***
— Пожалуйста! — я бросила на стол перед Хульдой кошелёк. — А корзина где? Что, опять Фаркас приходил? — И как ты догадалась, — по дороге в каморку сказала я. — Надо же, там что, опять почти четыре сотни? Это ведь средняя цена за пару бандитских голов! И как ты это делаешь? — Нет для истинного норда ничего невозможного. — Но ты ведь наполовину имперка. — А на другую половину нордка. — Нордские девки гордятся золотыми кудрями! А ты басмой волосы чернишь, как южанка! — Зато во мне горячая нордская кровь. — Бесспорно. Опять к Фаренгару? А ужинать? — Я ела. На веранде. Слушай, — уже переодетая в привычный римский хитон, как истинная нордка, выглянула я из проема, — а кто такой Геральт? Хульда призадумалась у барной стойки, развязывая крепкий узел на мешке. — Как? Геральт? Где-то я слышала это имя, вот только не вспомнить, где… а чего спрашиваешь? И… что это на тебе?.. — Да так, — наощупь пачкая веки в угле (исключительно для антуражу), говорила я, — его упомянули соратники. Какой-то мужик, вроде, тоже интересуется целительными растениями. Или ядами… Тут Хульда так и замерла с недосчитанным золотом в руках. Неужели вспомнила? — Мне не нравится твоё общение с соратниками, — прозвучало со сменившейся интонацией. — Очень зря, — закончив, я вытерла руки о белоснежное полотенце и вышла из чулана. — Таких, как я, только армия исправляет. Хульда остолбенела, уставившись на меня в проходе. — Только не говори, что пойдёшь в эт… ВЕРОНА! Не выходи в этом в зал! — кричали вслед мне, уже пересёкшей кухню. — ОСТАНОВИСЬ! «Я злоебучий психопат, и вам меня не остановить!» — давно мечтала бросить эту фразу, но не сегодня.***
Монотонные постукивания и бульканье в лаборатории только способствовали моему засыпанию. Я полулежала на своей лавке и с ужасом понимала, что перечитываю одну и ту же строчку уже в какой раз, но так и не могу ничего разобрать. Четвертая ночь пошла. Четвертую ночь я бегло изучаю четвертую школу магии. О составляющей книг, думаю, смысла говорить нет, сама их с трудом до сих пор понимаю. Я отлепила уставшие глаза от бумаги и уставилась на Фаренгара. Он что-то усиленно, с долей маниакальности подмешивал в пробирку, сверяясь со справочником. — Почему их именно четыре? — пришёл мне внезапный вопрос. — Что? — Ну, книги. Это уже четвёртая, — указала я на учебник в руке. — Почему именно столько? — А-а. Ну так в соответствии с каждой магической областью. Ты вообще понимала, о чем читала? — Все понимала я, — нагло лгу. — Просто, поговаривают, что всего пять областей, — я приподнялась, начав перечислять на пальцах, — Разрушение, Восстановление, Иллюзия, Изменение… а пятая… — Колдовство, — мрачно ответил маг, а после как-то странно умолк. — Эту школу тебе рано изучать. И, надеюсь, вообще будет без надобности. — Почему это? — Потому. — Я что, немощная? — Я сказал — рано! — прикрикнул Фаренгар, заставляя меня замолчать на пару секунд в ошеломлении. Да как смеет он кричать на меня? Но негодование скоро сменилось новым, необычным ощущением: чародей медленно оперся руками о пентаграмму душ, не произнося ни слова с минуту. И что-то темное пронеслось по его и без того потемневшим глазам. — Колдовство не подвластно каждому любопытному. Да и желающему не подвластно. Это очень опасная магия. Её ещё называют чёрной. Тайное Искусство. Оно охватывает всё, что связано с душой и сутью бытия. Много трагичных историй и легенд связано с этим направлением. И тут меня как прострелило. С сутью бытия? Точно! Быть может, и в моей трагичной истории без чёрной магии не обошлось? — Чтобы постичь это искусство нужны не только знания и сила, но и талант. Особый, врожденный дар. — Третий глаз что ль? — Если хочешь. — Вы когда-то пострадали от Колдовства? Фаренгар на секунду остолбенел. Я, признаться, и сама не ожидала, что озвучу этот вопрос. — Это не твоё дело! Тебе бы манер набраться, — вдруг резко замкнулся он, принявшись бессмысленно перекладывать предметы на столе. Как я позже поняла, это было его компульсией. — Не лезь в это, раз не знаешь. Колдовство опасно. Особенно некромантия. Особенно таким, как ты! — Некромантия? — я вдруг вспомнила слова стражников и Хульды. — Зря я это наговорил! — отмахнулся Фаренгар. — Я уже понял, почему ты заинтересовалась. Не знаю, может это и связано как-то с твоей историей, но я сказать ничего не могу. И так много лишнего уже наговорил! Дочитывай и дуй спать. Я кинула досадный взгляд на книгу. Затем снова на мага, отвернувшегося к своим колбам. Затем на стопку книг, что я уже прочла. И сонную голову снова посетила одна безумная мысль. Я взяла оставшиеся три книги и подошла к Фаренгару. — Куда их положить? — конечно, я давно запомнила полку, на которой они хранились. Не одна я хотела спать в этой лаборатории, и этим нужно было воспользоваться. — Оставь на столе. — Вы опять забудете их убрать. И опять прольёте на них зелье. — Ладно, хорошо… — забурчал Фаренгар и потер лицо рукой, перепачканной светящейся зеленоватой субстанцией. — На правую полку. Там должно быть место. Убедившись, что маг занят своими зельями, я подошла к полке и нарочно медленно начала выставлять книги, в то время, как высматривала ещё одну недостающую — пятую книгу с характерным знаком на ребре, что уже успела заметить в предшествующих учебниках. И спустя пару секунд я нашла. Она стояла в конце книжного хребта, в лиловой обложке, слегка возвышаясь над другими рукописями. — До скольки у меня ещё есть время? — прервала я звенящую в собственном уме тишину. — Зависит от моего настроения. Сегодня можешь находиться здесь не позднее четырёх утра. Но я буду признателен, если мы распрощаемся в течение получаса… — последние слова прозвучали невнятно, съедаемые продолжительным зевком. Я обернулась на мага через плечо. Он стоял в профиль, занимаясь своими зельями, глаза его и левую зеленую бакенбарду закрывал плотный капюшон. Мои руки отчего-то диковато замандражировали, когда я вновь посмотрела на злополучную книгу в лиловой обложке. Ну уж нет, сегодня я точно разгадаю ту тайну, что заставила меня затеряться меж измерениями и