Nell – Day After Day
— И почему след на твоей щеке стал выразительнее? — Лицензию продлил. Ни больше, ни меньше. Намджун смотрит насмешливо и совершенно не требует объяснений, лишь по-дружески толкает Юнги в плечо. Он привык. Находясь рядом друг с другом половину жизни, даже такой странный союз может понимать друг друга. А ещё, оказывается, даже к Мин Юнги можно привыкнуть. Юнги нечего сказать, он просто продолжает светить отпечатком чужой ладони на своей щеке. Он научился сосуществовать с ним быстрее, чем с Намджуном. Но привыкать к нему не хочет. А душа к этой отметине, почему-то тянется. Но ведь на некоторые вещи можно просто закрыть глаза, правда? Он не любил говорить о том, что сам не может хоть как-то объяснить. След на щеке получился идеально ровно, в том же месте, где был и первый. Странно. Во многие вещи Юнги не верит. Многим людям он не доверяет. Многих людей он раздражает. Своей индифферентностью. Потому что внимание Юнги проходит мимо людей, мимо всего святого и не святого тоже. Он уверен, после смерти он ни попадет, ни в ад, ни в рай, а будет спущен всеми богами и дьяволами на землю в бесформенной и нематериальной личине. Ебаный Каспер 21 века. Всё это не вызывает интерес, и его черный юмор, сочетаемый с кривой улыбкой, что понятен лишь ему самому, не пробуждает в людях отзывчивости. Они не получали никакого отклика, кроме непонятной сконфуженности. Он олицетворение скептицизма. Его реплики чаще сбивают с толку. Потому что они несуразные, потому что они не несут в себе дружеский посыл. Им присуща резкость и полная чернота из которой не выбраться. Чернота его души. Но сколько бы он не говорил, независимо от смысла, эмоций нет. Лишь едкий смысл слов. И людям нечего ответить, Юнги разъедает их своей едкостью. И любое ясное небо он украсит своими тучами. Ниже Юнги падать уже некуда. Кто-то на небесах явно превысил норму цинизма для него. — Я слышал, Пака удачно приняли в вашу команду — Намджун наблюдал за проходящими тренировками, сидя на скамье. И если бы Мин Юнги не держал шефство над всей командой, Ким не сидел бы здесь. Посторонним вход строго воспрещен. — Он не самая плохая кандидатура. Однако. Было здесь ещё одно лицо, что как-то благополучно получило доступ к свободному посещению. Хоть оно приходило и не так часто, но всё же. Это заставляло Намджуна вести себя несколько озадаченно и каждый удобный раз он собирался спросить об этом Юнги. В чем же здесь заключалась проблема? Проблема была в молчании Юнги. Юнги это не прокомментировал. Ни разу. Поэтому и Ким молчал. Проглатывал вопрос, изредка бросая косые и быстрые взгляды на, судя по всему, вип персону, которой удалось получить разрешение на вход. Всеми этими размазанными попытками, он старался найти причину. Правда старался. Намджун молчал не потому, что боялся спросить, он уж точно ничего не боялся в отношении Юнги, но всё опять же крутилось вокруг Мина. Молчание Юнги делиться на два типа: 1) Ему наплевать. 2) Есть что-то, что он согласовывает лишь сам с собой, держа это в себе. И Ким готов был душу поставить на то, что крылось всё под цифрой номер два. Потому что чертов Мин Юнги оказался лоялен лишь к одной персоне. Нет, они не общались, даже присматриваться не нужно, чтобы сказать, что это чужие друг другу люди. Да и Намджун при себе такого исхода и не держит. Ну или почти. И всё же… А может Намджун преувеличивает? Может он уж слишком заостряет внимание на всяких мелочах? Но о Юнги уж точно можно было сказать если не многое, то малое, но точное, ибо он не тот человек от которого стоит ждать протянутой руки. Благосклонность к кому-то в нем разглядит коренной оптимист или Дурак. — Ким, — Юнги стоял в пару метров от Намджуна, сам Ким понял, что размышляя, он неосознанно пилил затылок Мина немым вопросом. И видимо у Юнги слишком сильно развита экстросенсорика, а может ему уже надоел образ загадочного молчаливого засранца, поэтому он и заговорил, — Лучше не задавай вопросов, над которыми твоя голова дымится 24/7. Ах, ну конечно, они уже давно научились понимать друг друга. — Как знаешь, Мин, — Намджун коротко улыбается, а азарт в глазах перерастает все нормальные пределы, — Если что, я тут, на скамье запасных. — Ким посмотрел на Юнги, играя бровями и хлопая ладошкой по скамье. Юнги повернулся, наблюдая за этим развернувшимся цирком. — Почему бы тебе там не остаться? — Потому что я единственный, кто может терпеть тебя. Мину нечего было возразить.***
