Иуда

Любовь - это не победный марш, это холодное и сломленное обращение к Богу. (с) Леонард Коэн, Hallelujah Чехо сгорал. Каждое слово Икера разжигало безжалостный огонь в его горле, позвоночнике, лёгких, и это было невыносимо. Словно в лихорадке горели ладони и лоб, и хотелось лечь в лёд - с головой, чтобы не слышать больше ни одного слова, произносимого этими тонкими губами. - Это всё, Чехо. - Икер замолкает. Серхио заставляет себя сфокусировать взгляд на тёмных глазах своего любовника, друга и капитана. О, он знал эти глаза. Когда Икер смеялся, они мягко и тепло светились, как янтарь на свету, как осеннее солнце; Когда Икер плакал - после проигранных матчей, в основном, а ещё после тех, когда за его воротами свистели трибуны, - слёзы высветляли его карие глаза, делая их ясными и прозрачными, как тонкое стекло, цвета мёда из вереска. Но такие - тёмные и глубокие, он видел лишь раз, когда Икер сказал "нахуй Моуриньо" и позвонил Хави. И вот сейчас. Когда он стащил схемы и планы тренера, сказал ли он "нахуй дель Боске"? Или это было "нахуй Мадрид"? Или "нахуй Мадрид, Испанию, дель Боске, де Хеа, и тебя, Серхио, тоже нахуй"? Рамос хочет спросить, но не может, потому что тишина вокруг них твёрже гранита. Он хочет разозлится - кричать такие слова, каких Икеру не говорили болельщики в 2015-м, ударить его по лицу, снова и снова, чтобы разбить этот спокойно сжатый рот, чтобы потом кровь засыхала на костяшках, красная, как флаг их родины. Но он не может. Это же Икер. Икер, на которого он последний год не мог смотреть без вины. И поэтому не смотрел. Икер, который стал меньше смеяться, Икер, на лице которого стали заметнее опущенные уголки губ, чем лучистые морщинки вокруг глаз. Серхио встаёт и уходит. Взгляд Икера жжёт ему спину до самой двери, но пепел не может гореть, и нет никаких сил обернуться.