У героев стынет кровь

— Почему дорога «обратно» всегда длиннее? — Потому что сейчас ты не так сильно устала, чтобы проспать до высадки. А отдохнуть надо… — Вы и сами знаете, что мы можем отсрочивать возвращение сколько захотим. До инаугурации неделя. Торопиться некуда, — Нами устало развернулась на спину, запрокидывая голову и разглядывая насыщенно-чёрное небо сквозь распахнутый иллюминатор. — Сколько сейчас? — Больше трёх часов ночи. Вот-вот светать начнёт. Мерцающие звёзды манили своей красотой и недоступностью. Как настоящие женщины. Нами усмехнулась, поворачиваясь обратно на бок. Очертания будущего Хокаге были видны смутно, несмотря на летнюю светлую ночь. Едва проснувшись около получаса назад, Изанами поняла, что Хатаке не спит. Просто почувствовала присутствие бодрствующего человека словно кожей, хотя Какаши и вовсе на неё не смотрел. А потом, когда брела в ванную, наткнулась на его полусонный, но осознанный взгляд и рассеянно кивнула, отчего-то неловко поправляя прядь волос. Она всегда чувствовала себя немного неуверенной и беззащитной сразу после пробуждения. Наверно, вина стереотипа о том, что люди выглядят кошмарно, когда поднимаются с кровати. — Какаши-сан, — начала она тихо и решительно, чем неосознанно напрягла и заинтересовала оппонента. — Ну что вы молчите? — Мы неплохо пообщались и вчера, и сегодня утром, и во время дороги. И продолжим с первыми лучами солнца, но сейчас давай попробуем поспать, — вновь расслабился он. Ничего выдающегося. Тяжёлые мысли заволокли разум, поэтому Какаши был не особенно готов взаимодействовать с людьми. Хотелось полежать ещё несколько минут, обсудить предстоящий путь с самим собой и только потом подняться с постели. — Кошмары будут сниться Вам вне зависимости от времени суток или усталости. Либо смиритесь, либо принимайте успокоительное. — Ты слышала, как я говорил во сне? — поморщившись, спросил Какаши, наконец-таки поворачиваясь к ней. — Нет, я просто сделала ставку на то, что человека с горьким опытом за спиной, наверняка частенько посещают ужасные сны, — бледный свет падал прямиком на пугающе-очерченное во тьме лицо. Улыбка на её губах была непривычно робкой и какой-то исповедальной. — Скажу честно, что в моей жизни не было серьёзных потрясений, но мне тоже очень часто снятся плохие сны. — Тебе и сейчас приснился дурной сон? — сердце сжалось от её проницательного взгляда. Не таким он должен быть. Наполненные растерянностью и каким-то беспочвенным страхом глаза блестели в полумраке комнаты. И взгляд этот, заполненный тревогой и смятением, совсем не вписывался в привычный образ Нами. — Не хочу больше спать. И сидеть без дела не хочу. Лучше по-человечески отметим завершение миссии, — отмахнувшись от неприятной темы, Мори засуетилась. — Почему бы не отметить в Конохе? — Ну конечно! Как только вернёмся, вы займётесь отчётами и приготовлениями, а там и церемония, а там и новый пост. И всё — был человек и нет человека. Всегда так с высокими должностями. Какаши отбросил одеяло, покорно опуская ноги на пол. — Не соглашусь. На Цунаде посмотри — вот, кто успешно совмещает высокую должность и привычный образ жизни. А ты, я вижу, тоже с алкоголем не осторожничаешь, — Хатаке был дважды удивлён. Во-первых, стоило ему подать сигнал о не-сопротивлении, как комната тут же озарилась мягким обвалакивающим светом ночника; две тёмные бутылки и пара широких стаканов со звоном упали на кровать, а из рюкзака была выужена половина шоколадки в измятой фольге. Во-вторых, Нами тут же вернула себе привычный образ: жестикуляция стала живой и мягкой, карие глаза потеплели. Она уселась напротив, откинув волосы назад. Те покорно закрыли спину и грудь, заструились по плечам и улеглись кончиками на кровать подле хозяйки. Спать было действительно не особенно полезно: в шесть утра они причаливают к берегу. Куда более целесообразно начать собирать вещи и прорабатывать маршрут, но куда тут говорить о целесообразности, когда у грустной минуту назад девушки так лихорадочно заискрились глаза? Каюта и впрямь была слишком узкой: их колени свободно касались бы, если бы Нами не поставила ноги чуть уже, чем он. — Что это? — удивился Какаши, когда принялся наполнять бокалы. Жидкость была тёмно-бордовой, почти чёрной и сладко пахла вишней. — Настоечка. Вишнёвая. Мизугаке оценила. — Так вот где ты