продавать цветы в батистовом платье. — Хорошо. Тогда я сегодня ещё немного почитаю, — и, не спуская глаз с мага, я наигранно продолжительно зевнула во весь голос. Фаренгар не заставил себя долго ждать и подхватил мою песню, жмурясь и закрывая лицо локтем. А я в это время ловким движением руки спокойно сняла ту самую книгу с полки, сунула подмышку и добралась до своей лавки. Открыв лицо, Фаренгар безразлично проводил меня мгновенным взглядом, а после опять занялся своим самогонным устройством. Я выдохнула и плюхнулась на место, взяв «школу Иллюзии», а Колдовство сунула под лавку. Оставшееся время я валялась на скамье кверху брюхом и безвольно пялилась в страницы, не видя содержания. Для того чтобы переместить лиловую книгу в свою сумку, мне понадобилось еще раз проделать махинацию с долгим, заразительным зевком, по окончании которого Фаренгар ожидаемо обернулся: — Тебе бы спать уже. Вон, глаза ввалились. — Это мой имидж. А вообще да… да, пожалуй, пора. Я с совестью протянула книгу магу, перекинула сумку через плече и пожелала было удалиться, как вдруг вспомнила: — Фаренгар? — Ты назвала меня по имени? Ничего себе… слушаю. — Вы не знаете соратника по имени Геральт? — внезапный вопрос привёл мага в ступор. Не знаю, почему, но этот terra incognita как-то странно отзывался у меня внутри. И, видимо, не только у меня. Маг задумчиво прошёлся к витрине с книгами, почесав зеленую бакенбарду. И я уже задержала дыхание, коря себя за этот чертов вопрос… — Да, да… припоминаю такого. Пару недель назад заходил. Он тогда здорово услужил мне. — И что он сделал? — Принёс древнюю скрижаль из подземелья. Драконий камень, — указал Фаренгар на витрину, отвернувшись от полки, и я снова стала дышать. — Он что, тоже алхимик? — Да не то чтобы… — тут чародей подозрительно покосился на меня. — Погоди… он ведь тоже рьяно расспрашивал про… а почему это ты спрашиваешь? — Ды просто услышала разговор. Так про что он там расспрашивал? — Так, а ну кыш! Это конфиденциальная информация! Не имею право разглашать, кому попало. Иди уже! — Бу-бу-бу. Доброй ночи. Я живенько покинула лабораторию под подозрительный взгляд. На одно таинственное совпадение больше. Но будем решать проблемы по мере поступления. А сейчас главное, чтобы Фаренгейту вдруг не взбрело в голову средь ночи проверить свои старые книжные полки. Воротившись в таверну, я отказалась ужинать, лишь взяла со стола красное яблоко и удалилась в свою каморку. Сбросив лишнюю одежду, я залезла под козью шкурку, прихватив попутно ту самую книгу из сумки. Я подожгла полусгоревшую свечу на тумбочке Нахимовым и, надкусив красное яблоко, вся в предвкушении наконец открыла «школу Колдовства». Но меня ожидало полнейшее фиаско. Вся книга, — от форзаца и до последней буквы, — была написана какими-то неведомыми аляпистыми символами на неизвестном языке. Но одна из страниц не могла не перехватить моего взгляда. Иллюстрация, выгравированная на весь пожелтевший от времени лист, в весьма подробных и откровенных штрихах наглядно демонстрировала, что после физической смерти человека или существо ещё можно оживить. Или переродить. И мне уже стали к черту не нужны эти пиктограммы, чтобы понять: разгадка моей главной тайны кроется на страницах книг Колдовства. Вот только некому пока объяснить. Я поднялась, чтобы отложить недоеденное яблоко и задуть свечу. И, когда я пыталась заснуть, странные символы всё ещё кружились в моей голове, трансформируясь и складываясь в неведомые, устрашающие образы.***
Следующий день был относительно легким. Утром я быстро справилась с уборкой и до обеда откисала в тазу с мыльной водой и какими-то эфирными маслами и травами. Жаль, конечно, что ванной норды не пользуются, только душем и банями, от которых у меня гудит в висках, но, благо, рост и длина конечностей позволяли мне устроить расслабляющие водные процедуры прямо в огромном тазу для горячей воды. На день оставалось лишь продать всю ту же корзину цветов и слетать к какому-то дядьке Ванцию Лорею на ферму — выкупить пшеницу и мою любимую капусту. Протестовать было бесполезно, поэтому я снова натянула платье с корсетом и поплелась продавать цветы, только вместо сандалий оставила ботинки, ведь они были единственной обувью, не натирающей мне мозоли. Я и с первым криком петухов приходила бы капать Фаренгару на мозг по поводу Коллегии но, к его счастью, в Облачный район простым смертным по утрам проход был закрыт. С утра было прохладно и пасмурно. Небо замутилось серым, словно все проведённые здесь мною дни. Но это не могло не радовать, я ведь не переносила жару и яркое солнце. Вот и сейчас погода меня несказанно тешила прохладными дуновениями ветра. Зря я сегодня решила не плести косы, ведь тяжелые, ещё не высохшие после таза волосы хлестали по лицу и бесконечно лезли в рот и в глаза. Я страшно бешусь, когда волосы путаются щупальцами и лезут в рот и в глаза. — Верона! Я повернулась на голос. Из-за волос я ни черта не видела. Кое-как прибрав их рукой, я приметила вроде бы знакомый силуэт в относительной близости. — Я уж думал, сегодня тебя не увижу. Тут я вздрогнула от неожиданности, узнав совсем рядом приветливую опухшую физиономию Фаркаса. — Добрый день. Я сегодня проспала. — Вот оно, что, — медведь выглядел растерянным. — Эх, а я сегодня совсем один… Вилкас уехал на дело. — А как же остальные? — Они не хотят особо общаться. — Жаль это слышать. — Ну, ничего. Вечером возвращается волк, а с ним не соскучишься. — Серый волк? — усмехнулась я. — Белый вообще-то. Геральт. Я чуть не выронила цветы. От упоминания имени у меня внезапно что-то дрогнуло внутри так, что тряхануло конечности. — Ты чего? — Корсет… туговат… всё уже в норме. Я, кстати, сегодня специально нарвала побольше горноцвета, — попыталась изобразить непринужденность я. — Он… м… Геральт будет брать? — Не, он будет поздно. Возьму я. Мужик достал кошелек. Пока Фаркас отдавал мне деньги, он внимательно рассматривал мое лицо. Отвлеченная размышлениями, я не стала возражать и щелкать его по носу. Наверное, расспрашивать у него про некоего Геральта будет сейчас