У героев стынет кровь

Плохо гнувшиеся после сна пальцы не слушались, но Хатаке не терял надежды вслепую нащупать маску, давеча оставленную на полу около кровати. Наспех её натянув, он через силу поднялся к окну и, поморщившись от чересчур громкого щелчка шпингалета, распахнул внутренние плотные ставни, пропуская в комнату лёгкий утренний воздух. С чувством полноценного удовольствия мужчина рухнул на кровать, раскидывая руки в стороны и наслаждаясь ускользающей с каждой минутой прохладой. Летом ночи, да и дни, собственно, в Конохе жаркие и душные, поэтому приходится каждый раз вставать вместе с рассветом, чтобы открыть окно и охладить пропёкшуюся комнату. Какаши чувствовал, что сегодня проспал: солнце уже поднялось достаточно высоко и буквально через пару часов обещало вновь залить улицы необъятным жаром. Спать совершенно не хотелось, но и вставать тоже. Редкие наплывы лени мужчина считал чем-то вполне естественным и даже полезным для себя. Привыкший к тяжёлой, кропотливой, истощающей работе ещё подростком, он понял, что окончательно повзрослел, когда, не съедаемый никакими негативными чувствами, научился оставаться в кровати чуть дольше, чем следовало бы, уделяя время себе и своим размышлениям. Ожидание первого спустя долгое время утра, проведённого в старой квартире, было для него чем-то недосягаемым ещё две недели назад, когда джонин мог довольствоваться лицезрением лишь больничных покоев и окрестностей самой больницы, но сейчас, чуть приподнявшись на локтях, с высоты третьего и одновременно последнего этажа он мог рассмотреть окрестности теперь уже своего родного дома. Типовые серые постройки не пользовались популярностью до войны: эдакий холостяцкий квартал, в котором обитали в основном АНБУ да прочие одинокие шиноби, находившие себе пристанище в уединённых строениях на окраине Конохи. Оно и неудивительно: квартиры были небольшими и чаще всего имели в наличии пару крохотных комнат, в которых сложно было бы разместиться семье с ребёнком или даже не одним. Зато сейчас многие приезжие рабочие заселялись именно сюда: дёшево и сердито. А из-за расположения как минимум половина домов, построенных на совесть, уцелели во время бомбёжки. Но мужчине и этого было достаточно. Будь в его квартире больше комнат, он наверняка чувствовал бы себя более одиноким, да и в целом ночевал раньше он тут редко. Вот и сейчас он потянулся на кровати, занимавшей почти половину пространства. Может, кто-то бы и не понял его, но для мужчины этот предмет стал символом победы над собой: с ранних лет спавший на тонком футоне, он категорически отрицал всяческий комфорт, во всём следовал морали отца, которая заключалась в том, что шиноби ни в коем разе не должен жаловаться, должен уметь существовать в любых условиях и не давать мешать подобным мелочам исполнению своего долга; чрезмерная забота о себе и своём удобстве — это слишком эгоистично, не приносит объективной пользы и не должно практиковаться. Слишком много «не», но Какаши не мог отрицать, что жить по чужому уставу было бы проще для него. Когда ты следуешь уже пройденному и выверенному пути, тебе не нужно принимать самостоятельных решений, можно лишь слепо следовать за тем, кому веришь. А позже он находил упоение в будь то острой или тянущей боли по ночам, приносимой дощатым полом совместно с истончавшей со временем тканью. Хатаке искупал свои слишком быстро нажитые грехи каждую ночь, от злости ворочаясь, разгораясь и находя безумное успокоение в каждой лиловой отметке пережитой ночи. Он навсегда запомнит, как в его жизни настал переломный момент: седьмая команда реанимировала избитое, словно раньше испещрённое кровоточащими ранами, а потом покрывшееся