SHINee – Tell Me What To
Это был последний автобус. И не то, чтобы для Юнги это впервой. Впервой для Хосока. Он почувствовал обшарпанный и затертый до дыр, зазывающий кусочек мира Мин Юнги. В котором лишь конечные остановки. Безликие люди. И пожирающее одиночество. За всё надо платить. И Хосок отдал звезды. Чон оказался здесь не по стечению обстоятельств, как бывает в жизни. Не по зову судьбы, как пишут в книгах. Это будет их точка невозврата. И с этим ничего не сделать. Наступает тот момент в жизни человека, когда его действия становятся необратимы. Цепочка событий, в которых он принимал непосредственное участие, привела человека в ситуацию, из которой нет выхода и нет пути назад. Точка, после прохождения которой возврата назад НЕТ. Попытки понять не выходили, пальцы шкрябали собственные ладони только и всего. А потом Юнги сорвался с этой херовой петли в форме бесконечности, пошёл прочь от этого проклятого места, которое нещадно давило, превращая всё вокруг в вакуум. Звезды, хуевы звезды били по Юнги так, словно он мяч в пинг-понге. И семи пядей во лбу не нужно, чтобы понять, что позиция ракетки была в трепетных руках Хосока. У Хосока дрожь. Хосок тихонечко шаркает за Юнги. Он даже не знает, куда сейчас идти. От своей беспомощности Чона воротит. Тоже тихонечко. Приходится идти за ним, вот так без слов, без разъяснений и четкой позиции. Без всего. Ощущать себя балластом приятно не каждому, но Хосоку приходится. Внутри всё колит и режет, от такого пренебрежения копиться обида. Не злая обида. Хосок так не умеет. Но даже такая, она заставляет кипеть всё внутри, и про холод совсем забывается. Когда они доходят до какого-то захудалого здания, стены которого облеплены разной краской с каждой стороны, Чон переводит взгляд на Юнги, который всё также, не останавливаясь ни на секунду, идёт к входной двери этого самого здания. По вывеске Хосок понимает, что это мотель. Ветерок теребил его и так немного неспокойное состояние. Свет от неоновый вывески играл на спине Юнги всяческими пятнами. У Хосока же на нервах. Он несильно закусил губу, а брови его заломились домиком, возле переносицы. Вид его был жалостливым. Заходить совершенно не хотелось. Когда он всё же зашёл за Юнги, а отставал он шагов на десять, тот уже расплачивался. Гадостливое чувство лишь сильнее распалялось. Как он мог это охарактеризовать? Это словно он - металлический шар, который рисуют в мультиках, прикрепленный скобами к тюремщикам. Это ощущение было таким неправильным, что противоречия внутри терзали его. Он ведь оказался здесь не по своей воле, так почему он должен держать за собой подобное бремя? Пока он размышлял об этом, они уже вошли в номер. Номер Юнги. Он не замечал как люди по пути воровато поглядывали на них. Он не замечал, потому что они были действительно безликими. В этой вселенной Мин Юнги. Сам Юнги ходит по номеру вальяжной, уставшей походкой, успевая снять с себя куртку. А Хосок стоит возле двери, неловкий и поджавшийся, где-то на глубине проглядывает суетливость. Когда дверь за ними закрывается, Хосок семенит за Юнги немного быстрыми, от настигающего желания всё высказать, шагами. — Ты взбалмошный..— Хосок начинает дышать чаще. — Да, — Юнги выходит на балкон, не удосуживая Хосока и взглядом, оставляя на растерзание свою спину. — Бесцеремонный… — Точно, — Наконец он разворачивает голову по направлению к Хосоку, с немой насмешкой на губах, точно шут гороховый, — И? — И отвратительный… У Хосока совсем ещё наивный и доверчивый взгляд. Не повезло. Встречаясь с подавляющим взглядом Юнги. У него нет шансов. Юнги оказывается очень быстрый, у него отменная реакция. Когда руку Хосока с невообразимой силой сжимают, а его самого прикладывают спиной о парапет, время теряет свой ход. Чон не успевает ничего понять, как оказывается на половину балансирующим верхней частью туловища за пределами балкона. От сильного судорожного вздоха, голос пропадает где-то в легких. Глаза не могут