***
Звенящая густая тишина казалась неестественной для госпиталя, где ежесекундно оглашали название препаратов, роняли шприцы, отдавали приказания и подбадривали своих пациентов. Только не здесь, не в дальней его части, где через каждые десять метров стояли Анбу; не здесь, где решётки на окнах были окутаны чакрой стихии Молнии, способной с одного касания уничтожить цель. Не здесь, где Харуно, казалось бы, руководящая на полных правах, чувствовала себя подчинённой неизвестной власти — пароноидальной и помешанной на тотальном контроле. Харуно усиленно грызла ноготь, бездумно сверля край белой койки. Обстановка угнетала её и даже распахнутые двери палаты и отогнанные подальше часовые не сбивали этого напряжение. Разве был Суйгецу опасным для них? В состоянии, когда рука была на грани не-спасения, когда Харуно с ужасом понимала, что вот-вот бороться придётся не за спасённую конечность, а за жизнь? Конечно же, нет. А смогла бы Харуно в одиночку справиться с поставленной задачей? Ах, сколько же раз она проклинала панический страх Сенджу и отсутствие Мори, когда она была так нужна. Уже спустя час стало совершенно ясно: в одиночку с малознакомым ядом Сакуре не разобраться. Зашифрованные инструкции звучали крайне непонятно и сомнительно. Именно тогда, игнорируя осуждающий и недоверчивый взгляд ученицы, Цунаде отважилась на крайние меры. Харуно едва ли не стукнула себя по лбу, когда с запозданием поняла, что Пятая изначально не надеялась на свою ученицу. Снедаемая закипающим возмущением, Сакура с должным уважением поприветствовала змеиного санина, наверняка оповещённого о случившемся в первые пару минут. Хищно улыбнувшись, он обошёл тревожно спящего «пациента» проводя по плечу длинными белыми пальцами. Больше, чем Карин, Сакура винила только себя. И потому, усмиряя гордость, приняла унизительное звание ассистента. Орочимару, смерив присутствующих высокомерным насмешливым взглядом жёлтых глаз, с удивительным удовольствием принялся отдавать приказания. Цунаде скрылась сразу, сухо рассказала план действий Анбу и ушла, гулко отстукивая невысокими каблуками по коридору. На подкорках сознания Сакура понимала, что работать с Орочимару — небывалое везение. Санин славился своим талантом и знаниями, а потому даже за эти пару часов смог, как была уверена Сакура, многому её научить. Неосознанно. Только вот взгляд Суйгецу, его скованные дрожью руки и двузначная ухмылка Орочимару каждый раз пронимали её небывалым холодом и неприязнью. Хозуки просыпался нечасто — всего раза три-четыре, но и этого хватило для того, чтобы понять, каким ужасом был охвачен бывший ученик. «Покажи мне, что может твоё тело» — с садистским удовольствием прошептал мужчина, наклоняясь к бывшему ученику так, что длинные пряди царапнули скулу. Харуно одёрнула плечами, поморщившись. Слишком уж это мерзко и мучительно даже для неё самой выглядело. Тяжело выдохнув, Сакура качнула головой, отгоняя неприятные мысли. Ресницы Хозуки дрогнули, он поднял точно невидящий взгляд в потолок. — Он ушёл, — ирьёнин произнесла это совсем тихо, словно опасаясь спугнуть темноту, клубившуюся в палате. Первые звёзды засветились на потемневшем горизонте, когда Харуно пересела с неудобного стула на кушетку, придвигаясь к пациенту. Женские пальцы обхватили чашку с водой, заготовленную задолго до пробуждения светловолосого. Его жадные глотки и осознанно приподнятая голова вселили в Сакуру долгожданную надежду. — Как ты себя чувствуешь? — Рука болит, если это актуально. И твоя тоже. Харуно не смела препятствовать, когда он слабо сжал её криво забинтованную левую руку. — Быстро заживёт. — Что