постоянно чешущейся коркой сердце «своего сенсея». Проводя с ними день за днём, он чувствовал что-то иное, не похожее на ранее испытываемые эмоции в окружении своих сокомандников. Какаши теперь более дальновидно смотрел на перепалки своих учеников, на неискушённую детскую влюблённость, на силу духа своего маленького ученика, не имеющего ничего, но не теряющего веру в лучшее и в людей, и сам расцветал на глазах. Пристыжённый собственной совестью, по вечерам он благодарил всех богов за шанс исправить ошибки прошлого, научить своих учеников тому, чему его самого научить было некому. Хатаке стал сенсеем. Ранее сильному и независимому, ему пришлось учиться такому незнакомому качеству как забота, читать заумные книжки по воспитанию нового поколения и отношениям между людьми. Привыкший управлять умелыми изощрёнными шиноби, числившимися в рядах АНБУ, поначалу он совершенно не знал, как обращаться с импульсивными детьми, что и пришлось ему спешно осваивать. И вспоминая, сколько он пережил за эти несколько лет, смотря на сильнейшую тройку новых саннинов, Какаши почувствовал, как где-то внутри, на эмоциональном уровне, пустил пару скупых слёз, не особо меняясь в лице наяву. И от столь радостных и сладких перемен в первые же дни, когда его ещё не успели насильно упечь в больницу, он «ненавязчиво», ловя косые взгляды, спрашивал у незанятых знакомых, где можно приобрести кровать побольше. И сейчас с улыбкой вспоминал, как они с Ирукой, вызвавшимся помочь, её выбирали: то слишком огромные и массивные, то слишком узкие, высокие, низкие, неудобные и просто не подходившие по параметрам, они не нравились мужчине, и давние приятели однозначно говорили им «нет». Но вот спустя несколько часов поисков они увидели её: без лишней роскоши, только с одним возвышающимся над изголовьем резным краем, невычурным и лаконично красивым; широкую, идеально бы вместившуюся по длине комнаты. И, когда мужчина прилёг, дабы примериться к матрацу, он готов был заснуть прямо там. Распрощавшись с другом уже у себя в квартире, Какаши сам принялся её собирать с отцовской заботой и ответственностью капитана АНБУ, примеряясь каждым шурупом, внося в свой сон толику торжественности, однако, несмотря на аккуратность, он всё равно поцарапал стены, придвигая кровать на законное место, но отчего-то лишь засмеялся, падая на застланную постель. Как же он был зол, когда спустя неделю спокойной жизни его заставили лечь на плановое обследование, запрещая ночевать за пределами палаты. Сейчас мужчина с кошачьим удовольствием потянулся, наслаждаясь размерами и мягкостью нового ложа. Он сморщил нос, когда запах свежих простыней смешался с запахом гари. Какаши подскочил к окну, ища источник пожара, что не составило труда: дымок лениво выползал из форточки, расположенной прямо под его окном. Бегом он выскочил из квартиры, ногой захлопывая дверь. В уме прикинул планировку здания и быстро нашёл нужную дверь. Резко дёрнув за ручку, удивился, что не почувствовал сопротивления. Отмахнув посторонние мысли в сторону, поспешил найти источник возгорания и выдохнул с облегчением, обнаружив, что это всего лишь забытый на плите чайник. Недовольно цокнул и нахмурился: профессия сделала его совсем нервным. Пока он сбегал по ступенькам, сознание уже нарисовало картинки с полыхающим пламенем, охватывающим квартиру. — Вы что здесь делаете? Удивлению обоих не было предела. Хатаке обернулся на знакомый голос. В дверном проёме стояла девушка: строгая белая блузка с коротким рукавом и тёмно-вишнёвая юбка едва ли выше колена не привлекали внимания, но прекрасно подчёркивали стройность силуэта; длинные волосы на этот раз были заплетены в две косы, убранные