не слишком тактично. — Верона… ты, наверное, сейчас занята… — Да. Очередное спецзадание на ферме Лорея. А что? — Если ты действительно хотела податься в Соратники, я бы мог поучить тебя обращаться с оружием, — на одном дыхании выдал Фаркас. — Понимаешь, мы просто поспорили с Вилкасом на то, что ты… это… не пройдёшь. — Как здорово это вы. — Прости… просто я это… правда хотел бы, чтобы ты пришла. Фаркас был похож на симпатичную улыбающуюся гориллу, или же на бритого медведя, факт заключался в том, что сия маскулинность уж точно была не на мой вкус. Хотя наблюдать перед собой щетинистого двухметрового аборигена, распылившегося в смущённой улыбке, было очень забавно. — Я подумаю. Может, в другой раз. — Проводить до фермы? — Нет-нет, благодарю. Забирай цветы, только корзину верни хотя б сейчас. Я ободрительно подмигнула косолапому и сбежала вниз по лестнице, скрывшись за углом. Кстати говоря, даже неплохой исход получится. Если не сложится с Коллегий и домом (аминь), подамся в вояк. Я пришла в чулан, бросив корзину на входе, и уставилась в зеркало. Что-то странное овладело мной сегодня с самого утра. Какое-то странное предчувствие, смазывающее все краски вокруг, такое, что я едва могла противиться ему. В чулане я задумчиво переоделась, прихватила сумку и вышла в зал. У стойки Хульда собралась вручить мне бумагу и рассказала о направлении, в котором нужно идти, чтобы добраться до фермы Лорея. — Ну, чего молчишь? Всё понятно? Я вспомнила то, что увидела сегодня в зеркале в чулане, и решила не томить. — Понятно-то всё. Вот только я не хочу этого больше делать. Хульда почти не показала удивления. Только посмотрела так, как мне показалось, и подобает смотреть на то, что я видела в зеркале в чулане. — Вот оно что. А что же ты хочешь делать? — Я бы Соратникам помогла. На крайний случай — Фаренгару, он хотя бы приближает меня к… к дому. Я, кажется, поняла, как решить мою проблему, и скоро буду выдвигаться. Выслушав информацию с каменным лицом и чуть блестящими глазами, Хульда кисло хмыкнула: — И куда ты пойдёшь? От отчаяния и не подоспевшего осознания я стала чуть цинична. — К эльфам. Или вернусь в Империю. Она милосердна и простит… И вдруг Хульда вспыхнула так, как не случалось ни разу. — Империя? Милосердна? Моя дочь с год назад ушла на войну с твоей Империей! — рука, державшая бумагу, вдруг вся затряслась и сжалась в кулак. — Потерянные сыновья Скайрима — ещё полбеды, но когда живых людей становится так недостаточно, что на передовую идут дочери… но милосердной Империи не понять. Что сделала твоя Империя? Эльфы? Разве их волновало, что из-за них наши девочки променяли свадебные платья на военную броню, венки — на сталь? Состригли косы и ушли! И большинство так и не вернулось. Что нам теперь это перемирие, нам, родителям, потерявшим младших дочерей? Зачем нам теперь нужен такой справедливый мир без них? Зачем мне нужен этот мир, если я даже не знаю, на какой земле зарыта моя шестнадцатилетняя дочь или может не зарыта даже? — я все смотрела на побелевшую дрожащую руку, потому что в глаза — боялась. — Не допущу больше такой ошибки. Вот и тебя не отпущу. Я молчала в оцепенении. Смятый комок бумаги свалился на пол, подкатился к моим ногам. Хульда заступила за стойку, отвернулась, принявшись натирать со скрипом кружку, хотя мы обе знали, что она была чистая. И тут я решилась спросить: — Ей было шестнадцать? — Без трёх месяцев, когда ушла. Сейчас семнадцать было бы. — Хульда, мне… знаю, как жалко это прозвучит, но ты и не представляешь, как мне жаль. Я, не поверишь, в такой же ситуации сейчас. Буквально. И все, что я знаю — не нужно никого винить. Это был её выбор. Думаю, она хотела бы выразить тебе неописуемую благодарность за право на этот выбор. И не хотела бы, чтобы ты так плакала по ней. Я бы не хотела. Мне хотелось сказать то, что я сама желала бы услышать, но на деле вышло довольно жалко, потому что я все еще была напугана, хоть и скрывала это все четыре дня. Хульда отвернулась и вдруг уронила лицо в раскрытую тряпку в руках. Ее плечи тряслись в беззвучном плаче с полминуты. Я молчала. Ждала, закусив губу. Наконец она выпрямилась, утерла остатки слез с каменного лица и, не оборачиваясь, заявила чуть дрожащим голосом: — Поэтому командир Кай отпустил тебя. Он в долгу передо мной. Моя дочь погибла в его армии, когда он отправил взвод на Виндхельм. Так бы тебя не отпустили. Так что не девичье это дело, Вероника. Наслаждайся цветами, пока можешь, ведь они лучше холодной стали. А умереть все успеем. И убить тоже. Я нескоро пришла в себя. Нагнулась и зачем-то подняла смятый лист. Прошла на ватных ногах чуть вперед и забрала корзину у чулана. В дверях обернулась и все же набралась сил, чтобы спросить. — Как её звали? — Силин. Я ничего не ответила. Молча вышла через заднюю дверь. И только на улице пришла в себя. На сегодня с революциями было решено повременить. Миновал седьмой час, когда я вышла за главные ворота. Ввиду пасмурности дня и в любой момент готового пролиться дождя, я прихватила с собой кожанку и плащик. От ветра заплела косы, чтобы волосы больше не душили меня. Ещё и эта корзина — ну точная Красная Шапочка. Дорога до фермы заняла около пятнадцати минут. За это время я успела хорошенько замёрзнуть. А виной всему пронизывающий северный ветер, от которого даже летом не было покоя. Как мне сказали, сейчас был самый разгар Последнего Зерна — августа, по-русски. Но северный климат давал о себе знать уже сейчас. Ссутулившись и кутаясь в несчастный плащик, я продолжала идти, натянув капюшон так, что он почти целиком закрыл мне обзор. Но оказалось вполне достаточно лишь той мощеной дорожки, что я видела у себя под ногами. Когда дойду, примечу свет факелов. А согласно обещаниям Хульды, волков и всяких гадов встретить на трактах в такое время вряд ли предвидится. Но ступала я на всякий случай тихо. А в это время из головы моей не выходил образ семнадцатилетней Силин, сильной, высокой, с толстой ржаной косой и волевыми глазами, такими, как у Хульды. И профиль у нее, наверное, сильный, и руки, и воля… не