утром опохмелялась. — Не опохмелялась, а налаживала международные отношения; я тут главный ассистент и без пары подписей дипломат, между прочим. Да и это был ей подарок лично от меня. Должна же я как химик себя оправдать. Не волнуйтесь, настойка мягкая и вкусная. Даже от двух бутылок не слишком-то развезёт. За удачную миссию! — За удачную миссию. Какаши убедился, что девушка ему не соврала: вкус был великолепным, едва ли обжигающим и терпко-сладким. Перебивать его закуской не хотелось. Да и крепость оставляла желать лучшего. Убедившись, что литром этого «сока» двоим точно не навредить, Хатаке чуть расслабился, что не осталось незамеченным для его спутницы. — Если ты так хочешь пообщаться, то расскажи мне что-нибудь ещё о своей деревне, — Какаши, не дожидаясь тоста, сделал небольшой глоток. Говорить ему самому порядком надоело. Кто бы знал, что при правильном воздействии Хатаке можно вовлечь в содержательный диалог. Мори воистину гордилась тем, что смогла — точно сапёр — нащупать темы, на которые даже сосредоточенный и флегматичный Какаши мог говорить распространёнными насыщенными предложениями. Не только команда номер семь и его обожаемые псы, тут сыграл опыт учителя, и стоило Нами заговорить о чакре, теории её освоения и происхождения, как Шестой не удержался, упорно объясняя свою — в народе «правильную» — точку зрения. — А как же разглашение секретов? — она сощурила глаза, чуть поворачивая голову. — Ну ладно! Выберем из арсенала что-нибудь простое и интересное. Нами опустила стакан на край стола, почти оттолкнула так небрежно, что тёмно-красная жидкость всколыхнулась и оставила на и так не слишком чистой столешнице ещё парочку багровеющих пятен. Она упёрла руки за своей спиной, приподнялась, да так и осела, тихо ойкнув. На долю секунды тишину нарушил тихий резковатый шлепок кожи о кожу. Нами замерла, смотря испытующе, напряжённо отвечая на прямой задумчивый взгляд. Какаши всё ещё удерживал стакан навесу, в то время как вторая его ладонь неожиданно грубо сжимала бледную голень. Длины его пальцев едва ли не доставало, чтобы полностью обхватить женскую ногу на пару сантиметров выше щиколотки. Он скользил взглядом, оставляя практически ощутимый для девушки пылающий след, изучил, кажется, все пять пальцев с выкрашенными синим прямоугольными ноготками; застопорился на отчетливо выступающей косточке и вскинул взгляд наверх. Если бы Какаши только знал, чего ей стоило вот так замереть, тяжело и спокойно выдохнуть, придавая лицу безмятежное заинтересованное выражение. Если бы он только знал, то не заговорил так удивительно спокойно: — Почему ты не залечишь синяк? — А? — девушка рассеянно опустила взгляд и сокрушённо улыбнулась. — Это мелочи. Увидел ли он не особенно скрываемое желание отомстить, когда Нами медленно опустила руку и накрыла ей чужую? Словно в замедленной съёмке, не отрывая взора от потемневших серых глаз, она провела горячими пальцами по сбитым шершавым костяшкам, задержала ладонь поверх чужого запястья и отстранила мужскую руку с неумолимой настойчивостью. Затем, искренне надеясь на его боковое зрение, приподняла ногу и чудовищно медленно согнула колено, не сразу поправляя ткань. Не смея разорвать зрительный контакт, она смотрела с вызовом и явным вопросом. Позволил ли он себе уловить взглядом ткань не-шорт? Увидел ли кипящие в карих глазах эмоции? — Это влияет на будущую регенерацию. Чем чаще пользуешься чакрой, чтобы залечить какие-то мелкие царапины и синяки, тем хуже с каждым разом кожа реагирует на это. Для мужчин это несущественно — шрамы и морщины с возрастом украшают, но для многих женщин видимые и серьёзные недостатки — это настоящая проблема. Кто знает, что ещё придётся латать в будущем. Как вы выбираете имена своим детям? — Либо клановые традиции — то есть смысл, символика и предки, либо чтобы хорошо сочеталось с фамилией. Предположу, что у вас есть специальные правила для этого, — спокойной и вдумчиво ответил Какаши. Ничегошеньки он не заметил. — Традиция, — голос звякнул, как стукнувшийся о камень кунай. Взгляд ко взгляду, схлестнулись раздражение и удивление. — Если в семье рождается девочка, ей дают имя, соответствующее по количеству букв отцу, если мальчик, то матери. Чтобы упрочнить связь и наделить чертами от противоположного пола. Девочек — силой и решительностью, мальчиков — пониманием и проницательностью. Ну и почему бы не выпендриться красивыми и сложными именами, а? — вскинула она брови, беззлобно улыбаясь. Волна холода, так неожиданно обдавшая мягкий взгляд, утихла и вовсе казалась миражом. Может, так оно и было? — Но ведь и вправду привлекает внимание. — Знаете, не ко всем именам можно придумать сокращения; а заполнять документы на больных — вообще мрак! Так что в целом это просто неудобно и вычурно. А давайте-ка поиграем в игру! — с воодушевлением произнесла Нами. Она хлопнула в ладоши, вновь практически отбрасывая несчастный опустевший стакан. Резко опустив ноги на пол, Нами почти касалась острыми коленями широко расставленных ног Какаши. — Я выдвигаю своё предположение касательно вас и если угадываю, вы пьёте стаканчик. Если ошибаюсь — я. И наоборот. — Но ведь нам обоим соврать не составит труда, — он усмехнулся, прищуриваясь. Удивительно, но идея действительно показалась забавной. — А кто соврёт — у того год секса не будет! — вскинув брови, резонно высказала девушка. — Жестоко. Согласен. Начинай, — привычно отчеканил, словно на службе. — Идёт. Вы никогда не были женаты. — Слишком просто! — позволил себе вольность Какаши, опрокидывая стакан. — У нас две бутылки, не будем о познаниях в нейрохирургии предполагать. — Ты редко распускала волосы, когда жила в своём селении. — Решили сразу поразить меня своей дедукцией? — почти с удовольствием выполнила правила Нами. — Расскажи почему, — Какаши стремительно наполнял бокалы. Щекотливое чувство юношеского азарта здорово бодрило его и отвлекало от посторонних мыслей. — Ну, как часто говорят, длинный волос — короткий ум. А у нас, как вы понимаете, репутация превыше всего. Так что приходилось держать марку и всё время собирать волосы на затылке. Да и несподручно на работе. Как вы узнали? — Слишком ловко ты управляешься, если нужно собрать волосы, но при этом путаешься, если они распущены. — Какаши видел, когда ему врали. Видел, и когда недоговаривали правду. И, вроде бы, в который раз её слова прозвучали убедительно и твёрдо, но чутьё шиноби заметалось в груди, без устали прокручивая её слова в голове. — Вы не планируете отказываться от тренировок. — Ты не занимаешься домашними делами. «А ты просто престарелый параноик. Успокойся!» — хмуро приказал себе Какаши. Назло своим принципам, выточенным на службе, он собирался взять от глупой азартной игры сполна. — Вы не любите торжественные мероприятия. — Тебе не нравится твоя нынешняя работа. — Вы не любите котов. — Это потому, что я люблю собак? — Пальцем в небо. — Ты любишь платья. — А вы тоже любите женщин в платьях. Потому что это полная противоположность вашей деятельности. Подсознательно тянетесь к отдыху. Вторая бутылка не впервые пролила горячительный напиток. — Ты не невинна, — усмехнулся Какаши, с вызовом заглядывая в уже подёрнутые алкогольной пеленой карие глаза. Можно начать играть по-взрослому. — Вам не кажется, что звучит слишком вульгарно? — Но ты не смущена, — парируя, Какаши не смог сдержать улыбку. — Прелесть сего предположения в том, что вы не сможете проверить. — Ты так уверена в моей совести или трезвости? — Нет, но я уверена, что вы в восторге от минета. — Только от хорошего, — Хатаке и не заметил, как отчего-то расстояние между ними сократилось. Он отчаянно желал удерживать этот напористый и вызывающий зрительный контакт. — А я уверен, что ты хочешь перейти на «ты». — На брудершафт? — На брудершафт. Какаши почувствовал, как несколько секунд растянулись в долгие минуты. Нами вычурно оставила бокал, закатывая рукав своей синей рубашки до предплечья, а затем Хатаке и вовсе залюбовался тем, как изящно она перекрестила свой локоть с его. Женская кожа была горячей, а рука почти тощей. Там, где у коноичи обычно красовались расчерченные, разгуливающие под кожей мышцы, У Нами лишь напряглись сухожилия. Мори самозабвенно прикрыла глаза, прижимаясь губами к нагревшемуся стеклу. Недолгое прикосновение въелось пылающим следом, отрезвляющим чересчур неожиданно. А держит ли она себя под контролем так, как Какаши? Отдаёт ли отчёт в том, что их откровенно пошлая перекличка — лишь часть игры? А часть игры ли? Или тот далёкий отдых, который Хатаке уже слишком долго не позволял себе? Словно желая взять тайм-аут, Какаши сгенерировал максимально пресный вопрос, который