зацепиться ни за что, у него кружиться голова. Кажется, он задыхается. Юнги нависает сверху, сгребая лицо Хосока одной рукой за челюсть. А потом происходит что-то из ряда вон выходящее. Что-то очень пугающее. Пугающее мир, в котором для каждого из них отдельная судьба. Не переплетающаяся друг с другом. Юнги наклоняется рвано, как-то резко и с дурной головой. Наклоняется так, что Чона придавливает вдвойне, сначала дезориентацией, а потом и своим сумасшествием. Он кусает губы Хосока до крови, а тот и не в себе совсем, Чон пытается найти опору, барахтаясь словно в воде. И Юнги ловит его попытки закричать своими губами. Кровь идет уже из губ Мина. Она мешается с кровью Хосока. — Ну как, отвратительно? — Юнги улыбается. Мерзко улыбается. Мерзко. Улыбается так, что самому больно. А когда ловит безобидный и бегающий взгляд Хосока, что всё ещё хлебает кислород, словно воду, а ему всё равно не хватает, понимает, что, блять, действительно уёбок. Юнги мягко разжимает руку, отпуская челюсть Чона. У него остались небольшие красные пятнышки, а весь подбородок и губы в крови. Юнги в какой-то момент пугается, смотря на свое творение. Ублюдок внутри него жалеет. Он затаскивает висящий корпус Хосока обратно. И Хосок чуть ли не падает. Ноги не стоят. А потом дергающаяся рука ложится на ручку двери. Юнги ловит Хосока за рукав быстрее, чем тот пытается уйти. — Не выходи из номера, не дури, и иди спать, — Он смотрит на Хосока, он ждёт действий, ждет слов, криков, разборок, драки. Всего. Всего чего заслуживает. А видит затылок и скоблящие по дверной ручке замерзшие пальцы. Паренек оставляет Юнги ни с чем. Просто уходит. А Мин устало приваливается к стене. Он знает, что Хосок говорил правду. Да, бесило именно это. Он не был тем Отвратительным Мин Юнги с Хосоком. Что-то в его мертвой душе, там, где гниль, где черная дыра, что-то ещё шевелиться. Что-то ещё падает признаки жизни, как не трави. Мин ведь пытается, пыхтит никотин, и жмурит глаза. Не получается. Значит, примет. Он никогда не убегает от себя, убегать удел слабых, чудовищных неудачников, которые сами решают, стать им или нет. Жизнь не делает тебя таковой, ты делаешь себя таким. Шуту с азами черно-юморских заскоков, с глазами скептицизма, внутри него, далеко не весело. Теперь уже официально шуту. С размазанной по лицу кровью, вместо грима. Кажется, сейчас всё то дерьмо, которое произошло, свалилось на плечи Юнги разом. Не давая возможности поднять ни взгляда, ни плеч. Анализировать, думать, да и вообще включать мозг не хотелось. Хотелось всех искренне послать нахуй. Как Юнги умеет, от чистого сердца и навсегда. В эту ночь хватает чувств и ощущений, что полностью располосовали его душевное состояние, оставляя за собой прощелины. И Мин мёрзнет быстрее, чем обычно. Истерия была в глазах. Она была в этой ебаной ситуации. Это было иррациональностью, а может быть всё это дефекты. Дефекты их взаимодействий. Эти шрамы, раны, красные отпечатки, телесные повреждения. Это плата за их «взаимодействия». Да их отношения чертов бермудский треугольник, с приобретаемыми уродливыми чертами. Где-то, когда-нибудь о таких вещах начнут писать философы. О этих искажённостях пространства, что хлестают их по щекам. Где на каждое их действие, приходит ответное. Оставляя свои отметены. Рану на губе жгло. От сигарет. От холода. От Хосока. Ко всему прочему, осознание того, что он является конченым выродком, в этот момент душу не грело. Ведь ему всегда жилось с этим фактом вполне смиренно. — Действительно ублюдок.. — Юнги выдыхает слова одновременно с сигаретным дымом. Это давно въелось под кожу. Но кажется. Ему уже предостаточно.***
Петли балконной двери неприятно скрипят. Юнги кривится и всё мгновенно отдается болью в губе. В комнате темно, но отчетливо виднеется силуэт лежащий на правой стороне кровати. Юнги валится на свободную сторону и просто засыпает. Без мыслей. Без снов. Когда Юнги просыпается, Хосока рядом нет. Звезд тоже.