такая, как у меня. Так, согнувшись в две погибли, я шла и шла уже какой десяток метров, как вдруг — не успела в ужасе и пикнуть, вдохнуть не успела, как меня кто-то схватил сзади, зажал рот ладонью в перчатке, стаскивая с тракта. — Попалась! — шепот прямо в ухо, и я боюсь представить, кто меня держит. Я брыкнулась, но руки, державшие меня, сопротивляться слишком не собирались. — Тише-тише-тише… — опаляют висок таким шипением, от которого тише быть совсем не хочется. — Пущу, если орать не будешь, договорились? Я судорожно киваю. Сердце колотится. Руки медленно отпускают мой зажатый рот, но не плечи. Над ухом звучит тем же шепотом: — Хорошо. Кого обокрасть думала? — Н-никого… — А чего крадешься? — Н-не крадусь… — Правда? — К-клянусь… дядя, пустите, п-пожалуйста… — ДЯДЯ? — вдруг руки сзади резко выпустили меня так, что я чуть не свалилась, потеряв опору под ногами. Раздался долгий писклявый хохот. — Дядя! А чего не тетя? Обернувшись, сначала я и правда не поняла, кто передо мной, мужик или баба. Но потом пригляделась, прислушавшись к смеху, и меня слегка отпустил шок. Бледнолицый, сухощавый мужик. Длинные, кажется, рыжие волосы. И шутовский наряд. Что вообще здесь происходит? — П-пардон… — я не могла сказать ничего больше, ведь внешний вид собеседника просто привёл меня в ступор. — Ну, ладно. Посмеялись и хватит, — мужик вдруг резко стал серьёзным, уперев в меня пристальный взгляд темных, очень блестящих глаз. — Так что, обокрасть нас думала? — Нет, вы чего… — А кого думала? — Никого, честно! — Лжешь мне? Шут все подступал с маньячно блестящими глазами, а я пятилась, пока вдруг не уперлась лопатками в забор, теряя дар речи. — Не лгу! — Честно? — Честно! — Зуб даешь? — Даю! — А глаз даешь? — Даю! — Ну, давай сюда!.. Резкий, как скрежет металла по стеклу, хохот. Мужик сделал выпад рукой в мою сторону, я поднырнула под нее и заверещала — подхватили с другой стороны локтем под ребрами, зажали рот и закружились по инерции в два оборота. Остановились. — Чего орешь? Мы ж пошутили! — зашептал шут мне в лицо, опустив и встряхнув за плечи. Кажется, в глазах на миг потемнело. — Проверяли тебя, и ты проверку прошла, умница! Но глазища-то, глазища каковы были! — снова выразительный шипящий хохот и снова шепот совсем близко. — Куда шла-то? — Н-на ферму Л… л-л… — Лорея? Так вот она, за забором! Давай, залезай! — радостно прошипел шут, подставив мне скрещенные руки в перчатках. Я впала в оцепенение на полминуты. А по окончании его и сама вдруг по-идиотски обрадовалась облегчению. Недоумевала только, как перелезть. Но шут вдруг цокнул, легко перемахнул через высокий плетень и цепкой рукой подхватил мой локоть и помог скачку. Подобрав юбку, я вдруг вспомнила, что два года как КМС по лёгкой атлетике, и перескочила с ловкостью босоногого бегуна. — Ну вот мы и тут! — восторженно прошептал шут. — Идём! — Стоим вообще-то пока… — сказала я и неожиданно для себя ухмыльнулась. — Ага! — поощрительно хлопнул меня странный незнакомец по лопаткам и хохотнул. — Уже чувствуешь, да? — Что чувствую? — Как «что»? Смех! Я замерла и перестала ухмыляться, ведь интонация, с которой шут произнес последнее слово меня напугала. — Умница, быстро учишься! — шипел он. — А теперь идем! Мы пошли медленно. — Верно. А куда? — шептала и я, озираясь во все стороны и видя себя в совершенно пустом саду, в котором никого, кроме нас обоих, не было. Сад был маленький, пустоватый, с одним только согнувшимся деревом, но хозяйский дом все-таки стоял от нас не менее как шагах в пятидесяти. — Да тут нет никого, чего вы шепчете? — Я шепчу? Ах, черт возьми! — крикнул вдруг шут самым полным, не лишенным харизмы голосом, от которого я вздрогнула. — Чего же я шепчу? Ну, вот сама видишь, сумасшествие просто. Я здесь на секретном деле и стерегу секрет. И понимая, что дело секретное, мы вдруг и говорить стали секретно, и шепчем, как дурак, когда не надо. Идем! Вон куда! До тех пор молчи. Пожухлая трава невидимо хрустела под ногами. Молчать долго не получилось. — А почему с сада крадемся? — Сказано же — молчи! Ай, ладно, нам нравится твой голос. Нас тут знают и не жалуют. Вот и крадемся. — Нас? — Не нас, а нас! Оглохла что ли? На миг мне стало действительно стыдно, ведь слова шута перестали казаться глупыми и странными. — А кого вас-то? — Ах, не представились, как же! Цицерон, дурак червей, к вашим услугам, — эта необычная рекомендация не показалась мне странной, ибо я давно уже решила, что у незнакомца не все дома, ведь на «вы» он обращался, видимо, к себе. — А как зовут вас? — Меня? — я на всякий случай огляделась. — Верона. — Какое прекрасное имя для юной птички! И сколько вас? — Я одна… — Да? А тут? А если прислушаться? — шут приставил к моему виску палец, и его бледное лицо с какими-то ненормально блестящими глазами оказалось совсем рядом. Что ты делаешь, дубина! Это же маньяк, разве по нему не видно? Мы уже поняли, инстинкт самосохранения с недавних пор сломался, слушать его бессмысленно. Но темные магнетические глаза незнакомца не давали мне уйти. Увидев мой ступор, он вдруг резко и раскатисто захохотал и так же резко смолк. — Снова проверка. Ну ладно, Аркей любит троицу. Скажи-ка, а может ли скромный Цицерон попросить Верону о маленькой услуге? — Я… не драгдилер. Вы меня с кем-то спутали. — О, нет! Смотри! Бедный Цицерон застрял. Видишь? Я вёз мою бедную любимую маму, — указал шут на повозку поодаль за забором, которую я, кстати, так бы и не заметила. — Я везу мамочку в новый дом. Но… аггх! Колесо сломалось! Проклятущее колесо! Сломалось! Ты не понимаешь? — Понимаю, — так это он про себя и маму все это время говорил! Грех не помочь. — Как я могу помочь вам? Шут внезапно посветлел, расплывшись в улыбке от уха до уха. — О, да! Да, добрая девочка согласилась нам помочь! Поговори с Лореем. У него есть инструменты! Он может мне помочь! Но не хочет! Отказывается! Убеди Лорея починить моё колесо! А бедный Цицерон тебя наградит. Деньгами! Блестящими монетками! — Хорошо, ща всё будет. И я с долей облегчения направилась к двери в одиночку. Когда отошла на