собирался озвучить совсем скоро. Только вот, что теперь может предъявить она? — Ты, — словно уколола его этим обращением девушка, словно показала своё превосходство, — любишь поваляться в постели по утрам, — Изанами улыбнулась. Так неожиданно просто и легко, вновь так родниково и наивно, будто провокатор в этой комнате и не она вовсе. — Ты не была на войне… Что? — чуть тише добавил он, неверяще глядя на то, как самодовольная ухмылка исказила губы, как красноречиво девушка посмотрела на чужой стакан. — Ну что, пропустим по лишнему стаканчику за первый промах? Сенто Кинчукьёри Бутай, третья дивизия, преимущественно среднее и близкое расстояние боя и самый внимательный командир. Пейте, — почти шепнула последнее она. — Да быть такого не может, чтобы я тебя не заметил. — Я умышленно не бросалась в глаза. Не хватало мне ещё выговоров за сачкование. Что, удостоверение джонина показать? — Какой тебе рукопашный бой? — В третьей дивизии только Сакура в качестве квалифицированного медика была, так что за недостатком кадров определили. Уже после начала войны. Ты вряд ли мог наткнуться на мои документы. Знаю, что не до этого было. — И как ты справляешься с тем, что произошло? — Не с чем справляться. Ни разу не произошло то, что кардинально выбило бы из колеи. — А как же вечное Цукиёми? Что ты видела? — этот вопрос он желал задать давно. Как оно было? Сон? А понимаешь ли, что сон? — Как и все — идеальную жизнь. Но я же психолог и крайне скверная женщина. Я понимаю, что «идеальной» жизни просто не существует. Потому что никогда и ничто не может быть безупречно. Я ни разу не пожалела о том, что очнулась. Первые несколько минут было сложно. Много боли вокруг, много всхлипов и разочарования. Но стоило лишь взглянуть наверх и вспомнить, что там, в этом небе, такие звёзды, и, кажется, больше ничего и не нужно. Идеальная жизнь — это наша жизнь. Глупо говорить о взлётах и падениях, промахах, ошибках, успехе, позоре и прочее. Идеальная жизнь — это осознание бескрайности мира. Как ты вообще можешь спокойно принять то, что существуют сотни вещей, которые ты не пробовал, не чувствовал, не трогал и даже не видел? Идеальная жизнь — это перспектива и призрачная надежда, что хотя бы когда-нибудь тебе удастся вкусить хотя бы жалкие частицы того, что существует. Жизнь — это что-то воистину поразительное и многогранное. О каких иллюзиях идёт речь, когда у тебя есть возможность путешествовать, пить вино, смотреть глупые и скучные шоу по утрам, читать заумные книжки, смеяться, делить постель с другим человеком? — В мире много боли. — Нами с удивлением и интересом смотрела в эти глаза: грязно-серые, твёрдые, словно камень, они могли расколоть любого преступника, сломать любого человека. Но только если не стараться заглянуть глубже. Туда, откуда из-за скалистых осколков темных прожилок, на мир смотрел человек разочарованный, растоптанный, разбитый такими же взглядами. Отчаянно желавший большего, чем стальной обруч кошмаров, сожалений и свинцовых мыслей. — Есть люди, которые не могут видеть закаты и рассветы, есть люди, для которых ночной кошмар — это просыпаться по утрам, Нами. Ты же работаешь с нами, ты должна понимать, что сложно бывает пережить произошедшее. — «С нами». Какаши знал, о чём говорил. Он поставил акцент на тех, чья психика была разрушена криками предателей и заложников; на тех, кто каждый день сменял форму, пропитанную кровью. — И как психолог я десятки раз смогла убедить людей, что жизнь продолжается. Это бесконечно легко и сложно для понимания: не надо бороться ни с жизнью, ни с собой, в определённый момент стоит просто договориться. Переступить через то, что произошло, каким бы страшным и непоправимым оно не казалось. Когда-нибудь всё на свете потеряет свой смысл, а зачем убиваться от горя тогда, когда можно задышать заново? Это было так странно и ново для Какаши: он слышал совсем простые слова дилетантов, которые промывают мозги шиноби после службы последних. Стандартный набор: посмотри, как прекрасно жить; смирись с тем, что случилось. Конечно, оно же так легко. Легко? Что-то было не так: то ли тихий вкрадчивый шёпот; то ли дыхание, фактически разделённое на двоих; то ли тяжёлый обнажённый разум. То ли взгляд. Хатаке нахмурился когда понял, что больше не может различить в чужих зрачках отражение собственных: так же, как в первый день смешалась их чакра, сейчас смешались эмоции. — Отвернись. Быстрая улыбка коснулась женских губ. Какаши молча обернулся к стене и зачем-то прикрыл глаза. Слова девушки оставили мощный отпечаток в его голове. Почему он перестал искать удивительное в чём-то простом и обычном? Почему сузил круг до однозначных понятий? Обжёгшийся молоком, начал дуть на воду. Шуршание за спиной было тихим и ненавязчивым, вкраплённым в безмолвный предутренний час хирургически точно и выверено. Как эта ртутная женщина, искрящаяся, как шампанское могла вдруг вторить самой ночи? — Идём. Проведу эксклюзивный сеанс. — Что мы будем делать? — ничего не изменилось. Одежда, обстановка — всё было как прежде. Вернее, намётанный глаз говорил, что что-то не так, но Хатаке раздражало, что он никак не мог понять, что именно. — Жить. Едва ли Какаши закрыл за спиной каюту, смог сразу убедиться в своей догадке: знакомые очертания берега виднелись в полукилометре. Шторм значительно отсрочил их прибытие в первый раз, но теперь, когда попутный ветер до сих пор трепал паруса, корабль достиг цели даже раньше. Хатаке поёжился от прохлады, доверчиво следуя по шагам Мори. — Раздевайтесь. — Я не могу так сразу, — умышленно ли Нами позволила ему предать ситуации шуточное значение? Хотя бы немного разрядить обстановку? Видимо, нет. Пуговицы на рубашке стремительно расстёгивались. — Вы когда-нибудь плавали в открытом море? — Нами нервно закусила губу. Какаши так же нервно сглотнул, когда объёмная рубашка скользнула к ногам. — Да. Не самый приятный опыт. — Не удивительно, что я нет, — девушка собрала руки на груди, прикусив палец. Было видно, как она дрожит от холода. Ох, Какаши очень определённо захотелось её согреть. Белое нижнее бельё не было вызывающим: ткань плотно облегала подтянутые округлые ягодицы, а тонкая полоска чуть ниже лопаток будоражила фантазию. Острые лопатки едва ли не смыкались, позвонки можно было сосчитать один за другим, а на изгибе поясницы красовались две ямочки. Какаши не хотел бы признавать себя извращенцем, но взгляд отводить не собирался. Уж слишком удачно и заманчиво он стоял позади девушки, взирая сверху вниз: искажённая в ночном свете сероватая кожа словно светилась изнутри; тени от мачт, его тела и трепыхавшейся парусины бесстыдно ласкали почти обнажённое женское тело, словно насмехаясь над Какаши, чья выдержка вот-вот норовила дать сбой. — Прыгайте, — махнула она головой, оборачиваясь вполоборота. — Нет. Вода холодная, да и не особенно хочется. — А я плавать не умею. «Да что же она крутится постоянно!» Какаши всегда оценивал женское тело как совокупность определённых черт. Он не мог сказать, что его привлекает конкретно пышная грудь или узкая талия. Наверно, такой человек, как он в принципе не мог себе позволить критично оценивать внешность людей. Хотя бы потому, что не видел в этом ничего особенного. Женщина — ну и женщина, почти все они довольно приятны к общению, если в голове не гремит и манеры в порядке. А вот тут то ли в силу её успешных целенаправленных тренировок, то ли в силу долгого воздержания, но непозволительно привлекательные округлые ягодицы Мори уж слишком манили его. — Если я утону, это будет на вашей совести. Хатаке уже представил, как изящно она сделает пару шагов вперёд, как чётко обрисуются все мышцы её стройного тела, как она рассечёт воду сложенными вместе хрупкими руками. И, наверно, он бы тогда восхитился, удивился её прыжку. Но именно сейчас в груди стало редкостно тепло и легко. Грязно выругавшись, Нами крепко обхватила нос рукой и, криво сгруппировавшись с многочисленными брызгами, последующими волнами и поднявшейся пеной атаковала спокойную морскую гладь. Не успевший прежде размяться после сна Какаши завел руки за спину, сцепляя их на крестце и смачно похрустел шеей и спиной. Устремив взор на светлеющий горизонт, он отсчитывал про себя секунды. Его ответственность или её лёгкие? Как-никак, Нами — невероятно хрупкая и до безобразия слабая женщина. Не прошло и двадцати секунд, как облепленная мокрыми волосами макушка показалась над водой. — Да что же вы за человек такой?! Ещё и учитель! — обиженно и громко крикнула она. — Пожалуйста, спуститесь ко мне. Какаши взирал на неё недоверчиво. Этот голос… неожиданно давший слабину, дрожащий и почти отчаянный пробрал до