с ней теперь будет? — Ничего, — Сакура усмехнулась. — Это мой недочёт, поэтому дело замнут. Пустят слух, что ты сам влез куда не надо. Глядя в его удивительно спокойные холодные глаза, хотелось разреветься. Всё это случилось по её вине. Нужно было меньше думать о личных отношениях и больше о работе. Как можно было двух агрессивных людей засунуть в место, напичканное опасными химикатами? Двух? Харуно не могла отвести взгляда от его умиротворённого задумчивого лица. Где этот придурковатый наглый мальчишка, который стремится показать своё превосходство и нагадить психованной сокоманднице? Почему он сейчас так тих и размерен, несмотря на удачно подвернувшийся случай… Может, Сакура действительно особенная для него? Розоволосая грустно усмехнулась, устало прикрывая глаза. Точно почувствовав сокрушительный настрой, Хозуки лишь сильнее сжал её ладонь. Он был уверен, что причиной поведения Сакуры является тень, с минуту назад тихо залёгшая в коридоре. Сакура была уверена, что особенная точно не она.***
Настроение Учихи ухудшалось с каждым шагом. Саске остро понимал, что пришёл сейчас в охраняемый коридор вовсе не для того, чтобы начистить Хозуки апельсинов. Юноша совершенно не знал, куда себя деть. Бессонница, спровоцированная бешеным количеством чувств, точно насмехаясь над черноволосым, подпитывалась каждым его вздохом. Гложило чувство корысти, совесть то и дело скреблась на подкорках разума. Он был уверен, что ни посетителей, ни ирьёинов в нужной палате нет. Но какого чёрта! Тихий узнаваемый голос пробуждал необоснованную злость и бессилие. Ну что она тут забыла?! «Сакура его лечащий врач. А ты пришёл сюда только потому, что боишься остаться один в квартире» — Мурашки зашелестели по позвоночнику, когда голоса стихли. Неужто его мысли настолько оглушительны? — Ками, вишенка, кто же тебя теперь домой-то провожать будет, а? — Даже не знаю, кроме тебя джентльменов и не встречала. Похабное обращение. Ироничный ответ. Саске быстро шёл по пыльным мертвенно-тихим улицам, уткнувшись взглядом под ноги. Эмоции, долбящие виски вот уже несколько дней подряд, были беспочвенны, нелогичны; обладатель никак не мог придумать им оправдание. С чего вдруг внутри всё покрылось ледяной коркой, когда он увидел, с каким трепетом и заботой Сакура сжимала чужую забинтованную ладонь? С чего неистовая злость ёрзала в районе солнечного сплетения каждый раз, когда Харуно так бессовестно легко улыбалась мечнику, принимала его навязанные, точно вычурные ухаживания? Учиха как-то суетливо перебрасывал поток мыслей, злился на самого себя, не придерживаясь в шагах одного ритма. Казалось, дом находился мучительно далеко — так далеко, что за оставшееся время пути он сможет испепелить самого себя искрящимися мыслями. Необходим был спасительный выход; что-то, что смогло бы обосновать его чувства. Учиха остановился как вкопанный. Саске свёл брови на переносице, не мигая. Хозуки может ей навредить. Обличающее и откровенное признание стучало в висках. Учиха действительно боялся, что их общение зайдёт слишком далеко. Саске знал, как впечатлительна Сакура, знал и насколько не по человечески жесток и холоден Суйгецу. Но знает ли она, что это лишь фарс? А имеет ли права Учиха рассказать ей об этом? Куда больше его изумлял новый вопрос: почему так стыдно волноваться за неё? От того ли, как сам испортил в прошлом? Или от того, что Саске только прикрывался новым чувством? Сорвавшись с места, точно вспомнив, что он шиноби, Учиха рванул по крышам, отталкиваясь с необузданным рвением. Он не желал признавать самое очевидное и разбивающее его репутацию перед самим