несколько шагов, будто протрезвела и вспомнила некоторые детали. Я видела странные бурые пятна на рукавах рубашки шута и как у него в сапоге блеснула рукоять чего-то острого. От этого ледяная дрожь пробежала по хребту. И от его улыбки тоже. Он не просто шут, наверняка, наёмник. Но маме помочь — дело святое. — Что-то не так? — вопросил стражник, встретившийся по пути. Я оглянулась на Цицерона, по-прежнему стоявшего на месте. Хотя, если он меня отпустил, может оно ему и не надо? Мать его ждет, и денег обещал, а они никогда не помешают. Я вспомнила пушкинского Пугачева и решила не наживать себе здесь врагов. — Нет, нет. Все в порядке. Я дошла до одинокого домика и постучалась. Открыл лысый загорелый мужик с пренебрежительным взглядом. Индюк! — сразу подумала я. Имперец не очень то вежливо с порога вручил мне овощи и хотел захлопнуть дверь, как вдруг я подставила под неё корзину. — У меня к вам дело. Лорей оказался крайне несговорчив. — Только посмотри на него! Он совсем свихнулся. Шут? Тут, в Скайриме? Тут скоморохов не бывало уже лет сто. И он везёт огроменный ящик. У него там что угодно может быть. Оружие. Контрабанда. Скума! Не хочу я в это дело ввязываться… — Видите ли, это мой… несчастный родственник. Мы из Сиродила… вы, как никто другой, должны понять. Нашу семью разбила война, и я стала сиротой, как только переехала в Скайрим. Вот, теперь овощи на рынок таскаю. А моего единственного родственника контузило на войне. Ладно, мы, но он же ради матери старается! — Лорея вдруг как-то перекосило. — Что вам стоит помочь? Мы ведь не денег просим… неужто много убавится? — Я… я… жаль это слышать. Действительно, что это я… передай Цицерону, что сейчас помогу! Я за инструментами! — еще раз испуганно покосившись на меня из-за двери, сказал Лорей и захлопнул её. Когда я возвращалась к Цицерону, уже совсем стемнело. Возвращаться отчего-то не очень хотелось. Я воротилась через главный вход и нашла Цицерона на перекрёстке трактов, у повозки под единственным фонарем, а в самой повозке — никого. Я огляделась, начав подозревать неладное. — Лорей уже спешит на помощь. — Что… что? — и без того горящие глаза шута стали и вовсе цвета предшествующего заката, будто бы это они поглотили солнце. В свете уличной лампы его бледное худое лицо с кругами под глазами выглядело еще более тревожно. — Согласился? О, счастье! Цицерон так рад, так рад! Он в восторге, в исступлении! Нет, больше! Много больше! Моя мать благодарит тебя! О, добрая маленькая птичка… — шут достал из-за пазухи кошелёк с золотом. — Вот, бери. За труды! Яркое, звонкое золото! Денежки за доброе дело! — я приняла из его рук добрую горсть септимов и снова заметила багровые пятна на подвернутых рукавах. — И спасибо! Спасибо ещё раз! — Не за что, — настроение поднялось, но я не переставала спускать с шута настороженных глаз. — А где мать-то? — Так вот она! — стукнул он по крышке огромного ящика. — Ну, не она. Её труп! У меня отвисла челюсть. — А куда направляется Верона в такой поздний час одна? И с такой тяжелой корзиной… — покачал головой шут и зацокал. Я медленно попятилась, выставив вперед корзину, на которую придется потенциальный удар. — Д-домой. Меня встретят. На тракте… соратник, — чтобы уж точно отвязался шут, выпалила я, прибавляя шаг. — О, ну тогда, к сожалению, прощай, птичка. А лучше, до свидания! — подмигнул и снова жутко улыбнулся имперец и запрыгнул в свою повозку. — Не приведи Господь… — прошептала я и припустила в противоположном направлении. Бежала я до самой развилки тракта и остановилась только у следующего фонаря. Перевела дыхание. Посчитала деньги — шут оценил мою психологическую травму в пятьсот септимов. Я спрятала деньги на дно корзины и перекрестилась. Шла до города я почти в полном мраке, откровенно замерзая. Ведь натягивать вновь капюшон по самые уши — себе дороже. Мало ли, в какого очередного маньяка я врежусь. Поёжившись, я огляделась по сторонам: темно. Никого вокруг, кроме шума пониклой травы. Очень кстати вспомнились сигареты, оставленные в кожанке. Я на ходу вызволила из-под плаща папиросу, стиснула меж зубов и, похлопав карманы, в голос чертыхнулась сквозь зубы, ведь Нахимова не нашлось. Неужто выронила? И вдруг у меня дрогнуло и сжалось всё нутро, заставляя сбавить шаг. Я почувствовала, как на меня кто-то смотрит, причём достаточное время. У меня ведь очень тонко развито это шестое чувство — взгляда. И когда я подняла взор, внезапно меня прострелила дрожь похлеще той, что вызывал шут. — Здравствуйте, Верона. Я едва успела подавить истеричный возглас, безумными глазами уставившись в темноту и в первый миг ничего не увидав. Деревья вдоль тракта кренил ветер, заставляя тени плясать по камням дороги, и вдруг взгляд мой выделил среди них одну более густую тень, стоявшую возле каменной ограды, отделявшей дорогу от дальних угодий фермы Лорея. Тень напоминала очертаниями человека, но было что-то не то… — Кто вы? — спросила я у темноты. — Задаюсь этим вопросом с самого рождения, — ответила тень приятным мужским голосом. Силуэт шевельнулся и вышел из темноты. И в желтоватом свете низко висящей Секунды я увидела мужчину средних лет, данмера, с глубокими, яркими глазами. — Но сегодня для вас я готов стать тем, кого вам так не хватало. Я изумилась: незнакомец щелкнул пальцами — и прямо из его троеперстия выбилась искра, через миг перерастающая в мерно подрагивающий язычок пламени. В его слабом свете стали видны высокие данмерские скулы, бледный, костистый лоб и зачёсанные назад чёрные волосы. С трудом выйдя из ступора, я склонилась и, как так и надо, прикурила прямо от горящих пальцев незнакомца. Огонёк погас, и я затянулась едким дымом. Моя привычная сигарета на вкус оказалась ужасной, но лучше такая, чем никакой. Я ещё раз затянулась и начала понемногу успокаиваться, не спуская глаз с незнакомца. — Кто вы? — повторилась я, но отступать на шаг не захотелось. На удивление глубокий, но сдержанный смех данмера легкий ветер унёс так же, как и дым от сигареты. Если Цицерон смеялся так, как режут ножом по стеклу, то незнакомец мягко, но