костей. Ей страшно? Недовольно простонав, Хатаке стянул футболку, отбрасывая её к мужской девичьей рубашке. В отличие от Мори Какаши имел не только базовые навыки нахождения в воде, а потому, неслабо оттолкнувшись ногами, он спикировал вниз, рассекая напрягшимися руками ледяную воду. — Какие мы стеснительные, — насмешливую фразу заглушил гомон воды. Каждый миллиметр его тела обжёг холод. Удивительно ледяная для лета вода мгновенно заполнила уши, просочилась меж сжатых губ, оставляя противное соленое послевкусие. Какаши скоро вынырнул на поверхность, удивлённо осматриваясь. Нами мгновенно сократила между ними расстояние, бросаясь вперёд не хуже умелого пловца. Синева губ смешалась с мягкой розоватой помадой, выливаясь в неестественный фиолетовый оттенок. Чёткие брови, насыщенная чёрная подводка вокруг глаз, словно нарисованные точёные скулы, белый тон лица, растушёванный по линии волос и яркие красные точки краски на веках — всё осталось неизменным. Капли солёной воды застыли на коже, словно ту прежде обмазали маслом. «Так оно и есть. Изанами говорила о „масляных“ красках» — Почему вода такая холодная? — её губы задрожали пуще прежнего. — Открытое северное море. Здесь большая глубина, поэтому оно всё равно не прогревается, — кажется, Нами даже не скрывала то, с какой опаской она опустила взгляд на едва ли мерцающие в тёмной воде белоснежные ноги. — Мне дико страшно, — с нервной улыбкой молвила она, подтверждая догадку Какаши. — Тогда зачем ты прыгнула? — Потому что я никогда не делала этого раньше, — с завидной юркостью она кружила вокруг будущего Хокаге, держась в полуметре. — И будет ли вообще такая возможность когда-нибудь потом? Нет, Мизукаге, конечно, очень милая женщина, она приглашала меня вновь навестить её, но мало ли… — голос то и дело скакал по октавам. — Да и к тому же мне редко бывает по-хорошему страшно. Ну, знаешь, когда смотришь в детстве фильм ужасов или подслушиваешь чей-нибудь разговор. Мне нравится экстрим, но не так-то просто достичь этого чувства в повседневной жизни. Да и к тому же я с тобой в безопасности. — Ты в этом уверена? — её фраза звучала настолько просто и органично, что ни для кого другого не выбилась бы из ряда немногих предложений. Но только не для него. Пусть Какаши помнил службу не так уж хорошо, но картины пыток, сражений, казней навсегда застыли перед помутневшими глазами. Его руки по локоть в крови, а Мори, вон, так легко едва ли не жмётся к нему только потому, что… — Почему? — Это же смешно спрашивать! Ты владелец многих сильнейших техник Суитона, в течение стольких лет вёл за собой отряды шиноби и трёх буйных подростков. Есть люди, для которых ответственность сродни диагнозу. Ты ведь почувствуешь, если рядом с нами будет плавать чудовище, да? — Естественно, — губы дрогнули в улыбке от того, с какой серьёзностью был задан этот вопрос. — Ты смеёшься! — возмутилась она и, осмелев, на добрый метр оттолкнулась назад. — Вовсе нет. Даже если засмеюсь, ты не увидишь этого из-за маски. — Наслаждайся, — словно приказала она. — Здесь так удивительно! Взгляд точно по привычке вбирал в память картинки каждого женского движения, жеста, взгляда. То, как она не позволяла ему отдалиться, то и дело сокращая расстояние; то, как улыбалась и несла всякую чушь о том, что и море, и звёзды, и крадущийся рассвет — это всё «…восхитительно! Даже не верится, что так бывает!» — Смотри! Это же медузка, — девушка поймала в ладонь небольшую мутную каплю. — Она такая странная, — нахмурилась Нами, задумчиво раскачивая руку, — смеёшься! Глазами смеёшься. И Какаши и впрямь был готов рассмеяться. Мори распивает с ним за одним столом, отпускает пошлые шутки, позволяет себе провокационное поведение, пишет откровенные истории — и, возможно, частенько думает в этой колее, а буквально через мгновение ловит медуз, цикад, кузнечиков, смотрит на них с неистовым детским восторгом и всерьёз спрашивает о чудовищах. Абсурд! Хатаке было чуждо такое поведение: куноичи, воспитанные по законам военного времени, вели себя сдержано, скромно, тотально контролировали эмоции и поведение. Какаши казалось, что Нами не была испорчена ни войной, ни миссиями. Но уверенности, что это было действительно так оставалось всё меньше. Игра на публику? А зачем? «Может, она просто такой человек? По характеру. Её улыбка точь-в-точь