назад, а макияж стал ещё ярче — белая полоса сменилась чёрной, оттеняя тщательно выбеленную кожу. Казалось бы, деловой стиль, не присущий даже Цунаде, не должен так бросаться в глаза, но девушка была не просто красива — порочно красива. И дело даже не во внешности, а в прямом взыскательном взгляде, не знающих румянца щеках и опытной манере держаться с мужчиной. — Вы могли бы спалить квартиру, — недовольно произнёс он. — Не думаю, максимум — только сам чайник, — девушка прошла к холодильнику, намереваясь достать себе завтрак. — Но всё равно спасибо за заботу, я часто забываю о таких мелочах, когда тороплюсь, — мимолётно улыбнулась она. — Хотите данго? Не волнуйтесь, я их не сама готовила. Купила неподалёку. — Нет, вынужден отказаться, — почему-то Какаши совершенно не чувствовал неловкости в данной ситуации: хоть и стоял на чужой кухне в одних только тонких спальных штанах и маске, хозяйка совершенно не заостряла на этом внимание, и оттого он сам невольно об этом забывал. Да и пришёл он сюда из благих целей. Девушка понятливо вскинула брови, скосившись на маску. — Вы сказали, что торопитесь, — аккуратно напомнил он. Хатаке разрывался между возможностью уйти и узнать хоть что-то о новой жительнице деревни. — Завтрак — это самая важная часть дня, и Сакура-сан это знает. Так что, думаю, мне простят опоздание на каких-то десять минут, — беззаботно пожала острыми плечами девушка. — Может, возьмёте порцию домой? — Нет. И поторопитесь: пациенты ждут вас, — с толикой раздражения и учительской строгостью бросил он, под натиском неприязни покидая квартиру. «Она же меня передразнивает!» Изанами довольно усмехнулась, наслаждаясь сладким десертом.

***

Манящий запах еды вальяжно расползался по дому. Мужчина притворил за собой входную дверь, наверняка отгораживая происходящее в доме от посторонних глаз и наоборот — домашний уют от уличной суматохи. Стараясь не шуметь, он прокрался на просторную кухню, где вовсю хозяйничала светловолосая девушка. — Я тебя слышу, — прозвучало насмешливо, когда между ними осталось всего несколько сантиметров. — Сноровка зря простаивает, — мужчина оплёл тонкую талию обеими руками, прижимаясь к девушке и легонько касаясь губами открытой шеи. Она выдохнула не без желания наклониться вперёд. — Шикамару, — она шепнула себе под нос, словно впервые пробуя имя на вкус, — наверняка ты проголодался, садись, — не шелохнувшись, девушка сказала это чуть громче, стараясь усмирить неожиданно накатившие эмоции. — Ладно, — она даже разочаровалась, когда парень бросил это слишком легко, отстраняясь и занимая предложенное место. Девушка без обещанной лёгкости привыкала к новой жизни. Темари чувствовала себя чужой в этой деревне, а причин тому было множество: после окончания войны многие ликовали, да, но сколько она понесла за собой смертей? Официально траур длился несколько дней повсеместно, но скорбь не подчиняется временным рамкам, а посему многие матери, жёны и дочери оплакивали своих сыновей, мужей и отцов до сих пор. Да и знакомиться в Конохе ей было особо не с кем. У каждой знакомой ей ранее девушки были свои обязанности, и вот уже за без малого неделю её проживания тут к ней лишь единожды впопыхах забежала Сакура, внезапно заснувшая за обеденным столом. Она извинилась за не устроенный до сих пор приём и пообещала, что в скором времени обязательно организует что-то вроде девичника, чтобы познакомить Темари как следует со всеми и отметить переезд. И та искренне надеялась на её помощь, так как тут всплывала третья проблема: девушка совершенно не умела знакомиться. Её колючий характер, пропитанный строгостью и прямолинейностью, чаще отталкивал и пугал, да и статус сестры бывшего