настойчиво обволакивал всю меня своим голосом, который был, как волны. Едва стихала усмешка у моего правого уха, как будто из другого такого же рта доносился наперебой другой такой же приятный голос и отзывался вибрацией в моем левом ухе. — Имена… ах, эта нордская настойчивость и принципиальность. Но в ваших жилах ведь течёт не нордская кровь, я прав? Нет, правда, его голос был буквально везде. Я не спускала сурового взгляда с незнакомца, хотя утробной агрессии он у меня никак не вызывал. Уж на контрасте с компанией шута общение со странным, но интеллигентно выглядящим данмером казалось даже наиболее благовестным событием за сегодня, особенно благодаря этому трюку с огнём. — Ну да ладно. Если вам станет от этого легче, меня зовут… — мужчина представился, но имени его я совсем не расслышала, а переспрашивать почему-то не решилась. Заметив что-то в моем лице, он опять негромко хохотнул, а пристальные глаза сияли и мерцали, будто впитывая в себя все жёлтые отсветы здешней Луны. И было в этих глазах что-то не то… что-то… вдруг я почувствовала, как и на собственные губы выползла улыбка, и я едва сумела в это поверить. Неприятности вдруг показались такими далекими, неважными по сравнению с иронией и добродушием этих незнакомых, ярко блестящих глаз. Или это всё долгожданный никотин? — Вы иностранка, верно? — Верно. — Я тоже. Жил во многих странах и городах. Как вам Вайтран? — Симпатично. Но этот город кажется мне… — Таким чуждым местом, как и эта страна, а все потому что вы и сами чувствуете себя везде чужой? — слово в слово озвучил мою мысль данмер, и я оторопела. Видя мою реакцию, он опять вспыхнул полнозвучным, триумфальным смехом, а я заметила, что на этот раз и сама подхватила его. Из глотки сам по себе вырывался смешок, незнакомый и металлический от запоздалого истерического припадка. — Просто мысли прочитали. Чуждым… — Чуждым, полным чужеземцев, — резюмировал незнакомец, — но таких юных и прекрасных, очаровательных, каких принято называть «кровь с молоком»… совсем, как вы. О, знаете ли вы, Верона, как хороши для своих лет? У вас удивительные глаза. Смущенная я лишь коротко хихикнула, но разум начал возвращаться. В темноте я пыталась разглядеть лицо оппонента, так внезапно показавшегося старым знакомым, и удивилась белым, на удивление идеально ровным зубам, что кротко контрастировали с алыми губами. Однако глаз от лица иностранца я не отвела. Оно буквально приковало мой взгляд. — Знаете, в самом деле люди этой страны не знали ни истинного голода, ни нужды… да и то сменилось уже два поколения. Да и то — это всё детская печаль. В этих местных нет истинной скорби по былому, нет истощенности. Они с огромным желанием проливают кровь друг друга без толку. Вы верите? Понимаете меня? Вы ведь не такая, как они. — Кажется, понимаю… В глазах незнакомца я видела множество разнообразных вещей, и все они были чудесны. Глаза были такими большими и понимающими… Незаметно выпавшая из пальцев сигарета тлела на дороге. — Я мог бы отправиться в один из местных больших городов, где контингент меняется по несколько раз за десятилетие… но я и там буду чувствовать себя чужаком. Понимаете?.. — Понимаю. Мужчина расплылся в какой-то нечеловеческой улыбке. И с блеском белоснежных зубов его ко мне вдруг начал возвращаться и холод сырой ночи. — Значит, я не ошибся в вас. И, поверьте, вы во мне тоже. Ведь, согласитесь, мы с вами, в самом деле, очень похожи. Я тоже страдал от вечного гонения, от предательства, которым меня наградила моя семья. Но главное заключается, знаете, в чём? — в прежде мягком голосе стал ощутим какой-то странный нажим. — В том, что всё это делали с нами. А мы — ни в чём не виноваты. Понимаете? Я смотрела на незнакомца во все глаза и явно ощущала, что знаю его всю жизнь. Может, даже несколько жизней. И этот взгляд, и эту добродушную усмешку, и эти красивые белые зубы… незнакомец вдруг положил мне ладонь на плечо, отчего, клянусь, внизу живота у меня вспорхнули бабочки. Все каналы восприятия твердили о том, что этот человек должен быть мне непомерно приятен. Но внезапно я исполнилась сомнений. Начал возвращаться страх, но я, будто приросшая к месту, не могла ничего поделать. Теперь я видела лишь глаза, зияющие, глубокие, как бездна, и всё кроме этих глаз вокруг казалось неважным, чёрно-белым смазанным кадром в расфокусе. — О, конечно, понимаете, — глаза в миг стали настолько близко, что кроме удивительно гипнотических красных огоньков на самом дне зрачка я уже ничего не видела, — теперь и я понимаю. Вы потерялись, Вероника, но я помогу вам найтись. Так давайте дадим друг другу обещания — обещания вернуть всё на свои места. Воздать. Что скажете? — голова начала кружиться, а голос ныне звенел будто в собственной черепной коробке. — Вы обещаете мне, что воздадите всем, кто этого заслужил? — Я… обеща… [мне отмщение, и Аз воздам.] Но не успела я утонуть, как раздался шорох, и чудовищно сладкая пытка взглядом на мгновение отпустила меня — за спиной данмера мелькнула тень. Я вздрогнула, будто проснувшись от кошмара, и звучно вдохнула воздух — сырой и холодный воздух Скайримской ночи, — глядя прямо через плечо аристократичного незнакомца. Он быстро обернулся и уже через секунду текучим шагом балетного танцовщика с резкостью обступил меня, а когда я обернулась, в темноте лишь повисли золотистые в лунном свете пылинки, будто бы описывающие очертания человеческой фигуры. Незнакомец словно испарился. Остались только эти блестящие пылинки, так похожие на огоньки страшных глаз. Страшно знакомых глаз… Тут я влепила себе сама же пощечину, приводя дух в порядок, и навострила уши. Кто-то приближался сзади. Наверное, кто-то нехороший. Опять. Я рывком подняла сигарету и сжала её меж пальцев, пряча в ладони угольком внутрь, и, пошатнувшись, словно только пробудилась ото сна, резко обернулась. Ко мне размеренной походкой приближался ещё один сомнительный тип гражданской наружности — вроде и не слишком старый, но весь седой. Раздался скрежет перезаряжаемого оружия, и я увидела, как в лунном свете блеснула сталь, которую