как у Наруто» — последнее он повторил в своей голове уже не в первый раз. Эксцентричная, раскованная и непредсказуемая ирьёнин всё чаще напоминала его ученика. И точно так же, как и рядом с Узумаки, неимоверное тепло наполняло душу. Её глаза и улыбка, искристый смех и контрастное поведение действительно заставляли трепетать затаённые чувства, избавляли от застоя в эмоциях, всё время вынуждали Какаши чувствовать что-то новое и думать о ранее лишённом внимания. От размышлений об этой женщине его отвлекла эта самая женщина. Внутри всё похолодело. Чужой взгляд наполнился таким ужасом и отчаянием, каковой он часто видел во время службы. На мгновенье она вся напряглась, замерла и, словно отяжелев, буквально рухнула вниз. Но стоило носу коснуться воды, Нами воспрянула, вцепляясь острыми ногтями в чужое плечо. Страх в карих глазах парализовал самого Хатаке — ни чакры, ни движения в воде он не чувствовал, а потому понятия не имел, как реагировать. — Что-то дотронулось, — невнятно прошептала она, зажмуриваясь, буквально наваливаясь на Какаши. — Ещё раз! — высокий вскрик оглушил его и вернул в чувство. Хатаке был готов поклясться, что была бы у неё такая возможность, Нами бы ему на голову залезла. Девушка вцепилась ногтями в мужскую шею и подтянула ноги практически к груди, заставляя Какаши усиленно работать руками, чтобы не уйти под воду. — До ноги? — почти грубо спросил он, всматриваясь в воду. — И до спины ещё. Где-то лестница. Ищи. Быстро. Какаши ещё несколько секунд напряжённо огляделся. Морщины на его лбу разгладились, взгляд вдруг прояснился. Тихий смешок привлёк внимание девушки, до этого замершей, точно изваяние. — Это же водоросли, — мягко сказал он, притягивая длинную тёмно-зелёную полоску поближе. — Мерзость! — казалось, Нами не стало ни чуть ни легче. — Просто убери их подальше. Где лестница? — не унималась она. И куда делось безрассудство? Он усмехнулся. — Обернись и увидишь. Их прибило сюда течением, так что по диагонали вряд ли снова на них наткнёшься. Будущий Хокаге настойчиво, но аккуратно отцепил её руки, подталкивая невесомое в воде тело вперёд. Сам же обогнул девушку, перенимая ту сторону, откуда и пришёл сей ужас. Нами делала несмелые изящные рывки вперёд, хмурясь и словно ощупывая воду впереди. Какаши молча держался рядом. Ох, был бы на её месте какой-нибудь шиноби, Хатаке бы ему потом житья не дал. А над ней насмехаться не хотелось. И жалеть не хотелось. Хотелось того, чего вовсе не должно было хотеться. Всё его тело гулко отозвалось на прикосновения Нами. Её кожа живота, ног и бёдер, которые так лихо прижались к его торсу, была удивительно горячей, в то время как руки ледяными. Когда острые ногти царапнули шею, картины общепринятых расцарапанных мужских плеч и спины вспыхнули перед глазами. Трепещущие ресницы и опущенный взгляд казались такими невинными, что попросту лишали дара речи. Когда Мори облегчённо выдохнула, цепляясь пальцами за верёвочную лестницу, Какаши старательно отвёл взгляд. Он отсчитывал про себя каждый пройдённый миллиметр, не желая поднимать взгляд. Два шлепка босых ног по палубе прозвучали сигналом, и Какаши ловко подтянулся на руках, как минимум в два раза быстрее преодолевая расстояние. Нами любовалась разгорающимся, но пока совсем блёклым рассветом. Мокрые волосы стали почти чёрными, облепили грудь, впалый живот, покрывшийся мурашками, очертили острые бедренные косточки. — Я просто очень брезгливая, — очаровательно улыбнулась она, обхватывая себя за плечи. Всё тело сотрясала крупная дрожь. Едва ли Какаши сделал шаг вперёд, девушка словно очнулась, оглядываясь. Рубашка валялась позади неё. Хатаке готов был прыгнуть обратно. Нами ещё что-то бормотала про то, что есть вещи касаться которых ей неприятно и так далее, но Шестой уже не слышал этой дребедени. Девушка шагнула вперёд и наклонилась. Наклонилась, не сгибая колени; протянула руку и подхватила пёструю рубашку. Мгновенье растянулось в вечность. Белая ткань смялась от многочисленных движений, оголяя бледную кожу ягодиц, покрывшуюся отчётливыми мурашками. Джоунин, Хокаге, капитан Анбу — это всё, конечно, значимо, но дольше всего в своей жизни Какаши был мужчиной, коим оставался и сейчас. Великолепная выдержка, самоконтроль и высокие моральные принципы как-то потухли, когда пламя первобытных инстинктов в который