джинчурики не располагал к обилию друзей. А припахать Хокаге её больше не могла: теперь девушка здесь не как посол, а как гость деревни, и эта деталь будет решающей до свадьбы. А потом молодожёнам нужен как минимум недельный отпуск на «обустройство семейной жизни», и Цунаде, понимая, каких шиноби упускает, старалась не думать об этом до поры до времени. — Ты удивительно вкусно готовишь! Намного лучше, чем в начале наших отношений. — Ты сейчас всё делаешь лучше, чем в начале наших отношений, — девушка вскинула бровь, готовая начать безобидную перепалку, но встретивший её уставший и безынициативный взгляд красноречиво объяснил всё за своего хозяина. — Скорее бы выходные, — мечтательно потянулся Шикамару, закончив трапезу. Темари подхватила тарелки и поспешила их убрать, а затем и приготовить чай. Пусть ей было пока достаточно сложно жить здесь, но ни на секунду она не пожалела, что переехала. Вообще, этот шаг был крайне необдуманным решением, нежданным порывом девичьего сердца. Немногочисленный клан Нара потерял своего главу, бесспорного лидера. Шикамару видел, как нелегко с этим справиться его матери; радость возвращения сына напрочь затмила ужасная потеря, сломившая их обоих. Обоих. Парень замечал, как тяжело переживает смерть любимого мужа Ёшино, как властная и сильная доселе женщина задыхается в этом доме, где каждый сантиметр напоминает о нём. А Темари видела, какие изменения переживает он. Как бы гений ни старался вести себя непринуждённо, как бы ни убеждал, что скорбью горю не поможешь, он не мог скрыть этого от дотошной, уверенной в себе женщины, которая ни за что бы не отступилась от своего. И уж точно не дала бы ему зачахнуть. Без лишних слов теперь именно Шикамару должен был взвалить на себя восстановление и ремонт дома, утешение матери, оформление документов и работу. Девушка видела, как порой он хмурился, как до скрипа сжимал зубы и смотрел в одну точку с такой тоской, что мурашки пробегали от этого взгляда. Ещё несломленный гений с посеревшей кожей, несвойственными морщинами, далеко не ленивой молчаливостью и диковатым взглядом пробудил в ней чувство вины. Её женское чутьё подсказывало, что случилось то, чего категорически случиться не должно было: он почувствовал, что остался один. И в первый же и единственный скорый послевоенный визит в их деревню она заговорила с ним, сидя на крыше одного из зданий. Пустынный ночной ветер только поднимался, провожая отблески заката, но уже леденил кровь. Темари никак не могла собраться с силами. Первый раз в жизни девушка так сильно боялась провала. Непоколебимая снаружи, она часто чувствовала дрожь, пробегающую перед каким-то важным для неё делом или разговором. Отношения — не поле боя, и тактика там совершенно другая, непривычная для неё. С несвойственной нежностью девушка провела кончиками пальцев по родному лицу, призывая парня непонимающе приоткрыть глаза. — Я хочу… — Переезжай в Коноху, — Темари застыла с приоткрытыми губами. Ей не послышалось? — Мы с мамой уже поговорили, она хочет временно пожить в доме Яманака, — его взгляд был необычайно пронзительным и спокойным впервые за долгое время. — Поместье слишком велико для меня одного. — И когда именно? — Сейчас пойдём, я расскажу всё Гааре, а завтра вечером уйдёшь со мной, — Темари только заметила его суховатую ладонь, сжавшую её собственную. Голос мужчины был твёрд, как будто он отдавал приказы. А ведь так оно и было; девушка даже не сомневалась, что отказа он не примет. А он не сомневался, что она согласится. Темари с удивлением отметила, как же всё-таки благотворно повлияло на него новое сожительство. Словно находясь всё это время в ледяной воде, парень вынырнул на