мужик спрятал за спину. Это был… арбалет? Я машинально отступила на шаг, подумав: «Если бы хотел убить, не тормозил бы так», и продолжила рассматривать мужика. И я узнала его. Мы уже встречались. На площади, в самое первое мое утро. Одежда его сильно отличалась от местной: вместо тяжёлых доспехов — кожаная кираса с заклепками и элементами кольчуги, а из стали на нём были только наплечники. Бровь и скулу рассекал длинный поперечный шрам. И ещё один над бровью. И под глазом. И около носа… боже, этот мужик был весь в шрамах. Но больше всего поразило другое — я не видела глаз. Виной тому была либо темнота на пару с головокружением, либо же тяжёлые своды бровей, скрывающие глаза, оставляющие от них только чуть блестящие искры. Чувство опасности не улетучилось, но я перестала отступать, пытаясь разглядеть глаза. Наконец мужик остановился в паре метров от меня, отчего на груди его дрогнул амулет, изображающий ощерившуюся волчью морду. Казалось, мужик молчал ещё вечность, разглядывая меня так, будто знал когда-то давно или, наоборот, встретил детёныша женщины впервые в жизни. Наконец он поднял взгляд ровно к лицу, и я увидела узкие жёлтые глаза, зрачки которых подрагивали, осматривая меня. Я не шелохнулась, лишь крепче сжала сигарету, спрятанную в кулаке. — Не страшно ходить вдали от города одной? — наконец хрипловато поинтересовался незнакомец голосом, не лишенным иронии. Язык не ворочался во рту, я была в приступе внезапного головокружения, поэтому смогла лишь покачать головой. Мужик глянул на мои сжатые руки. Неужели догадался? — С кем ты говорила? — Не знаю… мужчина подходил, — я наконец совладала с собой и обернулась на место, где уже не порхали золотистые пылинки, — какой-то… сломанный. Глаза мёртвые, страшные. — Мёртвые, — со странной интонацией резюмировал незнакомец, а я теперь сторонилась поворачиваться к нему затылком. — А ты его никуда не приглашала? Не давала обещания? — Я… а почему вы спрашиваете? — Ответь мне! — в лице незнакомца читалась суровость, почти мрачность, и я незамедлительно решила отвечать. — Я… плохо помню. Он что-то спросил… да, точно, я дала ему обещание! Что… воздам… Я удивилась реакции странного мужика, что сокрушенно вздохнул, потерявшись взглядом в небе, а затем снова уставился на меня. — Выходит, ты и не поняла, с кем говорила. — С кем? Седой мужик подступил ближе, я отшатнулась, но увидела, что он всего-то хотел обступить меня и подойти к месту, откуда ранее исчез данмер. Мужик вдруг повёл головой, шумно вдохнул носом и… принюхался, как это мог делать только зверь. — Поздравляю, девочка, — закончив, он присел на корточки под лунный блик и провёл рукой, обтянутой в кожаную перчатку, по камням, затем сомкнул пальцы и словно что-то растёр между ними, разглядывая, — ты только что дала обещание вампиру. А это почти равносильно приглашению. — Что?! Кому? — А ты неместная, верно? — глядя через плечо, поинтересовался мужик. — И о вампирах не слышала? — Я вообще не понимаю, что здесь происходит! А когда не понимаю, я начинаю беситься! — Спокойнее, — усмехнулся незнакомец, поднимаясь, — меньше нервов. И выкинь уже папиросу, она тебе ладонь скоро обожжет. Я злобно промолчала и бросила бычок, задавив его. В злости моей тогда больше было скрытой истерии. Но правду хотелось узнать от незнакомца сильнее, чем затушить сигарету о его глаз. — Так-то лучше. Это, — мужик подступил ко мне и продемонстрировал кончики пальцев, измазанные в некой серебрящейся сухой субстанции, — прах вампира. Не просто тебе жидкокровки, а вампира клана Волкихар. Такие не отправляют своих в свободное плавание по человеческой местности, а уж тем более, очень дорожат их жизнями. А этот, удивительно, потратил всю ману, и когда исчезал из виду, ему было очень больно… — мужик вытащил из кармана маленький пузырёк, откупорил и поймал прямо в него пару искрящихся пылинок, летающих над землей. — Давно же их не видели вот так гуляющими по пределам средь ночи. Или они в край осмелели или… — мужик обернулся. — Или его что-то привело. Ты запомнила, о чем говорили? — Он… читал мои мысли. — Значит, один из древних. Ещё интереснее. Это они любят, — между прочим бросил мужик, закупоривая бутыль. — А представился? — Я не помню. — Не удивительно, что не представился… — Нет же, представился! Я просто имени не помню. Незнакомец спрятал колбу в карман и неодобрительно покосился на меня. Щёлкнув застежкой на ремне, он вплотную подступил ко мне, и мне пришлось задрать голову, чтобы разглядеть его лицо. — Если вампир представился жертве, значит он и не планировал долго оставлять ее в живых. И я машинально отступила и обомлела на секунду, но не столько от услышанного. Его глаза. Черт, его глаза оказались жуткие, нечеловеческие, зверино-жёлтые, с вертикальным зрачком. Колючий холодок снова кольнул в хребет. Он что… обнюхивает меня?! Он — не вампир. Но тогда кто же он? Глаза эти остановились на моём носу, и я предположила, что это всё из-за пирсинга. — И что мне теперь делать? — прервала тишину я. — Почаще оглядываться по сторонам, — легко ответил мужик и наконец отступил. — Откуда вы знаете? Он прищурился, обернувшись куда-то на линию горизонта. Было в его жестах что-то звериное. — Предчувствие. Я смотрела на профиль этого незнакомца, и мной вдруг снова овладело чувство, но теперь не фантомное, не навязанное — а такое, будто я его действительно откуда-то знаю. — А вы кто? — спросила я по возможности холодно и спокойно. — Я… бездомный философ, — протянул мужик, отчего мои волосы и вовсе стали дыбом, — такой же, как и ты, верно? Как тебя зовут? — Хотелось бы сначала услышать ваше имя. Нет. Больше не представлюсь незнакомцу. — Это так принципиально? — Не. Мама учила не называть своё имя первому встречному, тем более при таких обстоятельствах. — Первым был вампир, а я второй встречный, который, кстати, спас тебе жизнь. — Вы это случайно. А меня уже второй раз за сегодня убить пытаются. Какова гарантия, что в следующий момент второй встречный не выпустит мне стрелу меж рёбер? — Болт, — продемонстрировали мне колчан, закреплённый