раз разгорелось далеко не в груди. Держать себя в руках было сложно и глупо. А как не позволять себе думать о сексе, когда рядом привлекательная женщина, которая ведёт себя столь расковано? Будет ли она вообще против, если сейчас, когда полумрак каюты укроет их от обличающего рассвета, он шагнёт ближе? Прижмётся так бесцеремонно и бескомпромиссно, согреет её жаром своего тела? — Штаны снимай. — Не сниму, — отрезал он словно на автомате. Мысли плавно возвращались на свои места. — А я говорю: снимай, — девушка дрожала от холода и повторила последнее почти нервно. Сейчас, когда метр отделял её от горячей душевой, церемониться не хотелось. — Не хочу надевать другие на солёное тело, потом… — Так обмотайся полотенцем, я приставать не буду! Мне нужно много времени перед дорогой, сейчас простудишься, а мне потом работать! — и почему ему доставляло такое удовольствие видеть её немного злой и сжавшейся под гнётом холода? Он отметил, что ему вообще нравится видеть её бессильной и беззащитной. Это вязалось с её образом и выглядело как нельзя правильно. — Не зайдёшь, пока я не разденусь, да? — Нет. Площадь одежды больше, значит, и мёрзнешь ты больше, — вкрадчиво сказала она, красноречиво кивая на дверь. Заметила или нет? Но в голове у будущего Хокаге зародился не совсем тактичный, но в меру гениальный план. Он был уверен, что и взгляд его, обычно холодный и сдержанный, сейчас маяковал, как сигнальная ракета. Растягивая их общее время, Хатаке зашёл ванную, избавляясь от прежней одежды. Выбрав полотенце покороче, он обвернул его вокруг бёдер, затем выжимая воду из штанов прямо на пол. Метнув взгляд вниз, он мысленно поблагодарил ледяную воду за всё хорошее и спокойно вернулся в комнатушку. Мори два раза говорить было не нужно. Стопка одежды уже затаилась у неё на руках, как и ещё одно полотенце. Наверняка, местными она тоже брезговала. Даже не обратив особого внимания на Какаши, Нами юркнула в ванную, даже тихо удовлетворённо простонав под нос. Дождавшись негромкого щелчка, Хатаке отбросил на пол одеяния, размеренно подходя к кровати. «Ну что, она окончательно растлила твои моральные принципы?» — усмехнулся он, без колебаний откидывая подушку. Знакомая яркая тетрадка лежала прямо перед ним. Краем уха он слушал шум воды, но основное внимание поглотили исписанные страницы. Начав с того момента, где закончил в прошлый раз, мужчина принялся листать одну страницу за другой. Первой шла совершенно бесполезная для него информация о Хинате, схемы решения её проблем, что-то общее и пару терминов, неизвестных Копирующему. Заметки о Цунаде были уже повеселее и поинтереснее. Как оказалось, её любимый повод выпить — это «за будущее». Особенно важным было то, что Мори не только пишет о других, но и излагает собственные мысли. Так, Какаши стало известно, что ирьёнин искренне надеется выверить секрет вечной молодости у Цунаде. Сакуре было выделено куда больше места. Множество строк было зачёркнуто или особенно выделено. Имя Саске фигурировало непозволительно часто, а потому Хатаке вдруг понял, что, возможно, следует сделать то, чего он терпеть не мог — вмешаться без ожидания просьбы. Дальше шли заметки о тех самых препаратах, пробудившие не самые приятные эмоции, размышления о каких-то других лекарствах и удивительно много терминов. Отвлечённо выискивая начало новой темы, Хатаке наткнулся на то, чего не ожидал. «Какаши Хатаке» Неужели так просто?! С замиранием он принялся читать. Здесь было всё досконально: и то, что совершенно нормально для него хвататься ночью за кунай, просыпаться от кошмаров и бредить во сне. И то, что едва ли он сам сможет вернуться к гражданской жизни и уж тем более, рядовые ирьёнины вряд ли ему помогут. Нужно просто убедить самого себя, забыть о прошлом, «написать на листе бумаги всё, что было раньше и сжечь знаменитым чидори». Смешно и грустно одновременно. Читая строчку за строчкой, Хатаке замер, не смея дышать. Векторы сошлись. Ответ на отягощающий его вопрос был выведен неаккуратным, но более чётким, чем прочее почерком. Мужчина замер на вдохе, ощущая, как сердцебиение его ускоряется. Она не могла не заметить. И даже оглушительный гудок и голоса на палубе не смогли поколебать его взгляд. «Секретарю тяжко придётся. У Вас крайне неприятный почерк, Какаши-сан» Четыре утра. Пассажирам пора просыпаться.