поверхность, вдыхая полной грудью. День за днём Шикамару возвращался в привычную колею. Полупустой огромный дом принадлежал только им: их поначалу неловким столкновениям в коридорах; их первой ночи в одной кровати, когда упрямая девушка, не желая показывать страх, отказалась отпускать его в другую комнату. Он ясно помнил, как долго не мог заснуть, но старался поменьше шевелиться и надеялся, что не храпит. Но всё же в ту ночь спал необычайно спокойно, видя лёгкие, забывшиеся к утру сновидения. Он был рад вновь вернувшимся голодным взглядам в сторону девушки, не остававшимся без ответа, но тщательно скрываемым, и участившимся ночным чаепитиям и партиям в сёги, имевшим лишь один устаканившийся исход. Нара без устали мог изучать каждый миллиметр её тела как что-то волнующе-необычное и непривычное в этом доме. Он смотрел на кружащий силуэт из-под прикрытых век, отмечая, как в ответ день за днём меняется она. Неприступная, самоуверенная и чуть высокомерная, какой он запомнил её при первой встрече, с возрастом она стала немного тише, сдержанней. С упоением он наслаждался, когда девушка позволяла себе таять в его руках. И даже её одежда изменилась: теперь Темари часто ходила по дому в тёмно-фиолетовом кимоно на пару ладоней выше колена, которое не имело разреза и часто приподнималось при выполнении домашних обязанностей, или когда он учил играть её в сёги по вечерам, или когда они пили чай на веранде. Но девушка совершенно не стеснялась этого и не замечала, игнорируя и даже не поправляя. Собирать волосы в хвостики, никуда при этом не выходя, ей было лень (а Шикамару казалось, что этим она заразилась от него), и поэтому сейчас она просто подкалывала их палочками или перехватывала резинкой повыше, чтобы они не мешали. Только вчера она впервые надела шорты при нём, и весь вечер мужчина ловил себя на мысли, что смотрит совсем не туда, куда следовало; очнулся лишь тогда, когда взгляд девушки загорелся и она заёрзала на месте в ожидании первой победы. Но парой осмысленных ходов парень лишил её этой возможности, а она даже не обижалась, когда проигрывала… почти. Это жутко било по её самолюбию, и оттого девушка каждый раз старалась усерднее, а Шикамару убеждал её, что успех виден налицо, где-то глубоко в душе переживая, что однажды она перестанет играть с ним в сёги, но поддаться не мог. Это бы означало, что он усомнился в её возможности обыграть его, что сейчас темноволосый вполне допускал, только бы ни за что не сказал об этом ей. Да и сомневаться в логических и умственных способностях своей женщины самооценка и опыт не позволили бы. — О чём ты задумался? — девушка разместила чашку горячего чая, предлагая к ней свежеприготовленные данго. — О тебе, — не скрывая ответил он, на что девушка хмыкнула, самодовольно вздёрнув носик а-ля «иначе быть не может». — Шикамару, мы однажды возвращались с миссии и видели озеро неподалёку от деревни. Может, вечером сходим туда? — заметив, как тот нахмурился, она поспешила добавить: — Ты подремлешь, я поплаваю. — Можно, — он медленно кивнул, прикидывая варианты. Сойдясь на том, что там его хотя бы точно не заставят помогать с домашними делами, окончательно согласился. — В половину седьмого встретимся на выходе из деревни. Собери ужин с собой, пожалуйста. Шикамару совершенно не хотелось идти куда-либо после работы, но он прекрасно понимал, что ещё немного — и девушка, привыкшая к постоянной суете, зачахнет в четырёх стенах. А вредить ей переездом, который состоялся по его инициативе, совершенно не хотелось ещё больше. Допив чай, он поблагодарил её за обед и, поцеловав в уголок губ, вновь выскочил на пекло, спеша вернуться на изнуряющую, сидящую в печёнках работу.