на бедре. — Арбалеты стреляют болтами. А гарантии никакой, — развел руками мужик, осклабив зубы. Улыбкой это было назвать трудно. — А ты действительно совсем иная… ну так что, если я представлюсь первым, назовёшь своё имя? — Да. — А какова гарантия? — Никакой. — Зараза, — ухмыльнулся белоголовый, — твоя взяла. Моё имя Геральт. Моя работа — бороться со всей нечистью, что обитает на просторах Скайрима. Я всё-таки выронила корзину с овощами. Но не торопилась поднимать. Я застыла в полнейшем ступоре, не веря своим ушам. Нет, так не может быть. Не может быть столько совпадений! Это всё не просто так. Геральт также молчал и не шевелился. — Чистильщик? — В каком-то роде. — Круто. — Имя? — Верона. — И куда же ты такая направляешься, Верона? В Вайтран? — В каком-то роде. Волчья ухмылка. — Прекрасно, я тоже. Позволь составить тебе компанию, — не успел договорить Геральт, как вдруг раздался оглушительный взрыв над головой. Небо разразила резкая вспышка, на мгновение вернув пустырю вид белого дня, и тотчас хлынул ледяной дождь, заставляя Геральта натянуть капюшон. Но я по-прежнему стояла, не шевельнувшись, как вкопанная. — Хуже и быть не может… — как пьяная протянула я и ухмыльнулась без улыбки. — Никогда не говори так. Это ведь проклятие. Зато теперь у тебя нет выбора. Я помогу. Но даже ливень не мог привести в себя. Я молча таращилась на корячащегося мужика, собирающего по земле кочаны капусты. Это ж тот самый соратник, о котором неоднозначно болтают направо и налево. Откуда я его знаю? Что за чертовщина здесь творится? Я огляделась на темноту — вдруг сделалось непременно тревожно и даже страшно. Я схватила пустую корзину и потянула Ведьмака за плащ, призывая поднять на себя взгляд. — П-поедемте домой! — А капуста? — Чёрт с ней! Геральт блеснул глазами и не очень-то вежливо схватил меня за предплечье, потащил куда-то в сторону от дороги. Хватка его, тянущего меня в кусты, была сильной, и жесткой, и я вряд ли смогла бы сама освободиться от неё. От этой мысли мне стало опять не по себе. Но, как оказалось, за оврагом нас ждала симпатичная бурая кобылка, совсем уже вымокшая под дождем. После я была поднята за грудки, словно трясущаяся кукла, и посажена у передней луки под предлогом «мелкая, соскочишь». Когда Геральт сам одним махом забрался на лошадь, я зарделась, как маков цвет, но отогреться всё ещё хотелось. От него пахло кожей и металлом. И ещё какими-то дикими травами. В общем, приятнее, чем от других нордов. Мы тронулись. — В самом деле, я впервые и предположить не могу, откуда человек родом, — заговорил первым соратник, забивая ливень, — так из каких краев ты, Верона? И человек ли? — Сверхчеловек из Сиродила. — Почему сверх? — Потому что просто признать, что женщины — нелюди, было бы слишком грубо. Геральт хрипло усмехнулся. — И всё-таки. Что делала в такой час вдали от города? Неужто и правда овощи таскала? — Не поверите. — Ты права, не поверю. По ночам тракты кишат бандитами, убийцами или нечистью. И ты так спокойно разгуливаешь… — А насколько вы уверены, что я не принадлежу к группе тех или иных? — мне захотелось обернуться на замолкшего соратника, и в эту секунду я обомлела. Я ведь совсем позабыла о редком цвете его глаз и вздрогнула от неожиданности того, как устрашающе они выглядят в темноте. — В таком случае, ты была бы уже давно мертва, — очаровательно усмехнулся Геральт. Опять пауза. Мне хотелось думать, что он шутит. Ливень барабанил прямо по камням, размывая всё видимое впереди. — Поговаривают, в «Гарцующей Кобыле» поселилась бродячая ведьма или вампирша. Просили выяснить. Не знаешь такую? У меня дрогнули руки. — Нет… я приехала к хозяйке. Она моя тетя. Двоюродная. — И давно приехала? — Четыре дня как. — Странно. Та вампирша тоже четыре дня как объявилась. Тут я поняла, что он не шутил, и быстро глянула на приближающееся зарево огней, оценивая расстояние до города. Пешком далековато. — На что это вы намекаете? — Да брось. Была бы ты вампиршей, на тебя собрат не напал бы. Если вы, конечно, не из разных кланов. Но все же что-то в тебе не то, — задумчиво сказал Геральт, и у меня отчего-то похолодели руки. — Во мне всё «не то» по вашим меркам, начиная ростом, кончая манерой речи. — Да нет же. Я не про мясной костюм… — он снова жутко помолчал. — Ведь, надо же, когда увидела кровососа, даже не дернулась. Даже не попыталась бежать. — Я… я почему-то не захотела. — Потому что он применил на тебе чары обольщения. Но вот одного не пойму: почему не сожрал сразу, а позволил себе так ослабнуть и потратить всю ману? Почему вы так долго и мило беседовали? Если б ты меня не заметила, я бы в него попал… Соратник замолчал. Казалось, он либо действительно задумался, либо проверял меня, ожидая ответной реакции. И вдруг до меня дошло. — Погодите… долго и мило? Вы что, следили за мной? — Не обижайся, но такие дамы, как ты, меня не интересуют, — Геральт резко потянул за узды так, что я буквально свалилась назад, на него, — если ты, конечно, не вампирша или какая-нибудь ещё нечисть. Плотва, тормозим! Приехали. Сомневаюсь, что древний вампир осмелится снова сунуться в местные владения в одиночку, но тебе лучше быть бдительней. И не выходить за ворота одной после заката. — И не говорить с незнакомыми дядями. Сколько, кстати, стоит вас нанять? — Смотря, кого вальнуть надо. — Монстра. Под кроватью. Спать не дает. Усмехнувшись, соратник помог мне спешиться и сопроводил до города. — В определенный момент жизни каждый должен сам справиться с монстром под своей кроватью. Но для этого надо сначала понять, кто твой монстр. Береги себя, Верона. Расстались мы на главной площади, ведь мне нужно было вернуться к Хульде с пустой корзиной. Белоголовый высокий силуэт долго ещё не исчезал, провожая меня огоньками пристальных горящих глаз. Чего это он так смотрит? Наш зрительный контакт прервала лишь хлопнувшая дверь таверны. После подобного сложно верить в совпадения. На тумбочке в чулане меня встретил забытый Нахимов, который чуть не оказался повинен в моей смерти. Мышь под полом напряженно молчала. На сегодня отбой.