собой. Учиха ревновал. До ужаса. Закипел от негодования и возмущения, когда, наплевав на все правила, которые сама же ввела, Харуно разломала металлические наручники одними пальцами. Те самые, необходимые и неприкосновенные. Сжалилась над вражеским шиноби, возжелала помочь любой ценой. И Учиха отступил. Ушёл, не оборачиваясь, возлагая надежды на суету, скрывшую сей факт. Естественно, оставшиеся там разделили рвение Сакуры и активно принялись выполнять поручения Харуно. Места для Учихи больше не осталось. Хлопнув дверью, юноша с треском стащил футболку. До омерзения много мыслей — чужих, не его; мешающих трезво оценить обстановку. С размаха Саске упал лицом в подушку, желая забыться. Он не знал, что ему делать, чтобы заглушить этот грохочущий поток, почти ощутимо отзывающийся зудом в воспалённом мозге. Не помогали ни вспоминание техник, ни детальное воспроизведение содержания свитков, ни требующие концентрации вычисления. Уставший до безумия, изъеденный размышлениями мозг взбунтовался против хозяина. Со скрежетом он пропускал те картинки и мысли, за которые Учиха был готов распороть себе горло, загонять себя на полигоне до смертельной усталости. А если бы ему грозила опасность, Сакура бы кинулась освобождать ту руку, которая несколько раз смыкалась на её гордости? Рискнула бы навлечь беду на себя и деревню вновь? Нарочно он будил ненависть и неприязнь к ней, называл предательницей и глупой девчонкой, злился и желал избавить от хищного шёпота, засевшего на краю сознания. У него всё это было: и внимание, и забота, и прикосновения. Но Саске возжелал избавиться от них, вернуть чувство свободы и независимости; убедить себя в том, что вся эта забота лишь отягощает его. И избавился. Но Саске против воли думал, сжав зубы до скрежета. Он больше не мог сопротивляться. Он устал от того, что превратил себя самого в поле битвы. Сколько схваток потерпело его сознание, сколько боли вынесло измождённое тело, пока Учиха боролся сам с собой. И отчаянно проигрывал сейчас, от чего раздражался ещё больше. Обещая оставить месть и разборки на потом, Саске безумно захотел банально позволить себе отдохнуть. Убедить себя, что только он сам контролирует свои мысли и позволяет им, запретным и мятежным, завладеть его сознанием. Зажмурившись, он детально вспоминал прикосновения Сакуры в больнице — её мягкие и такие нежные пальцы, скользившие короткими дистанциями по его коже. Её украдкую улыбку, посвящённую не ему. Её тихий голос, отдающий бесприкословные приказы, успокаивающий и что-то объясняющий. Её дрожащие ресницы, искусанные губы, яркие глаза и редкие рыжеватые веснушки, что впервые он заметил пару дней назад. Он думал о том, как бы было удивительно хорошо, если бы она вот так, как Хозуки, сжала и его руку. Без страха, без стеснения. Если бы оказалась сейчас у него под боком — горячая, сладко пахнущая. Скользнула бы руками по его спине, прижалась щекой, согревая дыханием. Глаза жгло, а мышцы, налитые усталостью и забитые на тренировках невольно расслаблялись. Тело укутывала сладкая дрёма, тяжёлая и опьяняющая. Отдаваясь во власть воспоминаний, Саске напряжённо выдохнул, ощущая, как ритм сердца вновь выравнивается, как редкая капля пота скользит по виску. Похрустывая пальцами одной руки, Учиха перевернулся на спину, бездумно глядя в потолок. Дичайшая усталость наполнила всё тело — ни одна тренировка не выматывала его так, как шторм мыслей, вихрем проносящийся по всему телу пару минут назад. Учиха вымотался морально, устал от пустых изматывающих размышлений и в итоге пришёл к единственному верному решению. Он обязан устранить противника.