Пасмурность на небе подстать Юнги на земле. И тратить свое время на сборы команды в его планы не входило абсолютно. Оно просто никогда не вписывалось в его жизнь. В мире полно несовместимых вещей. На это лишь воля "Божья". "Ты же пойдешь отметить пополнение команды?" — спросил Намджун. "Конечно" — послужило ответом Юнги. Но оба знали, что это «конечно» просто прекрасная утвердительная частица. Такая же бессмысленная, как и пыль. Это отдаленная формальность, сотканная из лжи – их способ общаться. Общались они не перекинутыми словами, не этой тривиальной формальностью, которая пускает пыль в глаза. Они общались, смотря друг другу в душу. Она у них была без доли лжи. Юнги не питает теплых позывов души к людям с собственной же команды. Всё нужно заслужить. Даже уважение. Ничего не бывает так просто, и за всё время Юнги не спешил ни к кому из них с прекрасным расположением духа. Он просто наблюдал. Наблюдал за этими лицемерными рожами. Которые точно также приветливо улыбаются Паку, описывая тому, как они рады такому надежному пополнению в основном составе. Точно также. Как и улыбались во время промывания его косточек "за кулисами". Да, Юнги может и ублюдок со скверной в душе. Но он и не скрывает. А держать людей ещё дерьмовее за своей душенькой, лимит не позволяет. Грехов и так уже слишком много. Хотя компанию в виде дьявола он предпочёл бы больше, чем компанию самого Господа Бога. Мин Юнги шагает в такт за всеми, постепенно сбавляя шаг, оставаясь позади. Звук его шагов теряется, внутри не остается совершенно ничего, а воображение рисует окружающий мир в мрачно зеленых тонах. Взгляд Юнги провожает до боли мозолившие спины собственной команды. Это его типичный маршрут, слиться так никого и не предупреждая. Ему это не нужно. Он не остается там, где кислород давит на грудную клетку. Не остается там, где привкус на губах заставляет щипать маленькие трещинки, что остались после холодной осени. И автобус подъезжает очень вовремя, чтобы уйти от всего этого. Тяжелый ботинок становиться на первую железную ступень, оставляя грязный след. Как будто до Юнги никто не становился на них. Будто Юнги здесь один. Представляет собой грязь этого мира. — Разве ты должен быть здесь? Черт возьми. Когда знакомый голос оказывается так близко, что холодок от дыхания касается Юнги, Мин ненадолго теряется, поднимая взгляд немного выше. И Мин совершенно не думает, когда стаскивает Хосока со ступенек. Хосока, который собирался выходить. — Эй, ты что творишь?! Затаскивая его вглубь автобуса и не глядя, небрежно, бросая водителю деньги, он абстрагировался от сопротивления Чона. Хосок теряет весь смысл действий, когда они встречаются. Когда жизнь сводит их вместе, любой здравый смысл работает в обратную сторону. И сейчас ему затыкают рот ладонью и силой тащат на заднее сиденье. Люди наблюдают со странной помесью эмоций, но помогать не пытаются. А нужно ли? Когда Хосока толкают на сидение к окну и освобождают рот, невозможно описать сколько возмущения у того написано на лице. Юнги садится следом со слишком невозмутимым видом, словно все это в порядке вещей. Чон собирался отпраздновать с Чимином его победу, а теперь он здесь. С тем, кому влепил пощечину. Два раза за месяц. И ему немного стыдно, потому что он до сих пор отчетливо видит очертания своей ладони на его скуле. Всё ещё красный след. Почему-то это сбавляет пыл и Хосок начинает успокаиваться. — Объясниться не хочешь? — Хосок смотрит открыто, ожидая хоть какой-то версии от Мина. Юнги забывает обо всем. О Холоде. О Людях. О своей гадкой душе. Его рука всё ещё преграждает путь Чону, чьи попытки вырваться ещё живут. Он поворачивается к Хосоку и прямота между ними превышает все нужные нормы. Кажется, у Юнги от этого парня прогрессирует сумасшествие. Хосок всё говорит, он задает вопросы, ворчит, бьет Юнги по руке. Мин смотрит, но звук проходит мимо него. У Хосока и так достаточно эмоциональности, ему даже не требуется звуковое сопровождение, чтобы разбавить мрачные темно-зеленые тона в мире Юнги. На его ботинках нет и отголоска той слякоти, которую явно не избежать на улице. А у Юнги это всё есть. Фон в окне автобуса менялся. Не дождавшись ничего от Мина, который прикрыл глаза и продолжил не обращать ни на что внимания, Хосок отбросил попытки хоть что-то понять, он смотрел в это окно и изредка комментировал. Он говорил о девушке, которая счастливо улыбалась, ожидая, когда свет светофора загорится зеленым. Он говорил о том, что, наверное, случилось что-то очень хорошее, раз она подпрыгивала на месте, ожидая момента, когда светофор загорится нужным светом. И ему было интересно, что же это. Говорил о красоте заката. О многих вещах. А Юнги впервые в жизни не казался безучастным. Хоть и не показывал этого. Он слушал Хосока с закрытыми глазами, а его воображение упорно рисовало то, о чем он говорил. И Мин не хотел, чтобы он останавливался. Почему? Потому что глаза Юнги не видят того, что видит Хосок. Потому что Юнги видит лишь темные краски, когда Хосок сам соткан из обилия ярких цветов. У Юнги нету того, что есть у Хосока, а его прогнившая душа в этом нуждается. В то время как Хосоку от Мин Юнги ничего не нужно. Кому нужна грязь?