойкава пробует себя в роли скандалиста в местной коммунальной службе. до официального получения аргентинского паспорта остаётся два с копейками года. ойкава смотрит на билеты до калифорнии, как на издевательскую карикатуру. цены в песо скачут, цены в долларах стабильно насмехаются. тоору меняет последнюю сотню, оставшуюся ещё с японии, на оплату электричества и просит ива-чана прислать ему ксанакс.