***

Тонкие пальцы с лёгкостью очертили подбородок брюнета, с удивлением отмечая отросшую щетину. Скользя чуть выше, Сакура невесомо дотронулась до уже едва заметного синяка под глазом — так легко, словно боялась сделать больно. Словно он вовсе не в беспробудном сне уже больше двух недель. Эгоизм? Но девушка наслаждалась возможностью вот так касаться его: без страха, без ответа, без надежды, что тот почувствует. Его затянувшиеся раны были для Сакуры колоссальной гордостью и победоносным прогрессом: долгое время ей не удавалось обуздать могущественную чакру мужчины. Каждая клеточка его противилась чужим нитям, проникающим в избитое тело, словно Саске бессознательно отвергал девушку, показывая, что не нуждается не только в её любви, но и в помощи. Несколько суток пришлось понервничать, прежде чем отчаявшаяся Сакура почувствовала, как он принимает её; тело совсем ослабло и на последнем издыхании взяло верх над разумом, позволяя начать лечение. Именно позволяя. Если бы его организм был способен на восстановление, то ни за что бы не ослабил защиту, принимая хоть и исцеляющую, но постороннюю женскую чакру. Качнув головой, она щёлкнула выключателем карманного фонарика, разлепляя чужие веки указательным и большим пальцами, рассматривая вдоль и попрёк изученный ею риннеган. — Мне неприятно. Словно стальная хватка сомкнулась на её горле в середине вдоха. Девушка с ужасом перевела взгляд на второй раскрытый глаз. Не послышалось. Слишком низкий голос с приобретённой хрипотцой едва ли был схож с тем, что она помнила. Такой далёкий и в то же время до жути близкий человек лежал перед ней с вновь приобретённой возможностью говорить, слышать, чувствовать… убивать. Вернувшееся к парню сознание угнетало её собственное. Со свистом выдыхая, Сакура выключила этот чёртов фонарик и дрожащей рукой потянулась к карману халата. Звук разбившегося стёклышка и едва ли уловимая ухмылка, скользнувшая по чужим губам, отрезвили её. Под пристальным взглядом брюнета она попятилась к двери, чувствуя, как с каждым шагом дышать становится чуть легче. Выскочив из палаты, она захлопнула за собой дверь и побежала к выходу из больницы, игнорируя недовольные крики и косые взгляды вслед. Уличное пекло не распаляло её так, как внутренний пожар, вспыхнувший несмотря на время и пережитые события. Всё смешалось в голове: нестареющие, зародившиеся ещё в далёком прошлом чувства и лютый страх, всколыхнувший её мироощущение и отношение к этому человеку. Благо, резиденция находилась в двух шагах от больницы, так что меньше чем через минуту Сакура влетела в кабинет Хокаге. — Саске очнулся, — одними побелевшими губами прошептала она. — Ну так какого чёрта ты здесь?! Он же в любой момент отключиться может! Ты что-нибудь предприняла? Сакура? Женщина поднялась из-за стола, с непониманием смотря на свою ученицу. Девушка медленно оседала по стене, прижимая левую ладонь к сердцу; словно готовая раскромсать рёбра, она ощупывала место пальцами, ногтями правой руки цепляясь за ключицу. Цунаде что-то кричала ей, но Харуно сжималась на полу, приоткрыв губы в немом крике. Сильная рука, охваченная чидори, уверенный взгляд и точный, не случайный, а намеренный удар, обволакивающий тело обжигающей тянущей болью. Пусть это была лишь иллюзия, но вот уже сотни раз девушка переживала её снова и снова. Просыпалась в холодном поту, задирая футболку и осматривая тонкую кожу без единой царапины, закутывалась в одеяло, вновь задыхаясь в бессильных рыданиях. Если боль и не была реальной, это не сделало её менее ощутимой или обидной. Воспоминания о мучительном мгновении, растянувшемся на несколько часов, неподвластных реальному времени, будут преследовать её до конца жизни. И только вопрос «Что ему помешает сделать это наяву?» стал её ночным кошмаром, очнувшимся пару минут назад. — Я не пойду туда, я ни за что туда не пойду, — как в бреду прошептала она с застывшим от ужаса остекленевшим взглядом.